Последний рубеж

После 250 дней обороны, 30 июня 1942 года, советские войска стали уходить из Севастополя. Отдав приказания своим солдатам, капитан Святослав Шлепнев выпрыгнул на бруствер окопа и посмотрел на Южную бухту. Вода в бухте отражала зарево многочисленных пожаров в городе и была с красноватым отливом. Бойцы покидали позиции, вытягивались цепочкой и шли по направлению к бухтам Херсонеса, до которых было километров пять. Там должны были их ожидать транспортные корабли. Проходя через хутор Пятницкое, Шлепнев встретил заместителя командира полка по тылу М. Зингера. Он сообщил:
— Я осмотрел все бухты. Ни одного удобного места для погрузки не нашел, — и шепотом добавил: — Кораблей в бухте нет! Вы понимаете, что это означает? Если через два часа эскадры не будет, мы можем остаться здесь насовсем. Снаряды у нас все вышли, продовольствия тоже нет, воды нет. Утром немцы раздавят нас как котят...
18-й гвардейский полк Шлепнева должен был предотвратить прорыв немецких танков через линию: бухта Стрелецкая — хутор Пятницкий. Гвардейцы должны были прикрывать эвакуацию командования армии и флота. Последние катера ушли на Большую землю, забрав с собою штабистов, а за ними обещали прислать еще корабли.
Полк совместно с остатками других частей Приморской армии удерживал маленький плацдарм в течение трех суток, а посланные за ними четыре минных тральщика не смогли прорваться к берегам Крыма и серьезно поврежденные вернулись на кавказскую базу.
К полудню после боя, который продолжался уже 4 часа, на земляной вал, сохранившийся еще со времен обороны Севастополя в 19 веке, прорвались 2 немецких танка. Один из них бойцы подбили из противотанкового ружья. А второй остановился и стал обстреливать окопы гвардейцев, для того чтобы прикрыть подбитый и уже загоревшийся танк. Но это было напрасно, так как внутри горящей машины стали рваться боеприпасы, и языки пламени вырывались наружу из выбитых взрывами люков.
Когда стих строчивший из немецкого танка пулемет, Шлепнев высунулся и окопа и увидел, как к уцелевшему танку ползли немецкие танкисты из первой, подбитой, машины. «Успели-таки выскочить», — с досадой подумал капитан. В это время с другой стороны, пригибаясь пониже, перебегали бойцы с офицером. «Молодцы, но почему без гранат? Хотя бы бутылку с зажигательной смесью бросили», — успел удивиться Шлепнев. Один из гвардейцев был вооружен автоматом, а у другого (офицера) был заметен в руке лишь ТТ.
Немецкий танкист, высунувшийся из башни, пока не замечал смелой вылазки наших бойцов; все его внимание было сосредоточено на подползающих к его танку своих танкистах; он, видимо, опасался, что их заметят из окопов и начнут стрелять, и собирался прикрыть их в случае необходимости.
Он кричал им что-то по-немецки, видно торопил их, а те, ожидая взрыва своего горящего танка, боялись побежать и медленно ползли.
Первым к танку прибежал офицер с пистолетом. Он ловко запрыгнул на броню; бежавший за ним следом боец начал стрелять из автомата по приближавшимся к танку с другой стороны немецким танкистам. Танкист из башни заорал что-то испуганно, но не успел скрыться вниз и закрыть люк, как офицер выстрелил из пистолета ему в голову, затем выволок его из люка и стал стрелять внутрь танка. Танковый пулемет, начавший было стрелять по окопам севастопольцев, вновь замолк.
На некотором удалении от места этого короткого боя показались немецкие пехотинцы. Майор Макаров приказал Шлепневу срочно отсечь их от танков, ползущих рядом с ними. Подняв с собой из окопов отделение гвардейцев, он побежал к захваченному танку. Там их поджидал бравый пехотный капитан, дерзко захвативший фашистский танк. Это был знакомый Шлепневу Иван Петров, он стал спрашивать подбежавших солдат:
— Кто из вас умеет стрелять из танка? Кто может управлять?
Отозвались водитель полковой танкетки сержант Шевчук и лейтенант из 125-го танкового батальона.
— Залезай в танк! Заводи мотор!
Немецкие автоматчики начали приближаться. Вот расстояние до захваченного танка уже не более ста метров, уже можно разглядеть лица немцев. А трофейный танк продолжает стоять, не стреляет и не трогается с места. Немецкие пули уже свистят вокруг, фашистские пехотинцы стреляют на ходу. Советские бойцы залегли и отвечают им из винтовок, но их огонь слишком слаб в сравнении с частыми, хотя и не таким меткими очередями немецких автоматов.
А танк все продолжает стоять... Вдруг он вздрагивает, и из орудийного ствола одновременно с громом вырывается сильная струя порохового газа. Выстрел! Одновременно начинает трещать пулемет, затем танк вздрагивает от включения скорости и на первой передаче медленно начинает двигаться вперед.
Немцы от неожиданности начинают пятиться: их танк, который еще недавно давил гусеницами позиции русских, теперь ползет им навстречу и стреляет в них самих! Автоматчики начали метаться, не зная, что им делать. Танк тем временем увеличил скорость и погнал немцев на вершину вала.
Увидав такое положение, наперерез захваченному танку вышли целых пять вражеских. Они стали заходить на него со всех сторон. Разрывы немецких снарядов были уже совсем близко. А танк, не замечая опасности, гнался за немецкой пехотой, косил ее из пулемета, давил гусеницами.
Один из выстрелов немецких танков все же достиг цели, и тяжелая бронированная машина, которой командовал капитан Петров, загорелась. В этом танке находились капитан 79-й бригады Иван Петров, сержант Шевчук из 18-го гвардейского полка и еще один лейтенант родом из Одессы. Все они геройски погибли в неравном бою с пятью танками противника.
Началась новая атака на позиции полка.
На этот раз в их сторону двинулись автоматчики под прикрытием четырех бронетранспортеров и трех танков. Майор Макаров перешел поближе к противотанковой пушке, чтобы руководить ее огнем. Капитану Шлепневу он приказал уничтожать пехоту немцев, отсекать огнем ее от бронетехники. Макаров осмотрел противотанковую полковую пушку калибра 45 миллиметров.
— Сколько осталось снарядов? — спросил он у командира орудия.
— Восемь, товарищ майор, — ответил тот.
В это время один немецкий танк взобрался на пригорок и остановился там, медленно поворачивая башню. Его задачей было прикрыть наступление своих пехотинцев и подавить огневые точки советских позиций. Остальные машины на малой скорости двигались вместе с автоматчиками в сторону оборонительных позиций. Из воронок и траншей стали выскакивать бойцы, призванные остановить немецкую технику.
Связки гранат и бутылки с «коктейлем Молотова» полетели в бронетранспортеры и танки. С бронетранспортеров стали спешно соскакивать сидевшие на них немецкие солдаты. Машины стали останавливаться.
В этот момент раздался громкий хлопок противотанковой пушки, за ним другой...
Она успела сделать три выстрела, когда стоящий на возвышенности танк стал ее обстреливать. Орудие молчало. Тем не менее сделано было достаточно, чтобы атака немцев захлебнулась и они начали отступать.
— Что-то немцы вроде выдыхаться начали, не то что неделю назад... Патронов бы пособирать надо! — сказал капитан Панкратов, расстрелявший все патроны из своей немецкой трофейной винтовки.
Он вылез на бруствер и пополз к лежащим близко от него убитым немцам, рядом с которыми лежали такие же винтовки, как и у него. Из немецкой винтовки он стрелял уже давно и не раз по ночам ползал по местам недавних боев, доставая патроны из подсумков убитых.
Гитлеровцы заметили его перемещение, глядя на поле битвы в бинокль, и открыли по нему беглый огонь. Причем сделали даже несколько выстрелов из миномета; мины разрывались при этом достаточно близко от смельчака. Но тому все же удалось после удачной вылазки добраться до своих окопов. Гимнастерка капитана вся пропиталась кровью, осколок мины угодил в предплечье, а пуля зацепила бок. Пока военфельдшер Валя Смирнова делала ему перевязку, капитан хвастал как мальчишка, что набрал почти две противогазные сумки патронов для своей винтовки. Но потом как-то приумолк и прилег в траншее. Видно, раны его были не такие уж и пустяковые, как он уверял.
Урвав свободную минутку, Шлепнев решил сходить к противотанковой пушке, посмотреть, что с ней случилось, не нужна ли его помощь. Три человека из орудийного расчета были убиты, а майор Макаров вместе с бойцом пытались перевернуть лежащее вверх колесами орудие.
— Еще пять снарядов осталось, сейчас снова могут понадобиться, — сказал Шлепневу Макаров и, посмотрев на него, продолжил: — Ты начальник штаба полка и выполнять непосредственную боевую задачу можешь только в крайнем случае. Зачем было самому бежать к танку? Бойцов не мог послать? Вот и видно, что молодой еще, ведешь себя как мальчишка!
Майор еще долго, наверное, читал бы капитану нотацию, но высоту неожиданно стала обстреливать немецкая артиллерия. И первые снаряды стали ложиться как раз возле пушки, где они стояли во время разговора.
Видимо, экипажи немецких танков успели сообщить своим артиллеристам, где расположили русские свою противотанковую «батарею».
А наши бойцы не успели сменить огневую позицию одной-единственной пушки.
Рядом разорвался снаряд и осколком ударил по каске капитана Шлепнева. Он упал и потерял сознание. Когда очнулся, то услышал рядом с собой голос майора:
— Очухался? Стрелять сможешь?.. Тогда давай в окоп к своим, а мы со старшиной, — майор кивнул на бойца, — из пушечки еще постреляем.
К орудийному расчету из двоих человек пробрался комиссар полка Серебряков.
— Майор, слушай, соседи поймали сообщение по радио: «3 июля советские войска с боями оставили город Севастополь».
— Значит, вчера ушли. А мы кораблей ждали. Не придут корабли.
— В горы уйдем!
— Не выстоим здесь до ночи — и горы не помогут, — закончил Макаров.
Шлепнев стал пробираться к своим. Все вокруг было изрыто воронками от взрывов.
Подползая к окопам, где занимали позиции его бойцы, Шлепнев увидел сперва Валю Смирнову, руками разгребающую землю и откапывающую засыпанного адъютанта командира полка Николая Сушинского. Он был без сознания.
— Коля, очнись! Очнись! — кричала она у него над ухом.
Тот пришел в себя и приоткрыл глаза.

Смирнова заплакала...
— Перестань реветь, видишь, жив твой Коля. Не выношу слез, — стал возмущаться Панкратов.
Над окопами пронеслись один за другим два снаряда, выпущенные из пушки Макарова. Шлепнев глянул на часы: было около девяти вечера. Начинало уже темнеть, но еще было довольно светло. Немцы стали сворачивать свое и на этот раз неудавшееся наступление.
По приказу командиров бойцы стали группами и в одиночку покидать свои позиции и по ходам сообщения или просто по открытому месту передвигаться в сторону Голубой бухты, к 35-й береговой батарее.
Николай Сушинский волочил раненую ногу, опираясь на свою винтовку, на его плече повис капитан Панкратов. Шлепнев здоровой рукой поддерживал раненную в голову Валентину Смирнову, ладонь второй руки была пробита осколком мины. Один Андрей Козленко не пострадал в бою и шутил как ни в чем не бывало. Однако его шутки никого не смешили, да и чувствовалось в них что-то натянутое. Видно, Козленко просто хотел поддержать настроение у своих раненых и измученных товарищей и делал это как умел.
Рядом шли бойцы, помогая тому, кто сам передвигался с трудом. У всех были давно не бритые, закопченные и обветренные лица, на которых выделялись только блестящие, воспаленные от бессонных ночей глаза. Обмундирование на солдатах было все изорванное и грязное. Раны наспех перевязаны не менее грязными и окровавленными бинтами и полосками разорванного солдатского белья.
В расположении 35-й береговой батареи собрались все оставшиеся в живых командиры уцелевших еще подразделений Приморской армии. Они приняли единственно правильное решение в создавшейся почти безвыходной ситуации — прорываться в горы. Для этого броска было создано две группы. Отряд примерно из ста моряков должен был передвигаться вдоль берега; а другая группа побольше (триста—четыреста человек) — на северную окраину Балаклавы. Движение эти две группы начали во втором часу ночи. Полк капитана Шлепнева (точнее, то, что от него осталось, — всего около пятидесяти человек) пошел со второй группой.
Группа старалась передвигаться бесшумно, но разве можно бесшумно провести около четырех сотен человек по грунтовой дороге, усеянной мелкими камнями? Скрытность перемещения зависела в этом случае прежде всего от расстояния, на котором бойцы находились от немецких частей, идущих в Севастополь. А расстояние в темноте определить было почти невозможно. Вот и выдали себя красноармейцы, а немцы стали искать их группу лучами мобильных прожекторов, установленных на машинах, — пустили вверх несколько осветительных ракет. Солдаты шли пригнувшись, направление передвижения всей их группы фашисты пока определили неточно, и оставалась еще надежда, что удастся пройти ровное место незамеченными.
Вдруг издалека со стороны моря донесся многоголосый крик:
— Полундра-а-а!
Это означало, что моряки тоже обнаружили себя, причем, вероятно, даже столкнулись непосредственно с подразделениями гитлеровцев. Все вокруг сразу осветилось сигнальными ракетами и светящимися трассирующими пулеметными очередями, пологими дугами, уходящими в сторону моря. Осветительные ракеты продолжали взмывать в небо одна за одной. Бойцы, не размышляя, побежали на выручку своим — к морю.
— Ура-а! Ура-а!
В мерцающем неровном свете ракет Шлепнев увидел совсем близко от себя борта немецких машин, стоящих впереди на обочине, где-то невдалеке стал заводиться, чихая, танк. Над головами бойцов засвистели пули. Справа от себя капитан увидел рвущегося вперед майора Макарова. Он сильно припадал на левую ногу.
Это было последнее, что он ясно запомнил из той ночной стычки. Рядом грохнул взрыв...
Шлепнев очнулся и никак не мог понять, где он находится: вокруг было темно и никаких посторонних звуков. Только сердце гулко стучало где-то пониже горла и звенело в ушах. «Неужели я остался один? Все прорвались, а я остался...», — с ужасом подумал Шлепнев. Вдруг рядом четко произнесли:
— Все, поднимайся! Нужно тащить его к спуску, — он узнал голос Сушинского.
Шлепнев обрадовался: «Значит я не один, наши здесь», но тут же сник: он понял, что прорыв не удался. Он попытался пошевелить рукой — рука слушалась плохо. Около левого глаза была жгучая боль, его тошнило. Сушинский и Валя подхватили Шлепнева под руки. У обрыва к морю из темноты показалось еще несколько бойцов. Они помогли всех раненых спустить вниз к морю. В скале Сушинский отыскал небольшой грот.
— Здесь пока будет безопасно, — сказал он, потом посмотрел на Валю: — Может, больше не увидимся...
Вечером к гроту пробрались Козленко и Сушинский, Панкратов и еще два бойца.
— Наверху везде немцы, — сообщили они.
Валя, не понимая еще всей серьезности этого известия, с радостью смотрела на товарищей.
— А говорил «не увидимся», — повернулась она к Николаю.
— Живым я немцам в руки не дамся! — мрачно сказал Козленко.
— Что?! Стреляться? Нет! Еще можно повоевать. Вон из-за того выступа весь берег как на ладони, — Панкратов показал на соседнюю с гротом скалу, отделенную от него небольшим заливом. — Я ведь снайпер, «ворошиловский стрелок». А эта винтовка мне еще послужит.
Он похлопал по противогазной сумке, до отказа набитой патронами. Шлепнев знал, что этот человек с очень упрямым характером, и если он чего-нибудь задумал, то будет этого добиваться всеми силами.
— Кто-нибудь в горы прорвался? — спросил он Панкратова.
— Нет, не удалось, немцы два эшелона охранения выставили.
Когда стемнело, начали перебираться в другой грот. Сушинский оступился раненой ногой и упал с небольшого обрыва в море. Сразу выбрался, но немцы сверху услышали его падение и стали в направлении шума наугад метать гранаты. Ранен никто не был, но Шлепнев с Валей, поотставшие от товарищей, пробраться к ним уже не смогли. Пришлось возвращаться назад.
Ночью поднялся ветер и пошли волны.
Первая волна залила весь грот водой. Шлепневу и Вале пришлось прижаться к самой стенке. Прибывшей волной занесло в грот чье-то мертвое тело, и Смирнова, наткнувшись на него в темноте, вскрикнула от страха. Так прошла ночь...
Утром сверху на ломаном русском немцы требовали сдачи в плен. В ответ слышались редкие винтовочные выстрелы укрывающихся бойцов. Тогда немцы подкатили к берегу пушку и начали обстреливать скалы.
Вместе с непрерывно и методично стреляющим минометом эта пушка разрушала скалы, заставляя измученных солдат искать новые места укрытий, — а их становилось все меньше.
Вале Смирновой после этой ночи в холодном мокром гроте стало значительно хуже.
Бинты, пропитавшиеся морской солью, сильно беспокоили ее рану. Она уже с трудом могла говорить.
Неожиданно сверху раздался шорох камней и появилась веревка с привязанными к ней двумя котелками с водой. Валя, увидев питьевую воду, воспрянула и попыталась подняться, чтобы поймать их. Ей уже было все равно: что это за вода, откуда? — она хотела только быстрей напиться. Ведь ни пищи, ни пресной воды никто из них не видел уже несколько дней.
— Нельзя! Назад! Это отрава! — закричал на нее Шлепнев.
Из-за соседнего камня выскочило несколько бойцов и с жадностью набросились на котелки: они были опорожнены за какие-то секунды. Но никто из них не упал на землю в судорогах, все остались живы. Значит, отравы в воде не было. Валя укоризненно посмотрела на Шлепнева. От обезвоживания организма и от голода у того самого постоянно кружилась голова, и в конце концов он впал в беспамятство. Очнулся капитан от неожиданного возгласа Вали: «Еда!». Он открыл глаза и увидел, как Валя тянется к котелкам и корзине с едой, спущенной сверху у выхода из грота. Грохнул сильный взрыв, который отбросил Шлепнева к стенке грота. На этот раз опасения его подтвердились...
Первые котелки с водой были всего лишь приманкой: берите, пейте — это не опасно!
Во второй раз корзина с едой была заминирована. Измученная голодом и жаждой молодая женщина попалась на эту ловушку.
Когда Шлепнев подполз к выходу из грота, Вали там больше не было...
Прятавшихся в гротах и расщелинах скал бойцов оставалось все меньше и меньше. А те, кто еще был жив, не все могли активно сопротивляться, вести прицельный огонь. Тем не менее немцы также понесли 
весьма значительные потери. Они спешили уничтожить эти очаги сопротивления и сосредоточили здесь свои отборные подразделения, в том числе группу автоматчиков-альпинистов.
Шлепнев очнулся от забытья и увидел скалу, под которой еще сопротивлялась горстка смельчаков. С того же участка обрыва, где находился Шлепнев, выстрелов давно не было слышно, и немцы, видимо, решили, что там уже никого в живых не осталось.
Сверху на веревках стали быстро спускаться семь автоматчиков, для того чтобы подобраться с тыла к скале, откуда оставшиеся в живых бойцы вели огонь. За ремнями у немецких солдат были заткнуты гранаты на длинных деревянных рукоятках. Шлепнев догадался, что фашистские «альпинисты» собираются закидать гранатами группу бойцов, укрывшихся за скалой. Осознав огромную опасность, которую представляет эта вылазка немцев для его товарищей, капитан из последних сил подполз к краю грота, перебрался через два трупа моряков, лежащих на камнях, и перезарядил свой ППШ. Немцы были довольно близко и не ожидали выстрелов с этой стороны. Они послужили для Шлепнева хорошей мишенью, даже несмотря на застилающий его глаза туман и дрожащие руки. С одной очереди ему удалось поразить пятеро немцев. Оставшиеся двое поспешили забраться по спущенным веревкам наверх. Шлепнев хотел достать очередью и их, но автомат замолчал: кончились патроны.
Когда стемнело, капитан решил спуститься к морю. Волны должны были выбросить его на тот конец небольшого залива к своим. Плыть сам он уже не мог.
Действительно, когда он перебрался через огромный валун, преграждающий путь к морю, его подхватило большой волной и понесло на ту сторону. Когда силы уже совсем оставили Шлепнева и он почувствовал, что не сможет больше продержаться на поверхности, его выбросило на край каменистого утеса. Ухватившись здоровой рукой за выступ, он пополз наверх. Прижавшись к скале, стал прислушиваться: никаких звуков, кроме прибоя и какого-то неясного шума наверху, похожего на работу мотоциклетного мотора, слышно не было. Шлепнев дополз до грота. Там он нашел Панкратова.
— Патроны есть? — спросил тот Шлепнева. — Что будем делать? Помирать или как?
Слышишь звук? Это над нами бурят. Может, газ хотят пустить или взорвут...
Снаружи темнота сгустилась еще больше. В гроте вообще не было ничего видно.
Иногда только слышался печальный вздох: каждый размышлял о положении, в которое они попали. Люди, сидящие в гроте, бесконечно страдали от воспаленных ран и жажды. Пошел уже девятый день, как никто из них не выпил ни глотка воды. Пробовали пить морскую воду, но от нее выворачивало наизнанку.
Шлепнев обратился к Панкратову:
— Саша, ты всегда был находчивым, что ты скажешь?
— Ничего не могу придумать, — ответил Панкратов. — Как солдаты мы уже потеряли значение. Наше место в госпитале, а не здесь. Ни на ком живого места нет, стрелять нечем.
Скоро стало светать. Все, кто находился в гроте, были уверены, что в этот день немцы их все-таки достанут.
— Документы и оружие, если нет патронов, выбросить в море! — приказал Шлепнев как старший.
— Надо посмотреть, что там снаружи, трактор тарахтит, а бура не слышно, — сказал Козленко.
Только он это произнес, как раздался сильный взрыв. Скала затряслась, посыпались камни. Сильно запахло порохом.
Поднятая взрывом пыль застилала все вокруг. Когда она начала оседать, бойцы увидели яркий солнечный свет и очертания противоположного берега бухты. Угол скалы, который их надежно укрывал до сих пор, обвалился. Рядом со Шлепневым лежали Андрей Козленко и Александр Панкратов. Панкратов лежал на животе, Козленко — навзничь, Николай Сушинский сидел опираясь спиной на скалу. Он смотрел вокруг, ничего не понимая, а по руке у него стекала кровь. Капитан пополз к Козленко. В это время с противоположного берега стал стрелять пулемет.
Пули щелкали о каменные глыбы совсем рядом с лежащим Панкратовым, недалеко от Шлепнева. Однако груда камней, наваленная взрывом, укрыла их. Шлепнев, прячась за эти камни, подполз к Андрею Козленко. Он был жив, но все его лицо покрыто грязью пополам с кровью. Когда Шлепнев стал его осматривать, то понял, что тот ослеп и от контузии ничего не слышит. Что было дальше, Шлепнев помнит плохо. В развороченный взрывом грот ворвались автоматчики, стали их пинать, кричать по-немецки...
Гвардии капитан Александр Панкратов попал на работы в Германию под Мюнхен. Работая на железной дороге, он совершил диверсию, в результате которой был пущен под откос немецкий эшелон.
Его схватило гестапо (тайная полиция).
На допросах Александра жестоко пытали и убили.
Андрей Козленко снова стал зрячим (глаза оказались повреждены не очень сильно).
Позже его тоже пошлют на работы в Германию. Во время бомбежки американцев ему удастся бежать. Немецкая женщина выходит раненого русского пленного. Андрей включится в подпольную работу, но перед концом войны будет выслежен гестапо и погибнет в его застенках.
Николаю Сушинскому удастся бежать, выломав решетку в вагоне для пленных.
Он выпрыгнет ночью из поезда на полном ходу, перейдет через линию фронта. Попав на фронт, Сушинский участвует в штурме Харькова и погибает; награжден посмертно.
Старший комиссар батальона Серебряков в лагере для военнопленных на юге Германии возглавит подпольную работу и будет казнен вместе с другими участниками подполья по делу БСВ — Боевого содружества военнопленных.
Гвардии майор Макаров был тяжело ранен во время неудачного ночного прорыва из района Голубой бухты. У него была осколком рассечены грудь и живот. На спине он прополз до Севастополя восемь километров. Там его подобрали и выходили местные русские женщины. Позже он участвует в организованном при его содействии севастопольском сопротивлении. Потом будет арестован и отправлен в лагерь для военнопленных, попадет в тот же лагерь в Германии, что и Серебряков, но ему удастся избежать ареста. После войны он поселится в Ташкенте.