Вступление россии в войну первая мировая война – Россия в Первой мировой войне – вступление, выход и потери кратко

Одновременно немцы вторглись в Люксембург, который оккупировали всего за сутки, обеспечив своей армии выход к французской границе. 3 августа Германия объявила войну Франции и Бельгии. Это вынудило вступить в войну и Англию, выступавшую как гарант бельгийского нейтралитета. 6 августа Австро-Венгрия объявила войну России.

Так, стремительно и неотвратимо, началась Первая мировая война. Позже к ней присоединились Япония, Италия, Болгария, Османская Империя… Война, продолжавшаяся больше четырех лет — до 11 ноября 1918 года, — стала причиной того, что четыре империи – Российская, Австро-Венгерская, Османская и Германская — прекратили свое существование. Для России Первая мировая закончилась унизительным Брестским миром, подписанным уже представителями советского государства и вынуждавшим нашу страну отказаться от значительных по площади территорий.

В ходе войны было убито более 10 миллионов солдат, миллионы человек получили ранения.

В настоящее время в ряде стран день окончания Первой мировой войны отмечается как День памяти, а в нашей стране также отмечается дата 1 августа как День памяти российских воинов, погибших в Первой мировой войне.

www.calend.ru

Глава 19. Вступление России в Первую мировую войну. И снова «маленькая победоносная»

Глава 19. Вступление России в Первую мировую войну. И снова «маленькая победоносная»

Могла ли Российская империя избежать участия в войне? Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным. Активная внешняя политика, проводимая царским правительством, глубоко интегрировала Россию в клубок европейских противоречий конца XIX — начала XX веков. Огромный потенциал страны, раскинувшейся на одной пятой суши, воспринимался из Европы как военный козырь и, одновременно, как постоянная угроза национальным интересам. Таковы были позиции всех участников зарождающегося конфликта. Раздел мира был невозможен без участия России (или ее устранения с политической арены). Оставлять в тылу державу, в любой момент способную выставить многомиллионное войско, не собирался никто.

Как бы ни было это печально, в дипломатической игре того периода спор шел за наше «пушечное мясо», за неисчерпаемые человеческие ресурсы, которые Россия могла выставить на фронт. Сэр Эдвард Грей, министр иностранных дел Великобритании, писал в апреле 1914 года: «Русские ресурсы настолько велики, что в конечном итоге Германия будет истощена Россией даже без нашей помощи» [148].

Но эту дипломатическую игру вели не мы. Судьба европейского конфликта решалась в Лондоне, Берлине и Париже, там же принимались решения о начале войны, исходя из соображений готовности к ней центральных держав. Вопрос готовности (или неготовности) России во внимание не принимался.

Тем не менее Россия сама рвалась в бой. Болевой точкой внешней политики оставался вопрос черноморских проливов, серьезный дипломатический скандал разразился в 1913 году, когда германская военная миссия (миссия Лимана) была приглашена в Стамбул. Требования об отзыве миссии Россия готова была подкрепить «соответственными мерами принуждения». Министр Сазонов 5 января 1914 года в записке Николаю II прямо указывал, что это может вызвать «активное выступление» Германии, но полагал его даже полезным: в случае отказа России от решительных действий, писал он, «во Франции и Англии укрепится опасное убеждение, что Россия готова на какие угодно уступки ради сохранения мира» [149].

На замечание председателя Совета министров Коковцова об угрозе столкновения с Германией, военный министр Сухомлинов и генерал Жилинский заявляли о «полной готовности России к единоборству с Германией». Одновременно они признавали, что, вероятно, дело придется иметь со всем Тройственным союзом.

Осложнение международной обстановки в январе 1914 года вполне могло привести к войне. Пыл царских министров охладило знакомство с материальной частью – у России, как выяснилось, банально недоставало необходимое число судов для переброски десантного корпуса к турецким берегам. Возможности флота ограничивались переброской одного корпуса первого эшелона в то время, как турецкая армия располагала в районе проливов 7 корпусами [150].

К сожалению, подобные шапкозакидательские настроения были общей чертой правительства Российской империи. Если Министр финансов Коковцов предупреждал весной 1914 года правительство, что Россия еще менее готова к войне, чем в январе 1904, то военный министр Сухомлинов, напротив, считал, что «все равно войны нам не миновать, и нам выгоднее начать ее раньше… мы верим в армию и знаем, что из войны произойдет только одно хорошее для нас».

Министр земледелия Кривошеим призывал больше верить в русский народ и его исконную любовь к родине: «Довольно России пресмыкаться перед немцами». Аналогичного мнения придерживался министр железных дорог Рухлов: произошел колоссальный рост народного богатства; крестьянская масса не та, что была в японскую войну и «лучше нас понимает необходимость освободиться от иностранного влияния». Большинство министров говорили о необходимости «упорно отстаивать наши насущные интересы и не бояться призрака войны, который более страшен издалека, чем на самом деле» [151].

Настроения министров понять не сложно. Германия занимала слишком серьезное положение в российской экономике, накануне Первой мировой войны она являлась главным торговым партнером России. Навязанный во время русско-японской войны царскому правительству торговый договор устанавливал многочисленные преференции германскому капиталу. Объемы российско-германской торговли неуклонно возрастали: если в 1898 – 1902 годах в Германию шли 24,7 процентов российского экспорта, а из Германии поступали 34,6 процентов российского импорта, то в 1913 году – уже 29,8 процента и 47,5 процента, что существенно превышало долю Англии и Франции вместе взятых [152].

Германия прижимала русское сельское хозяйство, чем наносила ущерб помещикам-дворянам. Германская промышленность становилась все более опасным конкурентом на внутрироссийском рынке, вызывая раздражение буржуазии. Именно об этой «необходимости освободиться от иностранного влияния» говорил министр Рухлов. Прекрасная возможность переменить всю ситуацию разом виделась министрам во вступлении в войну.

Надо заметить, что настроения министров вновь строились на ожиданиях «маленькой победоносной войны» — всему конфликту отводилось максимум 6 месяцев. Никаких реальных оснований для оптимизма не было – перевооружение армии, исполнение большой военной программы должно было закончится лишь в 1917 году.

Сегодня, век спустя, мы можем окинуть взглядом общее положение вещей, сложившееся с началом войны в 1914 году, сделать выводы о готовности России к конфликту:

«Русская армия имела 850 снарядов на каждое орудие, в то время как в западных армиях приходилось от 2000 до 3000 снарядов. Вся русская армия имела 60 батарей тяжелой артиллерии, а германская — 381 батарею. В июле 1914 г. всего лишь один пулемет… приходился на более чем тысячу солдат. (Только после грандиозных поражений в июле 1915 г. генеральный штаб России заказал 100 тысяч автоматических ружей и 30 тысяч новых пулеметов). В течение первых пяти месяцев войны военная промышленность России производила в среднем 165 пулеметов в месяц (пик производства был достигнут в декабре 1916 г. — 1200 пулеметов в месяц). Русские заводы производили лишь треть автоматического оружия, запрашиваемого армией, а остальное закупалось во Франции, Британии и Соединенных Штатах; западные источники предоставили России 32 тысячи пулеметов. К сожалению, почти каждый тип пулемета имел свой собственный калибр патрона, что осложняло снабжение войск. То же можно сказать о более чем десяти типах винтовок (японские «арисака», американские «винчестеры», английские «ли-энфилд», французские «грас-кро-тачек», старые русские «берданы» использовали разные патроны). Более миллиарда патронов было завезено от союзников. Еще хуже было положение с артиллерией: более тридцати семи миллионов снарядов — два из каждых трех использованных — были завезены из Японии, Соединенных Штатов, Англии и Франции. Чтобы достичь русской пушки, каждый снаряд в среднем проделывал путь в шесть с половиной тысяч километров, а каждый патрон — в четыре тысячи километров. Недостаточная сеть железных дорог делала снабжение исключительно сложным, и к 1916 г. напряжение стало весьма ощутимым» [153].

После чудовищных поражений 1915 года Россия выражала готовность мобилизовать дополнительно сотни тысяч солдат. Но вооружить их было нечем. Сменивший Сухомлинова на посту военного министра генерал Поливанов записал в дневнике: «Винтовки сейчас дороже золота». Надежда была на Запад, у которого Россия размещала военные заказы, пуская на эти нужды полученные у Запада же кредиты. «Уже в первую неделю войны Россия позаимствовала у Британии миллион фунтов на военные закупки. Через год этот долг достиг 50 млн. фунтов. И англичанам ничего не оставалось, как пообещать еще 100 млн. фунтов стерлингов» [154].

Россия обеспечила работой английская военную промышленность, военную промышленность США, всерьез обсуждался вопрос мобилизации японской (!) военной промышленности, для обеспечения российской армии оружием и боеприпасами.

***

Россия вступила в Великую войну далеко не на пике своей формы. Наиболее разумной политикой царских властей было бы максимальное оттягивание войны на дипломатическом фронте – вплоть до окончания перевооружения армии. Однако обстоятельства складывались не в пользу России. Неверно оценивало потенциал правительство. А главное – достигли готовности западные партнеры и противники России. Для них промедление с началом военных действий выглядело бессмысленными.

Начав «гонку вооружений» с 1911 года, Германия к 1914-му обладала гораздо более высокой степенью военной готовности, чем Россия и даже Франция. Германская военная промышленность превосходила французскую и русскую вместе взятые, и не уступала по своему потенциалу военной промышленности всей Антанты, включая Англию [155].

На море к 1914 году Германия еще не успела догнать Англию, но прилагала к этому серьезные усилия. Потеря превосходства на море грозила целостности Британской империи, мириться с подобным положением дел было для нее немыслимо. Но и поддерживать превосходство становилось год от года все труднее.

«Ни разу в течение трех последних лет мы не были так хорошо подготовлены (к войне – ДЛ)», — писал в начале 1914 года Черчилль, занимавший пост первого лорда адмиралтейства [156].

Свои расчеты были у Германии. «В основном, — писал статс-секретарь ведомства иностранных дел Ягов, — Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат» [157].

Момент начала войны прагматичные Лондон и Берлин выбирали, исходя из оценки своих возможностей. К 1914 году требовался лишь повод, чтобы начать общеевропейскую бойню. И вскоре он представился – сербская тайная организация осуществила 28 июня 1914 года покушение на наследника австрийского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда.

Последовавшая за этим покушением тонкая дипломатическая игра по праву может считаться образцом большой международной политики. Австрийский генштаб требовал войны с Сербией. Осторожное внешнеполитическое ведомство предпочло обратиться за советом к союзнику – Германии. Австро-Венгрию и Германию связывал неравноценный союз – мировой экономический лидер Германия и трещащая по швам слабая Австро-Венгрия составляли ядро Тройственного союза, главную скрипку в котором играли, естественно, немцы.

В Берлине прекрасно понимали, что война с Сербией практически неизбежно вовлечет в свою орбиту Россию. Неготовность России к войне секретом для немцев не являлась. Фактически, вариантов развития событий в случае начала конфликта на Балканах было два: если Россия занимает в войне нейтральную позицию, то Австро-Венгрия уничтожит Сербию. Если Россия вмешается в войну на стороне Сербии – разразиться большая война. Союзным договором с Россией была связана Франция, с Австро-Венгрией – Германия, что гарантировало вовлечение этих стран в конфликт.

Вильгельма II устраивал каждый из вариантов. На встрече 5 июня 1914 года с австрийским послом он дал исчерпывающий ответ: «Не мешкать с этим выступлением» (против Сербии) [158].

Ключевым моментом в выборе стратегии становилась Англия, вмешательство которой на стороне франко-российского союза могло изменить расстановку сил и, не исключено, остудить горячие головы, предотвратить начало войны. Однако сэр Эдвард Грей, выразив сочувствие горю императора Франца-Иосифа, замолчал. В последующие дни посол Германии Лихновский неоднократно пытался прояснить позицию Англии. 9 июля сэр Грей заявил Лихновскому, что Англия, не связанная с Россией и Францией какими-либо союзными обязательствами, располагает полной свободой действий [159]. В Берлине позицию Англии истолковали однозначно. Вопрос войны был решен.

Позже, когда пути назад уже не было и раскручивающийся маховик войны было не остановить, Британия раскрыла свои карты. Чем бы ни было вызвано молчание официальной английской дипломатии, а затем сверхосторожные ее заявления, факт остается фактом – начало войны они явно ускорили.

Дальнейшее развитие событий известно: 23 июля подталкиваемая Германией Австро-Венгрия предъявила невыполнимый ультиматум Сербии. Сербия пыталась исполнить его требования, но в австрийском посольстве уже паковали вещи, уже была готова нота об объявлении войны. 26 июля Австро-Венгрия объявила всеобщую мобилизацию. 30 июля мобилизацию против Австро-Венгрии объявила Россия. 31 числа Германия предъявила России ультиматум с требованием немедленного прекращения мобилизации. На этот момент ситуация была уже совершенно ясна, мобилизацию проводили Франция, Германия, Австро-Венгрия и Россия. Первого августа 1914 года Германия объявила России войну. Второго числа – объявила войну Франции. Наконец, 4 августа 1914 года войну Германии объявила Великобритания. Первая мировая война началась.

Следующая глава >

history.wikireading.ru

Вступление России в Первую мировую войну

Начавшаяся первая мировая война ставила эсеров в затруднительное положение. Это был поиск новых позиций и взглядов: Посему началась война, как отнестись к этой войне как патриот или интернационалист, как строить взаимоотношения с правительством, которое стоит во главе борьбы с внешним противником, как выйти из этой войны, чьи интересы защищать и как вести борьбу за продвижение собственных идей? Вопросов было много.

Выработать общую позицию к этой войне эсеры не смогли, так большинство членов партии находились за границей, также росла внутрипартийная разобщенность.

В августе 1914 года в Швейцарии состоялось частное совещание видных деятелей партии по вопросам выработки линии в условиях мировой войны. Большинство участников совещания: Авксентьев, Аргунов, Лазарев, Фондаминский выступили с оборонческих позиций. Они считали, что социалисты должны защищать свое Отечество от иноземных захватчиков. Также они придерживались мнения что и в условиях войны можно вести классовую борьбу, не подрывая при этом национальную оборону.

В случае победы Германии в этой войне, считали они, это станет большим вредом в классовой борьбе, Россия потеряет независимость, и лучший выход из этого – победа Антанты в войне.

Интернационалистскую позицию на совещании отстаивал М. А. Натансон, считая, что трудящиеся не имеют Отечества, что интересы господствующих классов и интересы народа остаются противоположными.

Позиция В. М. Чернова была левоцентристской. Он считал, что царское правительство ведет не оборонительную, а завоевательную войну, защищает не народные, а династические интересы, и поэтому социалисты не должны оказывать ему никакой поддержки. Они обязаны выступить против войны, восстановить II Интернационал, стать “третьей” силой, которая своим давлением на два империалистических блока, схватившихся в кровавом поединке, добьется справедливого мира без аннексий и контрибуций. Но ни Натансон, ни тем более Чернов в своих антивоенных и интернационалистских выступлениях не доходили до ленинских крайностей: призывов к превращению империалистической войны в гражданскую и поражению своего правительства.

В заграничной делегации ЦК партии представители интернационалистов и оборонцев оказались в равных соотношениях.

Лидеры интернационалистического течения выдвинули идею консолидации своих сторонников и открыто заявляли о своих взглядах к вопросам войны, мира, революции. Согласно взглядов интернационалистов, война связана со вступлением капитализма в «национал-империалистическую фазу» своего развития. Противоречие было в том, что – односторонний индустриальный марксистский социализм, крайне оптимистично оценивающий перспективу развития капитализма и недооценивающий его отрицательные и разрушительные стороны. То есть, согласно марксистскому социализму, по мнению Чернова, возникает новый класс – буржуазия, и его противник пролетариат, который только способен победить в революции, победив буржуазию. По мнению Чернова марксистский социализм деревне отводил лишь роль придатка, и игнорировал трудящихся, которые не были заняты в индустрии. По мнению Чернова, этот социализм рассматривал капитализм как “друго-врага” или “врага-друга пролетариата”, т.к. пролетариат был заинтересован в развитии и процветании капитализма. Зависимость роста благосостояния пролетариата от развития капитализма стала главной причиной “массового националистического грехопадения социализма”. Условия преодоления кризиса социализма виделись в очищении марксистского социализма от глубоко проникших в него негативных влияний “односторонне — индустриалистской и национально-империалистической фазы капиталистического развития”, т.е. в замене марксистского социализма на интегральный эсеровский социализм.

Также Чернов критикует идеализацию пролетариата. Пролетариат, «которому нечего терять кроме своих цепей», и который, борясь во главе революционного движения, достигнет своей цели, и построит социализм, не существует, считал Чернов.

Он считал, что не может быть одного спаянного пролетариата, который един в своей классовой солидарности, независимо от расы, нации, территории, пола, квалификации, государства, уровня жизни, и который непримирим враждою к существующему строю. Он считал, что и среди пролетариата много противоречий, и также многие из солидарны с господствующим классом.

В итоге делался вывод, что социалисты не должны делать себе кумира ни из одного трудящегося класса, в том числе пролетариата, а социалистическая партия не должна отождествляться с пролетарской партией. Прекратить войну, добиться справедливого мира без аннексий и контрибуций, подчеркивал Чернов, можно только объединенными усилиями всех трудящихся; а обязанностью каждого социалиста и каждой социалистической партии является объединение разрозненных войной социалистических сил.

Далее, отстаивая собственные идеи, Чернов и Натансое участвовали в международных конференциях в Циммервальде в 1915 году и Китале в 1016 году. По мнению Чернова участники этой конференции преследовали разные цели, если они стремились сплотить весь интернациональный социализм, то Ленин и его сторонники основали более узкий «сектантский» интернационал. Под «Манифестом» Циммервальдской конференции расписался только М. А. Натансон (Бобров), Чернов отказался, так его взгляды на войну и социализм были отклонены.

Призыв к защите России в войне с Германией, оборонцы – социалисты мотивировали тем, что в случае победы Германии, Россия вынуждена будет платить контрибуцию, что тяжелым бременем ляжет на плечи народа. Также Россия превратится в колонию, что явится тормозом развития производительных сил и отношений, а следовательно отодвинется срок гибели царизма.

Вместе с тем, оборонцы считали, что это не означает их примирение с правительством и буржуазией. Не исключался и тот вариант, что свержение царизма станет залогом успеха победы в войне. Но в то же время они призывали к воздерживанию от активных революционных выступлений. Действенным приложением сил они считали активное участие в организациях, работавших на нужды войны, участие в работе военно-промышленных комитетов, в земских и городских учреждениях, органах местного самоуправления, кооперациях. Все свои взгляды они выражали в газете «Призыв» издаваемого в Париже с октября 1915 по март 1917 г. После ряд неудач на русско-германском фронте, обнажились проблемы и неспособность самодержавия обеспечить эффективную оборону страны. Выявились недостатки в подготовке и снабжении войск, финансовый кризис, хозяйственная разруха. Оборончество теряло свои позиции и постепенно перерастало в революционное оборончество. В июле 1915 на квартире А. Ф. Керенского в Петрограде состоялось нелегальное совещание, где говорилось: «настал момент для решительной борьбы за решительное изменение системы государственного управления».

Они выступали за амнистию всех пострадавших за политические и религиозные убеждения, за политические и гражданские свободы, за демократизацию управления, за справедливое распределение налогов между всеми слоями населения. Государственную думу, они считали бессильной, вывести страну из кризиса. Однако, ее трибуны надо использовать до «созыва истинного народного представительства» для организации народных сил. Однако, расхождение во взглядах, отсутствие единой и четкой программы, разноголосица, отсутствие единства в рядах партии сильно мешали решению намеченных планов и задач. На выборах рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета и на заседаниях этой группы в Петрограде проявилась неустойчивость во взглядах и противоречивость среди эсеров – рабочих. Одни призывали к обороне России в союзе с буржуазией, другие выступали против царизма, третьи выражали солидарность с Циммервальдцами. Идеи левых эсеров в начале войны не пользовались заметной поддержкой, но по мере ухудшения внешнего и внутреннего положения страны, по мере нарастания кризиса, они находили все больше сторонников. Так, в январе 1916 г. Петроградский комитет партии эсеров заявил, что “главной задачей является организация трудящихся классов для революционного переворота, ибо только при захвате ими власти ликвидация войны и всех ее последствий будет проведена в интересах трудовой демократии”.

Война ставила партию эсеров в трудное положение. У многих членов и руководителей партии проявлялись разные мнения и подходы к вопросу внутриполитического кризиса страны, и к внешнеполитическому курсу самодержавия. Хотя многие члены партии выступали с оборонческих позиций, у них не было единой стратегии и тактики в приведении в действие своих идей. Да и многие не имели четкого представления о главной цели, их раздирали противоречия.

По свидетельству В. М. Зензинова, члена ЦК избранного на V Совете партии, за все годы войны “почти нигде не существовало организаций партии эсеров”. Однако идеи партии сохраняли свои корни, потенциальную силу и значение. Тысячи эсеров и их сторонников, действовавшие в 1905 – 1907 гг., в межреволюционное десятилетие не исчезли, а лишь организационно распылились. “Кузницами” эсеровских кадров агитаторов, пропагандистов и организаторов в этот период являлись тюрьмы, каторга и ссылка. Те эсеры, которые формально уходили из партии, не порывали духовную связь с нею. Работая в различных легальных организациях, они расширяли поле эсеровского идейного влияния. В целом сохранилось, укрываясь в эмиграции, руководящее ядро партии. Лишь учитывая все это, можно понять ту удивительную метаморфозу, которая произошла с эсерами за короткое время после победы второй российской революции в феврале 1917 г.

biofile.ru

Россия в первой мировой войне кратко

pervaya-mirovaya.ru