Политическая обстановка в преддверии походов Лазарева и Ломакина

Причины Туркменской войны. После покорения киргизов, хивинцев, бухарцев и кокандцев и после мирного водворения нашего среди туркмен и юмудов на восточном берегу Каспия настала очередь уладить добрососедские отношения с текинской Туркменией, ставшей пограничной с нами, разделявшей клином наши среднеазиатские владения и пересекавшей все караванные пути от нас на юг, к Индии, к ее «океану и солнцу», куда стремились наши былинные богатыри и богатырь нашей истории — Петр Великий. По свидетельству Волынского, Петр Великий собирался в 1725 г. «по спаде вод сам персонально» проложить путь от Каспия в Индию, и только «единая смерть пресекла» этот широкий полет русского Орла.
К текинцам мы предъявили те же требования добрососедских отношений, с какими неизменно обращались ко всем предыдущим покоренным среднеазиатским народам. Эти справедливые требования сводились к следующему: 1) не грабить наших караванов и дать им свободный ход через свои земли; 2) предоставить свободу путешествия, торга, жительства и права собственности для наших подданных; 3) не брать с нас лишних пошлин; 4) не держать рабами наших людей; 5) прекратить разбои и грабежи у наших границ; 6) завести с нами правильные дипломатические сношения и 7) обращаться с нами, как подобает с великой мировой державой. Но текинцы оказались столь же неисправимо дики, как их предшественники; исчерпав и с ними «все меры кротости и строгости», мы пришли к решению, что войны нам не избежать.
К тому же необходимость военных действий диктовалась противоборствующими нам течениями в Средней Азии — панисламистским, английским, персидским — и затаенными надеждами на возврат к прошлому покоренных уже нами среднеазиатцев. Это видно из следующих строк тогдашнего нашего видного дипломата Зиновьева: «Не следует забывать, что одной из причин, побудивших нас к движению на Восток от Каспийского моря (в Туркмению), послужила признанная нами необходимость произвести впечатление на Англию и помешать направленным против нас замыслам ее в Средней Азии…»
Поводом же к борьбе послужило соперничество текинцев с нами из-за обладания землями туркмен-иомудов, обитавших в южной половине восточного берега Каспия, на 150—200 верст в глубь страны.
Текинцы, как могущественнейший, наиболее свободолюбивый и воинственный из народов Закаспийского края Средней Азии, стремились к гегемонии среди единоплеменниковсоседей: иомудов, гоклан, сарыков и солоров… А эти племена, дабы избежать тяжелой текинской зависимости, искали опоры у соседей. Еще со времен Петра Великого и походов Бековича-Черкасского в Хиву иомуды рвались в наше подданство. Они помогали Бековичу строить на своем берегу Красноводск (Шагадам), видя в нем защиту от хивинцев и текинцев, и провозгласили тогда же себя нашими подданными. В 1745, 1767, 1798, 1800, 1803 и 1805 г. они упрашивают нас вернуться в брошенные нами закаспийские крепости, а в 1805 г. помогают искать для них лучших мест. В 1813 г. они с гокланами решают помочь нам в войне с Персией. Лишь немногие из них участвовали в морских разбоях на Каспии вместе с хивинскими и другими выходцами (огурджели).
В 1819 г. на совете иомуды вынесли решение «всячески помогать пришествию русских». В 1819, 1820 и 1821 г. они способствуют нашим посольствам в Хиву и разведкам их берега, а в 1832 г. помогают истреблять пиратов. В 1834 г. они выражают недовольство оседлостью нашей не у них, а на киргизском Мангышлаке, заявив об этом и в 1946 г. В 1836 г. они страшно рады нашим планам водвориться в Ашур-аде, осуществленным в 1842 г. В 1840 г. они приветствуют нашего станционера у их берегов и одобряют запрещение персам иметь военный флот на Каспии и форт на о-ве Огуречном.
С 1859 г. они ропщут на отсрочку в постройке Красноводска.
С 1859 по 1867 г. иомудов сильно притесняют хивинцы и текинцы, и их хан Атта-Мурад молит нас о восстановлении крепости у Красноводского залива и помогает ее построить в 1869 г.
Строительство Красноводска было перенесено с 1865 г. на 1870 г. из-за «расстройства дел в Туркестане» и начато в 1869 г. вследствие угрозы «общего восстания среднеазиатцев против России».
Тогда, по наущению англичан-колонистов в Индии, Шир-Али, хан афганский, поспособствовал возникновению против нас восстаний в Бухаре, на Мангышлаке у киргизов и нападениям хивинцев и текинцев.
Возведение Красноводска и послужило поводом к развертыванию военных действий между нами, Хивой и Свободной (текинской) Туркменией.
Первая стычка с текинцами произошла 20 ноября 1869 г., когда они сделали внезапный налет на передовые посты Красноводского отряда (Михайловский пост). Это событие нужно считать началом Туркменской войны. Случилось это почти через месяц после занятия (29 октября) нами Красноводска. Мы отвечали походом-набегом в Кизыл-Арват (30 ноября — 20 декабря), на ближайший край текинского оазиса; но текинцы уклонились от боевых встреч. Хивинские дела помешали нам расправиться тогда с Ахалтеке.
С 1870 по 1873 г. мы занимались здесь походами демонстративными, рекогносцировочными и прочими против хивинцев, текинцев и иомудов, которые их поддерживали. Это утвердило наше положение в Иомудии, хотя Ахалтеке крайне негативно восприняло объявление нами в 1874 г. Иомудии русской провинцией (Закаспийским военным отделом, приписанным к Кавказу) с городом Красноводском и Чикишляром под начальством генерала Ломакина, одного из покорителей Хивы.
Получив предложение вступить с нами в добрососедские отношения, текинцы прислали в Красноводск весьма сомнительное посольство (через два месяца, т. е. без проявления должной учтивости) из лучших своих военачальников, больше для разведки, чем для «замирения», которое (в унисон с ханскими письмами) уверяло, что не может склонить в нашу пользу народ неисправимо своевольный: «Текинцы подобны птицам степным, для которых постель есть песок…».
Отказ в караванных путях через их земли, отсутствие гарантий в прекращении разбоев, закладка в Мерве сильной текинской крепости (Коушут-Ханкала), продолжение сношений с англичанами — таким был дерзкий ответ на наш призыв к добрососедству.
Походы Ломакина и Лазарева. Кокандские дела и Турецкая война помешали нам развернуться здесь в полную силу.
Остановились на полумерах: приказали Ломакину в 1877 г. утвердиться на самом краю Ахалтекинского оазиса — в Кизыл-Арвате. Но Ломакин загубил дело вследствие недостаточной подготовки, отсутствием которой он сорвал впоследствии и первый штурм Геок-Тепе в очередном, втором походе в оазис, начатом генералом Лазаревым.
С 1874—1875 гг. мы только начали приспосабливать Иомудию как базу для движения в Ахалтеке. Поэтому Ломакин, заняв «налегке» Кизыл-Арват 7 мая 1877 г. и одолев большое скопище текинцев в кровопролитном для них столкновении 12-го числа, не смог продержаться (прокормиться) в Кизыл-Арвате и «отступил» в Красноводск, подорвав к нам страх у обитателей оазиса; текинцы решили, что русские могут жить только у моря. Эту уверенность мы укрепили в следующем (1878) году рекогносцировочным походом в оазис по долине р. Атрек, сопровождавшимся безуспешными стычками с текинцами, иомудами и гокланами.
Наконец, следующий наш поход (1879) окончательно убедил население Средней Азии, что текинцев никто на свете не в состоянии побить, даже русские.
Насмешки, что мол-де русским никогда не расправиться с туркменами, как это сделали англичане с афганцами, повлияли на нашу решимость покорить текинцев и прочно занять их территорию. С этим согласилось Особое совещание в Петербурге, состоявшееся 23 января 1879 г., а государь утвердил поход. Кавказское начальство составило план. Не доверяя Ломакину, вверили поход одному из корпусных командиров (на Кавказе), генералу Лазареву. План, полученный экспедицией из Тифлиса, имел много пробелов по части организации штаба, тыла и состава экспедиции. Лазарев хотя и развил большую деятельность, однако недостаточно постиг обстановку, полагая, что «займет страну без выстрела». Это было крупное заблуждение, и оно сказалось с первых шагов похода на недостатке перевозочных средств, а затем и денег, сухарей, одежды…
Лазарев торжественно объявил войну текинцам. Они отвечали дерзким набегом в нашу область, захватили стада, женщин, экспедиционных верблюдов и смело атаковали две роты, посланные против них, убив четверых и ранив 12. Затем они, по примеру Мерва, начали постройку большой крепости, значительно впереди Ашхабада, ведя ее с редкой энергией (не без помощи инженеров-иностранцев), с участием даже женщин и детей. Это и было Геок-Тепе.
Расчеты экспедиции по сбору верблюдов не оправдались.
И Лазареву пришлось идти, теряя постепенно силы, назначенные для вторжения в оазис, оставляя лишние рты на попутных этапах. Уж он вел только половину отряда… Из боевых и продовольственных запасов везли не то, что нужно, а то, что могли поднять. И поход явно обращался из «прочного занятия оазиса» в «набег», в «налет». Это видели текинские послы, которые шли с нами, якобы перейдя на нашу сторону.
Крупное текинское скопище двигалось впереди нашего авангарда, время от времени вступая лишь в небольшие стычки, и поведением своим поддерживало неоправданную уверенность многих в легкости расправы с противником.
Что удалось бы сделать Лазареву, поборол ли бы он все недочеты, неизвестно, потому что он скончался в начале похода от карбункула и похоронен на этапе Чат, на р. Атреке. Во время погребального салюта у орудия рассыпались колеса, и в этом потом видели явный знак неудачи похода.
О препятствиях и недочетах, оставленных в наследство Лазаревым, можно заключить из его же слов: «Это настоящая школа терпения!» Но Ломакин в хаос нерасчетливости добавил еще торопливость.
Хотя и отняли силой у попутных иомудов вьюки (верблюдов), но мало, и привели к стенам Геок-Тепе лишь треть бойцов (3024 человека), не оставив на 200 верст позади себя ни этапов, ни складов и имея 2350 изможденных верблюдов при себе.
С последнего ночлега, 28 августа, Ломакин пошел прямо на штурм крепости в походных колоннах, имея по комплекту снарядов на орудие и по 120 патронов на винтовку. В обозе везли продовольствие на 15 дней.
В авангарде — колонна князя Долгорукова в составе 3,25 батальона, пяти эскадронов и сотен, шести орудий и шести ракетных станков, во второй колонне графа Борха — три батальона, одна сотня, четыре орудия, вода и патроны и в третьей — обозе с прикрытием (капитан Кегамов) — полтора батальона, два орудия.
Геок-Тепе была неокончена как раз со стороны подхода русских: южный фас был в зародыше, а западный и северный возведен наполовину. Но с налета и такая крепость трудна, ибо ее низкая пока еще оборонительная стенка стояла на толстом и высоком земляном валу.
В 8 верстах от крепости сильная текинская конница понеслась на наши колонны. Ломакин, шедший во главе войск, приказал двум задним колоннам соединиться, и они отбили после трех часов дня конную атаку. А с 11 часов дня первая колонна уже атакует крепость с запада, открыв пушечный огонь с 700 сажен и развернувшись с 350 сажен. Взяв несколько сильных передовых пунктов, она «захлебнулась» на штурме главной ограды, однако мужественно выждала подхода прочих колонн. Наши силы для штурма, общей численностью 3024 человека, распределили так: на северный фас — два батальона и шесть орудий; на западный — три с четвертью батальона и два орудия; на восточный — две сотни и два орудия; в общем резерве — шесть рот и два орудия.
Всего шесть-восемь пушек готовили эту атаку. Но текинцы не вынесли и такого огня, вследствие чего отошли от западного фаса и послали к нам переговорщиков с просьбой о прекращении огня. Но нетерпеливый Ломакин расценивает это как желание затянуть дело до близкой темноты и в 5 часов дня наносит общий удар из четырех орудий, стремясь вызвать панику текинцев. Однако неодолимость стен, жестокий ответный огонь текинских ружей и отсутствие помощи нашей могучей артиллерии повергают в панику войска Ломакина, которые, смешавшись от больших потерь и оставляя на поле боя много трофеев, в беспорядке отошли к обозу.
Ярость преследования осадила наша артиллерия вместе со встречной атакой резерва так, что текинцы, опасаясь нового штурма, шлют новую депутацию с предложением сдачи. Но и эту депутацию не выслушивают и задерживают на аванпостах. Урон наш был огромен…. Но он ничтожен в сравнении с упадком духа отряда, который ночью, тихонько, стал уходить от крепости, бросив тела поверженных на поле боя.
Утром текинцы не верят своим глазам — они победили!
Безумная радость их окрыляет; они бросаются в массовое преследование, вновь осаженное русской артиллерией… Тогда они возвращаются в крепость, где устраивают разудалый пир, выставляют богатые трофеи и зверски мучают наших раненых пленных, сдирая с них кожу, и оскверняют трупы, головы отрезают и солят для рассылки соседям… С 30 августа до 3 сентября Ломакин уходил безостановочно, преследуемый все слабее и слабее, а 16-го он уже на Атреке.
Текинцы разошлись по домам, а к закаспийским злосчастным войскам едет новый начальник с Кавказа, генерал Тергукасов.
Этот поход нам стоил 1 872 540 руб., полтысячи жизней и неисчислимого урона нашего достоинства не только в Средней Азии, но и во всем свете. Персы оказались на этот раз правы: «Даже русские не в силах одолеть текинцев!»
Перед Россией вырастала нравственная роковая необходимость: раздавить во что бы то ни стало дерзкий народец, который рассыпал по всей Азии свои страшные трофеи и хвастался массой отбитого ценного оружия.
Иомуды атрекские после нашей неудачи 1879 г. «драли нос» и обратились из «боязливых халатников 1871 г.» в «нахалов», по словам будущего героя этой эпопеи. Мы стали получать обидные советы, как воевать с текинцами, от бухарского эмира, от хивинского хана, от соседних персидских губернаторов. Первый уверял, что нужна 100-тысячная армия для разгрома туркмен, без чего нас снова постигнет неудача; второй был убежден в неодолимости для нас Туркмении, с ее храбрецами, маловодием, крепостью. Оба они поэтому смотрели сквозь пальцы на продажу их купцами в Ахалтеке пороха, свинца, оружия, патронов…
Англичане же, чей престиж в Азии был тогда на большой высоте, приняли ряд мер, дабы использовать нашу неудачу в этих краях: они ловко распустили слух, что в Европе собрался совет (маслахат), в котором заседает на первом месте Англия, чтобы не дать России «ходу». Англичане прислали текинцам подарки, поздравления, восхваляя их мужество, побуждая к упорству и даже обещая помощь. Англия толкала Персию мешать нам, обещала вернуть ей Герат, подзуживала требовать от нас отдать Кара-Кала, дабы стеснить наш обходный, южный путь к Геок-Тепе персидскими горами.
Для нас же началась томительная подготовка к новому удару по Геок-Тепе. Посыпался ворох планов, проектов, советов… Трудились: генерал Тергукасов за Каспием; Кауфман — в Туркестане; штаб округа — в Тифлисе; в Петербурге — Главный штаб, Особое совещание при нем, из знатоков Средней Азии, занимавших в свое время важные там посты: Крыжановский, Мейер, Глуховский, граф Борх…
Много было высказано и дельных, и шаблонных соображений, имевших свою долю влияния на организацию новой экспедиции.
Тергукасов поднял дух участников неудачного похода раздачей орденов (по два креста на роту, сотню и полубатарею), объявлением благодарности за службу, улучшением быта войск, обещанием скорого разгрома противника. Он перестроил заново всю Атрекскую военно-этапную дорогу, ликвидировал долги прежней экспедиции, распустил дорогую и ненужную милицию, сократил огромный штат экспедиционных управлений, а значит, и лишние рты с продовольственного пайка, улучшил сообщение морем с Кавказом и Европейской Россией, начал заводить охотничьи команды для партизанской борьбы с туземцами. Совместно с генералом Петрусевичем он разработал проект нового похода, забракованный за дороговизну (40 миллионов), за долгий срок (4 года), за большое требование войск к снаряжению, в частности, перевозочными средствами, за пренебрежение местными ресурсами и т. д. Вдобавок по болезни он не смог быть исполнителем своего плана.
Штаб округа (Кавказ) собрал толстое досье с анализом причин неудачи прежнего похода и составил свой обширный проект, состоявший из нескольких комбинаций военных действий при разных предположениях хода политики, денежных затрат, продолжительности похода.
Подготовка велась в основных чертах по плану Кавказа.
Недоставало полководца. Авторы проекта предлагали избрать одного из героев Турецкой войны, «если он согласится с Кавказским планом». В Петербурге называли многих кандидатов, причем не был угадан тот, кого выбрал сам государь. Это был Скобелев.

Подготовительная операция Скобелева к разгрому Геок-Тепе

Государь объяснил свой выбор тем, что Скобелев хорошо знаком со Средней Азией как участник Кокандских походов, а также тем, что этот полководец сочетал ум и решительность с тонкой расчетливостью или осторожностью.
Несомненно, это был удачнейший выбор и наилучшее определение способностей Скобелева, как показало мастерское достижение цели экспедиции. Скобелев представлялся даже слишком крупной величиной для такого небольшого дела, что можно видеть из самой формы извещения его Главным штабом: «Так как экспедиция принимает более обширные размеры, то может быть вверена…».
10 января 1879 г. Скобелев был отозван в Петербург, а 12-го, в знаменательный день будущего (ровно через год) взятия им Геок-Тепе, он удостоился долгой беседы с государем, который преподал ему целую инструкцию. Государь сказал, что хотя и желательно сделать поход возможно дешевле, но войска должны быть полностью обеспечены всем необходимым. Он советовал не набирать в управление отряда лишних людей. В планах и действиях прежней экспедиции он нашел черты беспечности, пренебрежения противником, столь доблестным, как текинцы. Он предостерегал от разброски войск, приведшей так мало бойцов 28 августа 1879 г. к стенам текинской твердыни. Он полагал, что даже от таких войск, как Кавказские, нельзя требовать более того, что они могут дать, штурмуя крепость голыми руками… Скобелев всегда с волнением говорил об этой всеобъемлющей оценке причин нашей первой неудачи под Геок-Тепе.
Закаспийский край весьма отличен по свойствам от Туркестана, где Скобелев приобрел перед Турецкой войной свой наибольший «среднеазиатский» опыт. Но и с Закаспием он прочно познакомился в 1871 г., когда сделал геройский пробег в 760 верст (с топографической съемкой) всего с шестью всадниками от Красноводска по одному из маршрутов в Хиву (до Сарыкамыша хивинского), через страшную пустыню.
План экспедиции Скобелева. Не в характере Скобелева было терять время, поэтому еще в Петербурге при составлении наметков своего плана действий он развил бурную деятельность. В основу его он положил следующую директиву правительства: бесповоротно воевать с Туркменией; покорить край совершенно, но не увлекаться наступлением дальше ахальских пределов; быстро, но систематично идти к цели; начать сборы в поход немедля; рассчитывать на всяческое содействие экспедиции со стороны Туркестана и Оренбургского края; база — Кавказ и экспедиция — под руководством главнокомандующего Кавказской армией; Скобелеву — широкие полномочия.
Скобелев много хлопотал, чтобы директива прошла в выгоднейшем для экспедиции виде, и отозвался о ней, как о «не затрудняющей развитие в нем всей его энергии и способностей». Одно было ему не по душе — ограничение похода пределами земель ахалтекинцев, когда оставался еще огромный кусок свободной Туркмении — Мерв с его вассалами — сарыками и солорами.
План свой Скобелев выковывал постепенно, по мере хода самой экспедиции, начиная с подготовки…
Его противник располагал до 50 тысячами бойцов, в числе которых десятая часть доброконных. Их ручное оружие — шашки, пики, тяжелые азиатские ружья на сошках, способные поражать с 2000 шагов, да до 600 штук скорострельных. Артиллерия противника состояла всего из одной старой персидской пушки (6-фунтового калибра) и нескольких крепостных ружей (замбуреки). Эти силы опирались на крепость азиатского типа, периметром около версты, с 4-саженным земляным валом, увенчанным стеной до 5 сажен толщиной. Щитом ахалтекинцев были сотни верст дикой и пустынной страны, отделявшей их от нас. Их оазис давал им достаточные запасы продовольствия, а привозное оружие и собственное мастерство обеспечивали боевой запас. Тяжкие условия жизни за Каспием и трудность подвоза туда запасов не позволяли им развернуть там значительных сил; приходилось драться во много раз меньшим, чем противник, числом, налегая на другие коэффициенты могущества — на наше регулярство, оружие, дух…
Скобелев взял «туркестанскую» пропорцию сил, считая роту (200 человек) равной тысяче нестроевых азиатцев (1:5); он приказал в этом походе вести счет не на батальоны, а на роты, полагая, что в степи наша рота для среднеазиатцев — «подвижной Страсбург». Поэтому он довольствовался отрядом в 7—12 тысяч: 11 с половиной батальонов, 11 эскадронов и сотен при 64 орудиях, рассчитанным и для нанесения удара, и для тыла.
О силе и разнообразии артиллерии он особенно хлопотал исходя из опыта неудачного штурма Геок-Тепе 28 августа 1879 г. и на основании туземной тактики, считавшей силу пушки в тысячу бойцов. Он готов был подарить своему противнику несколько старых пушек, потому что потерю их азиаты считают гибельным несчастьем и сильно падают духом.
Расходы Скобелев намечал самые умеренные сравнительно с другими проектами, не более 13,5 млн руб., а с постройкой участка железной дороги — не более 22 млн руб.
Срок для похода он намечал в 1—1,5 года. При этом назначал самое полное, даже роскошное снабжение всей экспедиции, считаясь с трудностями походной жизни в столь тягостном для европейцев крае.
Он рассчитывал использовать в походе все новинки техники: опреснители, дековильку, рутьеры, гелиограф, пулеметы, ракеты, ручные гранаты, консервы, предварительный контроль и широкую эксплуатацию местных средств Туркмении, соседней Персии и даже Хивы. Санитарные средства он наметил обильные. А продовольственный режим определил фразой: «Кормить до отвалу и не жалеть того, что испортится».
Для сокрушения текинской твердыни Скобелев брал с собой осадный (инженерный и артиллерийский) парк, сделав расчет (бреширование) с помощью участника осады Джизака (в Туркестане).
Он наметил тактику, приложимую к Закаспию: походные и боевые порядки, укрепленные этапы, вождение караванов, партизанскую войну, тактику кавалерии, огневую тактику пехоты, — полностью оправдавшую себя в течение всей экспедиции.
Ему нужно было до 20 тысяч верблюдов. Он не остановился перед трудностью доставки их из Туркестана и оренбургских степей, за тысячи верст.
Для ускорения подготовки экспедиции, особенно последнего ее акта — осады и штурма Геок-Тепе, он, дабы быстрее накопить продовольственные запасы, удалил на время все лишние войска на Кавказ и оставил только необходимое их число для охраны складов и «пробных» военных действий.
Он оборудовал свою базу пристанями, дорогами, укреплениями, телеграфами, этапами, решив создать могучий «трехугольник средств»: Красноводск, Чикишляр, Бами со вспомогательным персидским магазином в Гермабе, близ самого Геок-Тепе. С помощью знаменитого моряка Макарова Скобелев доказал доступность длинного Михайловского залива как подступа на сотню верст к краю. От него поползли к оазису железные дороги (обыкновенная и переносная).
Он решил перебросить из Туркестана под Геок-Тепе вспомогательный отряд, дабы поразить среднеазиатцев способностью русских бойцов преодолеть огромную Закаспийскую пустыню.
Он отозвал Куропаткина из Семиречья начальником туркестанской вспомогательной колонны. Профессор тактики Гудима-Левкович вследствие нездоровья не смог стать начальником штаба экспедиции, и Скобелев заменил его Гродековым, превосходно оборудовавшим «боковую персидскую базу экспедиции» и составившим самое полное описание этого похода.
Так как Скобелеву не приходилось воевать с текинцами, то в число подготовительных действий он включил и «пробный» поход на них.
Словом, план экспедиции был полновесен и надежен, что и не замедлило подтвердиться.
Подготовительная деятельность Скобелева в Петербурге, Тифлисе и за Каспием. Из Петербурга Скобелев послал штаб-офицера в киргизско-оренбургские степи для покупки и доставки в Красноводск пустынным берегом Каспия 6000 верблюдов под конвоем пяти сотен казаков.
В своих обращениях к разным правительственным учреждениям он поднял тьму вопросов касательно деталей сборов в экспедицию.
31 марта 1880 г., отслужив напутственный молебен в Казанском соборе в Петербурге, Скобелев отправился в экспедицию, заехав по дороге сначала в Минск — проститься со своим 4-м корпусом, а затем в Тифлис — для доклада своему главнокомандующему и переговоров по массе вопросов с окружными управлениями, снабжавшими его экспедицию. Отъезд его из Тифлиса был отсрочен на девять дней (14—25 апреля) ввиду завалов на Военно-Грузинской дороге через Кавказский хребет. В Петровске (порт) сосредоточились войска и запасы, предназначенные для экспедиции, которые на пароходе «Великий князь Константин» отбыли к месту экспедиции, сначала в один из самых глухих ее углов — Мангышлак. С 1 мая Скобелев стал объявлять свои знаменитые приказы, отличающиеся зажигательным стилем, лаконичностью и меткостью выражений. В этих приказах он объявлял о хорошем и о дурном; грозил, кому следовало, и хвалил, кого надо было; преподавал правила военного обихода, старался поднять дух участников экспедиции. Приказы полны литературных достоинств, и из них бьет фонтаном, так сказать, знание солдатского и офицерского сердца и уменье управлять им. У Скобелева был и штаб из шести отборнейших работников.
Правительство присылало Скобелеву копии донесений своих агентов о ходе мировых дел, особенно англо-азиатских. Он был в тесных сношениях с нашими дипломатическими агентами в Персии.
Прежде всего Скобелев принял меры к ускорению транспортировки грузов для экспедиции из-за моря, начатой еще 1 апреля по его телеграмме из Петербурга. К его прибытию результаты этой операции были весомы, но велик был и остаток, равный 1 324 694 пудам. На каждую перевозку составлялись точнейшие планы…
Появление Скобелева за Каспием круто повернуло все дела к несомненному успеху. Еще из Питера в своих телеграммах он приказывал: «Войскам подтянуться, подучиться, ускорить прохождение курса стрельбы; ревизовать магазины; отправить все неспособное и лишнее за море, в том числе и лишние — до времени — рты и пушки». Теперь он требовал продемонстрировать «плоды» своих распоряжений: расхвалил Мангышлакские войска; проверил надежность связи через Хиву с далеким Туркестаном; пожурил красноводцев: «Войска Красноводского гарнизона! Стоя вблизи неприятеля, вам нужно более строгое воинское обучение и более солдатский вид!!». Досталось и передовому посту этого гарнизона у Михайловского залива, куда Скобелев приплыл с Макаровым по «новому» фарватеру, обставленному уже вехами, и где осмотрел уже шедшее под руководством Анненкова железнодорожное строительство в глубь текинских степей и пустынь.
Так как пробное плавание Макарова по р. Атреку (9—17 мая) убедило Скобелева в невозможности использовать эту водяную артерию для внедрения внутрь текинского материка, то он стал совершенствовать оба старых сухопутных пути, сходившихся к текинскому оазису (у Кизыл-Арвата), от Красноводска и Чикишляра. Первым стремлением его было захватить центральный пункт этих путей — Кизыл-Арват или Бами. И к 25 мая, через 16 дней после своей высадки, он уже изготовился к походу с этой ближайшей целью. Но своим наступлением он хотел достигнуть и других выгод: весьма решительно заявить о своем присутствии в среднеазиатском крае. Текинские соглядатаи уже распространили сведения, что «новый генерал — человек молодой, один из героев Турецкой и Туркестанской войн, участник и командир многих боевых лихих дел; он покорил сильное Кокандское ханство и шутить не любит!».
Скобелев знал, что это всполошило текинцев, которые собрали совет и, вместо задуманного было (вместе с мервцами) нападения на нас, занялись усовершенствованием своей крепости, а мервцы отправились восвояси. Текинский правительственный и военный совет послал тысячу всадников сгонять свой народ к крепости для землекопных работ.
Тем временем Нур-верды, хан текинский, умер, а новый — Кули-хан — вовсе не имел боевого опыта, а потому обзавелся четырьмя советниками-помощниками.
И англичане были взволнованы назначением и деятельностью Скобелева. Для контрвлияния они послали новому хану ободряющее письмо, подарки и увеличили число своих агентов (тайных, военных, политических, консульских и др.) близ района борьбы, в пределах Персии. Скобелев, со своей стороны, не допустил к себе известного английского журналиста О’Донавана, старавшегося затем через Персию попасть в Геок-Тепе.
Англичане подбивали шаха дать правителю Мерву субсидию, за которую тот обещал объявить себя вассалом Персии и не делать набегов в Хоросан и Сеистан. Насколько персидские поселяне желали разгрома текинцев, настолько этого не хотели персидские пограничные губернаторы, объяснявшие всегда умаление шахских доходов (в свою пользу) разбоями текинцев и даже входивших с ними в тайные соглашения для получения наград и подарков за пышные реляции по отражению текинских аламанов.
Оценив всю эту пеструю обстановку, Скобелев решил сделать перелом в ней, выдворив врага за пределы оазиса, чтобы тем самым прикрыть район строительства своих военных дорог и вывести войска из состояния неподвижности, пассивности и уныния. Все это он выразил лапидарно и четко: «Пойдем вперед, хоть частью отряда. Боевой успех даст нам все. Если так, то вырвем все зубами — всем для этого жертвуя…».
И с 23-го числа он начал этим «вперед!» перелицовку всей обстановки в Средней Азии.

Поход в Кизыл-Арват, кончившийся занятием Бами. Еще в Петербурге наметил он эту операцию и в марте приказал готовить все для нее на головном этапе Атрекской дороги из расчета (Дуз-Олум) на 2000 бойцов и 800 коней. Он справлялся об этом, будучи в Тифлисе, а также тотчас после своей высадки на берег Туркмении. Сбор верблюдов тормозит дело, но Скобелев, арестовав 11 иомудских старшин, вынуждает их поставить 2500 животных. С 23 мая началось движение от Чикишляра. Скобелев с конницей обогнал эшелоны.
Он инспектировал этапы Атрекской дороги, вводил там новые — «скобелевские» — порядки, заложил новый этап (Ходжа-Кала) и, перешагнув Ткинский хребет с двумя легкими колоннами, пошел искать место для стыка Красноводской и Атрекской дорог. Он облюбовал Бами и занял его 31-го числа, потом продвинулся еще на переход (20 верст) и занял временно селение Беурму, которое сжег, а жители бежали.
Бами было выгоднее Кизыл-Арвата, так как находилось всего в 112 верстах от Геок-Тепе. Итак, на 34-й день своего прибытия Скобелев твердо и бесповоротно утвердил свои аванпосты в 400 верстах от моря и всего в 90—112 верстах от твердынь противника, на исконной текинской земле, и туда же стал перемещать свою базу. Это было в разгар богатой жатвы в оазисе, и Скобелев стал там хозяйничать, добывая такие местные запасы, о которых и не мечтали его предместники.
Он послал текинцам ультиматум: 1) покорность; 2) русская оккупация; 3) контрибуция в 0,5 млн руб., 1000 племенных жеребцов и выдача всех старинных грамот, рукописей, документов и книг ахалтекинского народа; 5) отказ от рабовладения.
Текинцы отвечали налетами на наши аванпосты и этапы.

Скобелев разработал этапную, транспортную и аванпостную тактику для местных условий. Несмотря на полководческие таланты вождя текинцев Тыкма-сердаря, налеты им мало удавались вследствие строгих порядков, заведенных Скобелевым.
В Бами — базу для движения к Геок-Тепе — стекались продовольственные запасы, доставляемые с побережья по двум этапным путям и собираемые в здешнем крае. Причем по этапной дороге из Красноводска шло все «несъедобное», а продовольствие текло по Атрекской дороге, где шел и сбор местных средств. В отличие от наших предыдущих закаспийских операций пустыня кормила своих завоевателей.
Кроме сбора текинских запасов и подрядов, взятых жителями персидского склона гор (сенокосы), Скобелев завел в Бами свое хозяйство: огороды, посевы… Все увидели, что русские прибыли к текинцам не на время. Сам Скобелев не мог нахвалиться быстротой сбора местных средств. И государь отметил это в своей резолюции: «Поход быстрый, но не зря, а с большим расчетом».
Все заботы Скобелева в этот период сводились к быстрому наполнению складов в Бами; он говорил: «Вообще, как принцип — выдвигать все вперед — в этом весь план!».
Налеты текинских партизан наносили нам не столько материальный, сколько моральный вред: они мутили наших подданных иомудов, и без того «подогреваемых» давно англо-персидскими эмиссарами. Последнее Скобелев выразил так: «Здесь более, чем в отдаленном Туркестане, влияют враждебные нам европейские элементы». Скобелев усердно боролся с партизанами, и это локализировало массовые восстания атрекских иомудов на наших сообщениях с морем.
Одна из стычек с текинцами на сообщениях с Бами, 21 июня 1880 г., на Бендесенском перевале, прославилась на весь свет боевым упорством, выказанным обеими сторонами, а в особенности нами. Подвиг партии доктора Студитского — блестящая страница в истории русской армии.
Он состоял в следующем.
19-го числа на перевале погиб от залпа текинской засады казак-почтарь, а подозрение пало на двух туземцев-джигитов, с которыми он ехал. 21-го послан был осмотреть этот труп доктор Студитский с конвоем в 12 казаков из Бами. Эта партия сама попала в новую текинскую засаду, и в том же месте.
Горсть наших бойцов, одолеваемая в 20 раз превосходящими силами противника, геройски отбивалась восемь часов подряд, в самом тактически неудобном положении…
И только случайный подход наших выручил партию из тягчайшего положения. Текинцы понесли огромный урон, а наша партия буквально истекла кровью: трое убиты, в том числе доктор Студитский, да один вскоре умер от ран; четверо ранены оружием, а пятеро — камнями, сброшенными с гор.
У текинцев одних убитых более 14 человек. Раненых они увезли, оставив трофеями шесть единиц вооружения. В последние минуты огневой бой шел с 30 шагов и раз семь текинцы бросались в шашки. Закаспийцы были весьма воодушевлены этим подвигом. Уцелевшие бойцы получили по золотому знаку военного ордена и по 100 рублей.
Лучшим средством отогнать текинских партизан Скобелев считал наступление к Геок-Тепе. А так как он не был готов к его осаде, то решил предпринять наступление учебное, чтобы дать себе и войскам посмотреть, каковы текинцы в полевом бою. Так произошел пробный поход-рекогносцировка под Геок-Тепе с крохотными силами, чтобы никто не счел это движение за новую неудачную попытку похода для взятия крепости.
Пробный поход под Геок-Тепе. Это был давно обдуманный и рассчитанный Скобелевым шаг. Он давно твердил: «Жаль, что я не был в деле с этим неприятелем. Без этой данной я все-таки, в конце концов, в потемках. Увы, недостает мне данной, главнейшей для решения: знания этого неприятеля… Среди участников прошлого боя 28 августа 1879 г. сложились противоречивые мнения о боевых качествах текинцев — надо их проверить…».
Это подвигло Скобелева предпринять разведочный набег под Геок-Тепе. С другой стороны, наступая, он удерживал инициативу в своих руках, или, как говорил сам, «оставался дирижером оркестра».
«Мы не должны, — пояснял Скобелев, — отвечать текинцам пассивным выжиданием…» Потом, это движение должно было помешать текинцам убрать урожай и тем пополнить запасы в крепости.
Да и дипломаты, и генерал Кауфман-Туркестанский просили надавить на Геок-Тепе, дабы умерить текинские разбои и базарную болтовню о нашем бессилии.
Но, беря с собой горсточку бойцов, чтобы не преувеличивали наших намерений, Скобелев знал о страшном риске такого предприятия, о возможности быть раздавленным огромными массами противника. Рискуя собой, он рисковал всей экспедицией. Выйти из этого испытания с честью, с драгоценными разведочными сведениями мог только виртуоз-вождь, каким и оказался Скобелев. Разведку вел он сам. С ним было 3 ³/₄ роты, четыре сотни, 10 орудий и пулеметов, восемь ракетных станков, всего 344 штыка, 311 шашек, 128 артиллеристов и 13 повозок. Боевой запас 80—120 патронов на ружье и по 3000 на пулемет, снарядов 80—108—300 на орудие разных систем. Продовольствия взяли на 6—12 дней. Ни палаток, ни фуража, а вместо водки — чай…
Пошли 1 июля, после молебна в Бами. Шли в походнобоевом степном порядке (с обозом в середине), значительно усовершенствованном Скобелевым. Первые переходы Скобелев шел с конницей далеко впереди. У попутных селений были короткие перестрелки. Жители бежали. Арчман заняли 1 июля, Дурдун — 3-го, Аккала — 4-го, Егян-батыркала, находящийся в 12 верстах от Геок-Тепе, — 5-го. В последнем собралось более 25 тысяч воинов, и число их все росло, да пришло 800 мертвцев и 150 жителей разных племен.
Хивинцы не скрывали своего сочувствия текинцам. Последние по величине отрядца тотчас угадали цель похода.
Ночные внезапные нападения давали наибольший шанс текинцам. Ожидая их, Скобелев дал знаменитую инструкцию — диспозицию своему отряду. В ней он объявил, между прочим, что только исключительные качества русских войск позволили ему предпринять эту «дерзкую разведку».
Но текинцы после дневной перестрелки не решились ночью обрушиться на нас, а в 3 часа 30 минут Скобелев сам пошел на них, оставив обоз с прикрытием в попутной «кале». Он хотел обойти крепость Геок-Тепе кругом, вне зоны досягаемости ее огня, начиная с юга, оглядеть местность, верки и в неминуемых столкновениях удостовериться, точно ли «русская рота в Средней Азии — подвижной Страсбург», если ею хорошенько руководить.
С 4 часов начался бой с большим конным скопищем противника, во время которого мы чуть было не нарвались на крупную текинскую засаду, хорошо замаскировавшуюся.
Казачьи дозоры ее обнаружили. Наш огонь держал текинцев в отдалении и прокладывал нам дорогу. Они отстреливались из тяжелых ружей (фальконетов) и берданок, имевшихся в ограниченном числе. Смельчаки делали наскоки на нашу цепь, и не без успеха. Наши ракеты, как всегда, часто «капризничали»; одна упала среди своих… Тогда Скобелев, чтобы предотвратить панику, наехал на нее своим конем.
Разрыв ракеты ранил лошадь, но вызвал бурю восторга.
Высыпав с многочисленной пехотой из южных ворот крепости, текинцы заняли с. Янги-Кала и преградили дорогу Скобелеву. Последний для пробы разыграл бой за взятие одного из передовых пунктов (сад). Часть своей пехоты, замявшуюся было при этом, Скобелев муштрует под огнем (ружейные приемы). Потом он меняет маршрут, бросает в крепость 120 снарядов с западного фаса и, не желая более дразнить текинцев, отходит стройно, с музыкой, в ногу, в порядке, не торопясь. Текинцы весьма насели на отряд, жалея, что добыча уходит из рук; приходилось пускать в дело даже револьверы. Обоз был тоже атакован, но безуспешно. Пять первых верст длилось лихое дело, и группа текинских наездников показала бесшабашность, зарубив у нас в самой цепи урядника и унеся его тело.
У обоза — целая ночь напряженного ожидания. Ложная тревога… Но толпы текинцев, пешие (2000) и конные (1000), не решились броситься на отряд, бодрствовавший в большой готовности. Они так же тихо отошли, как и подкрались, и только с рассветом были преследуемы дальним пушечным огнем. Их арьергарды, на предгорьях, даже прекратили огонь, пораженные величественностью русской утренней «зори с церемонией». Далее нас преследуют лишь слегка.
И 8-го Скобелев уже в Бами, полон новых выводов: текинцы лучше вооружены, чем мы думали. Убедившись, что противник отнюдь не слаб, а крепость весьма усовершенствована по сравнению с 1879 г., докладывал, что взятие Геок-Тепе — дело серьезное.
Протяженность похода составила 230 верст туда и назад.
Наши потери ничтожны (трое бойцов убиты, семь коней погибло; восемь человек и 13 коней ранено и восемь человек контужено, да две повозки сожжены. Истрачено патронов — 13—51 на ружье, по 190 на пулемет и 175 пушечных снарядов. У текинцев убиты четверо знатных и более 200 простых воинов, но молва увеличила эту потерю до 15 тысяч человек, показывая тем самым силу впечатления на Азию «прогулки» Скобелева. Дух текинцев был угнетен, и только очередная поддержка «друзей» и тайная помощь оружием и боевыми припасами из соседних мусульманских стран вновь дали им импульс для противоборства.
Они даже хотели напасть на нас 31 июля. Но небольшое движение нашего авангарда (из Баминского отряда), растолкованное как новая «прогулка» в Геок-Тепе, вернуло их назад. Тогда разразился новый пароксизм партизанской войны, на что Скобелев отвечал развитием наших «охотничьих» команд и посылкой «летучих отрядов».
Для создания опоры охотникам и летучим отрядам Скобелев воздвигает промежуточные этапы (Бендесен, Кизыл-Арват…), а среди населения ищет пособников (селение Нухур), там, где, как и в предгорьях персидских кряжей, есть смешанные селения туркмен, курдов, персов… Много ценного оставил нам Скобелев в своих инструкциях охотникам.
Общее его правило по организации разведки гласило: «Команду в руках, в смысле готовности для серьезного столкновения с неприятелем, при бойком офицере, можно решиться послать вперед; только надо держать ухо востро — мало пройти вперед, надо молодцом и вернуться». Мы не будем следить за ходом этой партизанской войны, в числе видных героев которой оказался любимец Скобелева, штабс-капитан Славочинский.

Покушение на жизнь Скобелева и ускорение им подготовки к походу. Вернувшись из-под Геок-Тепе, Скобелев с новыми данными в руках еще ревностнее стал продвигать подготовку осады и штурма этой твердыни, пустившись в объезд по своим 400-верстным военно-этапным дорогам. Был разгар работ по транспортировке грузов морем и сушей, по постройке пристаней, опреснителей, железной дороги, по сбору и приводу издалека верблюдов, созданию судов для плавания по Михайловскому заливу…
Но слух о новом движении текинских масс заставил его внезапно вернуться к утру 13 августа в Бами. Как стало известно от наших агентов в Персии, 4—6 тысяч текинцев шли в обход Бами с юга горами. Можно было предположить — слух о нашем походе вернул их пехоту, а конница их пустилась тогда партизанить на наших путях сообщений (2, 4, 12, 14, 19, 24, августа и 10, 12, 13, 14, 23 и 27 сентября). В одно из таких нападений они даже увели боевого коня Скобелева, знаменитую лошадь по кличке Шейново. После замирения текинцы вернули ему коня.
Видя, что вся сила русских в этот раз базируется на личности Скобелева, текинские вожди решили произвести покушение на его жизнь и увлекли в это предприятие одного из жителей с. Нухура, среди которых не было недостатка в двойных шпионах. Покушение произошло в ночь на 14 августа в Бами, во время бивачного пиршества, во время которого Скобелев раздавал кресты героям пробного похода под Геок-Тепе. Когда он произносил горячую речь, раздался выстрел со стороны базара, и пуля просвистела возле головы Скобелева. Последний имел мужество кончить сперва речь, а потом распорядиться разыскать злоумышленника. Но последний скрылся, хотя и был опознан.
Партизанские состязания продолжались. Для отдаления партизанских гнезд от наших эшелонов Скобелев стал засыпать ближайшие степные колодцы, что и возымело свое действие.
Из контрдействий наших партизан особо примечателен подвиг полусотни казаков сотника Алейникова (28 сентября 1880 г.), настигшей большую шайку текинцев, отбившей ограбленный ею наш транспорт и нанесшей ей полное поражение. Имея в виду этот случай, Скобелев настаивал на необходимости большей осторожности и бдительности по отношению к текинцам, у которых даже верховные их предводители (Тыкма-сердарь) способны бросаться с шашкой в штыки.
С новой энергией взялся Скобелев за дело. Гродекова он послал в Персию заложить вспомогательный магазин против самого Геок-Тепе, чтобы откинуть на него свой тыл во время осады, если бы потребовалось. Эта прозорливость насчет «откидывания» тыла еще Наполеоном звалась «божественной частью военного искусства». Гродеков блестяще исполнил дело, но магазин пригодился нам только после взятия Геок-Тепе.
Благополучно прибыли 6600 верблюдов, пройдя 970 верст с севера (оренбургские киргизы) в сопровождении 882 казаков. При этом их падеж составил всего 1,01 %.
Не теряя часа даром, все более и более совершенствуя свой план, Скобелев почти окончательно устанавливает сроки переброса к стенам Геок-Тепе своей базы.
В Бами уже было сосредоточено все необходимое для осады на 5 месяцев для 7000 человек и 3000 коней; все этапы до моря обеспечены на 7 месяцев, военные транспорты могут поставлять по 30 тысяч пудов в месяц; в Дуз-Олуме обустроен магазин «на случай неудачи» из расчета на 8000 человек, да в Гермабе персидском, близ Геок-Тепе — вспомогательный «Гродековский» магазин на 8000 человек и на 3000 коней с запасами довольствия и фуража на два с половиной месяца. Быстрота железнодорожного строительства давала гарантии стабильного подвоза продуктов в будущем. Помогая из сумм экспедиции генералу Глуховскому, Скобелев закрепил за собой новый обводняемый путь на Хиву, откуда не прочь был установить подвоз запасов.
Сам Скобелев сказал в то время, что тыл его был не только без крупных недостатков, но и даже обладал «запасом прочности» в количестве запасов и в механизме их подвоза и размещения.
Покончив с запасами, Скобелев принялся за сосредоточение войск, рассредоточенных по этапам и ожидаемых из Туркестана. С 28 августа потекли сюда войска с Кавказа.
С 12 сентября пошли и туркестанские с Амударьи и 8 ноября прибыли уже в окрестности Бами, на главную артерию операции.
К 26 сентября только в Бами собралось 26 рот, три с половиной сотни и шесть орудий (не считая орудий осады).
Туркестанцы пришли в составе 472 пехотинцев, 318 конников, 36 артиллеристов при двух горных орудиях и двух ракетных станках, с 900 верблюдами и 153 погонщиками, проделав в благоприятное время года 673 версты по пустыне, т. е. по 36 в сутки в среднем.
Переброс войск и запасов к Геок-Тепе. Собрав большую часть войск и запасов в Бами, Скобелев двинул их под Геок-Тепе для решения там судьбы экспедиции. Войска пошли сперва двумя дорогами — степью и по предгорьям, к югу, как бы в охват. С этим «охватом» пошел и Скобелев, выйдя (24 ноября) не из Бами, а из Дуз-Олума с 803 бойцами, 923 конями при двух орудиях (всего шесть сотен и два орудия). Пройдя предгорьями 165 верст, эта колонна от селения Нухура спустилась в равнину и слилась с авангардом главных сил. Во время последнего перехода, в ночь на 28 ноября, Скобелев, смело отделившись от своей колонны с горстью людей — казаков и местных жителей (22 человека с семью винтовками), заблудился и до рассвета был в большой опасности. Его могли захватить текинцы. Он проявил при этом большое мужество и завидную распорядительность.
Гибель его катастрофически отразилась бы на участи всей операции.
Соединение колонн произошло у селения Келате. Здесь мы захватили много скота, с десяток жителей, 11 тысяч баранов, 180 голов крупного рогатого скота, убили 14 текинцев и потеряли сами двух.
Дело шло к зиме, которая здесь бывает раз в четыре года довольно суровой. Но отряд Скобелева был обеспечен теплым обмундированием (полушубки, фуфайки, суконные портянки, кашне на каждого).
От Бами строились новые этапы (Арчман, Келате, Егянбатыркала).
Текинские разведчики мчались в Геок-Тепе с известием, что Скобелев идет брать крепость. Слух о готовящемся сопротивлении Егян-батыркала не подтвердился, и наш маневр к ней прошел впустую: текинцы отошли. Здесь, в 12 верстах от крепости, Скобелев заложил базу осады.
Тревожный выстрел единственной пушки текинцев возвестил 30-го числа это событие. У калы мы отбили 6000 баранов. Густая цепь текинцев до темноты обстреливала наши биваки, а часть их в 3 часа дня устроила было огневую засаду.
Роль Бами на этом была исчерпана, и Скобелев благодарил в приказе баминский гарнизон: «Их грудью удержано Бами… редкая ночь проходила без перестрелки и тревог, часто по несколько раз в ночь; немало раненых и убитых было из среды небольшой кучки баминцев».
29-го текинские всадники стали выкрикивать издали нам, что у Казанджика разбит наш транспорт, который, как потом оказалось, был лихо отбит подошедшей нашей подмогой.
2 декабря подтянулся к Егян-батыркала и хвост отряда «вторжения». Собралось 200 человек с довольствием на 15 дней. Для осады имелось 2000 штук шанцевого инструмента, 700 тысяч патронов и 6704 снаряда.
Калу окрестили «Самурским этапом» и довели его запас до двух месяцев и до полного боевого комплекта (по 300 патронов на ружье и по три комплекта снарядов) с парками — инженерным и артиллерийским, с подвижным лазаретом и отделением госпиталя.
Отряд Скобелева, постепенно усиливаясь вновь подходящими эшелонами, вырос к середине декабря до 4000 пехотинцев, 11 эскадронов и сотен при 47 пушках.
Все это не обходилось без трений, по поводу которых Скобелев выразился так: «Конечно, война без лишних усилий и случайностей — немыслима…».
Все точнее и точнее делая свои расчеты, Скобелев уже с начала выступления из Бами твердил: «Между 5 и 10 декабря усиленное обстреливание Геок-Тепе должно быть в полном ходу! Вперед! Пора решительно наступать!»
Обстановка в крае к началу осады. С 4 декабря Скобелев начал рекогносцировку Геок-Тепе. К тому времени у текинцев прекратились колебания относительно упорства обороны, начавшиеся было с наступлением Скобелева. Жизнь, полная лишений, вследствие скученности в Геок-Тепе, экономия в запасах, даже голод были причиной их колебаний.
В крепости на тесном пространстве, всего до 1 кв. версты, с 21 декабря собралось до 30 тысяч человек бойцов с 10 тысячами коней, а с семьями — до 45 тысяч.
Хотя в песках были зарыты у текинцев большие запасы хлеба, но он выдавался весьма скупо, а стада содержались к востоку от крепости, верстах в 150—200, что лишало жителей молока и мяса. Запасов фуража и топлива в крепости вовсе не было — за ними ездили тоже в пески.
Поднялся было ропот. Часть защитников даже ушла в октябре — полторы тысячи в Мерв и тысяча в Серахс. Текинцы нарядили 800 человек изловить беглецов, а их имущество конфисковать.
Борьба партий войны и мира опять обострилась, но осилила первая. Однако текинцы стали обдумывать, куда уйти в случае неудачи. С просьбами о содействии и помощи они отправили посольства в Хиву, Мерв, к пограничным персидским властям, английскому агенту в Мешеде. Партия мира была не прочь войти с русскими в тайные сношения.
Хивинский хан и хивинские туркмены с сожалением отказали в помощи, боясь репрессий русских из близкого Петроалександровска. Хан даже сообщил о текинском посольстве нам официально и, по нашему указанию, советовал текинцам смириться.
Мервцы снова обещали помощь. Но запас персидских пушек, хранившийся в Мерве с 1861 г., не мог быть послан в Теке «по неисправности лафетов и колес». Вернее, мервцы берегли пушки для себя. Они послали только 2000 конных воинов. Эскалация этих сил во второй половине ноября, преувеличенных молвой до 6000 бойцов и нескольких орудий, встревожила Персию. Шел слух, что мервцы вместе с 3000 текинцев хотят напасть на Хоросан, чтобы добыть запасы. Правители персидских провинций двинулись с войсками из курдов для защиты своих границ1. Скобелев узнал о движении мервцев 27 ноября. Мервцы вступили в Геок-Тепе в ночь с 20 на 21 декабря, когда осада уже началась и наш лагерь стоял в полутора верстах от его стен. В то же время и у персов появилось желание пограбить оазис, связанный по рукам и ногам. Раньше Скобелев был не прочь разрешить им это. Но теперь, когда в Фирюзе собралось до 3500 персов, он запретил набег в оазис, чтобы не дать повод для «щекотливой помощи нам от персидских войск». Посольство текинцев к воинственному персидскому губернатору Яр-Магомету-хану привело только к уклонению того от содействия в закупке текинцами хлеба и боевых припасов в его владениях. Скобелеву же этот хан объявил, что он «бессилен против текинцев». Но курды Кучанского вилайета по собственному почину сделали несколько набегов в оазис и как-то раз убили 22 текинца. «Благодаря приходу русских, — говорили они, — мы ободрились и каждый день уводили у текинцев людей и скот».
Двое членов правящей элиты, страшась исхода борьбы с русскими, пытались завести со Скобелевым через купца-текинца Ораз-Клыча (у Гродекова) и Яхья-бека-Таирова (бывшего нашим агентом в Персии) тайные сношения. За деньги они обещали «испортить дело текинцев». Но из сношений этих, сочтенных за уловку, ничего не вышло.
Английские агенты старались побудить текинцев к упорной борьбе. Мешедский их агент — мусульманин Абас-хан — послал в конце октября воспламеняющее воинственный дух письмо, которое «произвело огромный подъем в Ахале».
После него многие разногласия прекратились: поля к востоку от Геок-Тепе засеяли, воду распределили, семьи не ушли на зиму в пески, было решено драться до конца. Другим агентам удалось меньше. О’Донаван продвинулся к границе оазиса, в Дерагез, и там пользовался гостеприимством персидских властей (в Мугометабаде) и возможностью обмениваться письмами с Геок-Тепе. Он пытался было, переодевшись, скрыться, но был задержан персами по нашему настоянию.
Впрочем, страх смерти удерживал англичан от поездки в Геок-Тепе, так как текинцы не желали их привечать, покуда не присланы английские войска. 12 ноября в Мугометабад прибыл, переодетый индийским купцом («Ибрагим-саиб»), капитан Стюарт. Потом в Хоросане объявились капитаны Гилль и Ботлер. Последний был выгнан из английской армии за ложное будто бы утверждение, что Геок-Тепе укреплено по его указанию. В то же время в Персии шло соперничество англичан с нами, требовавшими для своих офицеров такого же свободного передвижения по Хоросану, какое было для партии Гродекова. Англичане не жалели денег. По словам наших агентов, «те деньги, которые они бросают в Персии, могут совратить и родного брата».
На все возражения о трудности борьбы текинцы отвечали: «А все-таки будем драться». На их решимость биться влияла и их уменьшившаяся способность кочевать вследствие сокращения количества верблюдов. Кроме того, они говорили: «Теперь наша крепость сильнее, семьи хорошо укрыты в глубоких жилых ямах; полного окружения русские не в силах сделать и отрезать нас от больших запасов, спрятанных в песках, от стад, от подкреплений из Мерва и от возможности, в случае неудачи, уйти…»
Личность Скобелева, знаменитого генерала, прозванного ими Кровавые глаза (Гез-канлы), однако внушала им суеверный страх. Они решили, что в дальнем огневом бое русские сильнее во всех отношениях: «На дальнее расстояние русские просто жгут людей днем, поэтому нет возможности днем броситься в рукопашную схватку с ними». В то же время текинцы были уверены, что они сильнее в рукопашке и что «русские в ней не устоят». Поэтому они решили «не выходить в открытое поле, пока русские не подойдут близко к стенам и не займутся осадой. Тогда текинцы будут делать по ночам отчаянные вылазки крупными силами и биться врукопашную. Отнимем несколько пушек — и тогда дело будет другое».
Вышеупомянутый талантливый полководец персидский губернатор Яр-Магомет-хан говорил нам: «Ради Бога, не идите прямо на штурм. Поверьте мне, я текинцев знаю лучше вас, я с ними воюю всю жизнь. Храбрее этого народа нет в мире. А теперь, когда в Геок-Тепе находятся семьи и текинцам некуда деться, храбрость их удесятерится. Попомните мое слово — они будут биться на саблях и вам будет очень трудно».
Гродеков добавляет: «Из всех источников получались сведения, что неприятель будет нападать по ночам и биться врукопашную».
Устройство текинской крепости было уже известно Скобелеву. Подробности сообщил канонир Петин, бежавший из плена в конце лета 1880 г., после двухлетнего там пребывания (1878—1880 гг.). Он вылепил из глины эту крепость, и довольно верно, что подтвердилось впоследствии. Эта твердыня состояла из земляного вала (675+420+120+240=4 версты 55 сажен) высотой в 2 сажени и толщиной до 5 сажен, с глиняной надбавкой сверху столь же почтенных размеров, с передовой и задней стенками с бойницами, нишами и траверсами. Выходов — 21 (указание на активность борьбы).
Скобелев 4 декабря повторил свой июльский вывод: «Взятие Геок-Тепе есть дело крайне серьезное, требующее: 1) достаточных средств, 2) осмотрительности и 3) счастья».
Подготовка к осаде Геок-Тепе. Дабы отвадить текинцев от покушений на наш тыл, Скобелев поспешил с подготовкой к осаде, к которой относилась и разведка для выбора фронтов атаки. Она была произведена 4 декабря с такой же дерзостью, как и 6 июля. Скобелев взял всего девять рот, три сотни, 16 орудий и пулеметов, всего 1040 штыков, 337 шашек и 120 артиллеристов. Зато добавил два оркестра музыки и запасы на сутки. Он сам стал во главе. Вышли в 5 часов 30 минут из Самурского укрепления, или иначе из Егян-батыркала, от которого было до Геок-Тепе 12 верст.
Пошли по предгорьям и дошли до того места, где из гор вырывается ручей Сакиз-Яб, орошающий окрестности Геок-Тепе четырьмя протоками.
Текинцы, едва отряд отошел от своего бивака 4 версты, дали тревожные пушечные выстрелы с холма Денгил-Тепе.
У Янги-Кала и с тылу, из ущелья Сакиз-Яба, на отряд стали наседать текинцы. Шрапнель заставила их отодвинуться на значительное расстояние. Скобелев прошел мимо Янги-Калы с запада вне зоны досягаемости ружейного огня и двинулся в боевом порядке в западному фронту и северо-западному углу Геок-Тепе, держась подальше от стен . С удобного места около 15 часов 40 минут внутренняя часть крепости и толпы, усыпавшие ее стену, были обстреляны артиллерией и пехотой. Текинцы, стрелявшие в нас из пушки и ружей, утишили свой огонь. Затем Скобелев, пройдя вдоль верков крепости, повернул к Самурскому. Осаженные артиллерией, текинцы сначала нас не преследовали, а затем бросились окружать и наседать, подвозя на крупах стрелков по складкам местности на 300—400 шагов. Лунное затмение, случившееся тогда, ошеломив текинцев, остановило их азарт, и в 20 часов 30 минут Скобелев спокойно вернулся на ночлег, потеряв за день четверых убитыми, 21 ранеными и 31 коня.
Он остановился на плане — «ускоренная осада, как только в Самурское соберутся все войска и запасы».
Разведка доказала, что текинцы имеют в большом числе оружие дальнего боя, для которого они усердно собирали наши пустые ружейные гильзы и что неприятель выучился воевать. Скобелев решил увеличить отряд вторжения за счет своих этапов. Он для этого даже сократил перевозки, считая, что подвезено уже достаточно и что есть персидский магазин под боком.
На другой день в обширной прокламации Скобелев обратился к текинцам с увещеванием покориться: «Белый царь столь же великодушен, многомилостив к покорным, сколько страшен врагам». Текинцы зарезали персиян, возивших прокламацию.
Чтобы занять с пользой время, пока шло обустройство Самурского укрепления, подвоз к нему запасов и сосредоточение сил, Скобелев стал практиковать войска в действиях, полезных для будущего штурма. Для этого служила одна старая кала в тылу лагеря. Делались эскалады ее стен с помощью штурмовых лестниц и бреши, специально для этого пробитой; объявлялась и тревога.
8 декабря донесли, что к текинцам подходит подкрепление из Мерва. Для проверки слухов 11-го Скобелев послал колонну из шести рот, полторы сотни, шести орудий. Довольно поздно, около 17 часов, колонна приблизилась версты на четыре к крепости и сделала восемь орудийных выстрелов. Текинцы в невиданном числе усеяли ее стены, и множество всадников и пеших вышло в поле. Текинцы кричали, что они готовы к бою и не примут предложения о мире. Колонна отошла в 17 часов 30 минут и в 20 часов 30 минут вернулась без потерь. 12-го Скобелев послал новую колонну (три роты, одна команда охотников, три орудия и два пулемета, одна сотня и два гелиографических станка). С 14 часов 30 минут передовой отряд ее (одна сотня и одно орудие) с 1000 сажен обстрелял северо-западный угол Геок-Тепе. Текинцы высыпали и конные, и пешие, прикрываясь буграми.
С 15 часов развернулась вся колонна. Массы неприятеля все пребывали. Тогда Скобелев гелиографом вызвал подкрепление (три роты, два пулемета и несколько казаков) и в 16 часов стал отходить на него, а в 17 часов 30 минут вернулся.
Текинские джигиты наседали вплотную. Скобелев приказал не стрелять в них, любуясь их молодечеством. Они кричали, что получили подмогу от Мерва, что готовы к бою и что дешево не отдадут себя и просят не томить их более разведкой. У нас потери: один убит, четверо ранены, 10 лошадей выведено из строя.
Скобелев жалел о необходимости оттягивать развязку и говорил, что текинцы «совсем правы». Текинцы объявили, что ждут нас, об отступлении и мире не думают. У них был провозглашен газават. К 18 декабря по данным разведки был составлен, налитографирован и роздан войскам план Геок-Тепе с южными окрестностями и по нему был написан проект инженерной атаки.
18 декабря с отрядом из пяти с четвертью сотен конников, снабженных ракетами и гелиографами, Скобелев со всеми полковыми батальонами и батарейными командирами сделал рекогносцировку селения Янги-Кала. В 3,5 — 4 верстах от Янги-Кала на виду спешивших текинцев Скобелев прочел диспозицию. В 15 часов 30 минут стали отходить под натиском текинцев (с 1200 шагов). У нас пятеро ранены и два коня выведено из строя.
А 11 декабря и Скобелев получил подкрепление из Туркестана в виде отряда Куропаткина (три роты, две сотни, две пушки). С 30 ноября по 20 декабря в Самурское было перевезено 105134 пуда грузов, и там собралось 38 рот, 11 сотен и эскадронов, 72 орудия и пулемета, 11 ракетных станков (всего до 7110 человек). Это была большая часть сил отряда. Не дожидаясь остальных эшелонов войск и грузов, Скобелев 20 декабря пошел осаждать южный фронт крепости.

Осаждать крепость с юга мешало обширное селение ЯнгиКала. Скобелев назначил его взятие на 20-е. Сам Скобелев командовал этим боем. Он ввел в бой до 6300 человек, т. е. почти весь свой отряд.
Он предписал войскам и тактику, соответствующую обстановке. Цепи он заменил сомкнутым строем, одиночный огонь — огнем залповым, «чтобы бить противника тем, чего у него нет — европейским боевым порядком — сомкнутым, послушным, гибким боевым порядком, дружными меткими залпами и штыком, всегда страшным в руках людей, сбитых дисциплиной, чувством долга и круговой порукой в могучее тело — колонну…». Потому что текинцы, несмотря на подавляющие массы, действуют врассыпную, вразброд или отдельными кучами, мало послушными воле предводителя, а потому неспособными к единству действий и маневрированию массами».
В 7 часов утра войска построились у Самурского для движения к Янги-Кала. Тотчас у текинцев был дан выстрел тревоги, и защитники Янги-Кала, в числе 1500 стрелков, заняли свои места. После молебна, в 9 часов 30 минут, войска снялись с места. Колонна полковника Куропаткина атаковала Янги-Кала с юга, в охват с восточной стороны, а колонна Козелкова — с запада. Бой длился до 15 часов и кончился взятием селения, представлявшего огромную площадь из лабиринта глиняных стенок, небольших крепостиц, плотин, глубоких русел и канав. Артиллерия и пехотный огонь заставили противника отойти к Геок-Тепе под натиском нашей конницы. Массы текинцев, вышедшие было им на помощь оттуда, были прогнаны за стены нашей артиллерией. Скобелев стал лагерем в 800 сажен от южного фаса крепости, между средними протоками Сакиз-Яба, заняв по флангам две калы и прикрывшись аванпостами, в которых до утра была перестрелка. За день у нас один убит, 10 ранены, пятеро контужены и 19 коней выведены из строя.
21-го Скобелев в 7 часов 30 минут послал всю конницу (шесть сотен и два орудия) с генералом Петрусевичем обойти Геок-Тепе с востока и севера и оттуда пройти в Самурское за фуражом и для конвоирования к Скобелеву оттуда транспорта. Текинцы, пешие и конные, завязали с нашей конницей горячий бой на северном фронте Геок-Тепе. Обеспокоенный гулом боя, Скобелев повел в обход западного фронта крепости один батальон, одну сотню с восьмью орудиями навстречу генералу Петрусевичу. Колонны соединились против северного угла крепости в 17 часов. По пути Скобелев обстрелял ее из пушек. Конница наша пошла в Самурское, а Скобелев — в новый свой лагерь. У нас — один убитый и пятеро ранены.
22-го имущество лагеря было привезено, и целый город вырос из кибиток под стенами Геок-Тепе. Для блокады крепости, к востоку от лагеря, для перехвата Ашхабадской дороги была занята без кровопролития «Правофланговая» (после занятия 21-го кал «Кавалерийской» и «Ольгинской» колонной полковника Куропаткина (две с половиной роты, одна сотня, четыре орудия), бывшей против восточного фаса. Затем Скобелев произвел рекогносцировку «Сада Петрусевича» против северо-восточного угла Геок-Тепе, для чего Куропаткин был подкреплен. Произошел бой. Мы заняли и эту калу; текинцы из калы бежали. Взяв оттуда богатый запас фуража, Куропаткин отошел, отбиваясь от текинцев, с потерей 12 убитых, семи раненых.
22 декабря вечером генералом Скобелевым, генералом Гродековым, полковником Куропаткиным, подполковником Рутковским, инженер-капитаном Яблочковым с несколькими нижними чинами была сделана инженерная рекогносцировка места против юго-восточного угла крепости, выбрана линия первой параллели и анфиладных батарей для южного и восточного фасов.
23-го начались осадные инженерные работы. План этих работ был в числе первых забот Скобелева по приезде в Закаспий. Первым шагом осады он считал «построение плана крепости». Сведения, сообщенные бежавшими из геок-тепинского плена Петиным и Мамед-Али-Ат-Мамет-Оглы, а также данные разведки, сильно этому помогли. Скобелев тогда же усилил себя артиллерией (мортирами), готовился также к минной войне и брешированию стен.
Общую идею ускоренной инженерной атаки со стороны гор и Янги-Кала Скобелев наметил уже после 6 июля. Взятие Янги-Кала полевым боем сократило наполовину этот план.
Атаку решили вести двумя участками по обеим сторонам юго-восточного угла. Начальники участков — полковник Куропаткин и полковник Козелков. Программа осады была составлена 22 декабря на неделю вперед. До конца декабря решено: устроить 1-ю параллель и две анфиладные батареи 23-го; 2-ю параллель — 24-го; 25—26-го — мортирную батарею; 27-го занять контрапроши противника перед восточным фасом («Великокняжеская позиция») и 28—29-го их упрочить, а с 25-го по 29-е продвигать вперед и левое крыло. До конца декабря действия артиллерии решили подсократить для экономии снарядов.
Начали работу 23-го 12 рот (1250 человек).
Коннице приказали быть против восточного фронта, «висеть» на путях в Ашхабад и в глубь пустыни и кормиться фуражировками да следить за текинцами, если бы они решили бросить крепость и уйти. Она должна была 23-го, с 9 часов утра, идти с генералом Петрусевичем к калам «Правофланговой» и «Сады Петрусевича». Но шум в крепости ночью заставил Скобелева двинуть ее уже в 4 часа ночи.
К 5 часам 30 минутам она была уже у «Правофланговой».
А в 6 часов 45 минут утра генерал Петрусевич пошел по направлению к «Саду», полагая, что он, после нашего взятия 22-го, не занят, тогда как он на самом деле был занят крепко (400 человек), особенно его редут (30 человек). Колонна из 150 казаков, встреченная огнем оттуда, спешилась и пошла на штурм, но была отбита, а генерал Петрусевич убит. Из крепости же показались толпы на помощь «Саду». Мы не смогли взять редута. С помощью подошедшей от «Правофланговой» поддержки наша конница отошла к колонне, посланной ей на выручку из лагеря. Выехал и сам Скобелев.
У нас потери: 15 убиты, 39 ранены и 20 коней. Противник потерял много больше, человек 300, да на работах 1-й параллели мы потеряли за день семеро убитыми и 11 ранеными да 8 коней.
Этот бой у «Сада» отвлек текинцев от наших дневных работ на 1-й параллели, в 450—520 саженях от стен, а в частях, прикрывавших работы, — в 450—230 шагах от стен.
Только с 10 часов утра текинцы стали стрелять по рабочим, особенно из своих контрапрошей, находившихся против южного их фронта.
1-я параллель вышла очень длинной (800 сажен), почему Скобелев и приказал засыпать часть ее на левом фланге в ту же ночь. Наряд на работы определен впредь по 800 человек в день. Оставив в резерве в лагере семь рот, Скобелев дал по 16 рот на каждый из участков осады.
Хотя осада и была краткая, но войска испытывали большие трудности.
Фуражировки и конвоирования транспортов. Почти ежедневно конница (а потом и отряды разных родов войск) ходила к стороне Ашхабада на фуражировки, заходя верст за 15 и ночуя там, а к Самурскому и обратно, тоже верст 25, постоянно двигались наши транспорты. Текинцы выводили из этого заключение, что мы сильны, раз делаем это во время осады.
Они же, связанные ею, только предпринимали слабые попытки нам мешать.
С 24 декабря текинцы мало стреляли и показывались изза стен, отчего и наш огонь был тих.
Осадные работы. 24 декабря докончили 2-ю параллель и укрепили ее батареями и редутами.
25—26-го ночью сделали ход в лагерь и ходы к месту 2-й параллели. 26—27-го заложили 2-ю параллель и батареи № 3—6, а днем калы «Кавалерийскую» и «Ольгинскую» привели в оборонительное состояние (с артиллерией). Пехота давала в день по шесть-девять залпов перекидным огнем с прицелами 600—2000. С 24-го по 28-е выпущено всего 387 снарядов. Наши потери — двое убиты, трое ранены.
27—28-го ночью открыли 2-ю параллель с ходами. Днем 28-го — обычная слабая перестрелка.
Первая вылазка текинцев 28 декабря. 28 декабря текинцы на совете решили предпринять вылазку под управлением Тыкма-сердаря. В ней участвовали мервцы и несколько женщин. Решено с наступлением темноты скрытно, без выстрела обрушиться на наш правый фланг и на калу «Правофланговую». Несмотря на предупреждения лазутчиков, вылазка оказалась неожиданностью. Доблесть наша сказалась в том, что мы быстро сами перешли в наступление.
Еще смеркалось, когда партия из трех инженерных офицеров под прикрытием 10 нижних чинов, делавшая разбивку одного из зигзагов сообщения к «Великокняжеской позиции» впереди правого фланга осады, увидела густые массы текинцев, выходившие из рва крепости, услыхала топот тысяч бегущих людей. Наши бросились к своим траншеям, крича: «Не стреляйте — это свои». Это еще более ослабило готовность трех рот, занимавших параллели и ожидавших как раз в это время свою смену. Огонь был открыт поздно, суетливо, большей частью перелетал через головы текинцев, которые и обрушились на траншеи, батареи и редуты всего правого фланга. Роты траншейного караула (14, 15 и 16-я 81-го Апшеронского полка) потеряли четырех офицеров и 74 нижних чина убитыми да 28 нижних чина ранеными и знамя (4-го батальона). А всего выбыло у нас по всему фронту осады убитыми — пять офицеров и 91 нижний чин да ранеными — один офицер и 30 нижних чинов, всего убыло из строя 127 человек.
Текинцы овладели восьмью пушками (три мортиры, четыре горных и одно полевое 4-фунтовое), но увезли с собой только одно горное с двумя зарядными ящиками. Они взяли большую часть 2-й и 1-й параллелей правого участка осады, две батареи (№ 5 и 6) и один редут (№ 2). Остальные части от них отбились с помощью подошедших подкреплений.
Прислуга мортирной батареи (№ 5) дралась револьверами и шашками, а взятые четыре мортиры текинцы стащили с батареи в траншею. Из редута № 2 полевое орудие успело дать картечный выстрел, а затем гарнизон вступил в рукопашный бой, причем погибли прислуга горного орудия и все бойцы, защищавшие знамя. Распространение текинцев по 2-й параллели на левый участок осады остановила команда охотников близ батареи № 3. В тыл бежали остатки двух рот из 2-й параллели. Редут № 4 отбил атаку огнем орудия и пехоты, но отдельные кучки текинцев ворвались в него.

Отбилась и батарея № 1. Текинцев остановили наши подкрепления: отряд полковника Куропаткина (восемь рот) от «Ольгинской» калы, три роты майора Халыча из лагеря, команда охотников оттуда же и еще две роты. Текинцев опрокинули и отбили у них орудия, но не все. Текинцы доходили на 4 шага до строя частей, отбивавших их натиск. Перелом боя длился 7—10 минут. От «Правофланговой» текинцы были отбиты. Во время нападения у Скобелева было в лагере совещание. Скобелев с двумя ротами резерва, став впереди лагеря, выжидал, не будет ли атаки в другом месте. Музыка, играть которую приказали для ободрения людей, сильно повлияла на текинцев. Музыки они не выносили, она наводила на них страх, их ишаны в это время произносили молитвы.
Скобелев настоял на выполнении всех работ, положенных на эту ночь, особенно по устройству подступов к «Великокняжеским калам», подлежавшим нашей атаке. Это потребовало большого напряжения сил от отряда. Работы сопровождались навесным артиллерийским огнем и перекидными залпами пехоты. На другой день Скобелев перенес и лагерь ближе к крепости на полверсты, повторяя: «Вперед! вперед!»
Так произошел самый удачный для текинцев бой в эту войну, в котором они понесли ничтожные потери. Дух их был поднят этим обстоятельством высоко. Они думали, что перебили половину русских. Текинцы стреляли по нас из захваченных у нас же орудий, но они не постигли установки дистанционной части на разрыв: с утра в наш лагерь стали долетать снаряды, не приносившие нам вреда.
Взятие контрапрошей противника. С целью переломить ситуацию в свою пользу Скобелев 29 декабря атаковал и взял контрапроши противника у восточного фаса («Великокняжеские»), в 50—100 саженях от крепости. Атака была назначена на 2 часа дня, а перед тем полчаса крепость бомбардировали и били по стенам кал. Операцию поручили полковнику Куропаткину. Он двинул шесть рот и одну команду охотников. В 3 часа дня, когда бреши были готовы, началась атака. Первая, «Главная», кала была в 300 шагах от наших траншей. Атакующие были встречены сильным огнем из крепости и прочих двух кал, потому что «Главная» была уже в наших руках. Потом взяли «Охотничью» и «Туркестанскую». Огонь наш не дал противнику массой броситься на выручку своих из ближайших ворот крепости, а вылазки мелких партий были отбиты. В 5 часов мы утвердились в занятых калах. Бой кончился в 18 часов. У нас — 15 убитых и 46 раненых. Этот бой вырвал инициативу из рук текинцев и разочаровал их после опьянения успехом 28 декабря. Калы были прочно заняты нашими десятью ротами, вооружены двумя горными пушками и двумя пулеметами, соединены ходами сообщений (в ту же ночь) друг с другом и с параллелью.
Но мы учили воевать и текинцев. Когда мы проделали бойницы в стенах взятых кал, тогда и они сделали бойницы в своей стене и 30-го сильно обстреливали калы. С угловой башни «Охотничьей» калы видна была бґольшая часть крепости, что позволило вести наблюдение за противником: считать кибитки, убыль животных, бойцов, следить за передвижениями защитников, снимать план внутренней части крепости, наблюдать падение наших снарядов... Сведения добывались обстоятельные и весьма полезные. Так, вечером 30-го оттуда донесли, что, очевидно, готовится ночью новая вылазка: были видны скопления неприятеля во рвах и слышны крики: «Пойдем опять все, пойдем вместе!». Стрельба
текинцев усилилась.
Вылазка текинцев 30 декабря. На этот раз пошло на нас 6000 текинцев в сопровождении женщин и детей с мешками за добычей. Они были уверены, что русские отступят.
Были посланы из крепости и разъезды посмотреть, где будет удобно бросить на нас с тыла конницу, когда мы повернем назад. Удар намечался теперь на наш левый фланг, а на правый фланг (к калам «Правофланговой», «Туркестанской» и «Кавалерийской») и в тыл нам послали мервцев для демонстрации.
В 9 часов 30 минут вечера раздалась пальба у нас на левом фланге, сопровождаемая пронзительным гиканьем текинцев, которые широко охватили нас слева и даже с тылу.
Не обошлось у нас без некоторой суматохи, стрельбы по своим… Опять текинцы взяли редут (№ 3) и увезли одно из двух горных орудий, захватив в плен знаменитого бомбардира Агафона Никитина, отказавшегося стрелять из взятого орудия и подвергнутого за это жестоким мучениям и казни.
Рота, оборонявшая редут, после долгого горячего боя и потери командира не выдержала и отошла. Но резервы ударили на текинцев и взяли редут и одно орудие назад. Траншеи и калы отбились от текинцев огнем. Артиллерия била по толпам и внутрь крепости до рассвета. Текинцы, ободрившись, пытались повторить атаку, которая тоже не удалась.
Противник пал духом. Слышались возгласы: «Пропала наша земля!» Многие стали готовиться к бегству в пустыню. Наши тайные агенты донесли об этом Скобелеву. Но разведка конницы с утра не подтвердила бегства текинцев.
И в этот раз Скобелев настоял, чтобы все ночные работы были кончены к утру. На левом фланге построили полупараллель и огнем из нее 31-го потеснили противника из его контрапрошей («Подкова» и «Траншеи»). Наши понесли потери большей части от холодного оружия, убито 53, ранено 98, всего 151 человек. У многих наших трупов отрезаны и унесены головы. Текинцы потеряли много людей. Они все же надеялись, что русские уйдут, и были ошеломлены переносом нашего лагеря 31-го еще ближе к крепости, в первую параллель. «Русский сердарь, — говорили они, — пристал к нам, как рубашка к телу». Но теперь весь наш отряд был под сильным огнем и до конца осады лагерь нес большие потери, особенно лошадьми.
Передовые подступы нашей атаки к 1 января в 40 саженях от крепости справа и в 75 саженях слева. Скобелеву пришлось торопиться со штурмом. Слух об удачных вылазках текинцев, об отбитии у нас знамени и двух пушек уже мутил Среднюю Азию, особенно иомудов. Пришлось отказаться от настоятельной потребности употребить неделю на усовершенствование наших траншей и редутов.
С 20 по 31 декабря отряд усилился 1000 бойцов и восьмью орудиями, а потерял 455 человек; это были последние ресурсы. Тянуть осаду было невыгодно: каждый день приносил новые потери, а железная дорога была еще далеко не завершена.
Отряд утомился, а слабые духом стали колебаться. Скобелев писал 1 января 1881 г.: «Все мнения, клонящиеся к отсрочке осады, я отвергаю, и все действия, которые могут отклонить приближение штурма, я не допускаю!
Вперед, вперед и вперед! С нами Бог!».
Минные работы и подготовка штурмовых приспособлений. С 31 декабря по 3 января усовершенствовали траншеи и начали закладывать мины от Великокняжеской позиции (в 50 сажен от крепости), работы прекратили вследствие обнаружения почвенных вод. Надо было продвинуть укрепления еще ближе к стене. Для этого и были последовательно построены «Ширванский» (в 25 сажен от стены) и «Саперный» редуты. Первый занят 3-го с потерей у нас двух убитыми и 15 ранеными.
С 4-го стали делать в тылу фашины, туры, штурмовые лестницы.
Третья вылазка 4 января и тщетные сборы к новой. 4-го дали знать с наблюдательного пункта, что вновь готовится вылазка. Мы приняли меры. Приказано отражать атаку, стоя сзади траншей, представлявших препятствие для эскалады текинцев. На эту новую вылазку текинцы возлагали все надежды. Численность их сил составила до 12 тысяч. Они шли на фронт и оба фланга.
Около 7 часов вечера, до восхода луны, ударили текинцы. Удар был по-прежнему стремителен и силен, но и отбит был блестяще. Текинцы прорвались во многих местах, но были переколоты или отбиты. Бой длился с четверть часа.

Потеря текинцев была громадной. Текинцы унесли у нас один ракетный станок с ракетой. Побросав свое холодное оружие, многие бежали в крепость и оттуда открыли тотчас огонь по нам. Неприятель собрался было к утру предпринять новую вылазку, но раздумал. Бездна вражеского оружия валялась впереди траншей (пики, шашки, ножи).
Скобелев и теперь настоял на окончании урочных работ.
У нас потери: 10 убито, 57 ранено да 11 контужено, а коней — 14.
Теперь текинцы отказываются от вылазок, но и мысли не допускают, что в бою внутри крепости русские могут взять верх. Они страстно желали, чтобы русские пошли на приступ.
Неприятель, судя по интенсивности огня, терял уже горячность действий. Но он продолжал перенимать у нас лучшие приемы, так, часто стрелял уже залпами.
Текинцы ждали штурма ночью. Днем они отсиживались в ямах для защиты от огня артиллерии. Днем выходить из ям без особой нужды им воспрещалось. Бойцов было до 10 тысяч, половина из них — с ружьями. Днем за гребнем стены — одни часовые, вооруженные берданками. Они дают по нам залпы перед закатом. На ночь много текинцев перебирается в наружный ров для обеспечения защиты крепости от нападения. Это сообщил перс, бежавший из плена.
5-го вечером текинцы пытались предпринять вылазку. Это породило у нас некоторую нервозность и кое-где беспорядочную стрельбу. Но текинцы не пошли, ограничившись сборами, шумом и пререканиями. Прожекторы (лампы Шпаковского) и боевые ракеты много повлияли на отклонение текинцев от вылазки.
В тот же день сотник Уральского казачьего войска Кунаковский с двумя нижними чинами под выстрелами сделал дважды промер от Ширванского редута до рва и измерил ров под прицельным, близким огнем противника, найдя «от овальной траншеи 29 сажен и шесть вершков до рва, семь аршин по рву, при глубине в два аршина и сухом дне». 6-го сапы наши подошли ко рву, соединились, образовав саперный редут (7 и 8 января). Ров очистили от текинцев, бросая динамитные патроны. Начали минный спуск.
6-го, с утра, текинцы «толкались во рвах», и мы ждали вылазки, особенно с 18 до 22 часов, когда бушевал ужасный ураган с облаками пыли, затмившими все на близком расстоянии. Но вылазка не состоялась и тогда. Мортирную батарею перенесли вперед, к «Охотничьей» кале. Это заставило текинцев убрать кибитки с середины крепости под самые стены (числом до 500 штук). Но даже у восточной стены падали наши бомбы, произведшие 7-го, в 2 часа ночи, большой переполох.
Скобелев предложил текинцам убрать трупы, сильно нам досаждавшие запахом. Но кто бы мог подумать, что противник будет столь внимателен: едва с башни «Охотничьей» калы подполковник Иомудский в 1 час дня крикнул: «Прекратить огонь!» — текинцы послушались. У нас пробили отбой. Текинцы усеяли все стены. Скобелев был в 3-й параллели, близ юго-восточного угла крепости. Близ «подковы», у конца 3-й параллели, сошлись переговорщики обеих сторон. От текинцев спустился Хаджи-Мурат. Скобелев поднялся на бруствер. Оказалось, ханы якобы в пустыне и без них нельзя вести переговоры. На уборку тел текинцы не согласились, боясь западни. Им предложили сдаться или отослать семьи. Они отвечали, что семьи хорошо укрыты, а сдача зависит, мол, от Хивы. Совет же, собравшийся обсудить вопрос о сдаче, был разогнан молодежью; перемирие объявлено окончившимся, и около 14 часов текинцы первыми возобновили огонь.
7 января инженеры наметили окончание закладки мины на 9-е число. Скобелев обещал 3000 рублей минерам, если они окончат к 10-му числу. Тогда артиллерийскую брешь начали пробивать 8-го в другой стороне атакованного угла крепости, а штурм наметили на 10-е, на 7 часов; составили и диспозицию. У Скобелева была сначала мысль несколько ночей утомлять текинцев шумом, музыкой, барабанным боем. Слух о мине проник в крепость. Но ему не придали значения и не видели опасности, не понимая того, что может произойти. Ханы наивно объяснили, что если русские роют проход в крепость, то они будут по одиночке изрублены, когда полезут через него.
8-го началось бреширование пушками. Через два часа был обвал в 10 сажен и открылись верхи кибиток. Текинцы самоотверженно заделали брешь к утру 9-го с большими потерями, а впереди бреши за ночь в наружном рву переместилась большая толпа текинцев. И наша команда с пироксилином поэтому не дошла до бреши. Для штурмовых колонн строились у нас плацдармы. Но слабость вентилятора и более точное измерение отсрочили окончание закладки мины до 12-го числа.
Текинцы на ночь сгущали свои силы против атакованных частей стены и у «Мельничной» калы, чтобы бить с запада во фланг атаке бреши. С пробитием бреши они перестали на ночь спускаться в наружный ров. Это позволило нам 11-го вечером послать вновь партии в ров для подрыва стен около бреши пироксилином. Подслушивание крепостных разговоров дало Скобелеву основание полагать, что дух текинцев уже подорван, и штурм стал легче.
В полночь и минная галерея прошла под серединой рва в 2 саженях ниже горизонта. К утру были готовы три боевых рукава. Их стали заряжать 72 пудами пороха в ночь на 12-е. В это время Скобелев отдал распоряжение о штурме (диспозиция) 12 января.
11-го — слабая перестрелка, по нашему лагерю неприятелем пущено несколько ядер. С 5-го по 11-е у нас потери: 13 убито, 62 ранено, семь контужено, коней выведено из строя 73. 11-го в 7 часов был отслужен у нас молебен перед штурмом.
Диспозиция гласила: штурм тремя колоннами под командованием Куропаткина (11,5 роты, одна команда и два хора музыки), полковника Козелкова (8,25 роты, одна команда и хор музыки) и Гайдарова (4,5 роты, 1,5 сотни, две команды и хор музыки). Резерв Скобелева — 21 рота и хор музыки.
Сбор в 3 часа. Атака с 7 часов в таком порядке: 1) бреширование; 2) бомбардировка; 3) атака «Мельничной» калы Гайдаровым; 4) мина; 5) получасовая бомбардировка по югу крепости; 6) штурм обвалов и артиллерийский огонь по северу крепости через головы штурмующих.

Взятие Геок-Тепе 12 января 1881 г.

Скобелев думал в первый день штурма утвердиться только в южном углу крепости, ожидая колоссального сопротивления. В 7 часов Гайдаров стал наступать на «Мельничную», разбивать артиллерией ее стены, отвлекая, согласно диспозиции, туда внимание текинцев. В 8 часов 30 минут он берет калу штурмом. Все текинские начальники встали на стене против Гайдарова, хотя текинцы были бдительны и на прочих пунктах. В 7 часов артиллерия стала «совершенствовать» свою брешь, что и сделала вопреки всем усилиям текинцев починить ее под шрапнелью.
В 10 часов поступило приказание Скобелева «взорвать мину в 11 часов 20 минут, а артиллерии обстрелять юго-восточный угол крепости». Так и случилось: минута в минуту поднялся высоко столб земли и дыма, и образовался удобный обвал в 15 сажен длиной.
Впечатление от взрыва мины для неприятеля было ужасное. Текинцы, говорят, потеряли рассудок и не могли сообразить, что произошло; думали — землетрясение; трґусы бежали из крепости, а масса храбрецов все-таки овладела собой для боя. После мины обрушилась на крепость артиллерия. Потом — штурм.
В 8 часов колонна Куропаткина, разделенная на три части: 1) для взятия минного обвала и стен вправо и влево; 2) для движения внутрь крепости и 3) для помощи огнем и в качестве резерва первым двум — заняла свои места.
Большие глыбы глины при взрыве обсыпали передовые колонны и засыпали отчасти команду охотников. Не успел рассеяться дым, как первая часть сил Куропаткина бросилась к обвалу. Текинцы, быстро оправившиеся, встретили ее на обвале и на стенах огнем и врукопашную. Но они были сбиты и отошли в кибитки и землянки. Труднее вышел бой за входы на правую и левую стены от обвала.
Заняв здесь стены, мы стали бить по толпам, бежавшим сюда на поддержку передовым текинцам. Саперы в это время «венчали» обвал турами, туда втащили горные пушки и пулеметы. Часть сил полковника Куропаткина сошла внутрь крепости, а на левой стене он вошел уже в связь с Козелковым. Груды тел противника свидетельствовали о его упорстве. Куропаткин продвигался уже к среднему проходу внутри крепости, бой шел за кибитки и землянки. Текинцы отходили к холму Денгиль-Тепе и к северным воротам, так что становилось очевидным, что крепость можно взять в один этот день. Колонны полковника Куропаткина пошли к цитадели — Денгиль-Тепе. У западной стены были отбиты наши два пленных орудия, и в северо-восточном углу стены взято орудие текинцев; там же нашли и знамя 4-го батальона апшеронцев с четырьмя текинскими значками. Уже часть сил Куропаткиа перешла в преследование за северную стену, вместе с конницей, присланной к нему Скобелевым.
Средняя колонна застряла на артиллерийской бреши. Одновременно со взрывом Козелков пошел на брешь, где его встретили сильным огнем, камнями. Голова колонны залегла на обвале в перестрелке в упор с противником. Это имело вид колебания и нерешительности. Скобелев, видевший все, послал подкрепление из своего резерва. На это ушло некоторое время. После этого дружным натиском брешь была взята. Рядом с брешью стены эскаладировались по лестницам. Обвал укрепили; стали освобождать стены в обе стороны от текинцев, входя в связь с Куропаткиным и Гайдаровым; спуститься внутрь крепости Козелков запоздал, и только небольшая часть его сил приняла участие в схватке у Денгиль-Тепе; в преследование же пошел целый батальон. Гайдаров после взрыва тоже наступал частично вдоль фаса, частично штурмуя стену с лестницами, а конница старалась охватить текинцев с севера.
Тыкма-сердарь ни уговорами, ни угрозами, ни побоями не мог остановить бегства своих бойцов и был увлечен ими.
Во втором часу дня Скобелев двинул свою конницу из резерва в преследование и лично провел ее через крепость.
Две большие группы текинцев отходили в пески. За ними и помчался Скобелев. До 15 верст шла погоня и рубка. Пехота прошла верст десять. Ночь и рассеяние противника заставили наши войска вернуться в лагерь, ведя обратно в крепость захваченные семьи текинцев.
Мы потеряли убитыми 54 и ранеными 254, контуженными 90, коней 71, а всего 398 человек (Гайдаров — 25, Козелков — 166, Куропаткин — 131 и резерв до 76 человек). Потери текинцев — 6—8 тысяч. Картина потерь текинцев за время осады была ужасна. Последнее время трупы не успевали хоронить или даже стаскивать в кучи.
Всю ночь патрули и разъезды действовали в крепости против затаившихся текинцев. Лагерь наш сперва был сохранен на прежнем месте в целях санитарии. Войска вернулись в него ночевать, оставив в крепости 10 рот.
На холме Денгиль-Тепе был поднят большой императорский штандарт. Государь произвел Скобелева в полные генералы, дал Георгия 2-й степени. Апшеронцам царь вновь пожаловал отбитое у текинцев плененное их знамя.
До конца января в тылу у нас было спокойно. Потери войска были значительные, и в конце января последовало усиление закаспийцев с Кавказа. Телеграф дошел до Бами, а строительство железной дороги было приостановлено за недостатком шпал.
Денгиль-Тепе мы приспособили к обороне. До 600 персиян-рабов были освобождены от оков и отпущены на волю.
Женщин и детей оказалось до 5 тысяч, кибиток — до 12 тысяч. Имущество текинцев в крепости превосходило 6 млн рублей.
13-го внутри крепости отслужили молебен за победу и панихиду по воинам, погибшим в обоих штурмах. Затем Скобелев принял меры, чтобы огородить семьи текинцев от лишений, как уже они были защищены с вечера 12-го от насилий. С 17 января доступ солдатам в крепость был запрещен; у входов — караулы и часовые — на стенах. Минный обвал заделали. В северо-западном углу соорудили редуты.
Крепость старались дезинфекцировать.
Спустя четыре дня после боя одиночные текинцы стали возвращаться к семьям и для переговоров. От них стали собирать сведения о том, где сгруппировались пешие и конные текинцы. С ними же Скобелев послал прокламации, обещая сдавшимся жизнь и миролюбивое отношение и зовя старшин в Ашхабад, куда он сам 17-го направлялся с 15,5 ротами, шестью эскадронами и сотнями, 12 орудиями, двумя ракетными станками с полковником Куропаткиным. Ашхабад, оставленный жителями, был занят 18 января без боя.
18-го Скобелев получил письмо текинских старшин с выражением покорности. Он послал отряд Куропаткина (семь с четвертью рот, пять эскадронов и сотен, четыре орудия, два ракетных станка и один гелиограф из Ашхабада и четыре роты, две сотни, два орудия и два ракетных станка из Геок-Тепе (21-го) на Изгент, где ждали совей участи тысячи текинцев. Явившихся важных лиц Скобелев награждал медалями и халатами. Текинцы возвращались. 22 января более 1000 их пришли в Геок-Тепе.
Скобелев требовал умиротворения края к концу февраля. Он проявил большую энергию и предусмотрительность при организации нашего управления у ахалтекинцев. Он имел в виду «эксплуатировать для нужд армии отличные боевые качества текинцев». «Текинцы такие молодцы, — утверждал он, — что несколько сотен такой кавалерии сводить под Вену — неплохое дело».
7 февраля туркестанский отряд вышел по направлению к Петроалександровску, рассчитывая быть там к середине марта. За экспедицию он потерял всего 35 человек убитыми, 81 ранеными. Обратно отряд прошел 662 версты от Бами до Петроалександровска, сделав 22 перехода с семью дневками. Тотчас по прибытии его расформировали2. В нем развился тиф, занесенный из Ахал-Теке. Туркестанцы гордились сказанными о них словами Скобелева: «В трудный день 12 января горсть удалых туркестанских войск вновь вписала славную страницу на скрижали наших среднеазиатских войн».

Влияние на Среднюю Азию нашей победы и последующих действий

Шах поздравил Россию с победой, отметил ее положительное влияние на воцарение спокойствия Персии и указал на необходимость такой же расправы и с разбойничеством в Мерве. Являлась возможность разграничиться с Персией в пределах Ахалтекинского оазиса. Пограничные персидские правители спешили поздравить и одарить Скобелева. Хоросан избавился от военных тревог. Туркмен, искавших там укрытия, выселяли обратно.
Даже в Индии имя Скобелева стало быстро популярным и соединялось с легендарным «Нана-саибом».
21 января туркмены, салоры и сарыки, всего 14 тысяч дымов, базирующиеся в районе рек Теджена и Мургаба, прислали послов (Ишан-Караул-Беги) и грамоту о желании вступить в наше подданство. Они объявили, что отказали Мерву в огнестрельном оружии против русских, и добавили: «Так как вы будете воевать и с Афганистаном и вам придется проходить через наши земли, то мы желаем принять подданство белого царя, чтобы наше имущество, жены и дети были под его высоким покровительством».
Позже из-за этих племен мы столкнулись с англо-афганцами на р. Кушке 18 марта 1885 г.
Мы узнали также, что английские агенты советовали Мерву торопиться с принятием персидского подданства, дабы не подвергнуться участи Ахалтеке. Но мервские депутаты, пораженные судьбой Геок-Тепе, только восклицали: «Во избежание такого кровопролития Мерву остается только идти с повинной к Скобелеву!...»
Ввиду нашей победы в Азии и того, что неудача 1879 г. имела неблагоприятное для нас значение даже по делам с Китаем, Министерство иностранных дел телеграфировало о ней всем нашим представителям в азиатских государствах, не исключая консулов. Курс наших денег поднялся.
Занятие Ашхабадского оазиса. Узнав, что часть вооруженных текинцев еще группируется в восточном конце оазиса, на р. Теджен, на рубеже мервских владений, Скобелев собрался идти туда с частью своих войск (восемь рот, восемь сотен, восемь орудий, с запасом продовольствия на 15 дней, воды — на два дня и с 1500 верблюдами). Но падеж и усталость верблюдов были так велики, что уже 24 января нельзя было собрать транспорт даже для половины предназначенных в поход войск (750 верблюдов). К тому же Скобелев получил от военного министра указание: «Не допускать ни под каким предлогом движения войск к востоку, за пределы Текинского оазиса». В то же время из Тифлиса был послан к Скобелеву начальник штаба Кавказского округа генерал Павлов выяснить, «не вынуждает ли нас что-либо к чрезвычайным мерам в отношении к Мерву».
28 января Скобелев поехал из Ашхабада в Бами для переговоров с генералом Павловым, расхворавшимся по дороге. Тем временем ашхабадский отряд обязан был вести разведки к востоку, в Атек (до Изгента, Келтачинара и Гяураса), небольшим войсковыми частями и посылать лазутчиков.
На Тедженте было до 2000 кибиток упорствовавших ахалтекинцев и до 3000 мервцев во главе с Тыкма-сердарем, который обещал зарезать всякого, кто двинется с повинной к Скобелеву. Шайки от этого скопища стали «шалить» на дороге к Ашхабаду. Прошла молва, что им на поддержку идет 13 тысяч мервцев (половина пеших, половина конных).
Тогда Скобелев стянул к Ашхабаду свою кавалерию с «медной» артиллерией, отменил свой объезд тыла и вернулся в Ашхабад (14 февраля был уже там). А 15-го Скобелев пошел с конницей на восток, в Атек, чтобы дойти до р. Теджен, до конца земель ахалтекинцев, и разогнать текинское скопище. С ним было пять эскадронов и сотен, четыре пушки и на пять дней довольствия. Ни обоза, ни лагеря он не брал; Ашхабад приказал укреплять. 16-го он был уже в 60 с лишнем верстах от Ашхабада (в 38 верстах от Гаурга), а 17-го пришел в Люфтабад, пройдя еще 30 верст. Там его встретили с восторгом и туркмены, и персы со своим ближайшим к этому месту правителем Сейд-Алиханом. Последний шепнул Скобелеву, что и «англичане просят дать им доступ в Атек».
На самом деле английские агенты уже работали в Мерве, в частности О’Донаван, а Абас-хан писал туда зажигательные письма из Мешеда. Оба старались подбить Мерв поддержать ахалтекинцев на Теджене, уверяя, что английские войска уже вступают в Герат (в нескольких сотнях верст от низовьев Теджена).
Но вступление русских в Атек смешало все карты. Сперва мервцы бросились строить крепость (работало 4000 человек; в Мерве было 32 персидских орудия, оставшихся там после 1861 г., хотели взять на службу людей Тыкма-сердаря для охраны Мерва… Потом стали брать верх желание мира с русскими и недоверие к англичанам, а предложение Тыкмасердаря было отвергнуто под предлогом, что с ним бежали только трусы, а «все храбрые погибли под Геок-Тепе». Они стали завязывать переговоры и с нами.
Движение к Теджену сотни казаков с топографом повлияло и на Тыкма-сердаря. Он завел и стороной, и прямо переговоры. И Махмуд-кули-хан собирался вернуться из Мерва с бежавшими туда ахальцами.
Мерву Скобелев пригрозил: «Если будут аламанить… я их найду, если царь прикажет». Каджар, хан Мервский, отвечал, что желает мира, а также просил денег для борьбы с партией, противной нам. Тыкма-сердарю обещали удовлетворить его просьбу и не покушаться на его лошадей и оружие. В ответ и он обещал вернуть Скобелеву его коня, захваченного текинцами в один из их набегов на наш тыл.
Видя, что дела наладились, с полным покорением Ахалтеке, Скобелев нанес визит (с 20 февраля по 6 марта) в Геок-Тепе, где был устроен ему пышный прием персидского наместника Хоросана, Шуджауд-доуле.
В это время мы старались успокоить Мерв со стороны Туркестана, Бухары, Хивы и из Ашхабада, заверяя, что «обычай наш таков — не проливать крови там, где могут действовать разумные слова и добрые увещания».
Тыкма-сердарь сдался Скобелеву 27 марта, явившись в Ашхабад; он присягнул государю и получил назад свою саблю, а Скобелеву вернул коня по кличке Шейново.
Тогда Скобелев объявил Туркменскую войну оконченной, о чем и донес. Действительно, слова Тыкма-сердаря дышали справедливой гордостью: «Пусть будет известно, что кроме меня, никто из текинцев не может сделать русским вреда».
Его, по собственному желанию, послали к царю с верноподданнической депутацией от ахалтекинцев.
С окончанием войны начался спор у нас — присоединять ли оазис к империи как ее область или же дать текинцам автономию по бухарско-хивинскому образцу. За автономию был министр иностранных дел, за полное подчинение — Скобелев, Зиновьев… и государь.
Взял верх довод: «Текинцы не составляют государства, подобно Бухаре и Хиве». К этому прибавился и другой: «Только прочное занятие нами Ахалтеке смирит Мерв». Доказательством послужил факт: едва наши войска покинули Люфтабад и Атек, как мервцы, сочтя это нашим ослаблением в Ахалтеке, начали грабежи. Пришлось в Атек послать сотню из 160 отборных туркменских воинов для кордонной стражи по мервской границе, у низовьев р. Теджен. Скобелев тогда же донес, что мервский вопрос неразделен и неразрывен с ахалтекинским.
К доводам политическим и «ближним» боевым присоединились и другие «дальние воинские взгляды», «пока на пути нашем будет существовать независимо текинское население (о чем так хлопочет Англия), никакая диверсия против Англии не может иметь успеха в Средней Азии… А ведь не следует забывать, что одной из причин, побудивших нас к движению на восток от Каспия, послужила признанная нами необходимость произвести впечатление на Англию и помешать направленным против нас замыслам ее в Средней Азии… Связанный надежными путями сообщения с базой на Каспийском море, передовой пост наш на северо-восточной окраине Хоросана, без сомнения, заставит англичан быть сдержаннее в их честолюбивых замыслах, так как для нас будут открыты все пути на восток и юго-восток…».
Участь Ахалтеке была решена — оно стало нашим. Скобелеву было поручено наметить здесь границу нашу с Персией.
Мы получили 28 тысяч кв. верст земли, до 50 тысяч подданных, могущих дать до 10 тысяч отличной кавалерии.
Весь отторгнутый нами за Каспием Туркменский край обратился из «отдела» в «область» (6 мая 1881 г.), но все еще в составе Кавказского военного округа.
Войска области были сокращены наполовину, и полевые управления начали закрывать. Ашхабад стал центром области, и до него дотянулся телеграф. Скобелев насаждал наше управление в области, а правительство помогало деньгами населению при восстановлении искусственного орошения области, мельниц и т. д. Подводились итоги экспедиции.
Скобелев выразился так: «Русская держава, слава Богу, вносит с собой в Азию мир, начала равноправности и имущественной свободы…»
Отъезд Скобелева с театра бывшей экспедиции. 28 марта Скобелев сдал весь край с войсками генералу Рербергу, новому начальнику области, и занялся до 12 апреля объездом персидской границы новых наших владений. 13 апреля из Геок-Тепе, через Бами и Красноводск (пробыл два дня), он отбыл в Петербург на пароходе «Чикишляр», пробыв в Туркмении «1 год без трех дней».
В приказе от 16 мая Скобелев скромно приписал успех экспедиции «терпению и мужеству войск и неутомимому усердию и чувству долга всех чинов, служащих в крае». Он указал на справедливость этой экспедиции августейшим главнокомандующим как «одно из самых трудных, когда-либо нами предпринятых».
Особенно лестно отзывался Скобелев о работе Гродекова, необычайно быстро, дешево и прочно устроившего боковую продовольственную базу в Персии с «крайне смелым» выдвижением ее головного магазина «к самому Геок-Тепе», в с. Гярмаб. Это дало нам возможность кормиться после взятия Геок-Тепе и расстройства наших верблюжьих перевозок.
Скобелев выразился так: «Не будет преувеличением, полагаю, отдать справедливость: персидская операция есть самая блестящая из всей ахалтекинской экспедиции, хотя лица, занимавшиеся ею, никогда коммерцией не занимались».
Он отдал должное и работе «тыла» экспедиции: «Неимоверные трудности тыловой службы в стране, еще непокоренной, при климатических и продовольственных условиях столь неблагоприятных, заставляют меня, по долгу службы, благодарно упомянуть о всех служивших в тылу, коим не далось счастье непосредственно сразиться с неприятелем».
Про содействие посла нашего в Персии, действительного статского советника И. А. Зиновьева, Скобелев всегда вспоминал с большой признательностью: «Его указаниям и содействию мы в значительной степени обязаны успехом экспедиции. Без этого я, может быть, на многое не решился бы (закладка боковой вспомогательной базы в Персии)».
Скобелев исполнил, как обещал в своем плане, завоевание ахалтекинцев без лишних расходов людских ресурсов, денег и времени. Денег израсходовали 13 545 341 руб., не считая железной дороги, которую Скобелев считал нужной не для экспедиции, а для эксплуатации ее результатов. Дорога была окончена через 6,5 месяца после конца войны и обошлась в 7 580 715 руб.

Шумный успех наш под Геок-Тепе и действия, признанные образцовыми на всех стадиях этой экспедиции как отечественными, так и зарубежными военными авторитетами, прославили Скобелева как «талантливейшего из современных ему генералов Европы». Популярность же Скобелева в России еще более возросла. Государь наградил Скобелева чином полного генерала (генерал от инфантерии) и Георгием 2-й степени.
В первую же годовщину взятия Геок-Тепе (12 января 1882 г.) на банкете среди офицеров Скобелев сказал свою знаменитую речь, направленную против Германии и Австрии, «давивших в это время славян». Он выразился еще более резко, выступая перед сербскими студентами в Париже.
Все ждали опалы Скобелева. Но после бесед с государем Скобелев приобрел у Александра III «еще большее расположение и доверие».
Ненависть немцев против Скобелева возросла неимоверно, что видно из немецкой печати того времени. Так это или нет, но внезапную смерть Скобелева (26 июня 1882 г.) многие расценили как нечто таинственное, граничащее с политическим убийством.
Знаменитейший русский военный ученый Г. А. Леер сказал про Скобелева, что «ахалтекинская экспедиция определила его как полководца».
Состояние войск, их тактика и вооружение во время экспедиции. Если сравнить состояние наших войск, тактику и вооружение в период скобелевской экспедиции с такими же показателями у противников, то, конечно, мы превосходили их во всем весьма значительно. Это и давало возможность одерживать победы в Средней Азии со сравнительно небольшим числом войск. Вообще же войска экспедиции состояли из трех частей: 1) войска, жившие за Каспием, 2) войска, временно двинутые с Кавказа, и 3) войска, приходившие из Туркестана. Туркестанские и Кавказские войска были превосходными во всех отношениях. Закаспийцы были слабее в стрельбе и выправке, но только потому, что трудность жизни в диком неустроенном крае не давала возможности наладить должным образом их воинскую подготовку. Болезни и поражение в 1879 г. «расшатали» устои закаспийцев.
Но Скобелев благодаря своему военному таланту быстро поднял дух закаспийцев на должную высоту.
Снабжены были войска во время экспедиции всем с избытком. Вели себя примерно. Но с климатом Закаспия они ладили с трудом, и на 12 тысяч человек насчитывалось 29 тысяч заболеваний, несмотря на то что «самым энергичным санитаром в экспедиции был сам Скобелев, вечно являвшийся всюду, лично все видевший, все знавший, всех будивший и первой заботой всех и каждого ставивший сбережение солдатского здоровья и жизни». Одна из причин высокого уровня заболеваемости заключалась в том, что тяготы экспедиции превышали солдатские силы, но это условие, неизбежное в таких экспедициях, где приходится балансировать между слишком малым и слишком большим числом участников, одинаково гибельным для дела.
По свидетельству самого Скобелева, отряд с честью выдержал доставшиеся на его долю трудности: «Я вспоминаю с чувством беспредельного уважения о своих дорогих сослуживцах в Закаспийском крае…
Возложенная на нас в Бозе почившем государем императором экспедиция, которую августейший главнокомандующий Кавказской армией назвал одною из самых трудных, когда-либо нами предпринятых, доведена до конца благода ря терпению и мужеству… войск и неутомимому усердию и чувству долга всех вообще служивших в крае как военных, так и гражданских чинов».
Что касается вооружения экспедиции, то ружье-берданка по простоте и безотказности действия показало себя с отличной стороны. Но для патронов в Средней Азии требовался более тугоплавкий просальник, в чем мы легко убедились, имея во время экспедиции те и другие патроны.
Пулеметы того времени, морские картечницы при всех их тогдашних несовершенствах в условиях Средней Азии были оружием необходимым. Наши ракеты хотя и капризничали постоянно, наводили в текинских рядах всегда панику. Выявилась необходимость замены всех деревянных частей орудия металлическими, а равно и повозок, ибо в среднеазиатском континентальном климате с его сушью и резкими переменами температуры деревянные лафеты, короба и остовы лафетов, передков и ящиков пушек и повозок просто рассыпались.
Применительно к холодному оружию для Средней Азии более приемлемы формы текинских сабель, боевых ножей и кинжалов.
Наш артиллерийский огонь был так силен, что туземцы говорили: «Русский солдат плюет огнем!»
Наша тактика долгой борьбы нашей в Средней Азии со степняками и основанная на недавнем боевом опыте полностью себя оправдала. То же касается и системы горных и степных опорных пунктов, этапов, блокгаузов с их своеобразной тактикой, столь подробно развитой Скобелевым. В бою пехота наша действовала перебежками — способом, апробированным в Турецкую войну под Шейновом. А крепости брали общими для любой «крепостной» войны приемами.
Наша продовольственная тактика базировалась на использовании местных средств, и даже во время осады фураж собирали на месте.
Наше тогдашнее положение в Средней Азии. Текинцы были покорены, и граница наша с Персией была прочно намечена, причем только часть иомудов оставалась проживать одновременно в обоих государствах: летом — у нас, а зимой — в Персии, за Атреком. Но без содействия нашего комиссара персы никогда не могли заставить подчиниться этих «двоеданников».
На востоке наши владения протянулись до реки Теджен, теряющейся в песках у пределов хивинских. Далее, на восток, простирались остатки Свободной Туркмении: текинский Мерв со своими вассалами — Серахсом (солоры) и Пенде, с Иолатанью (сарыки). Это был остаток клина, разделявшего наш Туркестан от нашего Закаспия, которым мы были вправе овладеть вплоть до границ Афганистана, представлявшего собой своего рода буфер между нами и Англией в Индии.
Территория Свободной Туркмении и составила предмет нашего соперничества с Англией, а предлогом являлась якобы неопределенность афганской границы между реками Тедженом и Амударьей. Мы имели неосторожность признать ее где-то близ линии Серахс (на Теджене) — Ходжа-салех (на Амударье). Еще было условлено, что она должна идти так, как шла при афганском эмире Шир-Али. Эта линия, как оказалось потом, пролегала верст на 150—200 к югу и отсекала половину мервских владений, а земля солоров — по Среднему Теджену. Англичане поручились, что эмир не будет здесь расширять границы за счет степей Свободной Туркмении. За это обещание мы уступили Афганистану свое право на Бадахшан и Вахан, наследие наше от Бухары и Коканда.
После покорения ахалтекинцев мы приступили к осуществлению своего права «объединить и умиротворить под своим влиянием всю остальную Свободную Туркмению». И когда в сентябре 1881 г. Мерв с вассалами — сарыками и солорами — прислал к нам депутацию с выражением желания вассальных к России отношений, то мы им объявили: «Кроме русских посланцев, не допускать в свои земли агентов других правительств». Мерв тогда же подписал соглашение с нами и перестал было разбойничать, держать рабов и привечать чужих эмиссаров (1881—1882 г.).
Но скоро (1883 г.) он не только приютил у себя тайного английского агента (под видом дервиша «сия-пуша» или черноризца), но и поддался его дурному влиянию. Мерв стал поступать наперекор нам и посылать свои шайки в Персию через восточный край Ахалтекинского оазиса (Атек), из которого мы отвели свои войска. Теперь пришлось нам посылать туда сторожевой отряд, а потом и навсегда оставить его на р. Теджене, а в Мерв послать для увещевания подполковника Алиханова, ставшего после присоединения остальной Туркмении первым ее правителем и прославившегося в бою за нее на полях «Кушки», у Таш-Кепри, 18 марта 1883 г.
Мерв раскаялся и прислал депутацию просить подданства.
Мы согласились, но с оговоркой, что берем его пока без вассалов (сарыки и солоры) до выяснения их рубежа с Афганистаном.
Эта оговорка, продиктованная нашим колебанием, и дала англо-афганцам надежду, что мы уступим им этот отрезок.
«Сия-пуш» устроил так, что сарыки из Пенде стали арендовать у эмира горные пастбища. Довольно было и такой тени зависимости, чтобы Афганистан, подталкиваемый Англией, двинул посты свои к сарыкам и солорам. В то же время после щедрой уступки нами афганцам юга Памира (Вахан) эмир в 1883 г. захватил и запад Памира (Шугнан и Рошан). Наше положение было сильно скомпрометировано в Средней Азии: нас не слушался Мерв, эмир посягал на наши пределы, и Англия, не исполняя своих обязательств, явно поощряла среднеазиатцев к третированию нас да еще старалась ввязаться в наше разграничение с Персией. Впрочем, относительно разграничения с Персией мы отвечали твердо, что это наше домашнее дело. Мы требовали также удаления афганцев из Южной Туркмении, из Шугнана и Рошана, пригрозив силой, но и соглашаясь на полюбовное установление границ с Афганистаном при посредстве Англии.