Верещагин на шипке все спокойно – 10 самых страшных картин – ВТБ – России

10 самых страшных картин – ВТБ – России

17 мая 2017

10 самых страшных картин художника

Василий Верещагин изучил войну настолько хорошо, что мог бы написать о ней целую энциклопедию. И он написал — красками на холстах. В его картинах почти нет атак, маневров и помпезных парадов. Зато много такой войны, о которой не принято говорить. Сам художник как-то сказал: «Я задумал наблюдать войну в различных видах и передать это правдиво. Факты, перенесенные на холст без прикрас, должны красноречиво говорить сами за себя». Сегодня творческое послание Верещагина актуально настолько, что от исторических и социальных параллелей становится не по себе. В преддверии юбилея художника мы отобрали 10 самых страшных картин и рассказали, как правильно их «читать».

«Представляют трофеи»
1872 г. Холст, масло. 240×171 см. Государственная Третьяковская галерея.
Цикл «Варвары», Туркестанская серия

Изящные восточные колонны, залитый солнцем внутренний двор, нарядные одежды собравшихся — что ужасного в этой картине? Сама суть происходящего. В недавнем сражении солдаты эмира продемонстрировали отвагу и доблесть. Они только что прибыли ко двору с ценным трофеем. Увы, это не золото и не захваченные знамена: у ног восточного владыки в кучу свалены отрезанные головы «неверных» — русских солдат, проигравших в битве. Потемневшие лица в запекшейся крови, отвратительная вонь разложения, от которой собравшиеся прикрываются рукавами халатов, — так выглядит сладкая победа. Такова минута славы армии-победителя. Одна из голов подкатилась к ноге эмира, и он задумчиво разглядывает лицо мертвого врага. Картина «Представляют трофеи» вошла в цикл «Варвары», который Верещагин написал после возвращения из Туркестана, когда бухарский эмир объявил России джихад — священную войну. Но может ли война быть священной, когда под твоими ногами отрезанные головы?

«Торжествуют»

1872 г. Холст, масло. 195,5×257 см. Государственная Третьяковская галерея.
Цикл «Варвары», Туркестанская серия

На площади перед величественным медресе Шердор в Самарканде собралась толпа. Одетый в белое мулла в центре читает проповедь. Люди празднуют, но что? Ответ становится очевидным, если приглядеться получше. На шестах торчат головы солдат — почетный трофей армии эмира, выставленный на всеобщее обозрение. Их можно было бы совсем не заметить на фоне разноцветных орнаментов, залитых ярким солнцем. И все же они здесь, наблюдают за толпой, которая пиршествует буквально на костях. На раме надпись: «Так повелевает Бог! Нет Бога, кроме Бога». 

«Подавление индийского восстания англичанами»
1884 г. Местонахождение неизвестно.
Серия «Три казни»

Эта утерянная картина имеет традиционную трактовку: английские солдаты казнят повстанцев во времена борьбы Индии за независимость от Британской империи. К дулу пушек привязаны мятежники. Вот-вот раздастся залп и несчастных разнесет на куски. Казнь, которая называлась «дьявольский ветер», была жестока не только в физическом смысле. Для глубоко религиозного населения Индии страшнее, чем смерть, было «предстать пред высшим судьею в неполном, истерзанном виде, без головы, без рук, с недостатком членов». Сложно придумать более унизительную расправу, учитывая и кастовость индийского общества: собранные после расстрела части тел хоронились все вместе, скопом. После того как Верещагин написал это полотно, британцы обвинили его в шпионаже. Однако свою идею он передал точно: колониальная война, как и любая другая, делает из одних — хозяев, а из других — рабов.

«На Шипке все спокойно», триптих
1878–1879 гг. Холст, масло. Частные коллекции, Костромской государственный объединенный художественный музей.
Балканская серия

Три картины, объединенные одним сюжетом, рассказывают о последних часах жизни рядового солдата в период Русско-турецкой войны (1877–1878). Несмотря на снежную бурю и лютый холод, он до последнего вздоха держит пост на захваченном Шипкинском перевале: на третьей картине от него остается лишь сугроб да кончик торчащего из-под снега штыка. Кажется, командование просто забыло про него и оставило на растерзание стихии. Этот триптих рассказывает о недобросовестности и безответственности руководителей армии, которые старательно скрывали настоящее положение дел. Война здесь — не в прекрасных батальных сценах и глазах, горящих героизмом, а в непростительной беспечности командиров, которым дела нет до своих людей. Русские солдаты, охранявшие перевал, не только ежедневно подвергались обстрелам турок. Часто они попросту замерзали в снегу, так как не имели должной экипировки. За период с сентября по декабрь 1877 года 700 человек выбыли из строя ранеными и убитыми, а больше 9000 — больными. Но разве генералам было до этого дело? «На Шипке все спокойно», — регулярно рапортовали командиры в столицу.

«Шипка — Шейново. Скобелев под Шипкой»
1878–1879 гг. Холст, масло. 147×299 см. Государственная Третьяковская галерея.
Балканская серия

Сражение за Шипкинский перевал произошло 9 января 1878 года и принесло русской армии долгожданную победу. Наконец закончилась изнурительная оборона, и пришло время героям ликовать. Генерал Скобелев объезжает шеренги выживших с поздравлениями, и солдаты радостно подбрасывают в воздух шапки. Резво скачет белый конь, развевается победное знамя. Только какая цена у этой победы? Веселье и радость победителей не так важны, раз на переднем плане оказались десятки окровавленных и изувеченных тел — русских и турецких солдат. В отличие от собратьев, они навсегда останутся в снегах под Шипкой. Это полотно Верещагина вошло в Балканскую серию, посвященную событиям Русско-турецкой войны. Свою работу над циклом он описывал так: «Возьмешься писать, разрыдаешься, бросишь… За слезами ничего не видно…»

«Перед атакой. Под Плевной»
1881 г. Холст, масло. 179×401 см. Государственная Третьяковская галерея.
Балканская серия

Командование отдало приказ о штурме Плевны. Войско готово начать наступление. Император Александр II вглядывается вдаль, адъютанты рассматривают врага в бинокль. Как ни парадоксально, командиры почти никогда не участвуют в сражении. Они только отдают приказы, посылая на смерть простых людей. На этой картине Верещагина руководители армии даже не могут толком разглядеть происходящее. Они визуально отделены от войска и выглядывают «из-за угла». В день атаки император наблюдал за сражением с «закусочной горы» — холма, где он со штабом отмечал именины и поднимал бокалы шампанского «за здоровье тех, которые там теперь дерутся». После битвы художник возвращался к этому месту: «Везде валяются груды осколков гранат, кости солдат, забытые при погребении. Только на одной горе нет ни костей человеческих, ни кусков чугуна, зато до сих пор там валяются пробки и осколки бутылок шампанского — без шуток». 

«После атаки. Перевязочный пункт под Плевной»
1878–1881 гг. Холст, масло. 183×402 см. Государственная Третьяковская галерея.
Балканская серия

Третий штурм Плевны обернулся полным провалом — русская армия потеряла около 13 000 человек и была вынуждена временно отступить. В сражении погиб и Сергей Верещагин — родной брат художника. Василий долго бродил среди разлагающихся тел погибших, стараясь его отыскать, и это зрелище произвело на него неизгладимое впечатление. Художник вспоминал о днях после сражения: «Число раненых было так велико, что превзошло все ожидания. Все, что заготовлено, оказалось недостаточным. Каждый из докторов работал за двоих, сестры милосердия оказали невознаградимые услуги в эти дни, и, несмотря на то, все-таки массы раненых по суткам оставались без перевязки и без пищи. Когда шел дождь, раненые промокали буквально насквозь, так как укрыться всем было негде». Многочасовые страдания, боль, агония и часто тяжелая смерть — цена, которую нужно заплатить любой войне, ради чего бы она ни велась.

«Победители»
1878–1879 гг. Холст, масло. 180×301 см. Киевский национальный музей русского искусства. 
Балканская серия

Еще одна картина о Русско-турецкой войне изображает финал битвы под Телишем, когда по вине командующих был почти полностью уничтожен русский полк. Снова на холсте тела погибших и немногочисленные выжившие. Но ужас этой картины не в унесенных смертью жертвах. Ужасна бесчеловечность тех, кто остался жить. Победители-турки рыщут по карманам убитых — вдруг найдется что-то ценное? Тут же стягивают с еще теплых тел мундиры и сапоги и весело хохочут, забирая в плен одного из уцелевших. Война шокирует и замыливает глаз, и в какой-то момент жестокие поступки перестают казаться противоестественными. Верещагин показывает неуважение к погибшим — пусть и врагам, но таким же людям, у которых дома остались дети и семьи. 

«Побежденные. Панихида»
1879 г. Холст, масло. 179,7×300,4 см. Государственная Третьяковская галерея

После окончания штурма Плевны и Русско-турецкой войны Верещагин написал: «Не могу выразить тяжесть впечатления, выносимого при объезде полей сражения в Болгарии. В особенности холмы, окружающие Плевну, давят воспоминаниями — это сплошные массы крестов, памятников, еще крестов и крестов без конца». На картине «Панихида» война изображена как всепоглощающая смерть. Бледно-желтое поле до самого горизонта усеяно телами, и нет им конца и края. Две мрачные фигуры священника и командира, совершающие панихиду, — единственное живое, что здесь есть. Небо в трауре льет горькие слезы по великой человеческой глупости, заставляющей раз за разом, из поколения в поколение затевать бессмысленные и жестокие войны.

«Апофеоз войны»
1871 г. Холст, масло. 127×197 см. Государственная Третьяковская галерея

Пожалуй, это самое известное полотно художника, которое венчает его творчество. На картине раскаленная пустыня, выжженный фруктовый сад, руины города — все, что осталось от некогда цветущего края. Стая стервятников кружится над этим кладбищем в поисках добычи. Верещагин прекрасно знал человеческую анатомию и старательно выписал каждый череп в огромной пирамиде. Эти останки принадлежат не только солдатам: здесь и старики, и женщины, и дети. А значит, война касается всех. И уничтожает — всех. Эта работа — нравственная проповедь всем живущим и апофеоз философии Верещагина. На раме адресная надпись: «Посвящается всем великим завоевателям — прошедшим, настоящим и будущим». 

Верещагин ненавидел войну, хотя всю жизнь самоотверженно писал только ее. Он погиб, делая зарисовки очередного сражения во время морского столкновения России и Японии. О своем творчестве он писал: «Существует немало других предметов, которые я изображал бы с гораздо большей охотой. Я всю свою жизнь горячо любил и хотел писать солнце».

Для справки

Увидеть вживую картины художника вы можете с 20 апреля по 24 июля в Государственном Русском музее на ретроспективной выставке «Василий Васильевич Верещагин. К 175-летию со дня рождения», генеральным спонсором которой выступает банк ВТБ.

Благодарим вас за участие в улучшении нашего контента!

vtbrussia.ru

В.В.Верещагин. На Шипке все спокойно: evgensemenihin — LiveJournal

3 марта

День освобождения Болгарии от османского ига

Шипка. Мемориал. (Фото: 2bears, Shutterstock)

Ежегодно 3 марта отмечается национальный праздник Болгарии — День освобождения от османских угнетателей и воскрешения болгарского государства. C 1396 по 1878 годы Болгария входила в состав Османской империи. В результате победы России в русско-турецкой войне 1877—1878 годов страна обрела независимость.

© Calend.ru

Замерзающий часовой…

Триптих Верещагина «На Шипке все спокойно»

время публикации: 11 марта 2008 г., 13:08

В Болгарии найдена картина Верещагина «На Шипке все спокойно»

Болгарская полиция обнаружила картины, украденные накануне из Национального выставочного центра в Софии, среди которых триптих русского художника Василия Верещагина «На Шипке все спокойно». В результате спецоперации полиции удалось задержать подозреваемого в краже, сообщает CrimeZone.ru.

Верещагин В.В.

Шипка-Шейново (Скобелев под Шипкой).

Генерал М.Д. Скобелев объезжает шеренги русских солдат и поздравляет их с победой. В его свите, чуть поодаль, рядом со знаменосцем, в белой куртке изображен сам художник.

evgensemenihin.livejournal.com

«На Шипке всё спокойно…» » Военное обозрение

Продолжение боев

24 августа болгарские дружины были сменены на позиции, только 4-я дружина задержалась на ней до 31 августа. «Болгарские дружины, уставшие после четырехдневных боев, — говорилось в отсчёте 14-й пехотной дивизии, — без продовольствия и почти без воды были выведены под неприятельским огнем и посланы к селу Зелено-Дырво для усиления частей на правом фланге». Некоторые части ополчения с разрешения генерала Ф. Ф. Радецкого спустились на два дня в Габрово. Здесь храбрые ополченцы получили обмундирование и новое оружие (ружья «Шаспо» были заменены русской винтовкой).

Хотя русские войска отразили все вражеские атаки, положение было трудным. Высоты Лысая, Лесной курган с запада, Малый Бедек, Демир-Тепе и Демиевиц с востока оставались в руках турецкой армии и нависали над флангами Шипкинской позиции. Они позволяли держать под обстрелом русскую позицию, включая подступы к ней с тыла. По признанию самих защитников, «все благоприятные шансы, какие когда-либо судьба дарила на войне, на Шипке были на стороне турок».

Кроме того, турецкое командование, не имея сведений о подходе значительных подкреплений к русскому отряду, продолжало атаки до середины дня 24 августа, когда Радецкий сам перешёл в контрнаступление, стремясь занять укрепленные противником фланговые высоты. Три дня шли упорные бои с переменным успехом. Лесной курган трижды переходил из рук в руки.

13 (25) августа русские войска в результате стремительной атаку, поддержанной огнем Центральной, Круглой и Большой батарей, сбили противника с Лесного кургана и вплотную вышли к горе Лысой. Однако здесь артиллерия не могла надежно поддержать пехоту, наступающую за пределами дальности её стрельбы. Встреченные сильным ружейно-артиллерийским огнем и контратаками противника с горы Лысая, русские вынуждены были сначала отойти к Лесному кургану, а затем на гору Волынская, где и закрепились. При отражении одной из вражеских атак был смертельно ранен генерал-майор Валериан Филиппович Дерожинский. За день до этого был тяжело ранен командир 14-й дивизии Михаил Иванович Драгомиров.

Таким образом, шестидневная битва за Шипку завершилась. В итоге туркам так и не удалось сбить русских с Шипкинского перевала, хотя сражение приняло чрезвычайно ожесточенный и упорный характер. Так за 6 дней боев русские и болгары потеряли на Шипке двух генералов, 108 офицеров, 3338 нижних чинов. Турецкие потери были в 2-4 раза выше: по турецким данным — 233 офицера и 6527 нижних чинов, по русским данным — от более 8 тыс. человек до 12 тысяч человек. Потери русских войск составили 24% общего количества участвовавших в боях, а турок — 46,5% наличного состава армии Сулеймана-паши.

Большую помощь русским войскам в период боев оказали местные жители. Они выносили с поля боя раненых, доставляли на позицию воду, продовольствие. Участники боев вспоминали: «Издалека, за несколько десятков верст они приходили с мулами или ослами, чтобы служить водоношами… В кувшинах и бочках, привязанных к переметам, эти добровольцы целые дни проводили в том, что спускались со своими ослами и мулами вниз, в долины, где были чистые и холодные ключи, и снова возвращались на горные вершины, к позициям. Однако при всём желании каждый из них мог сделать в течение дня не более двух восхождений. Но и при таких условиях они доставляли ежедневно более 6000 ведер чистой и холодной воды. Болгары-водоноши не обращали ни малейшего внимания на пули, которыми их осыпали турки на открытой дороге. Они спокойно останавливались, чтобы дать отдохнуть животным, курили, разговаривали… Русские солдаты сильно привязались к этим славным людям и всячески старались выразить им свою признательность». Другой участник событий писал: «Во всё время сулеймановых атак они носили воду и раненых и служили войскам чем могли, невзирая на опасность. Немало их тут погибло».

В разгар боев на Шипке Восточнодунайская армия Мехмета-Али-паши активности не проявляла. Она ждала прорыва войск Сулеймана-паши через перевал, чтобы затем принять участие в общем наступлении против русской армии, как было предусмотрено планом верховного командования. Когда же наступление Сулеймана-паши на Шипку провалилось, Мехмет-паша 24 августа (5 сентября) самостоятельно предпринял наступление против Рущукского отряда. Туркам удалось потеснить передовые части русских, но развить успех они не смогли. 10 (22) сентября турки отошли на исходные позиции.

Таким образом, русские войска решили важную стратегическую задачу — удержали Шипкинский перевал. Наступление лучших войск противника отразил геройский сопротивлявшийся небольшой русско-болгарский отряд Столетова. План концентрического наступления против русской Дунайской армии, разработанный верховным турецким командованием, потерпел крах. Эта неудача снова деморализовала турецкие войска, которые отказались от решительного наступления против Дунайской армии. Дальнейшее противостояние в районе Шипки не принесло туркам успеха.

В.В. Верещагин. Русские позиции на Шипке

«Шипкинское сидение»

С этого времени начинается «шипкинское сидение» — один из самых тяжких эпизодов войны с Турцией. Обе стороны перешли к обороне. Защитники Шипки, обречённые на пассивную оборону, заботились главным образом об укреплении своих позиций и об устройстве, по возможности, закрытых ходов сообщения с тылом. Турки тоже усилили и расширили свои фортификационные работы и непрерывно осыпали русскую позицию пулями и артиллерийскими снарядами (они не имели проблем с боезапасом).

К началу сентября 1877 года в составе Шипкинского отряда было 27 батальонов (в том числе 7 дружин Болгарского ополчения), 13 эскадронов и сотен, 10 батарей. Общая численность русского отряда достигла 19,6 тыс. человек при 79 орудиях. В конце октября в состав Шипкинского отряда была включена 24-я пехотная дивизия. Турецкая армия имела здесь 55 батальонов, 19 эскадронов и сотен, 8 батарей, всего более 26,2 тыс. человек при 51 орудии. Армия Сулеймана-паши подкреплений не получала, поэтому силы были примерно равны.

Русско-болгарский отряд имел задачу прочно удерживать перевал. Для этого были проделаны большие работы по развитию обороны. Возводились новые батареи, рылись окопы, траншеи, ходы сообщения. На наиболее опасных направлениях сооружали различные препятствия. Одновременно строились землянки, блиндажи и другие укрытия для солдат. Чтобы улучшить управление войсками, позиция была разделена на четыре района; каждый делился на участки. Район был рассчитан на 1-2 полка, участок — на стрелковый батальон. Начальником позиции был генерал Ф. Ф. Радецкий. В начале сентября были оборудованы позиции для мортирной батареи № 1 на северных скатах горы Николая и мортирной батареи № 2 на северных скатах Шипки. В каждой имелось по две 6-дюймовые (152-мм) нарезные мортиры. К концу декабря 1877 года на позиции имелось 45 орудий.

Большим недостатком Шипкинской позиции было то, что турки охватывали её полукругом. Османы занимали многие господствующие высоты, что позволяло им со всех сторон обстреливать позицию. «У нас не было ни тыла… ни флангов, почти не было и фронта», — вспоминал участник обороны Шипки военный инженер Ц. А. Кюи (будущий известный композитор). Турецкое командование решило, используя выгодное расположение своих войск, сбить противника непрерывным обстрелом. В первую очередь обстреливали русские батареи.

5 (17) сентября, в 3 часа ночи, турецкие войска снова предприняли атаку с южной и западной сторон. Внезапным ударом им удалось овладеть Орлиным гнездом — скалистым и обрывистым мысом, выдающимся перед горой св. Николая, откуда они были выбиты лишь после отчаянной рукопашной схватки. Колонна, наступавшая с запада (от Лесного кургана), была отражена огнем. После этого турки продолжали обстрел русских позиций и пытались застать русских врасплох. Особенно сильными были атаки 30 сентября (12 октября) и 9 (21) ноября. Но планы противника своевременно раскрывались, и ему не удалось достигнуть поставленной задачи. Турецкие атаки отразили. Большую роль в обороне Шипки сыграли русские артиллеристы. Сначала они вели стрельбу только прямой наводкой. Но вскоре стало ясно, что этого недостаточно. Тогда стали применять другие способы: стрельбу по невидимой с батареи цели, стрельбу ночью.

С наступлением зимы во второй половине ноября боевые действия практически остановились. Большая часть турецких войск была отведена в Шейново на зимние квартиры. При этом положение наших войск на Шипке сделалось крайне тяжелым: морозы и метели на вершинах гор были особенно чувствительны. Местные жители ещё раньше говорили о невозможности зимовки на перевале, рассказывали об осенних и зимних бурях, которые длились нередко неделями. Вначале в войсках относились к этим рассказам с недоверием, считая преувеличенными трудности, но вскоре пришлось убедиться в их справедливости.

Кроме того, русское интендантство плохо позаботилось о снабжении войск. В подвозе продовольствия и фуража были перебои. Обыкновенно пищу привозили в котлах, установленных на передках провиантских телег. Пища остывала, бывало полностью замерзала. При гололедице котлы невозможно было доставить на позиции, тогда привозили одно мясо и воду на вьюках. «В темноте, по скользким, крутым тропинкам, взбираясь на скалы, люди падали, опрокидывали пищу и даже теряли котелки. Со временем установившейся гололедицы прекратилась всякая возможность подвоза пищи, и поэтому, с половины ноября, было признано довольствовать людей консервами».

Командир Шипкинской позиции генерал Радецкий ещё в начале ноября сообщал главнокомандующему: « «В Тырнове и Габрове сухарей нет; сообщение между этими городами и Шипкой может в скором времени прекратиться вовсе. Если не будет немедленно выслан в Габрово двухмесячный запас сухарей, крупы и спирту, то Шипкинскому отряду… угрожает голод… Обо всём этом я неоднократно сносился с полевым интендантством, а запаса всё-таки нету».

Плохо обстояло дело и со снабжением обувью и обмундированием. Зимой войскам требовались валенки и полушубки. Их доставили на Шипку с большим запозданием — только к весне, к тому же не все войска были ими обеспечены. В итоге «Одежда нижних чинов стала промерзать до тела, образуя твердую ледяную кору, так что на больных и раненых надо было ножом разрезать не только шинели, но и штаны; шинели так крепко промерзали, что без посторонней помощи нельзя было отвернуть полы: они не сгибались, а ломались; только с большим усилием можно было согнуть руку. Когда же поднимался буран, то со стороны ветра так быстро нарастал толстый слой льда, что едва можно было двигаться, свалившийся с ног человек без посторонней помощи не мог встать, затем в несколько минут его заносило снегом и приходилось его откапывать».

Из-за трудностей по подвозу материалов и топлива, каменистой поверхности не удалось построить удобные землянки. «Эти землянки, вырытые по склонам гор, представляли собою нечто ужасное, — вспоминал Бороздин. — Когда в них ютились люди (обыкновенно столько, сколько могло уместиться на полу, тело вплотную к телу), делалось довольно тепло. Тогда стены и потолок начинали «отходить», отовсюду просачивалась влага, и через два-три часа люди лежали в воде. Промокшие до костей, они выходили на мороз, и… можно себе представить, что они должны были перечувствовать в это время. Случалось, что оттаявшие пласты земли обрушивались на спящих, и тогда людей приходилось откапывать, причем нередко извлекали посиневшие трупы» (Н. Бороздин. Шипка — Плевна (1877-1878)). В другом документе отмечалось: «Землянки полков холодные… Вследствие снежных заносов они необитаемы, так что люди проводят дни и ночи под открытом небом».

Участник войны Л. Н. Соболев писал: «Ни в одной траншее огня развести нельзя; одежда всех офицеров и солдат изображает из себя сплошную ледяную кору (например, башлыков развязать нельзя; при попытке сделать это — куски его отваливаются)». Во время снежных бурь ветер валил людей с ног. Такие бураны бывали на Шипке довольно часто. Во время вьюг и метелей отказывали ружья. Командиры подразделений доносили: «При настоящих сильных морозах затруднительно стрелять из ружей Бердана; курок не спускается и даёт осечку; масло застывает, затворы приходится вынимать и держать в карманах».

Тяжелейшие условия быта на Шипке привели к огромному росту заболеваний, частым обморожениям, что значительно снизило боеспособность войск. Так, в 24-й пехотной дивизии за время двухмесячного « шипкинского сидения» полки потеряли (не считая боевых потерь): Иркутский полк — 46,3% личного состава, Енисейский полк — 65%, Красноярский полк — 59%. В целом дивизия потеряла 56% своего состава. Дивизию пришлось признать небоеспособной, отвести в тыл для переформирования и до конца войны участия в боевых действиях она не принимала.

Во многом в таком «разгроме» дивизии были виноваты «отцы-командиры». Командир дивизии генерал К. И. Гершельман требовал, чтобы солдаты выгляди «щегольски», как в мирное время. Командир дивизии был близок ко двору, и 24-я дивизия по своему положению считалась почти равной гвардии. Солдаты 24-й дивизии прибыли на Шипку, одетые во франтоватые мундиры, и тонкие, чуть ли не лаковые сапоги. Офицеры презрительно смотрели на старых защитников перевала, одетых неуклюже, нередко смешных, грязных. Но когда началась тяжелая осенне-зимняя пора, уже «гвардейцы» вызывали всеобщую жалость. Офицеры запрещали им кутаться, башлыки позволяли надевать только во время караулов, обертываться в дополнительную одежду, укутывать ноги считалось преступлением, собираться у кухонь запрещалось и т. д. На позициях, занятых «гвардейцами» случались настоящие трагедии, когда солдаты замерзали насмерть и разводящий унтер-офицер со сменой «сменял» только трупы. В. И. Немирович-Данченко, бывший на войне военный корреспондентом, писал: «В убогом соборе Габрово… лежали ряды солдат 24-й дивизии. Это были замёрзнувшие мученики Шипки… Замёрзнувшие потому, что о них никто не думал, потому что их жизнь никому не была дорога. Шаркунам, фразерам, карьеристам не была дела до этих сотен наших… тружеников».

Схожая картина наблюдалась и в других частях Шипкинского отряда. За время с 5 (17) сентября по 24 декабря (5 января 1878 г.) в Шипкинском отряде выбыло из строя убитыми и ранеными всего около 700 человек, а больными и обмороженными — до 9,5 тыс. (по другим данным — до 11 тыс. человек). Основные причины столь высоких потерь были связаны с равнодушие высоких начальников. В штабе Дунайской армии мало интересовались бытом простых солдат. При своевременном завозе запасов провианта, дров, тёплой одежды и нормальном обустройстве жилищ потери были бы намного меньше. Военный министр Д. Милютин мог лишь с горечью писать в дневнике о тяжелом положении наших войск на Шипкинской позиции: «… в горах уже выпал снег, а наши бедные солдаты совершенно оборваны».

И хотя наши солдаты испытывали невероятные лишения, чтобы удержать Шипкинскую позицию за Дунайской армией, в донесениях Радецкого главнокомандующему неизменно повторялась одна фраза: «На Шипке всё спокойно». Она навела художника-баталиста В. В. Верещагина на мысль написать картину. Живописец изобразил одинокую фигуру часового в шинели и башлыке, замерзающего под снежным бураном. «На Шипке всё спокойно…».

Обороны Шипкинского перевала продолжалась около полугода — с 7 (19) июля по 28 декабря 1877 года (11 января 1878 г.). Русско-болгарский отряд отразил многочисленные атаки превосходящих сил врага, выдержал интенсивный артиллерийский обстрел и перенёс суровую горную зиму, в конечном итоге удержал перевал. Оборона Шипки сковала значительные силы турецкой армии Сулеймана-паши, не дав туркам прорваться в Северную Болгарию и сорвав замысел турецкого командования по мощному наступлению с целью возвращения Дунайского рубежа. Тем самым были созданы благоприятные условия для осады Плевны. Кроме того, сохранение Шипкинской позиции обеспечило русским войскам наиболее короткий путь наступления за Балканы, на Константинополь.

Генерал Ф. Ф. Радецкий дал впоследствии следующую оценку пятимесячной героической обороне Шипкинского перевала. «Шипка — это запертые двери: в августе они выдержали тяжелый удар, которым Сулейман-паша хотел их пробить, чтобы выйти на просторы Северной Болгарии, соединиться с Мехмедом-пашой и с Османом-пашой и тем самым разорвать русскую армию на две части, после чего нанести ей решительное поражение. А в течение следующих четырех месяцев Шипка приковала к себе 40-тысячную турецкую армию, отвлекая ее от других пунктов театра военных действий, чем облегчила успехи наших двух других фронтов. Наконец, та же самая Шипка подготовила капитуляцию еще одной неприятельской армии, а в январе через ее открытые двери прошла часть нашей армии в своем победоносном шествии к Константинополю».

Оборона Шипки стала одним из символов боевого содружества двух славянских народов — русских и болгар. Шипка — одно из наиболее известных имён в истории Болгарии, святыня болгарских патриотов. В ознаменование обороны Шипки вблизи перевала в 1928 -1930 гг. был воздвигнут памятник. Самые масштабные и торжественные мероприятия проводятся здесь 3 марта — это день подписания Сан-Стефанского мирного договора, который принёс свободу Болгарии после пятивекового османского ига.

Болгария. Национальный парк-музей на Шипкинском перевале. Скульптурная композиция «Русские солдаты на Шипкинском перевале зимой 1877 г.»

topwar.ru

«На Шипке всё спокойно» | Warspot.ru

Балканский хребет рассекает Болгарию на две части – Северную и Забалканскую. Связь между ними поддерживается через несколько перевалов, из которых самым удобным считается Шипкинский. В наши дни по этому перевалу на высоте более тысячи метров над уровнем моря проходит извилистая трасса Е-85, над которой возвышается огромный памятник, напоминающий шахматную ладью. Именно здесь развернулось одно из самых ярких и трагических действий Русско-турецкой войны 1877–1878 годов – кровавые бои за Шипку.

В начале войны русское командование планировало переправиться через Дунай и как можно быстрее перенести боевые действия в Забалканскую Болгарию, чтобы поставить под угрозу Адрианополь и Константинополь. Шипкинскому перевалу в этих планах уделялось особое внимание – через него победоносная русская армия должна была пройти, чтобы ударить в сердце Османской империи. Переправа через Дунай 15 июня 1877 года прошла на удивление легко. Стало ясно, что турки не успели подготовиться к обороне, и надо «ковать железо, пока оно горячо».

Памятник Свободе на Шипкинском перевале. На дальнем плане видна долина реки Тунджа
Источник – bolgarians.ru

Рейд генерала Гурко

Перевалы на Балканах представляли собой вторую естественную преграду на пути русских войск, и к ним устремился передовой отряд под командованием генерал-адъютанта И. В. Гурко в надежде захватить их до того, как турки успеют опомниться. Отряд, состоявший из 30 эскадронов и сотен и 10 ½ батальонов пехоты при поддержке артиллерии, 25 июня почти без боя захватил Тырново – древнюю болгарскую столицу и ключ к перевалам с северной стороны.

На Шипке оказались войска неприятеля, но соседний Хаинкиойский перевал был не занят. По нему Гурко прошёл в Забалканскую Болгарию и спустился в долину реки Тунджа, которая лежит прямо за хребтом. Увидев русские войска, мирные болгары не могли поверить своему счастью – никто не ожидал, что русские вторгнутся так глубоко на территорию Османской империи. В Константинополе же настроение было близко к панике. Отряд Гурко прервал телеграфное сообщение и движение по железной дороге и, оказавшись в тылу турецкого отряда, заставил его оставить Шипкинский перевал. Отряд Гурко действовал быстро и дерзко, снабжаясь за счёт местного населения и провианта, отбитого у неприятеля. Русская кавалерия спешивалась для огневого боя, великолепную подготовку продемонстрировала 4-я стрелковая «железная» бригада генерал-майора А. И. Цвецинского. Благодаря их усилиям ворота в сердце Османской империи оказались в руках русских войск.

Карта Балканского театра военных действий
Источник – pretich3005.narod.ru

Однако на этом счастливый и лёгкий этап войны для русского командования закончился. 8 и 18 июля русские войска дважды неудачно штурмовали укрепления Плевны. Поскольку Плевна располагалась всего в двух переходах от Систова, где находились мосты через Дунай, не могло быть и речи о переходе Балкан без ликвидации этой угрозы. Зловещим предзнаменованием будущего кровопролития стало зрелище, которое открылось солдатам Гурко, когда они поднялись на оставленный турками Шипкинский перевал – перед палаткой турецкого командира возвышалась пирамида из голов русских солдат. Турки придерживались старинных восточных воинских традиций и отрезали головы у трупов своих врагов.

В это время морем из Черногории перебрасывалась армия Сулеймана-паши, которая вскоре показалась перед небольшим отрядом Гурко. Поскольку силы были явно неравными, русским пришлось спешно отходить обратно на северный склон. Отступая, все в отряде понимали, что болгарское население, радостно встречавшее русских, оставляется на произвол судьбы. Месть со стороны турок не заставила себя ждать – по болгарским сведениям, в Ески-Загре они убили 20 000 мирных жителей.

Оборона Столетова

Теперь русским нужно было во что бы то ни стало удержать за собой перевалы, пока не будет покончено с Плевной. Эта задача выпала на долю ветерана Кавказской войны генерал-лейтенанта Ф. Ф. Радецкого. Этому скромному по природе человеку, которого некоторые современники сравнивали с блаженным, предстояло стать одним из главных героев Шипкинской эпопеи. Под его командованием находилось около 50 000 солдат, которыми надо было прикрыть фронт в 120 км. Намерения противника оставались неясными, поэтому многое зависело от резерва Радецкого – 14-й пехотной дивизии под командованием генерал-адъютанта М. И. Драгомирова, стоявшей в Тырнове и готовой выдвинуться к угрожаемому направлению.

Генерал-лейтенант Ф. Ф. Радецкий, 1878 год. Художники – П. Ф. Борель, К. Крыжановский
Источник – rsl.ru

7 августа войска Сулеймана-паши показались перед русскими позициями на Шипке. Турецкий командующий выстроил все свои 60 таборов (турецкий табор примерно соответствовал батальону, 60 таборов – около 30 000 человек) в длинную линию, будто желая запугать небольшой отряд генерал-майора Н. Г. Столетова, состоявший из 36-го пехотного Орловского полка и пяти дружин болгарского ополчения. Если бы к перевалу в тот же день не подоспел выбившийся из сил 35-й Брянский полк, то защитников Шипки можно было бы считать обречёнными.

Шансы на успех у русских оставались благодаря позиции, которую занимали орловцы, брянцы и болгары. Дорога по перевалу шла мимо горы Святого Николая, которая была труднодоступна с фронта. Гора легко простреливалась с окружающих высот, но забраться на неё было весьма непросто. 9 августа турки впервые попытались это сделать, окружив гору полукольцом и приступив к сооружению батарей на соседних вершинах. Затем густые колонны турок ринулись на вершину. Русские и болгары отчаянно отбивались, пуская в ход штыки и даже камни. Действия турецких войск затрудняло и то, что подходы к горе были заминированы русскими сапёрами. Взрыв, устроенный ими, получился преждевременным и не нанёс противнику потерь, но надолго отбил у него желание наступать в этом направлении. Начальник сапёров генерал-лейтенант В. Д. Кренке одним из первых доложил Радецкому о положении на Шипке:

«Как очевидец, передаю Вам, что положение Шипкинского перевала отчаянное; хотя атаки отбиты, но турки более и более развёртываются на окрестных высотах, на волах подняли туда артиллерию, а ружейный огонь так силён, что нет ни одного уголка на всей обороняемой позиции, где бы можно было укрыться от выстрелов. Брянский полк, не бывший в деле, потерял 22 чел[овека] ранеными. Большой недостаток теперь в артиллеристах. Спасти Шипку может быстрая помощь – такая, которая дозволила бы атаковать турок, чтобы выйти из пассивного положения»

А. Н. Попов. Защита «Орлиного гнезда» орловцами и брянцами 12 августа 1877 года. 1893
Источник – art-catalog.ru

Положение защитников Шипки было критическим и усугублялось отсутствием снабжения – агенты товарищества «Горвиц, Грегер, Коган и Ко», занимавшегося поставками в армию продовольствия, бежали с перевала при первых слухах о приближении турок. 9, 10, 11 и 12 августа солдаты не получали горячей пищи, довольствуясь сухарями. Быстро подошли к концу и перевязочные средства, а к 11 августа уже приходилось экономить патроны. Однако самым главным дефицитом для русских была вода – стояла сорокаградусная жара, а воду из горных источников можно было брать только по ночам с большим риском для жизни.

Турки устраивали засады не только у источников, но и на протяжении всего шоссе, шедшего из Габрова, откуда ждали спасительных резервов. Дорога простреливалась, а один из её участков получил название «райской долины», потому что всякий, остановившийся там, отправлялся к праотцам. Только 9 августа на дороге к Габрову было ранено и убито 40 человек. Никто не мог понять, откуда ведётся огонь, так как не было видно даже порохового дыма. 16 августа русским удалось разгадать эту тайну – случайно была найдена пещера, из которой вела огонь группа турок. Все они были переколоты штыками.

Прибытие Радецкого

Перехват инициативы турками вызвал вспышки панических настроений среди русского командования – более того, один такой случай чуть было не погубил Шипкинский отряд. В начале августа генерал-майор И. Е. Борейша, прикрывавший спуск с Еленинского перевала недалеко от Шипки, донёс, что его отряд был оттеснён крупными силами турок. Это было как раз то, чего опасался Радецкий, – Сулейман-паша начал обходить Шипку по соседним перевалам. К угрожаемому участку срочно выдвинулся резерв, однако вскоре выяснилось, что Борейша принял за «крупные силы» небольшой отряд башибузуков.

Ошибка Борейши частично объясняется двумя причинами. Во-первых, после неудач под Плевной командование впало в уныние и ждало удара от турок со всех сторон. В такой атмосфере кому-нибудь должны были «померещиться» крупные силы турок. Во-вторых, почти все были уверены, что турки нанесут удар по Тырнову либо со стороны Ловчи (с запада), либо со стороны Осман-Базара (с востока), а Сулейман-паша поддержит этот удар обходным движением по одному из перевалов. До сих пор не ясно, почему турецкие военачальники не предприняли ничего подобного. То ли некомпетентность противника, то ли соперничество между турецкими генералами сыграло на руку русским, и Сулейман-паша продолжал без поддержки биться о скалы Шипки.

Однако русскому командованию пришлось дорого заплатить за фантазии о вражеском наступлении. Парируя мнимую угрозу, резерв Радецкого 8 августа совершил переход из Тырнова к Елене (40 верст), 9 августа – обратно (ещё 40 верст), 10 августа – из Тырнова к Габрову (42 версты) и 11 августа – из Габрова на Шипку, где как раз требовалась его помощь. По сорокаградусной жаре солдаты прошли примерно 140 верст за четыре дня, потеряли массу времени и несколько человек умершими от солнечного удара, но всё-таки успели выручить шипкинцев. Полки 14-й дивизии побратались с орловцами и брянцами ещё перед войной, а потом при форсировании Дуная, поэтому никто не хотел оставаться с обозами, отдых в Габрове был сокращен до минимума, а последние версты авангард отряда проделал на лошадях за спинами у казаков. Подкрепление прибыло в самый критический момент – вечером 11 августа, когда люди Столетова уже три дня дрались в почти полном окружении без воды и горячей пищи. Вместе с подкреплениями защитникам Шипки подвезли и вожделенную воду.

Прибытие авангарда на Шипку. Автор картины неизвестен
Источник – encyclopedia.mil.ru

Утром 12 августа на Шипку стала прибывать основная часть 14-й дивизии вместе с генералом Драгомировым. Вместе с группой офицеров Драгомиров поднялся на вершину одной из гор, чтобы осмотреть с неё позицию, и почти сразу турецкая пуля пробила колено генерала. Раненный той же пулей капитан Мальцев – первый русский, ступивший на турецкий берег Дуная – на следующий день скончался. Через несколько часов такой же шальной пулей был убит пивший чай генерал В. Ф. Дерожинский, который стал первым русским генералом, погибшим в Русско-турецкую войну 1877–1878 годов. Можно себе представить, насколько опасно было просто находиться в тылу Шипкинской позиции в те августовские дни.

К счастью для защитников Шипки, турки выдохлись – их потери достигали 6000 человек. Русские и болгары потеряли в августовских боях 3640 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, то есть почти четверть всех сил на перевале. Можно было предположить, что худшее позади, но в последние дни августа на Шипку пришла страшная весть – третий штурм Плевны окончился безрезультатно. Это означало, что Шипкинская эпопея кончится нескоро.

Шипкинское сидение

В Балканских горах наступила осень, а вместе с ней пришли дожди и холода. Бои затихли, и стороны занялись укреплением оборонительных сооружений. История донесла до нас рассказ о Шипке унтер-офицера 54-го Минского полка Федора Миняйлы. В его памяти отложились не столько бои, сколько тяжёлый труд – солдаты копали и выносили землю, разгребали снег, носили дрова и воду, строили укрепления. Воспоминания унтер-офицера напоминают народные былины:

«Там было нам пленение вавилонское; там сидели мы и вздыхали по отечестве своём; там плакали мы, пели и вспоминали о дорогой каждому родине…»

Русско-турецкая война 1877–1878 годов оказалась не такой лёгкой прогулкой, как казалось в её начале, а тем, кто попал на Шипку осенью-зимой 1877 года, пришлось тяжелее всего. В начале сентября обе стороны подтянули к Шипке мортиры для ведения навесного огня. Артиллеристам пришлось учиться вести огонь с закрытых позиций, не видя своей цели. 5 сентября турки предприняли дерзкую атаку на Орлиное гнездо, которую вела специально подготовленная штурмовая группа, применявшая ручные гранаты. Одним словом, ситуация на Шипке изрядно походила на реалии Первой мировой войны.

Карта русских позиций на Шипке
Источник – Материалы для истории Шипки. СПб., 1880

Некоторые из русских офицеров хорошо помнили оборону Севастополя, поэтому напрашивались сравнения, и они были не в пользу Шипки. В 1854–1855 годах защитники Севастополя имели блиндажи, полностью защищённые от огня, на Шипке же не было ни одного места, где можно было бы чувствовать себя в безопасности. Люди жили в шалашах, не защищавших ни от дождя, ни от турецкого огня. Если во время обороны Севастополя боевые подразделения сменялись (один день часть занимала позиции, второй день – стояла в резерве, третий – находилась в городе), то у шипкинцев никаких смен не было, поскольку позиции приходилось защищать всеми имевшимися силами. Однообразные дни и хмурая погода усиливали тоску, а турецкие обстрелы расшатывали нервы защитников Шипки. Характерен отрывок из дневника командира Подольского полка полковника М. Л. Духонина:

«Каждый из нас уже настолько обстрелян, что впечатление от гранат и свиста пуль переносится в траншеях довольно спокойно и многие дошли до полного пренебрежения опасностью… […] Но совсем иначе ощущается в тех же открытых траншеях действие навесного огня и разрыва бомб – полёт их виден, и ждёшь решения. Не легко это томительное ожидание, а за ним – удушье, треск оглушительный, от которого звон в ушах и потрясение нервов. Осколки при разлёте шипят, и нелегко выносится этот смертоносный гул. Чугунный и свинцовый дождь, относительно говоря, бьёт или задевает единицы, а нервы портит всем. Конечно, со временем свыкнемся и с бомбами, но пока от них очень достаётся»

Командиры начали заказывать тёплые вещи для солдат, но уже 26 сентября появились первые случаи обморожения. В октябре в Минском полку был достигнут пик заболеваемости за всю кампанию – 515 случаев, то есть, в полку болел почти каждый шестой. Наконец, в ноябре в горах наступили настоящие морозы. К тому времени измученный Орловский полк был сменён частями 24-й пехотной дивизии генерал-адъютанта К. И. Гершельмана, но 19 декабря эту дивизию пришлось спустить с Шипки, поскольку она почти вся перемёрзла. Хотя обморожения редко бывали смертельными, они приводили к тяжёлым увечьям. Небоевые потери у Гершельмана составляли более 50% штатной численности дивизии. Ко второй половине декабря мороз в горах достиг такой силы, что башлыки отламывались кусками, а масло застывало в винтовках.

В. В. Верещагин. Пикет на Балканах
Источник – veresh.ru

Переход через Балканы

28 ноября пала Плевна, и, по всем канонам военного дела, кампания 1877 года должна была на этом закончиться. Решение предпринять форсирование заснеженных Балканских гор зимой стало неожиданностью даже для многих военачальников русской армии. Генерал-майор М. Д. Скобелев был одним из немногих, кто демонстрировал уверенность в успехе. В районе Шипки переход должен был состояться тремя колоннами по соседним перевалам, левую из которых вёл сам Скобелев, центральную – Ф. Ф. Радецкий, а правую – князь Н. И. Святополк-Мирский. Спустившись с перевалов, колонны должны были одновременно ударить по туркам с трёх сторон. Расчёт русского командования состоял, прежде всего, во внезапности удара. Единовременный удар был намечен на 27 декабря, а его целью был укреплённый лагерь Шейново, где турки зимовали, не подозревая о намерениях русских.

Основная проблема Шипко-Шейновской операции заключалась в почти полном отсутствии связи между колоннами, двигавшимися по параллельным перевалам. Расстояния, которые требовалось преодолеть колоннам, не были одинаковыми, а трудности перехода вряд ли поддавались прогнозированию. В колонне Скобелева путь протаптывали уральские казаки с конями в поводу, за ними шли сапёры, разгребавшие снег, и лишь затем двигалась основная масса войск. В некоторых местах снежные стены по сторонам пути полностью скрывали людей, и со стороны виднелись лишь казачьи пики. Хотя путь скобелевской колонны был значительно короче, чем у Святополк-Мирского, она не успела спуститься с перевала к назначенному сроку.

Настало 27 декабря 1877 года – день, бросивший тень на репутацию «Белого генерала». В соответствии с планом, князь Святополк-Мирский начал атаку турецкого лагеря, рассчитывая на помощь остальных колонн. Закипел кровопролитный бой, в котором обе стороны активно орудовали штыками. Мирский потерял 1800 человек и вечером доложил Радецкому: «Атаковал, никто не помог. Продовольствия нет, патронов нет, приходится отступать. Выручайте». Части Скобелева в это время только спускались с перевала и сосредотачивались рядом с Шейновом. Сначала «Белый генерал» доложил, что поддержит атаку в любом случае, но потом передумал. Ординарец Скобелева хорунжий П. А. Дукмасов, отчаянный сорвиголова, ни в чём не отстававший от своего начальника, проделал 16-часовой конный марш, преодолев Иметлийский и затем Шипкинский перевалы, чтобы донести Радецкому эту весть.

Итак, русским пришлось ждать следующего дня, который начался с атаки турок на потрёпанную колонну Святополк-Мирского. Радецкому достаточно было повернуть голову налево, чтобы с высот Шипки увидеть тяжёлое положение войск князя, и повернуть голову направо, чтобы увидеть, что Скобелев по-прежнему не атакует. Прождав до полудня, Радецкий двинул с гор шипкинцев, предназначавшихся для демонстративных действий, и только после этого Скобелев, наконец, начал атаку с развёрнутыми знаменами и музыкой. Около трети музыкантов Скобелева пало в этой атаке – редкий пример столь высоких потерь в составе полковых оркестров. К 15:00 всё было кончено. Турки сложили оружие, и путь к Константинополю был свободен.

В. В. Верещагин. Скобелев в сражении при Шипке-Шейново, 1879 год
Источник – gkaf.narod.ru

Почему Скобелев не атаковал так долго? На этот счёт высказывали разные предположения, вплоть до его личных счетов со Святополк-Мирским. Скорее всего, у Скобелева действительно оставались под рукой лишь ничтожные силы, так как его колонна только спускалась с гор. Встав перед непростым выбором – придерживаясь буквы плана, повести рискованную атаку, или подождать и действовать наверняка – Скобелев решил перестраховаться. Всю тяжесть боя под Шейновом вынесли части под командованием Святополк-Мирского и Радецкого, но удар «Белого генерала» оказался для турок роковым. Именно он пленил турецкое командование и оказался героем дня. После войны Радецкий прямо говорил Скобелеву: «Вы пришли к шапочному разбору, лавры пожинать».

Всей этой неприятной ситуации можно было избежать, если бы была налажена связь между колоннами – неудивительно, что многие участники боя сетовали на отсутствие телеграфа. Если в ходе Авлияр-Аладжинской операции на Кавказском фронте благодаря телеграфу удалось добиться идеально синхронного удара по турецким позициям с фронта и тыла, то на Балканах этим средством пренебрегли. Кроме того, погода позволяла русским использовать гелиографы, но они пылились где-то на складах за Дунаем.

У Шипкинской эпопеи печальный эпилог. В августовских боях русские и болгары потеряли 3640 человек, потери в завершающем Шипко-Шейновском сражении составили около 5000 человек, а между этими боями потери составили около 10 000 человек. Несмотря ни на что, война привела русскую армию к стенам Константинополя. В честь победы в войне приказали устроить парад, однако вид полков, участвовавших в шипкинских боях, был настолько плачевным, что их пришлось отвести назад, за спины других солдат. Среди героев Шипки ходила присказка: «На парад назади, а как дело – впереди».

---

Список источников:

1. Верещагин В. В. Воспоминания художника. Переход через Балканы. Скобелев. 1877–1878 гг. // Русская старина. 1889. №3.
2. Газенкампф М. А. Мой дневник. 1877–1878 гг. СПб., 1908.
3. Драгомирова С. А. Радецкий, Скобелев, Драгомиров // Исторический вестник. 1915. №2.
4. Духонина Е. В. Мирная деятельность на войне. М. 1894.
5. Золотарев В. А. Противоборство империй: война 1877–1878 гг. Апофеоз восточного кризиса. М., 2005.
6. Кренке В. Д. Шипка в 1877 г. Отрывок из воспоминаний ген.-лейт. В. Д. Кренке // Исторический вестник. 1883. №1.
7. Материалы для истории Шипки. СПб. 1880.
8. Милютин Д. А. Дневник. 1876–1878. М., 2009.
9. Нагловский Д. С. Действия передового отряда генерала Гурко в 1877 году // Военный сборник. 1900. №7.
10. Рассказ солдата Федора Миняйло о войне 1877–1878 гг. // Русская старина. 1883. №12.
11. Сборник материалов по Русско-турецкой войне 1877–1878 гг…. Вып. 10.
12. Соболев Л. Н. Последний бой за Шипку // Русская старина. 1889. №5.
13. Greene F.V. Sketches of Army Life in Russia. NY. 1880.

warspot.ru

На шипке все спокойно верещагин

Константин Коничев. Повесть о Верещагине. – Л., 1956.

назадсодержаниевперед

На Шипке все спокойно

Неудачи под Плевной вызвали ропот среди русских солдат.

Верещагин: послание человечеству

Многие понимали, что только «августейшее» командование, царь и ставка виноваты в провале наступательных операций. Втихомолку говорили о слабости и отсталости вооружения, о том, что ни царь с наследником, ни верховный главнокомандующий не способны вершить военные дела.

Из Петербурга Стасов сообщал Верещагину:

«Что касается войны, Вы не можете представить себе здешнего всеобщего негодования, злобы, досады, обвинений – даже со стороны самых отчаянных чиновников, прежде, бывало, самых ярых противников всяческого либерализма, свободомыслия. Все говорят, что нынешняя война в 100 раз постыднее Крымской 1853 года, хотя солдаты и офицеры – верх всего великолепного, великодушного, геройского. И в такую войну так опростоволоситься, в войну, первую в мире из всех известных!!! Мы тут просто все в отчаянии!..»

И в глубоком тылу, и на позициях в Болгарии – всюду обсуждались военные неудачи. И там и тут за великие потери живой силы, за неумение воевать, за нераспорядительность и неподготовленность к войне осуждали бездарный верховный штаб. Солдаты возлагали надежды на двух генералов – Гурко и Скобелева. Царь с наследником, покинув армию, уехали в Петербург. После их отъезда войска больше не пытались брать Плевну штурмом, а, отрезав ее от основных турецких сил, заставили капитулировать. Положение изменилось. Гурко разработал план зимнего наступления на Софию и в направлении Константинополя. Скобелев готовил своих солдат, казаков и болгарских ополченцев к решающей схватке и прорыву турецких укреплений в районе деревень Шипки – Шейново.

Усиленная подготовка к наступлению и дальнейшему походу за Балканы рассеяла мрачные думы Верещагина, тяжело переживавшего в то время гибель брата. Он снова занялся зарисовками. Не упуская ни малейшей возможности, заполнял свои походные альбомы набросками пейзажей Болгарии, военных дорог, запруженных подводами раненых, перевязочных пунктов. Художник снова и снова рисовал русских героев-солдат, и пленных турок, и поля сражений, усеянные обезображенными трупами. И тогда же, набрасывая отдельные, почти неуловимые для простого глаза черточки, из которых слагался образ, художник обдумывал сюжеты и композиции своих будущих произведений. Первые замыслы заносились в виде мелких эскизов в походные альбомы. Встречавшийся с ним в эти дни Василий Иванович Немирович-Данченко отмечал в своих записках, что Верещагин являлся блестящим исключением среди художников, изображавших своих высоких меценатов в образе Марса верхом на лошади. Верещагина любили, с ним были откровенны в разговорах солдаты; любил его и боевой генерал Скобелев. Генерал не раз прислушивался к советам художника, зная, что эти советы исходят от друга.

Однажды, когда на балканских возвышенностях наступили холода, выпал обильный снег и по-российски закрутились бешеные метели, Верещагин побывал в одной из дивизий генерала Радецкого. Дивизия занимала оборону на Шипкинском перевале. А генерал, любитель кутить с утра до вечера, находился в пяти верстах от расположения своих войск, в теплой землянке, под надежным прикрытием бревенчатого навеса. Радецкий отсиживался в тепле и безопасности. Азартно играя со своими штабными офицерами и интендантами в «винт» и в «двадцать одно», он и не думал о том, что происходит в снежных окопах. Скрывая истинное положение от начальства, генерал ежедневно слал в штаб верховного главнокомандующего и в Петербург одно и то же телеграфное донесение: «На Шипке всё спокойно». Между тем солдаты погибали не столько от турецких пуль, сколько от морозов и ураганных метелей. Обмороженных солдат изо дня в день отвозили партиями в госпиталь, в город Габрово. Дивизия таяла, пополнялась резервами, медики не успевали справляться с обмороженными, а Радецкий неизменно докладывал командованию: «На Шипке все спокойно».

Верещагин пробрался в горы, где оборонялись и замерзали заметаемые снегом солдаты. Он набросал карандашом этюды будущих картин: «Снежные траншеи на Шипке», «На Шипке все спокойно» – и показал их Радецкому.

– Ваше превосходительство, на Шипке не так уж спокойно, как вам кажется. Вот, обратите внимание: этот набросок сделан мною с натуры. Солдаты сидят и лежат, скрючившись, в своих холодных шинелишках, в изношенных сапогах, не в землянках, а в окопах, вырытых прямо в снегу. Единственное спасение от холода – башлык. Но этого, как видите, недостаточно. Народ умирает от холода, а интенданты – не секрет! – воруют и дуются в карты. Им, ваше превосходительство, и дела нет до мученика-солдата…

– Позвольте, позвольте,– рьяно запротестовал Радецкий. – Адъютант, сюда!.. Поглядите, что изобразил художник. Так ли это?

– Ему видней, он там был. Полагаю, что так, ваше превосходительство. Есть обмороженные, есть насмерть замороженные. Кто же мог ожидать таких холодов!

– В самом деле, кто же мог угадать божие соизволение? Здесь же Болгария, а не Сибирь. Летом здесь виноград, розы, хризантемы, и вдруг – нате, пожалуйста: мороз, вьюги… Кто же мог знать? Ну-с, как нам быть, господин Верещагин? Как бы вы поступили на моем месте?

– Вы командуете, ваше превосходительство, вам и принадлежит забота о спасении замерзающих, – сказал художник. – Надо поднять на ноги интендантство, привести в чувство этих пьяниц и мошенников. Пусть откуда угодно добудут и выдадут солдатам полушубки, теплое белье, валенки, шерстяные портянки, рукавицы. По чарке водки надо отпустить на каждого -щ для поднятия духа. До самого царя надо дойти в хлопотах о солдате. Дитя не плачет – мать не разумеет. А ваши люди, – лукаво улыбаясь, добавил художник, – день за днем потешают высшее начальство одной депешей… Чего доброго, такая депеша в поговорку войдет.

Вернувшись от Радецкого, Верещагин доложил о своих впечатлениях Скобелеву в штабной квартире.

– Как же, как же, всем известно, что у Радецкого всё обстоит благополучно: «На Шипке все спокойно». Да, Василий Васильевич, пошли воевать, а многого не предусмотрели, многого не учли! Вот и отдуваемся. И теплая одежда нужна обязательно, и шанцевый инструмент у нас не в достатке, и бескормица, и лошади некованые. Сплошь и рядом из-за мелочей да из-за недоглядок расплачиваемся солдатской кровью. Хорошо, если у кого совесть этим будет потревожена, а то вот сидит старый дуралей, да в карты дуется, да шампанское ведрами хлещет. А побывал бы в траншеях, посмотрел бы на обледеневшие трупы солдат, авось не твердил бы, как дятел, в уши верховному и в Петербург: «На Шипке все спокойно». В военное время самообман и благодушие хуже противника. Ну, как – прозябли небось, побывав там? – заботливо спросил Скобелев и, не дожидаясь ответа, распорядился подать горячего чаю.

Верещагин сбросил болгарский дубленый полушубок, снял ватную поддевку и подсел поближе к накалившейся железной печке. Скобелев придвинулся к Верещагину и снова доверительно заговорил:

– Мне вот эти донесения Радецкого, Василий Васильевич, напоминают, знаете ли, такую песенку франко-прусской кампании:

Великой Франции бойцы
Поля в бою устлали тучно;
А там, в Париже, наглецы
Депеши шлют во все концы:
«Все обстоит благополучно…»

Вот это-то «благополучие» и довело французов до того, что сам император угодил в плен!..

За чаем разговорились о политике, о социалистах и анархистах. Скобелев выспрашивал Верещагина:

– Чего они хотят, чего стремятся достигнуть? Скажите, Василий Васильевич, вы ведь знаете требования этих господ?

– Ясно, чего хотят, – сказал Верещагин. – Ни больше ни меньше, как уравнения богатств в грядущем обществе. Они требуют материального и нравственного уравнения всех прав… Они стремятся открыть действительную эру свободы, равенства и братства, взамен теней этих высоких вещей, какие существуют ныне… Будут осложнения, споры, гражданские войны…

– Все это интересно и, пожалуй, страшно. А когда это может, по вашему мнению, произойти? Кто может быть победителем в этой борьбе? – снова спросил Скобелев, об-локотясь на стол.

Василий Васильевич сделал значительную паузу, сопроводив ее несколькими глотками чаю, и посмотрел вокруг себя. В помещении, где они находились, никого посторонних не было. Ординарец расположился за дверью в прихожей. За капитальной глинобитной стеной шумели офицеры штаба.

– Весьма вероятно, – тихо заговорил Верещагин, – что даже нынешнее поколение будет свидетелем чего-либо серьезного в этом отношении. Что же касается до грядущих поколений, то нет сомнения, что они будут присутствовать при полном переустройстве общественного порядка во всех государствах… И должен сказать: не всегда, нет не всегда будут одерживать верх Галифе и Тьеры… Если только Наполеон Первый не ошибался, утверждая, что победа всегда останется за «крупными батальонами», – победят «уравнители». Число их будет очень велико. Кто знает человеческую природу, тот поймет, что все, кому не придется терять много, в решительный момент присоединятся к тому, кому терять нечего…

– Да, пожалуй, все это так и будет, – задумчиво проговорил Скобелев, – но, видимо, мы не будем свидетелями больших перемен.

– Как знать! Все будет зависеть от обстановки. Крутые повороты и перевороты происходят во время войны. Но война войне рознь. Народ это смекает. Народ нельзя долго обманывать. Он потребует правды.

Во время беседы в помещение вошел один из любимцев Скобелева, не раз отличившийся в боях полковник Панютин. Он только что приехал с позиций, где на подступах к турецким укреплениям Шипка – Шейново его полк вел перестрелку с турецкой пехотой. Скобелев и Верещагин приветливо поздоровались с полковником.

– Ну-с, господин полковник, садитесь чай пить, – пригласил Скобелев полковника, а Верещагину сказал: – Вое это очень интересно, Василий Васильевич, но ужели подобные вещи знают мои офицеры?

– Эх, Михаил Дмитриевич! И среди офицеров есть которые «сами с усами»…

На этом их разговор прекратился. Подошел Куропаткин, за ним граф Келлер. Началось обсуждение плана наступления на Шипку – Шейново. Верещагин слышал, как осторожный в своих решениях начальник штаба Куропаткин возражал против смелого скобелевского плана. Ссылаясь на авторитет Мольтке, Куропаткин убеждал, что в зимнюю морозную и вьюжную пору Балканы непреодолимы, что если двинуться – будут опять напрасные жертвы, что надо ждать весны, лета…

– Будем воевать не по шаблону, – решительно возразил Скобелев. – Все продумаем до мелочей, чтобы выбить турок из района Шипка – Шейново… Готовьте, господа, войска, поднимайте боевой дух солдат. О времени и порядке наступления скоро отдам приказ. Руководство операцией возложено на меня.

Все разошлись, снова остались вдвоем Скобелев и Верещагин. Генерал молча сидел над испещренной карандашом картой, затем подозвал к себе художника и предложил ему принять участие в разработке операции.

– Конечно, опять жертвы, но надо сделать все от нас зависящее, чтобы их было как можно меньше. Вас, Василий Васильевич, я назначаю на время операции своим адъютантом…

В морозное утро девятого января под прикрытием густого тумана Скобелев двинул войска на турецкие редуты. Артиллерия поддерживала наступающих, била по укреплениям, мешая туркам вести прицельную стрельбу по русским батальонам и болгарским дружинам, находившимся под командой Скобелева. Не успел рассеяться туман, как наступающие русско-болгарские части, пехота и батарея из восьми горных орудий, оказались на очень близком расстоянии от турецких редутов, перед жерлами выглядывающих из-за каменных брустверов пушек. Началась пальба, горячая рукопашная схватка. Грудами лежали трупы русских и турок перед редутами и за редутами, в расположении турецких гарнизонов. Над турецким штабом взвился белый флаг. На главном участке боя турки сложили оружие. Обезоруженные пленные строились в колонну. Сдался в плен сам командующий, Вессель-паша, и с ним весь штаб – пятьдесят офицеров и четыре паши. На флангах еще шла перестрелка. Отдельные турецкие части и редуты не сдавались. Против них отчаянно и успешно сражался вооруженный трофейными английскими винтовками полк под командой храброго Панютина. Не щадя своей жизни, дрались болгарские дружинники: никто из наступавших не хотел быть в последних рядах. Борьба на флангах продолжалась. От обильно пролитой крови снег местами растаял, обнажив землю.

– Почему не сдаются остальные? Зачем напрасное кровопролитие? – сердито спрашивал Скобелев пленного Вессель-пашу.

– Не знаю, – отвечал тот. – Я приказал всем сдаваться. Возможно, с Филиппополя прибудет на помощь Сулейман-паша с войском. Они ждут…

– Ах, вот как!.. – тихо сказал Скобелев. Его глаза сверкнули, и лицо стало ярко-бронзовым, под цвет рыжей бороды. – Так знайте: вашего Сулеймана растрепал наш Гурко, а против этих упрямых башибузуков я сейчас же двину бригаду, а на придачу ей вологодский полк, и прикажу в плен никого не брать!..

Скобелев заметил, как Вессель-паша дрогнул и, о чем-то поговорив с четырьмя пашами, сказал:

– Разрешите послать на фланги из числа пленных двух офицеров, пусть передадут от моего имени: лучше плен, чем безрассудная смерть…

В тот же день весь узел укреплений со всеми остатками гарнизонов в районе деревень Шипка – Шейново сдался на милость победителя. Обоз за обозом эвакуировались раненые. Скобелев приказал построить полки, участвовавшие в штурме. В долине на фоне заснеженных шипкинских гор ровными длинными рядами вытянулся строй солдат.

Солдаты стояли вольно и от холода переминались на месте. Примятый и окровавленный снег хрустел под подошвами сапог. После команды «Смирно!» строй всколыхнулся и замер как вкопанный. С левого фланга, из-за дубовой заиндевевшей рощи, на белом коне в распахнутой шинели показался Скобелев. За ним свита и в первом ряду, верхом, – Верещагин. Взору художника представилась картина, которая потом была запечатлена им на полотне под названием «Шипка – Шейново»… Из полуразрушенных укреплений выглядывали умолкнувшие турецкие пушки. Над ними возвышались изуродованные обстрелом столетние дубы. И тут же валялось еще не подобранное оружие – винтовки, берданки, палаши. И множество трупов… Особенно запомнился Верещагину один из павших русских солдат: он лежит на спине в застывшей луже крови; его глаза раскрыты, вытянутые руки закоченели со сжатыми кулаками, словно угрожая самим небесам…

Проскакав галопом перед строем победителей, Скобелев поздравил их с блестящим успехом. Громкое раскатистое «ура», затем его последние слова: «Всем по чарке водки!» – разнеслись по снежной долине и предгорьям. Солдатские шапки летели вверх. И снова гремело несмолкаемое «ура». Это была крупная победа в генеральном сражении. Путь на юг Болгарии к турецкой границе был теперь свободен. В штабе Скобелева господствовало оживление. Генералу принесли телеграмму Вессель-паши, адресованную в Константинополь султану: «После многих кровопролитных усилий спасти армию я и четыре паши сдались с армией в плен. Вессель».

– Передайте через Бухарест, – распорядился Скобелев.

Полковник Панютин телеграфировал на родину своей старушке матери: «Бог сподобил меня поколотить турок». Стоявший около него Верещагин взял из рук Панютина телеграмму, улыбнувшись сказал:

– Ох, и скуп же полковник! О таком событии только пять слов. Разрешите, я добавлю от себя. – Взяв карандаш, Василий Васильевич приписал: – «Полковник Панютин за свою блистательную атаку может быть назван героем Шейновского боя». Не возражаете?

Панютин обнял и поцеловал Верещагина. Кто-то из командиров под общий смех сказал:

– Ну, теперь-то наконец наш храбрый Радецкий вправе донести в Петербург: «На Шипке всё спокойно»…

– Господа офицеры, смешного мало! – послышался взволнованный голос Верещагина.– За этой фразой кроется горькая, печальная ирония. И я, и вы – все мы видели закоченевших от мороза солдат-мертвецов. Дорогой ценой добились мы спокойствия на Шипке…

– Да и будет ли спокойно впредь? Вот вопрос! – проговорил Скобелев.

– Спокойствие на Балканах будет только в результате нерушимой дружбы братьев-славян с народами России. Участие в битвах добровольческих болгарских дружин – свидетельство тому неопровержимое, – сказал Верещагин.

С ним все согласились.

После разгрома и пленения турецких войск в районе Шипка – Шейново боевые колонны генералов Гурко и Скобелева двинулись на юг Болгарии. В эти дни Верещагин находился в передовом кавалерийском отряде генерала Струкова. Война приближалась к концу. Остатки разбитых турецких войск под начальством Сулейман-паши, бросая заклепанные английские пушки, в панике отступали на Адрианополь. Кавалерия генерала Струкова преследовала их. Суворовские марши – по восемьдесят верст в сутки – совершали пехотинцы. Турки сосредоточились для отпора в Адрианополе. Султан послал к генералу Струкову своих представителей для переговоров о перемирии. Один из них был министр двора – Камык-паша, другой – Сервер-паша. Оба в один голос запросили у Струкова перемирия, не преминув при этом похвастать, что в Адрианополе сила большая и город этот русским не взять. Время было позднее, и генерал Струков, занимавший со своим войском предместье города, сказал турецким посланникам:

– Ложитесь спать, утро вечера мудренее. Завтра поговорим!..

Отправив турецких представителей в тыл, в безопасное место, Струков ночью поднял кавалерию и казаков и налетом захватил город. Наутро послов султана поздравили с занятием последнего турецкого оплота по пути к Константинополю. Об этих боевых днях Верещагин, очевидец и участник событий, писал Стасову двадцать первого января из Адрианополя:

«Представьте себе меня, сидящего между Сервер– и Камык-пашами. Генерал Струков, начальствовавший передовою частью и первый принявший этих послов, представил меня им как секретаря своего, и когда дипломатия его плохо помогала, тогда он обращался ко мне за выручкою. Мы отправили их в Казанлык, а сами тем временем, вперед да вперед, направились к Адрианополю, гарнизон которого при слухе о быстром приближении русских бежал; не будь дураки, мы сей славный город и заняли, хотя всего с одним кавалерийским полком и сотнею казаков; зато же беспокойные сутки провели мы! Хотя народ принял нас восторженно, но скоро увидел, что спасителей маловато, а кругом города грабили и резали черкесы, башибузуки и отступавшие регулярные войска. Трудно Вам передать все ужасы, которых мы тут насмотрелись и наслышались. По дороге зарезанные дети и женщины, болгары и турки, масса бродящего и продохнувшего скота, разбросанных, разбитых телег, хлеба, платья и прочего. Отовсюду бегут болгары с просьбою защиты, а защищать нечем не только их, но и самих себя, если бы встретили мы пехоту и артиллерию… Как только подойдут силы, так мы двинемся по дороге к Константинополю и позащитим бедных болгар, которых, по правде сказать, режут как баранов. Сегодня целый день рыскал по городу, искал турецкие склады и смотрел места, где можно поместить подходящие войска. Даже некогда было рисовать, впрочем, после наквитаю. До свидания».

Генерал Струков, как и подобает победителю, занял для штаб-квартиры лучший дом и, по всем правилам, потребовал ключи от города. Адрианополь не имел крепостных стен и городских ворот с огромными висячими замками, ключи от которых с поклоном вручают победителю. Представители местной власти с прискорбием доложили генералу, что рады были бы сдать ключи, но таковых не имеется.

– Где угодно ищите ключи, но вручите их мне сегодня же! – настаивал на своем Струков.

Тогда местные власти догадались: купили на базаре громадные старинные ключи и на кованом подносе торжественно поднесли их генералу.

– Ну вот, давно бы так! – сказал повеселевший Струков, принимая ключи как знак полнейшей покорности побежденных. – Может быть, речь надо произнести? Что говорят в таких случаях? – обратился он к Верещагину.

Тот, еле сдерживаясь от смеха, посоветовал:

– А вы, Александр Петрович, спойте им: «Мне не дорог твой подарок, дорога твоя любовь…»

– Может, ни к чему это, а? Да ведь Суворов, Кутузов брали города, и ключи от тех городов хранятся как реликвии! – сказал Струков.

– Берите, берите, пригодятся, – с деланной серьезностью посоветовал Верещагин. – Самый большой ключ подарите мне.

– Для чего он вам? На память?

– Нет, я буду им грецкие орехи колоть… От всякой вещи должна быть польза.

Когда турецкая делегация удалилась, Струков сказал:

– Не язык у вас, а жигало, Василий Васильевич! Ну, да бог с вами! Адрианополь-то мы отхватили, это главное. А если в малом и сглупим – не беда!

– Совершенно верно, Александр Петрович, не беда!. До того, как перемирие было заключено, Верещагин с вестовым-болгарином, знавшим турецкий язык, ездил по городу. Урывками между разными делами, связанными о установлением порядка, успевал он еще делать наброски в альбомах.

Оставались считанные дни до заключения Сан-Стефанского мирного договора. Турция проиграла войну. Благодаря России создавалось самостоятельное государство – Болгария… Не дожидаясь подписания договора, Верещагин отказался от предложенных ему военных наград и стал собираться в Париж. В эти дни он еще раз повстречался с Михаилом Дмитриевичем Скобелевым. Встретились, чтобы дружески поговорить, как бывало, и расстаться, неизвестно, надолго ли. В городке Чорлу в сопровождении двух казаков-ординарцев они не спеша, ходили по пустынным улицам. Скобелев завел грустный разговор:

– Ну, вот и конец войны, Василий Васильевич. Ты встанешь за мольберт, а мне что делать? По свадьбам ходить почетным гостем вроде бы и рановато. Без войны мне не житье. Скука!.. А что будет, Василий Васильевич, если социалисты победят всюду? Будут ли нужны тогда генералы?..

Верещагин усмехнулся, ответил:

– Во-первых, трудно ожидать, чтобы скоро и всюду они победили; а во-вторых, если всюду победит социализм, то генералам тогда делать будет нечего.

– Мне такой социализм не нужен… А художники, Василий Васильевич, будут нужны социалистам или нет?

– Сам сомневаюсь, Михаил Дмитриевич, кто знает, как будет настроено общество! Ломка будет – это вне сомнения, но когда после ломки начнется созидание, и какое – трудно заранее сказать.

– А лидеры что говорят по этому поводу?

– Смотря, Михаил Дмитриевич, какие лидеры. Они тоже всякие бывают. Из французов назову Прудона. Наш Герцен называл Прудона диалектиком социальных вопросов, одним из самых выдающихся вольнодумцев, не признающим никаких общепринятых кумиров. И вот этот Прудон, касаясь вопросов искусства в общепринятом его значении, пишет, что он отдал бы Луврский музей, Тюильрийский дворец, собор Парижской богоматери и Вандомскую колонну – только за то, чтобы каждый мог иметь маленький домик на клочке земли, воду, тень, зелень и спокойствие, да еще несколько баранов… Такой идеал, возможно, и совпадает с желаниями деревенской бедноты и городских низов, – добавил от себя Верещагин, – но я лично не разделяю его мнения. Нужен кров, нужна пища и одежда постоянно и каждому, это верно. А искусство необходимо всем и вечно. Да оно и останется! Будут разрушаться троны, дворцы, будет яростно, засучив рукава, «работать» палач, вместе с коронами полетят головы, но искусство – дело рук народа – будет жить вечно. Его все-таки не умертвят…

– Почему вы так думаете? – спросил Скобелев.

– Исторические примеры тому порукой…

– А именно?

– Какие социальные встряски происходили, какие свергатели и завоеватели чередовались, а искусство Греции и Рима пережило их, осталось… Да возьмем недавний пример, – напомнил Василий Васильевич. – Конвент после революции 1789 года сразу же национализировал все произведения искусства, представляющие исторический и художественный интерес, и был издан закон: заковывать в кандалы на десять лет всякого, кто осмелится разрушать национальные памятники искусства.

– Ну, Василий Васильевич, вам тогда беспокоиться нечего. Вы будете жить и после своей смерти, – сказал Скобелев. – Итак, дорогой друг, – до встречи там, где наши пути сойдутся…

Они расстались, крепко обняв друг друга. Скобелев еще некоторое время оставался на Балканах, Верещагин поехал во Францию. Ехал он по дорогам, где недавно проходили бои, и горячий след войны всюду еще был заметен. Чтобы закрепить в памяти свои наблюдения, художник часто останавливался на местах, где лилась кровь за освобождение Болгарии, и делал дополнительные зарисовки. Там же, по дорогам войны, собирал он брошенное турецкое оружие, обмундирование и другие предметы, которые, как и многочисленные наброски в альбомах, могли ему пригодиться в дальнейшей работе. Приближалась быстрая и теплая болгарская весна. Снег растаял: с гор в долины шумно прорывались ручьи. Болгарские землеробы обсаживали деревьями могилы отважных русских солдат и храбрых своих дружинников. В деревнях готовились к посеву.

Верещагин поднялся на гору, которая солдатами была названа «Закусочной». Отсюда царь с братом-главнокомандующим и свитой следили за ходом третьего неудачного штурма Плевны. Тут валялись пробки и осколки бутылок из-под шампанского, торчали среди прошлогодней травы ржавые жестяные банки и разбитые ящики. Отсюда, с этой сопки, виднелись перевалы Шипкинских высот, где не слышалось ни выстрелов, ни скрипа повозок, нагруженных ранеными и обмороженными солдатами. Было здесь просторно и тихо.

назадсодержаниевперед

17 сентября 1941 года Государственный комитет обороны СССР выпустил постановление № ГКО-690 «О всеобщем обязательном обучении военному делу граждан СССР».

SHIPKA all is quiet. Triptych. Reconstruction

Публикуем его текст, который вряд ли нуждается в комментариях:

 «Считая, что каждый гражданин Союза ССР, способный носить оружие, должен быть обучен военному делу, чтобы быть подготовленным с оружием в руках защищать свою родину, и в целях подготовки для Красной Армии обученных резервов, Государственный Комитет Обороны Союза ССР постановил:

1. Ввести с 1 октября 1941 года обязательное военное обучение граждан СССР мужского пола в возрасте от 16 до 50 лет.

2. Установить, что обязательное военное обучение должно осуществляться вневойсковым порядком без отрыва лиц, привлеченных к прохождению военного обучения, от работы на фабриках, заводах, в совхозах, колхозах, учреждениях.

3. Дни и часы занятий по военной подготовке устанавливать военкоматам с таким расчетом, чтобы не нарушать нормальный ход работы предприятий и учреждений и не наносить ущерба производству.

4. Военное обучение проводить по 110-часовой программе.

5. При прохождении военного обучения особое внимание обратить на строевую подготовку, овладение винтовкой, пулеметом, минометом и ручной гранатой, на противохимическую защиту, рытье окопов и маскировку, а также на тактическую подготовку одиночного бойца и отделения.

6. Окончившим курс обязательного военного обучения военнообязанным запаса делать отметку в военном билете, а допризывникам выдавать соответствующее удостоверение и брать их в военкомате на учет, как прошедших обязательное военное обучение.

7. В качестве инструкторов военного обучения привлечь средний командный и политический состав и младший начсостав запаса, пользующийся отсрочками от призыва по мобилизации, а также наиболее подготовленный рядовой состав старших возрастов, не призванный в армию.

8. В первую очередь к военной подготовке привлечь допризывников 1923 и 1924 годов рождения и военнообязанных запаса из числа необученных в возрасте до 45 лет.

9. Организацию обязательного военного обучения граждан СССР возложить на Наркомат Обороны и его органы на местах.

10. Образовать в составе Наркомата Обороны Главное Управление всеобщего военного обучения (Всеобуч), в военных округах, в областных (краевых и республиканских) военкоматах иметь отделы Всеобуча, а в райвоенкоматах иметь 2-3 инструкторов Всеобуча.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ И. СТАЛИН».

Описание картины Василия Верещагина «На Шипке всё спокойно…»

«Не романист-психолог и не занимательный рассказчик — Верещагин был по складу своего дарования художником-документалистом, «специальным корреспондентом» русского искусства на театрах военных действий. Свое призвание он видел в том, чтобы стать историком современности, поведать людям правду о войне и тем самым возбудить ненависть к ней.»

(Островский Г.А.)
Распространенному изображению войны, как красивого и эффектного зрелища, он противопоставил глубоко правдивую, полную драматического звучания картину военной жизни со щемящими душу сценами гибели и страданий народа. В картинах Верещагина в отличие от большинства предшествовавших и современных ему произведений баталистов главным героем и действующим лицом выступает солдатская масса, а не сиятельные военачальники-аристократы.
Картины Балканской серии с беспримерной правдивостью воспроизводят будни войны, эпизоды сражений: тяжелые переходы русской армии в горах, полевые перевязочные госпитали и сцены зверств турок. Художник раскрыл и оборотную сторону войны: показал карьеризм и преступность царского командования, обрекавшего русских солдат на бессмысленную гибель.
Основную группу произведений составляют картины героической обороны Шипки: «Землянки на Шипке» (Гос. музей русского искусства, Киев), «Батареи на Шипке» (Гос. музей русского искусства, Киев), «На Шипке все спокойно» (1878-1879, триптих, местонахождение неизвестно), «Шипка-Шейново» (1878-1879, ГТГ).
Верещагин был беспощаден к тем, кто в своем презрении к народу посылал его на уничтожение в эгоистических, корыстных целях или по преступной беспечности. Так, художник изобразил в центральной картине триптиха «На Шипке все спокойно» замерзающего одинокого русского часового, брошенного на произвол стихии царскими генералами.
«На Шипке все спокойно» – это слова генерала Радетского, обращенные к Скобелеву – усиливают драматизм сюжета и обличительный характер картины.

admin   |  Василий Верещагин   |  02 Апр 2016   | | 

Из истории русской разведки

Шипка и Плевна

6. Решительный штурм Шипки. Прибытие русского подкрепления

Настало утро 11 августа, когда Сулейман-паша приказал начать решительный штурм. С 3 часов ночи турки открыли плотный артиллерийский огонь. С 6 часов утра последовали атаки по всей линии русской обороны. В этот день турки особенно активно действовали на обоих флангах. «Но каждый, зная, что отступления нет, решил умереть, но не сдаться живым в руки неприятеля»,- вспоминали участники боя.

Прицельный огонь по врагу вела русская трехорудийная батарея, стоявшая на горе Св. Николая. Стремясь подавить русскую огневую точку, турецкое командование приказало развернуть пушки. Тогда два русских орудия продолжили огонь по атакующим турецким колоннам, а третьему, где наводчиком был бомбардир Лисенко, было приказано стрелять по артиллерии противника. Лисенко произвел всего четыре выстрела, после чего вражеская батарея замолчала на целый день.

К полудню бой достиг апогея. Отбитые вражеские атаки непрерывно сменялись новыми. Турецкие горнисты непрерывно трубили сигнал наступления, на смену одной колонне, отбитой огнем русских войск и болгарских ополченцев, немедленно выступала другая. Замечательное мужество проявил рядовой-ополченец Леон Кудров.

«На Шипке всё спокойно»

Когда турки вплотную подошли к русским позициям, Кудров с неразорвавшейся турецкой гранатой выскочил из укрытия и со словами «Что ж, братцы, умирать, так умирать!» бросился вниз на врага.

Беззаветная храбрость Кудрова воодушевляюще подействовала на его товарищей. Более 30 солдат с криком «ура!» последовали за ним. Внизу раздался взрыв гранаты, начался рукопашный бой, в результате противник был отброшен.

На другом участке турки совершили фланговый обход, и в тылу Брянского полка неожиданно засвистели тысячи пуль и кустарники и камни покрылись, как маком, красными фесками. 5-я рота брянцев под командованием поручика Шнея штыковой атакой опрокинула неприятеля, но турки, собравшись с силами, снова двинулись вперед. Тогда поручик Шней приказал бамбардиру Акиму Рычу выкатить орудие и ударить картечью. Рыч, с помощью солдат, выдвинул свое орудие за бруствер и дал по наступающим два или три выстрела. Турки бросились врассыпную, немало их было убито и ранено.

Положение русских войск осложнялось недостатком боеприпасов, особенно не хватало снарядов. «Около 4 часов пополудни положение наше становилось отчаянное. Подкрепление до сего времени не являлось, патроны подходили к концу, артиллерийских снарядов тоже оставалось немного»,- вспоминали впоследствии офицеры Брянского полка.

Вдруг раздался крик: «Наши подходят!» Это был авангард 4-й стрелковой бригады во главе с генералом Радецким. Свежие подразделения немедленно перешли в контратаку, и турецкие части откатились на свои исходные позиции.

В последующие дни бои в районе перевала продолжались, но было ясно, что критический момент миновал и туркам овладеть Шипкой уже не удастся. Начальник главной позиции полковник Липинский доносил командованию: «Можно сказать, что всякий офицер и нижний чин, участвовавшие в бою 11 августа, не думали о себе и держали себя с полным достоинством».

предыдущая / содержание раздела /  следующая страница

kanal21.ru

Василий Верещагин. «На Шипке все спокойно…»

«Не романист-психолог и не занимательный рассказчик — Верещагин был по складу своего дарования художником-документалистом, «специальным корреспондентом» русского искусства на театрах военных действий. Свое призвание он видел в том, чтобы стать историком современности, поведать людям правду о войне и тем самым возбудить ненависть к ней.»

(Островский Г.А.)
Распространенному изображению войны, как красивого и эффектного зрелища, он противопоставил глубоко правдивую, полную драматического звучания картину военной жизни со щемящими душу сценами гибели и страданий народа. В картинах Верещагина в отличие от большинства предшествовавших и современных ему произведений баталистов главным героем и действующим лицом выступает солдатская масса, а не сиятельные военачальники-аристократы.
Картины Балканской серии с беспримерной правдивостью воспроизводят будни войны, эпизоды сражений: тяжелые переходы русской армии в горах, полевые перевязочные госпитали и сцены зверств турок. Художник раскрыл и оборотную сторону войны: показал карьеризм и преступность царского командования, обрекавшего русских солдат на бессмысленную гибель.
Основную группу произведений составляют картины героической обороны Шипки: «Землянки на Шипке» (Гос. музей русского искусства, Киев), «Батареи на Шипке» (Гос. музей русского искусства, Киев), «На Шипке все спокойно» (1878-1879, триптих, местонахождение неизвестно), «Шипка-Шейново» (1878-1879, ГТГ).
Верещагин был беспощаден к тем, кто в своем презрении к народу посылал его на уничтожение в эгоистических, корыстных целях или по преступной беспечности. Так, художник изобразил в центральной картине триптиха «На Шипке все спокойно» замерзающего одинокого русского часового, брошенного на произвол стихии царскими генералами.
«На Шипке все спокойно» – это слова генерала Радетского, обращенные к Скобелеву – усиливают драматизм сюжета и обличительный характер картины.

Случайные записи

k-a-r-t-i-n-a.ru

В Болгарии найдена картина Верещагина «На Шипке все спокойно». Преступник задержан

В Болгарии найдена картина Верещагина «На Шипке все спокойно»
picture.art-catalog.ru

Болгарская полиция обнаружила картины, украденные накануне из Национального выставочного центра в Софии, среди которых триптих русского художника Василия Верещагина «На Шипке все спокойно». В результате спецоперации полиции удалось задержать подозреваемого в краже, сообщает CrimeZone.ru.

По данным источника в правоохранительных органах, похищенные накануне картины были обнаружены во вторник около 12:00 по московскому времени, передает «Интерфакс».

Напомним, в понедельник из Национального выставочного центра в Софии были похищены картины Верещагина «На Шипке все спокойно» и болгарского художника Николая Павловича «Пробуждение Болгарии».

Полиция Софии обещает в ближайшее время обнародовать все подробности операции и назвать имена причастных к краже произведений искусства. Насколько известно, оба похищенные произведения искусства были из частных коллекций, и были застрахованы.

Ранее сообщалось, что картины экспонировались в рамках выставки, посвященной 130-летию освобождения Болгарии от турецкого ига. Выставка была размещена на третьем этаже Национального выставочного центра.

Преступник, по предварительным данным, действовал в одиночку, хотя вполне возможно, что на улице его ждали сообщники. Злоумышленника зафиксировали две видеокамеры наружного наблюдения: одна, установленная непосредственно на выходе из зала выставки, другая — на выходе из самого Национального выставочного центра.

Похититель воспользовался тем, что в других залах центра происходила смена экспозиции, и сотрудники центра, а также участники выставки перемещали большое количество картин. Смешавшись с ними, преступник сумел вынести два полотна и скрылся.

Триптих «На Шипке все спокойно» («Часовой на Шипке»), написанный в 1878-1879 годах, повествует о замерзшем часовом, которого не сменили на посту во время снежного бурана. Название картины было взято художником из циничного рапорта генерала Федора Радецкого, армия которого потеряла от обморожений и болезней больше солдат, чем в боях.

Триптих «На Шипке все спокойно» входит в цикл работ художника о русско-турецкой войне, написанных им после поездки на фронт. Картина была продана самим Верещагиным на аукционе в Нью-Йорке в 1890 году. С тех пор следы ее были потеряны до 1992 года, когда банк «Столичный» приобрел его у неназванного продавца в Нью-Йорке.

Биография Василия Верещагина

Василий Верещагин родился в 1842 году. В 1853 году поступил в морской кадетский корпус, а затем в академию художеств. Не окончив курса, Верещагин уехал заграницу. В Париже он поступил в Ecole des beaux-arts. Возвратившись из-за границы, художник отправился на Кавказ и некоторое время в Тифлисе преподавал рисование в одном из женских учебных заведений.

В 1865 году Верещагин опять отправился в Париж и пробыл там целый год, выставил в салоне 1866 году впервые одну из своих картин. В 1867 году он отправился в Туркестан, где отличился в битве под Самаркандом, за что получил орден св. Георгия. Возвратившись из Туркестана, художник в третий раз поехал заграницу.

Почти все туркестанские картины Верещагина были написаны в Мюнхене. Публика обратила особенное внимание на «После удачи», «После неудачи» и «Опиумоеды». В 1873 году экспозицию увидел Петербург. Однако из-за обвинений в тенденциозности, Верещагин снял с выставки и уничтожил три картины из этой коллекции: «Окружили — преследуют», «Забытый» и «Вошли».

Два года Верещагин прожил в Индии, а затем отправился на Дунай. Он объездил почти всю Болгарию, привез в Париж огромное количество этюдов и работал там над выполнением военных картин два года.

Верещагин жил в Палестине и Сирии, а затем возвращался в Европу, где выставлял свои палестинские картины на сюжеты из Нового Завета. Как литератор, Верещагин известен своими путешествиями и воспоминаниями «Заметки, очерки и воспоминания», «Поездка в Гималаи». 31 марта 1904 года вместе с адмиралом Макаровым Верещагин погиб на броненосце «Петропавловск», взорванном вражеской миной на рейде под Порт-Артуром.

www.newsru.com