Восемь писем с фронта. Воспоминания о Первой мировой |

На памятных мероприятиях к 100-летию окончания Первой мировой войны в Париже не стали читать письма русских солдат. В ходе торжественной церемонии у Триумфальной арки в Париже восемь французских выпускников зачитывали свидетельства очевидцев перемирия. Среди фрагментов прозвучали цитаты из писем французского, британского, американского и немецкого военнослужащих, китайского рабочего и французской девушки.

В Кремле обратили внимание на сценарий памятных мероприятий в Париже, сообщает ТАСС.

— Действительно, история Первой мировой войны в контексте судьбы нашей страны — это очень сложная и полная противоречий история. Но на каких языках звучат воспоминания — это скорее решение организаторов, мы к этому решению относимся с уважением, — заявил пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков.

Мы, в свою очередь, решили освежить память и перепечатать материал районной газеты трехлетней давности. Это письма 1914-1917 годов, чудом сохранившихся на чердаке снесенного из-за ветхости старинного дома в селе Лебедянка. Фронтовые реликвии сильно пострадали от времени, от неблагоприятных условий. Но благодаря длительной кропотливой работе, без соответствующих технических средств, отдельные страницы и то, что осталось от других, удалось расшифровать, выявить основной смысл написанного.

Кто же автор фронтовых писем? Выяснить это помогла учительница-пенсионерка из той же Лебедянки А.Т. Малыхина. По ее словам, в доме, где обнаружили письма, жила семья Пересыпкинских. Ее глава Григорий был, вероятно, священником. В семье росли четверо детей: Владимир, Василий, Мария и Вера. Сестры получили образование, многие годы учительствовали в Лебедянке, были скрытны, необщительны, боязливы. Почти ни с кем из односельчан не общались, никогда не упоминали своих родителей (по всей видимости, репрессированных), ничего не рассказывали о судьбе братьев.

Судя по письмам, Владимир и Василий Пересыпкинские, офицеры-патриоты, честно исполняли свой долг защитников Отечества. В одном из писем Владимир упоминал Мазурские озера. Это группа озер в сложной заболоченной местности на северо-востоке Польши, где в 1914-1915 годах происходили кровопролитные бои между русскими и немецкими войсками. В гуще фронтовой жизни находился и Василий.

В письмах братьев прослеживается их отношение к войне и миру, к революционным событиям, к будущему устройству России.

Предлагаем эти свидетельства героического прошлого вашему вниманию.

«Прошу не плакать обо мне»
(Дата не указана. Вероятно, 1915 г.)

Дорогие мама и папа, Маша и Вера, здравствуйте! Поздравьте меня с производством в офицеры… Бросили жребий, кому куда ехать. Вакансий во внутренней России очень немного. В Петроград – 28, в Казань – то же самое, в Иркутск – 5, а остальные вакансии на Северо-западном и Юго-западном фронтах военных действий. Мне с моими товарищами (102 человека) достался жребий ехать на Северо-западный фронт, вероятно, к Мазурским озерам. Хорошо ли это – пока неизвестно… По получении бумаг мы тронемся в путь-дороженьку, по которой многие-многие тысячи воинов уже имели счастье прокатиться.

Перед производством я мечтал, что перед отправкой к месту служения нам дадут несколько свободных дней, примерно дней шесть, которыми я воспользовался бы для поездки домой, повидаться с вами. Но, видно, не судьба. Не дали столько дней, а в три дня я уже не успел бы возвратиться в Петроград.

Относительно вещей, не нужных мне, я уже сделал распоряжение отослать вам. Перед своим отъездом я напишу подробное письмо, когда именно поеду и какие вещи вам высылаю. Все время бегал по магазинам и не знаю, что именно взять с собой, что мне больше всего необходимо. Недавно снялся. Карточку вам вышлют из фотографии.

Затем до свидания. Крепко-крепко целую всех.

Владимир.

P.S. На северо-запад мне не сильно желательно ехать, лучше к австрийцам. Но делать нечего. Много нас туда едут, не я один. Прошу вас не плакать обо мне, а лучше пожелать всего хорошего. Со своей стороны я желаю много счастья.

«День и ночь наготове»
(19.3.1915г.)

Дорогие папа, мама, Маша и Вера, здравствуйте! Поздравляю вас с приближающимся праздником Светлова Христова Воскресения и желаю вам провести его как можно веселее. Где мне придется встречать Пасху – не знаю, так как довольно часто приходится совершать перемещения. В настоящее время стоим вблизи немцев. Слышим артиллерийскую и ружейную стрельбу. День и ночь наготове. Непосредственного участия в бою еще не приходилось принимать.

Погода стоит весенняя. Реки и озера давно открылись. Снега почти нет. На полях поют жаворонки. Правда, по ночам бывает холодно. Живем в самых разнообразных условиях. Когда по-хорошему и с некоторыми удобствами и с некоторым комфортом, а иногда без удобств…

Затем до свидания. Целую всех.

Владимир.

P.S. Жалованье свое из полка перевел на ваше имя. Пишите, получаете ли мое жалованье из Департамента земледелия в размере 25 р.?

А потом переслали ли вам мои наградные в размере 50 р.? С уведомлением поторопитесь.

Адрес: Действующая армия, 108. Саратовский полк.

«Немецкие солдаты недееспособны – голодают»
(6.6.1916г., г. Рославль Смоленской губернии, 304 пех. зап. полк).

Дорогие папа, мама, Маша и Вера, здравствуйте!

Нахожусь пока в Рославле, но скоро, кажется, уеду, так как у нас установлена строгая очередь отправки на фронт тех, кто не был на фронте. Уже многих отправили. Многие уедут вот-вот. Товарищи с фронта приезжают и говорят, что там в настоящее время очень хорошо. Конечно, сравнительно с прошлым летом. Хотя это не во всех полках, в некоторых полнейшая анархия. В запасных полках порядок установился. Пополнение идет. Наступления нет. Мне думается, и предположиться в скором времени нельзя, так как наша армия еще не готова. Противник учитывает это и на нашем фронте у него солдат совсем мало, но и те небоеспособные: голодные. Офицер с фронта говорит: вели, мол, пленных, проходили мимо кухни. Они кинулись к котлам прямо руками и обварили их. У нас тоже мало солдат. Ночью нельзя пройти по своим окопам, того и гляди в плен попадешь. Слишком редко друг от друга посты, через 100-150 метров. А один полк не захотел стоять на позиции. Ночью ушел самовольно…

Так вот ведется война… Мы забыли про все: про свободу, про Родину. Как будто нет ничего святого. Кончать и вести войну в настоящее время Россия не может. Что делать, никто не знает. Слишком дорога наша шкура. Остальным наплевать. Некоторые проповедуют сепаратный мир. Но ведь союзники могут скоро заключить его на зло России и за счет ее. Что тогда делать? Останется тогда расслабленная, нищая Россия? Нет, этого не может быть! Мира можно добиться только с оружием в руках. Тот, кто желает мира, должен с оружием в руках бодро шагать вперед и требовать его как должное, а не как нищий с протянутой рукой, зная, что нищим часто отказывают.

Интендантство прислало мне отказ в содержании, которого я требовал на основании Березнеговатского свидетельства. Тогда был закон, сейчас другой. В моем свидетельстве нужно добавить, что я состоял квартирохозяином, остальное все нужно. Так все это вы возьмите в Березнеговатской волости по моему образцу. Одного слова не хватает – и все прогорело. Присылайте как можно скорее. Иначе все пропадет…

Владимир.

«Без крови, без жертв взята наша власть»
(5.3.1917 г., Смоленск).

Здравствуйте, дорогие папа, мама, Маша и Вера!

Поздравляю вас с новым строем нашего правительства. Как отрадно бьется сердце при переживании столь замечательного момента. Я свидетель 1905-6-7 г. Был участником того и переживаю настоящую Революцию (Февральскую – Прим. В.В.). Сравниваю обе революции – какая огромная разница! 905 г. – Революция снизу, 17 г. – сверху. Сколько крови пролито, сколько положено жизней… А тут – без крови, без жертв – взята наша власть…

Видите, как легко Дума выставила правителей, любимых народом, пользующихся доверием страны. Они вложат всю свою любовь, знание и силу на спасение России, на величие ее. Но для этого нужна работа и всей России, но не дожидаться, когда для ней сделают. Нужно вникнуть в суть дела и с большим рвением приняться за работу. Не забывайте, что, победив внутреннего врага, надо победить внешнего. Не кричать без дела. К сожалению, у нас наоборот… Бросили свое дело – с красными флагами шествуют по улице…

Армия на стороне народа. – У нее задача большая – укрепить власть народа и дать ему победу над врагом – Германией. В противном случае все пойдет насмарку. Итак, за работу. Армия, исполняя свою задачу, требует поддержки народа – кормить, одевать, без этого она ничего не может сделать. Итак, задача народа – поддержать армию материально и морально. Как можете, объясните им (односельчанам – Прим. В.В.)…

К сожалению, многие понимают свободу иначе. Что хочу, то и делаю. Ах, как они ошибаются! Нужен порядок, согласованность, система. Все-таки нужно подчинение умному руководящему лицу, а не своеволие.

Еду в штаб Западного фронта по делам службы. Сколько непонимания свободы, сколько глупостей… особенно среди солдат, которые видят в офицерах врагов, а не товарищей. Конечно, это единицы и шарлатаны. Но толпа наэлектризована, малейшая искра такого шарлатана – и пойдут погромы. Досадно. Да, мы переживаем небывалые в истории всех народов дни. Несколько дней – и победа в руках народа… Престолонаследник по доброй воле отказался, не свергли. Надо помнить – верные слуги старого режима еще есть. Они всячески стараются возвратиться к прошлому… Возможна контрреволюция. Надо всеми силами предотвратить ее.

Простите, от волнения не могу связно писать. Теперь о себе. Живу очень хорошо: здоровье и самочувствие отличные. Не знаю, долго ли пробуду в штабе. Но постараюсь скорее кончить дело и вернуться… Настроение возвышенное. Полиция ничто – есть милиция… с белыми повязками и винтовками. Нет беспорядка. Вообще, все отлично… Солдаты воодушевлены. Теперь не страшны пулеметы и газы… Есть слухи, в Германии полнейшая анархия, Вильгельм убит (Вильгельм II – германский император. Свергнут ноябрьской революцией 1918 года в Германии. – Прим. В.В.)… Высшее военное начальство воспользуется моментом – и победа обеспечена.

Предостерегайте всех от погромов. Это только повредит. Призывайте всех к работе и помощи.

Прощайте. Целую.

Пресыпкинский.

«Масса шпионов, а бороться с ними нельзя»
(1 июня 1917 года).

Дорогие папа, мама, Маша и Вера, здравствуйте!

Живу по-прежнему. Всё так же и на том же месте. Здоровье хорошее, новостей никаких нет. Порядок среди солдат еще не наладился. Так что не знаешь, для чего мы собраны: тратить на нас 60 миллионов, а исчезают они бесследно. Солдат собрали как будто для веселья. Так что из молодых много убегают. Говорят, что дома хуже. Там работают, а здесь занятия. И они с гармошкой, с песнями по линии гулять, где работают девки. Так что железная дорога жалуется, мешают работать…

Приезжают товарищи с фронта – там тихо и спокойно. Местами полки буйные (ученики Ленина). Много беспорядка вносят дезертиры, которые прибывают каждый день сотнями. Эти люди малодушные. Устраивают демонстрации, ходят с плакатами: «Долой войну! Да здравствует мир!» Ничего не делают и делать не хотят, даже для себя. Так что посмотришь-посмотришь, и невольно рисуется печальная картина будущего России. Германия все-таки сумела расстроить Россию. Издаются даже под флагом большевиков германские газеты («Окопная правда»). Какая масса шпионов! А бороться с ними нельзя. Я недавно говорил с одним офицером-контрразведчиком. На многих, говорит, падает подозрение. Нужно арестовывать. Солдаты и рабочие не дают, говорят: «Это было при старом режиме, а сейчас по одному подозрению арестовывать нельзя. Улик налицо нет. Так что никакой контрразведки вести нельзя». И мы не хотим понять, откуда все это идет и кому на руку. Нам нравятся громкие фразы. Это-то нас и приведет к погибели.

Ах, как хорошо началась революция! И как плохо сейчас идет! У всех почти лучших отваливаются руки: при такой обстановке работать нельзя. Лучшие вожди уходят в отставку. Наконец, и Керенский увидит, что речи его остаются как вопль вопиющего в пустыне. Он отдал всего себя служению России. Как тяжело будет его разочарование! Многие думают, что мы не переживем этого. Когда же мы, наконец, придем к сознанию, что …

Аттестат на получение вами квартирных и на наем прислуги послан воинскому начальнику. Жизнь становится все труднее. Во многом нас ограничивают. Денщицкие отобрали. Жалованье уменьшают. Никаких былых привилегий нет. Мы, чтобы не возмущать слуг, не протестуем. Бог с ними… Мы служим…

Прощайте. Привет всем. Целую.

Василий.

«Настроение граждан отрезвляется»
(30.6.17 г., пятница).

Дорогие папа, мама, Маша и Вера, здравствуйте!

Здоровье мое хорошее, нахожусь пока в Рославле, но доживаю последние деньки… Получена телеграмма препроводить всех офицеров в другое место. Нас уже известили о направлении на фронт… Мы теперь на очереди… Я получил предписание отправиться в Воскресенье в 45 дивизию… Потому сегодня занимаюсь упаковкой вещей и завтра поеду на почту… Что есть, посылаю. Настроение граждан улучшается, отрезвляется. Начинают вдумываться в будущее России. Идет усиленная подготовка всех партий (к выборам в государственные органы власти. – Прим. В.В.)… Популярностью социал-революционеры обеспечивают себе победу… Их партия победит, как это было в Москве (на выборах в московскую городскую думу – Прим. В.В.). Большевики замолкли, так как их поняли и не стали слушать. На это много отрезвляющих моментов, в том числе удачное выступление на фронте… Большевики брали верх, когда у нас были неудачи… Сейчас уже есть на что опереться…

Действительно, русский человек, любящий свободу, понимает, что в борьбе только обретешь ты право свое. Смотрите, какие настроения на фронте! Сейчас приехали солдаты с фронта. Любо посмотреть на них… Здраво рассуждают… Но у наших, в тылу, проглядывает боязнь за свою шкуру. Поэтому-то они стали большевиками – не хотят ехать на фронт. А те, что приехали в полк, как живительная сила. Так что пристыдили наших.

Война должна скоро кончиться, так как не видно подготовки к зимней кампании ни в интендантстве, ни в штабах. Скорее бы! На очереди теперь Учредительное собрание… Да, это самый важный момент, так как это составит устав, которым будет жить, управляться и процветать наша обновленная свободная Россия. Поэтому мы должны быть готовы. Должны организоваться, особенно крестьяне, так как их большинство. Высказать свои нужды и соответственно с этим предъявить свои требования и как их провести в жизнь. Так как недостаточно требовать, нужен способ, как их удовлетворить. Мы – хозяева. Мы должны прислушиваться ко всем партиям и узнавать, кто действительно наш друг. Все будут стараться переманить решающий класс, чтобы проводить свою партийную линию. Нет, нужно найти такую, которая бы проводила бы наши идеи…

(Без подписи).

«Большевики развратили армию»
(15 июля 1917 г., 411 пех. Нерехинский полк, 8 рота).

Здравствуйте, дорогие папа, мама, Маша и Вера!

Здоровье мое хорошее. Ко всей обстановке привыкаю. Не могу так скоро привыкнуть. Так же к солдатам: так как отношения к ним в тылу и на фронте разное. Мне не нравилось тыловое отношение к солдату – какое-то заискивание. Здесь этого нет. Здесь солдат должен чувствовать власть начальника, так как начальнику приходится руководить солдатом. Да, сейчас нет, по совести говоря, солдата и гражданина. Потому что они не знают гражданского долга и не умеют выполнять его. Он может только требовать и то из-под угла, что для него лично хорошо, да и то в толпе. Но чтобы кто-нибудь открыто подошел и сказал, что ему нужно то и то. Нет! На это у них не хватает честного мужества. Да тут еще под рукой большевики советами развратили армию. Какие красивые, многообещающие лозунги большевиков, но вместе с тем ничего не значащие, а напротив, лишают того, чего мы так долго добивались, – свободы. И кто же эти люди оказались – немецкие агенты.

Куда же они нас завели? К более худшему, чем старое. Это еще раз доказывает, что мы хватаемся без разбору за все, что нам обещают, не разбирая, хорошо ли из этого выйдет и кому. Потом, кто предлагает: друг или враг? Да и наши ошибки. Но что они стоили? Погибли несколько сот тысяч самого сознательного элемента, потому что трусы и кому не дорога Родина и свобода, убежали, оставляя своих товарищей без поддержки. Сколько легло офицеров – и все цвет русской молодежи. Солдаты говорят, что офицерам можно воевать, они получают жалованье. Да как дешево они оценили нашу жизнь! Местами офицерские полки составляли целые цепи и задерживали противника, так как он тоже слаб. Не хочется читать даже, как наши полки под звуки гармоники отступали без напора со стороны противника… Но ничего, скоро наладится. Дисциплина возрождается. Уже есть смертная казнь изменникам и другие суровые меры. Солдаты втихомолку шумят: «У…у…Старый режим!..» А открыто – ничего. Досадно, когда товарищи согласны аж на все, а как до дела коснется – ничто. Здесь солдата называют «кобылки», потому что они только жрут, да… Сами солдаты так себя называют.

Сейчас мы ушли с позиций в резерв верст до 8. Потом пойдем, куда потребуется на поле. Вот что сделали большевики. Спасибо, удалось предупредить многое. Сейчас нужна только сильная власть, скоро она будет. Прощайте. Василий.

Привет всем. Климат ужасный. Известия и деньги, как свидимся.

«Если воевать, то дружнее»
1917 г.

(Начало письма утрачено.) Не знаю, как понимается и в деревне свобода. Но там ничто не заметно, ни на чем, мне думается, не отразилось. По газетам видно, что везут хлеб. Не знаю, что будет представлять из себя Россия. Всем дана автономия. Должно быть, останутся Лифляндия (официальное название Северной Латвии и Южной Эстонии. – Прим. В.В.) и другие княжества, Финляндия, Украина, Литва, Сибирь, Кавказ…

Я только одного желаю – или нужно прекратить войну или до конца воевать. Если воевать, то дружнее за работу! Каждый должен хоть часть своего труда вложить в это дело. Мы занимаемся только свободой, своими планами, но забываем, что от нашего безделья и веселья миллионы, сотни тысяч не увидят своей России и не воспользуются свободой. Мы обвинили Сухомлинова (В.А. Сухомлинов, генерал. В 1916 году арестован за неподготовленность русской армии в Первой мировой войне. – Прим. В.В.), Мясоедова, но если мы не будем работать, то придет время, что в армии не будет ни хлеба, ни снарядов, тогда все гражданские будут Мясоедовыми и Сухомлиновыми. Стыдно тогда будет перед всем миром.

Заранее поздравляю с наступающими днями (вероятно, имелся в виду большой праздник. – Прим. В.В.). И желаю встретить и проводить их в добром здравии. Я живу пока хорошо. Епанчин уже ранен в обе ноги. Может быть, как просохнет, придется и мне уехать (куда, автор не уточняет. – Прим. В.В.). Офицеров и денщиков каждый день отправляют сотнями.

Пишите обо всем. Как живете, что делаете, и что делается в селе.

Целую.

Василий Пересыпкинский.

dobvesti.ru

Вышел в свет сборник писем времен Первой мировой войны — Российская газета

Когда говорят о «художниках в Первой мировой войне», сразу представляешь два рода вещей. С одной — агитки, карикатуры на глупого кайзера Вильгельма, лубочные картинки для «простонародья», где удалой Митька с шашкой наголо и Георгиевским крестом на груди стоит на фоне продырявленного немецкого цеппелина, из которого падает вверх ногами фигурка. С другой — полные даже не прозрения, а какого-то холодящего душу предчувствия Апокалипсиса футуристические книги Натальи Гончаровой («Мистические образы войны») и Ольги Розановой («Война»).

Именно здесь глубинно-народный взгляд на войну как на горе горькое, встречается со сжатой формулой Алексея Крученых: «Железо звенит железо свистит / Дайте пожить и железу». Здесь возникает новый образ войны — уже не как поединка героев, удалых молодцев, а как столкновение «железа», свистящего, звенящего, с беззащитной человеческой плотью. Другой образ — битвы ангелов и аэропланов — появится у Гончаровой. Взгляд человека, по привычке обращающего взор в небеса в надежде на ангельскую помощь, обнаруживает там то вражеский цеппелин, то аэроплан. Мир человека зажат где-то в промежутке — меж гибельным железом и упованием на Бога. Не у Маяковского, не у Малевича, которые охотно рисовали на заказ лубки ура-патриотического содержания, а в книгах женщин, сделанных не по-женски жестко и без грама сентиментальности, являются новые образы войны.

На выставке «На переломе», которая открыта в галерее «Проун» (название такое же, как у открывающегося в «Манеже» большого проекта, посвященного Первой мировой), можно увидеть литографии и Гончаровой, и Розановой, и лубки Малевича, и фотографии с фронтов войны, с которой фактически начался ХХ век. Но тут есть и другой взгляд на войну — изнутри человека, который оказался в этой мясорубке, но еще не догадывается, в какой степени это именно мясорубка. Это не аналог «окопной правды» или «лейтенантской прозы» — там была попытка увидеть большую историю глазами «маленького» по чину человека, но настоящего героя по сути. Вернуть заслугу победы от маршалов и генералиссимуса — мальчикам и мужикам, погибавшим большей частью в первом-втором бою. С Первой мировой этот вариант не проходит. Не потому, что победы у нас не оказалось. А потому, что рассказ об истории той войны распадается на плохо состыкующиеся куски. Что это было: коллективное самоубийство Европы, передел мира между старыми империями и новыми крепнущими игроками в мировой политике (в результате, минимум две империи — Австро-Венгерская и Российская — перестали существовать) — историки Европы спорят до сих пор. Но после нее мир никогда не стал прежним.

А так как нет большой истории, то история «маленького» человека возникает как самостоятельный, отдельно стоящий сюжет. Этот сюжет можно попытаться увидеть в карандашном портрете Василия Чекрыгина в военной форме, сделанном Львом Жегиным, или, допустим, в натюрморте с солдатскими тарелками, написанном Владимиром Фаворским. Но более точное ощущение дает все же книга писем, в которую вошли переписка Владимира Андреевича Фаворского со своей женой Марией Владимировной и Ивана Семеновича Ефимова со своей женой Ниной Яковлевной Симанович-Ефимовой. («Художники в Первой мировой войне. В.А.Фаворский — М.В.Фаворская, И.С. Ефимов — Н.Я. Симонович-Ефимова. Письма».)

Поскольку Нина Симанович была тетушкой Маши Дервиз, ставшей женой Фаворского (но совсем молодой тетушкой — всего на шесть лет старше племянницы), то перед нами фактически история двух семейств, тесно связанных меж собой. Особый интерес, конечно, этому эпистолярному наследию придает то, что перед нами — письма четырех художников. И Мария Владимировна, и Нина Яковлевна, не говоря об их мужьях Фаворском и Ефимове, стали со временем очень известными мастерами. Нина Яковлевна известна не только как живописец, чьи работы есть и в Третьяковке, и в Русском музее, но и как создательница первого в России авторского кукольного и теневого театра — он был известен как «Театр Ефимовых». А если добавить, что двоюродным братом Нины Симанович был художник Валентин Серов (ради нее он, например, пошел преподавать живопись в московскую студию Званцевой), то понятно, что перед нами переписка, участники которой оказались участниками двух больших историй — истории войны и истории отечественного искусства.
Но для них самих, конечно, самой главной была другая история — их любви.

Это прежде всего письма мужей — женам и жен — мужьям, где и страсть, и тоска по любимым и сыновьям, и желание подбодрить, и нежность, и рассказ о присланных из дома штанах и сшитой дома рубашке находит место. И разумеется, мужчины пишут так, чтобы, прежде всего, успокоить домашних. Почитать письма Ефимова, так покажется, что война — дело почти привычное, ну, как охота, разве что телефон над постелью командира удивителен. «Поручил мне офицер вести журнал военных действий батареи, то есть писать историю. Вчера вечером интересно говорили с командиром об верховой езде и лошадях. Мы живем 7 человек в избе, и не кажется тесным, просто не приходит в голову, что тесно, ну как у Марии Дмитриевны в Твери. Над койкой командира висит телефон», — пишет Иван Семенович супруге. А главным образом он напирает на красоту вокруг: «Зачем же я тебе эти пустяки пишу — о том, как водил (батарею)? Должно быть для того, чтобы написать что-нибудь военное, потому что военного ничего еще мне не пришлось делать, а только участвую в этой жизни. А живописного здесь столько, что почти не хватает внимания. … А со мной сейчас бегает и царапает меня лапами по полушубку черно-белый щенок» (ноябрь 1916). Между прочим, сообщает, что его «солдаты уже прозвали батарейным дедушкой (а Фаворский тут один с бородой, а может не один, называется папашей)». «Дедушке» Ефимову в 1916 было 38 лет.

Тут надо сказать, что Ефимов вполне мог не ходить на войну. В воспоминаниях его жена писала: «Когда разразилась война 1914 года, Иван Семенович был в своем мрачном настроении. Его начала томить, кроме того, мысль, что многие из его друзей находятся на фронте, а ему как «единственному сыну при матери» никогда не отбывавшему воинской повинности, предстояло, когда подойдет его год, служить где-нибудь в обозе или сторожить в тылу военное имущество. Эта скучная перспектива угнетала его настолько, что я стала ему настойчиво советовать поступить добровольцем в действующую армию немедля». А чтобы уж наверняка попасть на фронт, он воспользовался «протекцией» Владимира Фаворского, который уже служил в артиллерии на передовой. Так родственники оказались рядом. Этот поступок был необычен уже и по тем временам. Что касается Фаворского, то он на фронт не рвался, его забрали в армию 15 июня 1914 года, когда его новорожденному сыну был месяц.

Это потом, уже в письме с фронта отцу в сентябре 1917 года Фаворский позволит себя горький пассаж: «Знаешь, в каких условиях мы воевали до революции (февральской), ни англичане, ни французы не согласились бы драться, и не согласились бы драться с такой системой и с такими потерями: окопы ни к черту, артиллерии нет, и посылают с тем, чтоб не вернуться, как негров или не знаю кого». Еще резче о генералах: «Я их тут насмотрелся — в сущности, они солдат не знают, и так, как они хотели делать, можно было при удаче привести Россию к полному краху, к поголовному бегству с фронта, к войне друг с другом…». Заметим — до октября 1917 остался ровно месяц.

В письмах молоденькой жене, конечно, этого не найти. Но больше всего поражает, что в этих письмах совсем нет образа противника как врага, которого надо уничтожить. Поразителен рассказ Фаворского в письме отцу в июне 1916: «Приходится сталкиваться с пехотой, расспрашивать их про их жизнь, рассказывают много интересного. Один недавно рассказывал, что на разведке он залез в костел и нашел там неприятельских раненых, оставленных там, напоил их (хлеба с собой не было), в это время неприятель поджег костел снарядом. Санитары тут же подбирали наших раненых, но чужих из горящего костела не хотели тащить, но офицер наш заставил, и солдат был очень доволен».

Иначе говоря, та война еще не была войной на уничтожение, в ней были живы старые представления если не о рыцарстве, но о христианском долге, не говоря уж о том, что у всех сторон были весьма туманные представления, из-за чего, собственно, жизни людские кладутся. Показательно, что Иван Семенович Ефимов в письме домой в декабре 1916 объясняет, почему он отправился на войну вовсе не высокими политическими соображениями, а психологическими: «А главная прелесть военной жизни — это, верно, так, что она стройна, и чувствуешь себя частью огромной силы, а не тыкаешься беспомощно по жизни в одиночку». Иначе говоря, война, казалось, придает смысл жизни, делая ее частью «общей» жизни. 

Сегодня видно и другое. Чувство «товарищества», совестливость и нежелание укрываться за чужой спиной — все то, на чем два века минимум воспитывались юноши в России и Европе, было брошено в топку той Первой мировой. И юношей, и их ценности, очень похожие на те, что были у героев «Войны и мира», перемолол молох войны, двух революций, гражданской… Далее — везде. И наше счастье хотя бы в том, что остались письма, рассказывающие о том, что такие люди реально были. Люди, из чьих писем складывается летопись не только истории войны, но и истории любви и души.

Прямая речь

Записка Ивана Семеновича Ефимова скульптору Анне Семеновне Голубкиной, вложенная в письмо жене. 26 ноября 1916 года:

«Дорогая Анна Семеновна!

Здесь тем жизнь хороша, что здесь нет маленьких страшных ужасов жизни. И еще тем, что люди здесь объединены одной целью. Если забыть про врагов — то мы-то все, и чужие друг другу в жизни, теперь точно спаяны точно орденом каким, и нет того ощущения, что путаешься и тычешься беспомощно по жизни одиночкой. А места для житья тут чудесные — горы со всеми красотами инея, восходов, закатов. Наш наблюдательный пункт на вершине горы, и я вот все никак не могу уйти отсюда вниз, где наше жительство, а сюда приходят только на дежурство, но здесь землянка и можно ночевать. Передайте горячий привет мой всем вашим». Иван Ефимов.

rg.ru

Фронтовая жизнь солдат Первой мировой войны в письмах и документах: Сб. док.

Фронтовая жизнь солдат Первой мировой войны в письмах и документах: Сб. док. / Отв. сост. Н.Ф. Никольцева; М.В. Григорьева, Ю.С. Пятина (комментарии, приложения). СПб.: Изд-во   «Остров»,  2015. – 144 с.: ил. – 625 экз.

 

Первая мировая война оказала огромное влияние на всю последующую историю и Европы, и России, на судьбы многих миллионов людей. Интерес к этой теме активизировался как в нашей стране, так и за рубежом в связи со столетним юбилеем войны. В этой связи публикацию подготовленного Центральным государственным историческим архивом Санкт-Петербурга сборника документов следует считать значимой и своевременной.

Впервые в истории человечества на фронтах Первой мировой войны были широко использованы новые виды вооружений: самолеты, танки, химические средства, огнеметы и др. Но  все-таки главной силой  оставался  человек – свыше 10 млн погибли на полях сражений и более 20 млн были ранены. При этом нас, далеких потомков участников той Великой войны, интересует фронтовая жизнь и быт не только солдат и офицеров, но и мирных граждан, тех, кто помогал выстоять, а порой и выжить героическим защитникам Отечества, обеспечивал единство фронта и тыла в борьбе с врагом.

Именно эти важные аспекты данной темы отражены в большинстве публикуемых в сборнике архивных источников. В двух его частях в общей сложности помещено 75 документов, восемь из них годом ранее увидело свет в научной периодике[1].

В предисловии к сборнику представлена историография данной темы, раскрыта его структура. Отдельное место в нем занимает археографическое введение, в котором освещены наиболее характерные приемы археографической обработки документов в соответствии с Правилами издания исторических документов в СССР (М., 1990).

Первая часть сборника, озаглавленная «На передовой», состоит из исторического очерка и 35 писем солдат разных воинских подразделений, воевавших на Юго-Западном фронте. Здесь дается общая картина боевых операций, в которых участвовали авторы документов, а также описываются конкретные обстоятельства, в которых оказались российские солдаты в ту затянувшуюся войну.

В ряде публикуемых писем с фронта наше внимание привлекли прежде всего свидетельства искреннего патриотизма их авторов, веры в победу над врагом. Например, в письме рядового команды связи 82-й пехотной дивизии М.Г. Гашина от 30 декабря 1914 г. есть такие строки: «…да поможет нам Господь Бог в нашем деле и в нашем успехе, и одолеть врага, и возвратиться с честью и большой радостью для всей России» (Док. № 9). Не менее показателен фрагмент письма унтер-офицера 438-го пехотного Охтинского полка А.Макарова от 1 января 1916 г.: «Дорог нам царь и дорога наша Родина и не воротимся в родные семьи до тех пор, пока не прогоним врага за границу и не возвратим наших братьев от немецкого ига» (Док. № 26).

Но главный лейтмотив публикуемых писем – чувство благодарности фронтовиков общественным организациям, учреждениям и частным лицам за конкретную помощь. Их содержание дает современному читателю достаточно ясное представление о параметрах поддержки воинов, их нуждах и возможностях улучшения фронтового быта. К примеру, во многих письмах речь идет о получении солдатами в посылках белья – «рубашек, кальсон и портянок, а также табака». Вот что пишет об этом автор одного из писем: «А то мы одной папироской делимся десять человек и той нету» (Док. № 34).

Неоднократно встречаются упоминания об острой нехватке мыла. Например, в письме от 15 мая 1916 г. солдаты 66-го пехотного Бутырского полка Ф.Салкуцин и В.Тюняев обращаются «с покорнейшей просьбой насчет посылочки мыла», так как «в одежде проклятые микробы заводятся» (Док. № 29). Поэтому неудивительно, что в списке подарков, направленных на фронт в мае 1916 г. Всероссийским союзом городов, упомянут «1 ящик мыла» (Док. № 31). Таким образом, нашла объяснение недавно введенная в научный оборот в одной из документальных публикаций информация о том, что среди пасхальных подарков, направленных фронтовикам в марте 1915 г. Всероссийским земским союзом, значилась и «1,1 тонны мыла»[2]. (Хотя трудно понять, почему в России не смогли наладить поставки мыла для фронта, ведь качество фронтового быта – важнейший фактор влияния на боевой дух действующей армии, ее способность побеждать.)

Основу второй части – «Российское общество Красного Креста – фронту» – составляют документы о многогранной деятельности этой организации по оказанию помощи как фронтовикам, так и военнослужащим, попавшим во вражеский плен. В историческом очерке дана общая характеристика различных форм деятельности Российского общества Красного Креста (РОКК) на фронтах. Опубликованные здесь документальные источники свидетельствуют о том, что РОКК в годы Первой мировой войны внесло большой вклад в дело организации медицинской помощи и на фронте, и в тылу. Для решения этой задачи в его ведение были переданы структуры Всероссийского союза городов и Всероссийского земского союза. По состоянию на 1 ноября 1915 г., только на Юго-Западном фронте РОКК удалось создать 35 госпиталей, 61 этапный и 53 подвижных лазарета, 36 санитарно-эпидемических отрядов и др.

Особый интерес вызывают документы обобщающего характера, где сосредоточен большой фактический материал. Таким является отчет о деятельности 2-го Георгиевского госпиталя (Док. № 13), показывающий, что тот дислоцировался в разных населенных пунктах на территории Польши, недалеко от фронта. К примеру, в Варшаве он имел возможность принимать одновременно до 550 раненых, причем в месяц проводилось свыше 300 операций. В мае 1915 г. после применения немцами на реке Бзуре «удушливых газов» в госпиталь поступило одновременно более 700 пострадавших русских солдат и офицеров.

Другой, столь же информационно насыщенный документ – отчет о деятельности «врачебно-питательного отряда» Всероссийского союза городов (Док. № 19). Этот отряд под руководством князя В.Л. Оболенского зимой 1915 г. действовал на территории Варшавской губернии, вблизи фронта, оказывал продовольственную помощь не только воинским частям, но и «крайне обнищавшему» местному населению. Для этой цели в городах Жирардове и Мщенове были устроены пекарни и чайные. Только за первую половину февраля 1915 г. две «чайных» отряда обслужили около 17 тыс. человек.

С середины 1915 г. одним из основных направлений деятельности РОКК стала помощь оказавшимся в плену солдатам и офицерам. Структуры Всероссийского союза городов и Всероссийского земского союза организовывали им продовольственную помощь, проводили закупку и сбор необходимых вещей. По состоянию на 1 января 1917 г., на территории Германии и Австро-Венгрии было создано 333 лагеря для военнопленных (из них 48 – для офицеров). Представленные в этой части сборника девять писем военнопленных, в основном с благодарностью за полученную из России помощь, показывают, что подобная связь с далекой Родиной помогала им выживать в тяжелых условиях неволи. Так, военнопленные лагеря Герлиц в письме от 4 августа 1916 г. сообщали: «Ваш драгоценный подарок получили 20 июля, за что сердечно благодарим. Весь подарок разделен между товарищами» (Док. № 28).

Считаем возможным высказать и некоторые соображения критического характера. На наш взгляд, название сборника гораздо уже его содержания и могло бы выглядеть следующим образом: «Гражданское общество России и армия в годы Первой мировой войны».

Встречаются и небольшие погрешности в тексте. Например, две марки, репродукции которых помещены на одной из страниц вклейки, ошибочно названы почтовыми, в то время как они выдавались сборщиками денежных пожертвований лицам, предоставившим свои денежные средства, являясь своеобразным подтверждением факта добровольного взноса.

В заключение отметим, что сборник подготовлен на достаточно высоком научном и профессиональном уровне. Его научно-справочный аппарат содержит перечень публикуемых документов, именной и географический указатели, указатель полков, в которых служили авторы писем, с краткой исторической справкой, а также комментарии по содержанию, текстуальные примечания, списки использованных источников и сокращений. Удачно подобран иллюстративный ряд, который, безусловно, является ценным дополнением к текстам документов.

Таким образом, вышедшее в свет документальное издание в существенной мере обогащает имеющуюся источниковую базу истории Первой мировой войны.

 

В.С. Соболев

1. «…Мало я питаю надежды… выйти целым и невредимым». Письма солдат Первой мировой войны. 1914–1916 гг. / Публ. Н.Ф. Никольцевой // Отечественные архивы. 2014. № 6. С. 90–98.

2. Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис / Отв. ред. Ю.А. Петров. М., 2014. С. 458.

www.rusarchives.ru

Письма с фронта П.И. Карпенко как источник сведений о Первой мировой войне

Кияшко Н.В.

Сретенская духовная семинария (г. Москва)

Письма – это уникальные сохранившиеся частицы жизни ушедших людей, свидетельства о пережитых ими событиях, их воспоминания и мысли… Как много они могут нам поведать! Раскрывая свернутые в течение десятилетий листочки исписанной бумаги, ты чувствуешь, как окунаешься в ту далекую эпоху.

В 2014 году исполняется 100 лет с начала Первой мировой войны – одного из важных событий российской и европейской истории начала XX века. Войны, которая с первых дней вызвала небывалый патриотический подъем народных масс. Сегодня существует немало количество исследований участия кубанских казаков в Первой мировой войне не только в обширных энциклопедических справочниках, но и специализированных научных изданиях. Зачастую в них можно встретить «сухой» официальный текст рапортов, сводок, донесений из журналов, но не стоит забывать, что за этими документами скрывается определенная человеческая личность, со своим мировоззрением и взглядом на окружающие события, соприкосновение с которой как нельзя лучше помогает узнать ход истории.

Именно поэтому автор поставил перед собой задачу раскрыть события Первой мировой войны и отношения к ней со стороны простого кубанского казака, оторванного от мирной станичной жизни. Сохранившиеся письма с фронта казака станицы Ильской Екатеринодарского отдела Петра Ивановича Карпенко помогут заглянуть в прошлое и понять, что же чувствовал простой кубанский казак, находившийся на передовой.

Казак П.И. Карпенко с женой. Фото нач. XX века. Ст. Ильская Кубанской области.

Стоит отметить, что письма казака Карпенко написаны аккуратным разборчивым почерком и, несмотря на некоторые диалектические особенности орфографии, ошибки в правописании отсутствуют. Однако остановимся подробнее на личности казака Карпенко. Павел Иванович родился 8 февраля 1893 г. в семье потомственного казака станицы Ильской и затем обучался в станичном училище, в котором старательно и прилежно осваивал преподаваемые дисциплины. В 1908 г. он окончил училище и получил свидетельство об окончании. Через несколько лет Павел Иванович женился на казачке станицы Ильской. В 1914 г. после объявления манифеста о всеобщей мобилизации Павел был призван в ряды действующей армии и отправлен на Кавказский фронт, откуда уже и начал писать трогательные письма своей молодой супруге.

1 августа 1914 г. Германия объявила войну России. С самых первых дней после оглашения высочайшего манифеста о всеобщей мобилизации на фронт уже были отправлены эшелоны кубанских казаков. Мобилизационные ресурсы Кубанского казачьего войска были довольно внушительны. За все время войны на Кубани было призвано 159 тысяч, из которых 100 тысяч составляли казаки. Примерами мужества и храбрости кубанские казаки вновь засвидетельствовали не только перед всей страной, но и перед Европой, что могут и готовы с честью отстаивать интересы своего Отечества. Не случайно немецкие солдаты называли их колдунами, поражаясь смекалке и выдумке. Военными козырями казаков давно прослыли внезапность и отвага. Уже в первые месяцы войны кубанцы явили целый ряд примеров героизма: только за август 1914 г. по всем казачьим частям войска было представлено к наградам около 500 человек. Наравне с рядовыми казаками на фронте находилось и православное духовенство. В начале войны кубанские священники буквально «заваливали» своими прошениями о причислении к полкам, отбывающим на фронт, наказного атамана М.П. Бабыча. «Я, как казак-священник, имею особенно сильное желание послужить в рядах войска Российского против врагов», — писал в своем письме к начальнику Кубанской области священник Павел Гладков [1, л. 5].

С октября 1914 г. в войну вступила Турция. Кубанцы приняли самое активное участие в военных действиях на Кавказском фронте. На этот же фронт отправлен и 7-й Кубанский пластунский батальон, входивший в состав 2-й Кубанской пластунской бригады, в 3-й сотне которого служил Павел Иванович Карпенко. Доподлинно известно, в составе 7-го Кубанского пластунского батальона был иеромонах Ставропольского архиерейского дома Серафим, назначенный Ставропольской духовной консисторией для духовного окормления казаков [2, л. 4].

В составе 3-й сотни Павел Иванович принимал участие в военных операциях 1915 г. В том году по решению верховного главнокомандования личный состав 2-й Кубанской пластунской бригады был переброшен на Румынский фронт. В своем письме № 72 (от 1 декабря 1915 г.) Павел Иванович пишет жене: «До нас в Бессарабию пришел 2-й Екатеринодарский полк, и стоит 5 сотня, в которой находится Гришка в 15 верстах от нас. Я надеюсь, что скоро с братом Григорием придется повидаться». Действительно, брат Павла, Григорий Иванович Карпенко, также воевал в составе 5-й сотни 2-го Екатеринодарского полка и даже был награжден за храбрость в бою Георгиевской медалью 4-й степени. Позже Григорий Иванович, как сообщается в приказе по Кубанскому казачьему войску, «пожертвовал свои знаки отличия на пользу горячо любимой Родины» [3, л. 123об, 163].

Неспокойно было душе молодого казака: часто тяготился он мыслями о доме, о жене, о хозяйстве. Почти в каждом письме он давал советы и наказы своей супруге, тоска по которой мучала его. В одном из писем Павел Иванович, успокаивая жену, которая хотела выслать ему кое-какие вещи, приводит перечень казенной одежды, выданной каждому казаку. Это еще раз подчеркивает положительное состояние армии в 1915 г. «Нам выдали казенные: кожухи, штаны тепли, рукавицы, теплые портянки, пару теплого белья и полотенце», – писал он.В следующих письмах Павел Карпенко описывал отношения местных жителей к кубанским казакам. Молодой казак был тронут искренним доброжелательным христианским приемом кубанских подразделений жителями. В последних числах декабря 7-й Кубанский батальон находился в резерве, и местные жители радушно приняли и угостили казаков.

В сам день нового года казаки ходили в местную церковь. «Дальше началось наше наступление, и был сильный бой близ села Ренгача, — писал в письме П.И. Карпенко, – наши орудия так сильно стреляли, что земля тряслася. Бой продолжался до вечера и всю ночь до утра. Наши захватили много пленных и заняли два ряда его окопов и порезали много проволочного заграждения». Это лишь одна из многочисленных маленьких побед, одержанных нашей армией на Румынском фронте. К сожалению, письма сохранились в ограниченном количестве, и выяснить в каких других операциях принимал участие казак Карпенко, не представляется возможным. Но можно однозначно утверждать – к концу войны кубанские казаки, даже при полном отсутствии военной дисциплины в среде российской армии в 1917 г., оставались одним из самых боеспособных подразделений.

Дальнейшая судьба Петра Ивановича сложилась далеко не радужно. Домой он так и не попал – в 1918 г. добровольно вступил в отряд красных партизан и был секретарем чрезвычайной комиссии (ЧК) в прифронтовой полосе. В 1919 г. в боях с белогвардейцами он попал в плен и погиб в г. Владикавказе [4]. Так и окончилась жизнь обычного рядового казака, но память о нем осталась. Нельзя осуждать его переход на сторону красных: в те времена многие казаки до конца не понимали окончательные цели большевиков, а верили громким лозунгам. Видимо, Петр Карпенко радел за боевую дисциплину, если оказался секретарем прифронтовой ЧК. Однако, руками таких простых казаков и солдат революционеры устраняли «мешавших» революции политических и военных деятелей [5, с. 98-105].

Все письма Петра Ивановича долгое время хранились в семье Карпенко, а в 1990-х гг. попали к местному краеведу А.М. Кистереву, благодаря которому они и сохранились в назидание потомкам. И теперь они стали доступными для общественности и еще раз показывают, как простые казаки горячо верили в необходимость этой войны – им были неизвестны закулисные игры мировых держав, развязавших эту войну, и добивавшихся полного развала Российской империи, что через несколько лет и наступило, но защита Отечества была для них святых долгом. Они стали жертвами этой войны и последующей революции, которой до самого упора противилась вся казачья Кубань. Однако память о них благоговейно хранится среди потомков.

Примечания

  1. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК). Ф. 396. Оп. 1. Д. 10746.
  2. ГАКК. Ф. 396. Оп.1. Д. 10746.
  3. ГАКК. Ф. 396. Оп. 5. Д. 28; приказ по ККВ № 343 от 30.05.1915 г.
  4. Сведения из архива А.М. Кистерева.
  5. Кияшко Н.В. Генерал-лейтенант Андрей Иванович Кияшко на Кубани // Вестник архивиста Кубани: научный историко-архивный альманах № 7. Краснодар: Диапазон-В, 2012.

 

Материал опубликован: Кияшко Н.В. Письма П.И. Карпенко с фронта как исторический источник о Первой мировой войне // Вопросы казачьей истории и культуры: Вып. 10 / Н.Н. Денисова, Г.Б. Луганская; отдел славяно-адыгских культурных связей Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований им. Т. Керашева. – Майкоп: Изд-во «Магарин О.Г.», 2014. – С. 112-116.

churh-history.cerkov.ru

откровения солдата Первой мировой войны

1914 — 1918 годы. Период, за который должно быть стыдно всему человечеству. Время стирает даже самые яркие и самые ужасные воспоминания. Потому так ценны исторические источники, связанные с Первой мировой войной, те, что еще можно потрогать руками. Нашей газете, прямо скажем, повезло — к нам попали письма солдата той войны. Его звали Федор Шилобод.

Почти земляк

Письма в редакцию принес двоюродный внук солдата Александр Песенко, ныне проживающий в Гомеле. Человек неравнодушный к истории родного края, он хранил их долгое время. Понимал всю ценность письменных свидетельств, но не спешил обнародовать бумаги. И все-таки это состоялось. Александр Васильевич поделился семейной реликвией с «Гомельскай праўдай».

Это 10 писем, написанных на вырванных из тетради, разлинованных листах. Сохранилось несколько оригиналов, чернила на которых сильно выцвели. Хорошо, что в свое время Песенко сделал ксерокопии.

Федор Шилобод — уроженец села Добродеевка, расположенного всего в километре от современной границы Беларуси и России. Сейчас это Злынковский район Брянской области, но, учитывая географическую близость, Федора Михайловича можно считать нашим земляком.

В эпицентре военных действий

Война вовлекла в свою жуткую мясорубку 38 стран с общим населением в 1,5 миллиарда человек. Лишила жизни более 10 миллионов человек, более 20 миллионов искалечила. Это была борьба за расширение сфер влияния, колонии, источники сырья и рынки сбыта товаров между двумя основными группировками европейских государств — Тройственным союзом и Антантой. В последнюю входила Россия со всеми подконтрольными территориями, в том числе землями Беларуси.

Федор Михайлович Шилобод сражался за интересы Антанты, возможно, даже не подозревая, о каких именно интересах идет речь.

В этом плане две мировые войны XX века серьезно разнились. Во Второй мировой — для нас Великой Отечественной, стороны преследовали четкие цели: солдаты знали, за что воевали и во имя чего умирали. У Первой мировой другой коленкор — война преследовала сугубо экономические цели, это был передел уже поделенного мира политиками, не сумевшими договориться. Потому ее и назвали крахом мировой дипломатии.

Федор Шилобод (справа) с другом Матвеем

Солдаты Первой мировой с обеих сторон смутно представляли суть экономических интересов, из-за которых люди в высоких кабинетах так сильно поссорились. Но убивать друг друга все равно пришлось — вот в чем ужас. И наша Беларусь, как это бывало не раз, оказалась в эпицентре военных действий.

Летом 1914-го западные губернии России перевели на военное положение. На территории нынешней Беларуси был установлен жесткий военно-политиче­ский режим. Запретили собрания, печать подвергли цензуре, ввели военно-полевые суды. Почти все населенные пункты заполнили войска. А в августе 1915-го началось немецкое наступление в направлении Ковно (ныне Каунас) — Вильно (Вильнюс) — Минск. Из-за угрозы окружения русская армия в сентябре оставила Вильно, Гродно, Лиду, Брест. Ставку главнокомандующего из Барановичей перенесли в Могилев. 19 сентября авангард немцев перерезал железнодорожную линию Минск — Москва в районе Смолевичей. Ценой огромных усилий и жертв русская армия остановила Свенцянский прорыв и отбросила немцев к озеру Нарочь.

В первых строках своего письма…

В октябре 1915 года Западный фронт стабилизировался, разрезав Беларусь на две половины. Набор в армию простых крестьян из всех городов и весей огромной России не прекращался. А в декабре, под Рождество, в семью Шилободов из села Добродеевка пришло первое письмо от Федора — письмо с войны.

Сразу отметим, почерк не назовешь разборчивым. Современного исследователя сбивают с толку стиль и орфография тех лет, немалое количество вводных слов и оборотов. Некоторые фрагменты текста не читаются вообще — бумагу не пощадило время. Но от этого письма Федора Шилобода кажутся еще более любопытными и ценными: в них сокрыт дух еще той, дореволюционной эпохи.

«…Во первых строках маево писма спешу уведомит что я слава богу живъ и здоровъ и застим поздравляю я вас с праздником Рождествомъ Христовым и съ Новым Годом и желаю в веселом здравии этот год проводит и другого дождать в благополучии…»

Да, с правописанием у автора не все гладко. Со знаками препинания, похоже, совсем беда. Отмечу, население Российской империи было повально неграмотным. Александр Песенко предполагает, что письма с фронта писал не Федор, а его односельчанин и однополчанин Матвей.

Очевидно, что Матвей писал наспех, под диктовку, скорее всего в походных условиях. Времени расставлять запятые могло и не быть. Но ко всем, даже к детям, автор обращается по батюшке, иногда сокращая второй инициал до начальной буквы.

Так или иначе тексты поражают теплотой. Не только к супруге, к которой Федор обращается в начале каждого письма, Фене (Феонии) Аввакумовне, но и к многочисленным родственникам, включая брата с сестрой, свояченицу, шурина, куму. Федору Михайловичу было тогда около 25 лет, у него уже двое детей — Константин и Галина. К ним он обращается с нескрываемой нежностью: «…Милому и дорогому своему синочку Кости Федоровичу посилаю я вам отцовское благословенiя и желаю вамъ всево хорошева увсвете и еще дочки Галки Ф посилаю отцовское почтенiя и целую вас дорогiя детки несколко раз хотя за очно когда бы я к вам приехал тогда бы я взял бы вас на свои руки и поцеловал в ваши внежнiя губки и веселился бы около вас…»

Видимо, Федор был так называемым примаком в семье супруги Фени. Родителями он называет тестя и тещу:

«И еще посилаю Богданому своему папаши Авокуму Д. и мамаши Евдокии Масеевни посилаю зяцкое почтенiя и с любовю по низкому поклону…»

Надо сказать, заверения Федора во «всенижайшем почтении и «с любовю низкия поклоны», адресованные каждому из многочисленных родственников, содержатся во всех его письмах с фронта без исключения. Такова была манера общения.

Не хотел тревожить

В письмах, особенно в первых, с декабря 1915-го по март 1916-го, мало упоминаний собственно о войне. Не указывает Федор и свое местоположение. Адрес записан так: «…въ Действующею Армiю въ 91-й Двинской полкъ при 23-й пехотной дивизии въ 1-й Запасной баталiон 2 рота 4 взвод». Вполне возможно, писать лишнее не позволяла внутриполковая цензура.

В первом, декабрьском письме Федор пишет: «Находимся от позыцiи 8 верст так что гром гримит земля дрожит от орудий…» Во многих письмах он как бы подчеркивает, что находится вдали от места боевых действий (от позыцiи), именно в запасном батальоне. Маловероятно, что всю войну солдат где-то отсиживался. Тем более в самом «расходном» роде войск — пехоте. Скорее, таким наивным образом хотел успокоить супругу и родных.

«…Нахожуся уместе з Василiем Ефимовичем у Запасномъ баталиони пока что у бою не били толко стоим на посту около позицiи и берут понемногу из баталiона сколко потребуется въ полк…»

Где же базировался полк Шилобода? В том же декабрьском письме Федор пишет, что они «ишли 12 дней из Жмеринки, только 3 дня одыхали в Проскурове (ныне Хмельницкий). В некоторых письмах упоминается конкретная страна — Австрия. К примеру, в письме от 18 марта 1916-го читаем: «У нас в Австрiи уже и пчели гудут и мерешки летают…» В Австрии, в ее современных границах, Федора быть не могло. Возможно, его полк находился на юге Западной Украины. В те времена люди могли обобщенно называть Австрией все земли Австро-Венгерской империи.

Новости дороже денег

С февраля 1916-го в письмах Федора начинают сквозить страх и неведение перед лицом судьбы, которые не смогла бы вырезать никакая цензура.

В письме от 20 февраля читаем:

«…нехай ему (сыну) бог помогая быт здоровым и пожелаю много лет на белом свете на моем месте может я и не вернусь то

пустъ онъ остается за кормильца». Месяцем позже: «…Поклон вам от белого лица до сырой земли… Может не придется и повидатся До свидания и Прощевайти…»

Впрочем, до мощного прорыва войск генерала Алексея Брусилова в Галиции (современная Львовская область Украины), где по косвенным данным и находился полк Шилобода, оставалось еще два месяца. Зато в Беларуси против немцев развернули Нарочскую операцию, унесшую много жизней с обеих сторон, но так и не прорвавшую линию фронта. Не исключено, отголоски событий в Беларуси доползли до окопов в Галиции, повысив градус тревожности.

В письмах Федор часто просит прислать денег. Немного — рубль или полтора. На большее рассчитывать не мог, семья явно не была зажиточной. Долго благодарил за высланные три рубля, приписав: «Хотя на бумагу будет пока что…» И нередко сетует, что высланные деньги «наверно назад пошли». Видимо, из-за частых передислокаций полка.

Гораздо важнее и дороже денег для него новости. Писем он отсылал куда больше, чем получал сам. И почти в каждом настойчиво просил: «Если получу ваше писмо то как я с вами поговорю и мне веселее тогда прошу вас пишы почащи какие у вас новости пишите все подробно у нас на вас вестей нет никаких». И еще: «…Я вам послал много писем А от вас нет никакого писма… то очен скучаю и досадно…»

Интересовало Федора прежде всего состояние дел в его семье, родном селе. А также судьба односельчан, жителей соседних деревень, которых могли забрать на войну.

«…Пишите все подробно какой синокос дорого или нет и сколко будут брат и какiя у вас заработки пишите подробно и по­скорей…»

«…Видал в Австрии Павла Титовца то онъ говорил что гнали всех хлопцев Добродеевских Лодю и Павла и прочих…»

Характерно, что Федор ни разу не пишет о личном отношении к войне, о переживаниях за судьбу своего народа, своей родины. Напрашивается вывод, к которому давно пришли многие исследователи: большинство солдат, в основе своей полуграмотные крестьяне, не понимали, с кем и зачем они воюют. В одночасье вырванные из повседневной жизни, они сидели в окопах, не видя белого света, не подозревая, в какой стране и рядом с каким городом находятся. Они просто выполняли приказы командиров, хотя и те знали не намного больше.

Потому неудивительны масштабы дезертирства в ходе всех кампаний Первой мировой войны, с обеих сторон. Если брать царскую армию России и конкретно Юго-Западный фронт, то весной 1916 года здесь задерживали около пяти тысяч дезертиров в месяц. Волна дезертирства достигла пика осенью 1916-го и не ослабевала до самого конца войны. Тогда и пошло присловье, мол, «умные повтикали, а дураки остались».

Настоящая любовь

Всю несправедливость, нелепость войны подчеркивали простые житейские радости солдат, нехитрый быт в полевых условиях, попытки жить обычной человеческой жизнью, но в окопах.

В одном из писем Федор опровергает уверенность многих неискушенных исследователей в повальном увлечении мужчин тех лет табаком.

«…Сообщаю вам Феня А. что я уже научился курит потому что очен скучно то надо хотя закурит из горя табак козеный доют а бумаги купляим то пришли мне бумаги у писме хотя немного…»

Настоящая война, с кровью и жертвами, судя по текстам писем, для Федора начинается летом 1916-го. Почти нет сомнений, что рядовой пехотинец Шилобод стал участником знаменитого Брусиловского прорыва — крупнейшего сражения Первой мировой по суммарным потерям.

По оценке независимых экспертов-историков, потери Австро-Венгрии и Германии в этой бойне составили более 1,2 миллиона человек, из которых около 420 тысяч были взяты в плен. Российские потери достигли 750 тысяч, что превзошло первоначальный состав Юго-Западной армии. Но все равно это был триумф русского оружия: войска генерала Брусилова продвинулись до 120 километров вглубь территории противника, заняли почти всю Волынь и Буковину, большую часть Галиции.

В письме, датируемом 8 июнем 1916 года (начало прорыва — 1 июня), Федор пишет: «…Нахожусъ на позыцыi пока что жывы и здоровы так что не переживай… На наших хвронтах бои идут наши подвигаются впередъ и забрали много пленыхъ 114 тысячъ пленыхъ…» И далее: «…Видал Степана Лемеша то он говорит что вы плачите то не плачъ и не журись как суждено убитому быт дак убят а как нет то вернуся домой от смерти…»

К сожалению, это было последнее письмо Федора. Домой с войны он не вернулся. Пропал и писавший письма однополчанин Матвей.

Феония любила своего мужа, беззаветно и преданно. Она хранила письма и под взглядами немецких солдат вынесла их из тайника, когда оккупанты решили сжечь Добродеевку уже в 1943 году. Тогда спалили 14 хат со всем скарбом, вспоминает Александр Песенко. Феню почему-то предупредил один из немцев: «Мутер, мутер, фойер». Она догадалась и бросилась в хату за самым дорогим. Письма закопала на берегу Ипути. Позже, перед смертью, передала дочери — Гальке. Дальше письма передавались из одних родных рук в другие, пока не попали к Александру Васильевичу.

Мы вряд ли узнаем, где и как оборвалась жизнь простого хлопца-пехотинца, его товарищей. Не узнаем, где они похоронены, в какой стране. Но память о Федоре Шилободе благодаря его любящей жене будет жить.

gp.by

Письма британских солдат с фронтов Первой мировой. К столетию Великой войны.


«Кто не помнит своего прошлого, обречен пережить его вновь».
«Ногами человек должен врасти в землю своей родины, но глаза его пусть обозревают весь мир».
«Человек – животное стадное, причем гораздо больше в умственном отношении, чем в телесном.
Он может пойти гулять в одиночку, но он не выносит одиночества в своих мнениях».
Джордж Сантаяна, филосов, писатель.

Начало цикла публикаций о Первой мировой войне по материалам газет 100-летней давности здесь:

Пребывание Императора Николая II в действующей армии в сентябре-октябре 1914 года
http://ms-olgavic.livejournal.com/140634.html
Бой в Северном море http://ms-olgavic.livejournal.com/143498.html
Вопросы внутренней политики http://ms-olgavic.livejournal.com/143731.html


Сегодня – о поразительной разности менталитетов двух европейских наций.
Всё содержится в письмах сюзников 1914-1915 годов, ни добавить, ни убавить.
Письма выступают в качестве фотографий эпохи и натуры человеческой.
Часто ли мы задумываемся о том,  к каким последствиям приведет та или иная,
принятая в обществе, модель воспитания? Какими последствиями обернется
любой ужас и извращение понятий, которые общество примет, как норму?
Нельзя забывать уроки истории. К несчастью, человечество снова и снова
обречено пожинать плоды своей беспечной забывчивости.

Письма британских солдат с фронтов Первой мировой.
Это отрывки из очерков К. Чуковского «Англичане».

«Сострадание к женщинам и детям – характерная черта этих писем. Известно, что при всех катастрофах, кораблекрушениях, пожарах британцы добровольно тонули, сгорали, лишь бы спаслись женщины и дети. «Женщины и дети» – для них священное слово. И никакие жестокости этой войны не внушают английским солдатам столько отвращения и ужаса, как бедствия жен, матерей и сирот, пострадавших от нашествия немцев. Даже собственные раны и муки не так удручают их.
«Немцы кидают с аэропланов гранаты, но, к сожалению, попадают не в нас, а все больше в женщин и детей». Из письма сержанта Джо Барбера («Daily News», 16 ноября 1914)
Один раненый пишет о себе мимоходом: «Кажется, мне отрежут два пальца; в четверг у меня вынули две пули». Но другое причиняет ему страдания: «Страшно видеть женщин и детей, в ужасе бегущих из домов, которые через минуту будут взорваны и превратятся в развалины! Поскорее бы выздороветь, чтобы снова отправиться в бой и хорошенько проучить этих извергов».
«Не сказать никакими словами, как гнусно они обращаются с женщинами! – пишет другой раненый английский солдат. –  Это покроет их вечным позором. Этого не забыть, не простить. Если бы только в Англии знали, как они расстреливают маленьких девочек, – все взялись бы за оружие, все до единого!»
«Вам было бы очень жалко бельгийских женщин, – пишет матери рядовой Роберт Робертсон. – Они вынуждены покидать свои гнезда и бежать куда глаза глядят. Дети цепляются за материнские ли юбки. Вчера мы наткнулись на ужасную вещь: женщина сейчас после родов, бежала из дому вместе с младенцем. Младенца оторвали у нее от груди и ту грудь, которую он сосал, отрубили! Вслед за этим, на глазах у несчастной, проткнули ребенка штыком. Мы ухаживали за ней, как умели, но рассказав нам о своих испытаниях, она через шесть часов умерла» («In the firing line». Stories of the War by the Land and Sea. By A. St. John Adcock. Hodder and Stoughton. London, p.p. 32, 57.)
Письмо рядового артиллерийской бригады W. Palfrey:
«Ах, какие ужасы я видел! Эти безбожные, бесчеловечные звери обесчестили пятнадцатилетнюю девочку и прибили ее гвоздями к стене, как распятье, исполосовав ее тело ножом. Это я видел своими глазами…» («Daily News», 9 декабря 1914)
Мудрено ли, что каждый английский солдат чувствует себя отмстителем за невинно поруганных! Ведь каждый из них волонтер: добровольно пришел из-за моря помогать, защищать! И где только слышится вопль о помощи, они самозабвенно несутся туда. Об этом красноречиво свидетельствует рассказ раненого ефрейтора Тэннера:
«Мы были в бою весь день и к вечеру мечтали об отдыхе, когда дошел до нас слух, что в деревушке Дуэ (Douai), в нескольких милях от нас, немцы напали на жителей. В потемках, по незнакомым местам кинулись мы тотчас туда. Нас могла окружить каждый миг, немцы кишели повсюду, но мы думали только о том, чтобы спасти женщин и детей… Когда мы вошли в Дуэ, жители нам рассказали, что сделали с ними немцы. Они уже успели зарезать нескольких ребятишек и женщин. Мы завинтили штыки и побежали на выручку. Следы погрома бросались в глаза. Заслышав о нашем прибытии, немцы убежали кто куда, а те, что остались в деревне, попрятались по темным углам. Мы обшарили все дома, чердаки, всюду находили врагов. Многие из них сопротивлялись, но многие сдались добровольно» (John Adcock, p.66)
В другом письме точно так же рассказывается, как ирландским стрелкам удалось защитить трех женщин от немцев. Ирландцы, в количестве восьми человек, отправились на ночную разведку. Въехали в деревню, видят: свет. Заглянули в окно: полупьяные немцы сидят за полупустыми бутылками; офицер взобрался на камин, а солдаты окружают двух девушек и какую-то старую женщину. «Мы поняли их гнусные замыслы,  – пишет ирландский разведчик, –  и, ворвавшись в комнату, предупредили злодейство. Немцы были жестоко наказаны» («Daily News» 13 октября 1914)
Лорд Китченер внушал своим солдатам: «Будьте неизменно учтивы, благожелательны, добры», и эти качества, не меньше, чем военная доблесть, всегда будут связаны с именем Аткинса в памяти французов и бельгийцев. Высокая, благородная миссия, возложенная на британских солдат, придала их деяниям во Франции и Бельгии характер идеалистический, рыцарский. В этом величайший залог их победы. Как им горько, что разъяренный противник не обладает этим рыцарским духом!
«Таких извергов я еще никогда не видал, –  пишет своим родным рядовой Джемс Скотт. – Их конница гонит по улицам Монса женщин и детей, чтобы мы не стреляли в нее» (Adcock, p.50)
«Сердце разрывается при взгляде на французских женщин и детей. Немцы выгоняют их штыками из всех лачуг и домов и гонят пред собой по улицам. Прячась за спиною у женщин, они осыпают нас пулями, зная, что отвечать мы не станем», – пишет своему отцу сапер Джордж Брайант.
Рассказами о зверствах врага буквально кишат письма английских солдат: «отрезали руку у пленного», «раненого сожгли на костре», «прокололи младенца штыком» … Вот еще одно письмо о несчастной, у которой отрезали грудь: «Бедная девушка, она скоро умрет… Я рад, что пристрелил того улана, который совершил эту подлость».
Огромное количество писем сообщает о пальбе по лазаретам: «Эти дьяволы не пощадили даже госпиталя, хотя над ним развевался огромнейший флаг с огромнейшим Красным Крестом», – возмущается рядовой Смайли.
«Неподалеку стояла церковь, служившая нам лазаретом, – рассказывает рядовой Г. Мугридж, – Раненых туда доставляли десятками. Но немцы взрорвали ее».
«Во Франции я побывал в четырех лазаретах, но из каждого меня увозили, так как немцы палили по ним», – пишет рядовой Джордж Дентон.
Драгоценно отметить, что все же британские солдаты пытаются оправдать и  пожалеть неприятеля. Кавалерист Джон Деглас, например, пишет: «Немецкие солдаты и рады бы честно сражаться, да офицеры принуждают их силою к обманам и зверской жестокости. Виноваты во всем их офицеры. Сами же они ни при чем». В этом уверил Дегласа один пленный немецкий солдат. «Они пуще смерти боятся своих офицеров и ненавидят их, как злую отраву», — добавляет рядовой Мартин Кин. В письмах батарейного Вильяма Лика высказывается такое же мнение: «Виноваты во всем офицеры. Они морочат своих несчастных солдат, брешут им о немецких победах. Солдаты же бараны, куда их погонят, туда и бегут».
Что особенно возмущает британцев – это бесчестные приемы противника. Им ненавистно, как истым спортсменам, всякое шулерство и мошенничество в той грандиозной игре, которая ведется теперь. Они жаждут открытого и честного боя. Ведь они привыкли, чтобы все состязания, будь то Дерби, футбол или бокс, велись без обмана, открыто. С презрением отзывается Аткинс об ухищрениях врагов. «Ах, сколько среди них негодяев! – пишет гвардеец Риндон. – Как-то утром нарядились в английские мундиры и кричат: «Не стреляйте, мы штаб!» А сами как пошли в нас палить. Ну же и получили они сдачи! Целые тонны свинца!» («Stories of the War», by A. St. John Adcock, p.p. 30, 116, 139, 154.)
О такой же низкопробной «стратегии» немцев сообщает лейтенант Освальд Энн в письмах к своему отцу: «Немцы пробрались к нам во французских мундирах и говорят, что им крайне нужно поговорить с офицером. К ним вышел майор девонширской бригады, умевший говорить по-французски. А они его – хлоп, наповал!» В том же письме читаем: «Немцы нарядились в английскую форму, разместились неподалеку от нас, в той же улице, и установив в окнах пулеметы, стали осыпать нас шрапнелью». (John Adcock, p.p. 133, 134).
Очевидно, эта шулерская стратегия вошла в нравы германских воителей, ибо бесконечное множество писем упоминает о ней. «Немцы по-прежнему жульничают, – пишет батарейный Вильям Клэф. – Вчера ночью подбежали к французским окопам и кричат, что они англичане, из нашего кольдстримского полка. Но французы узнали немецкий акцент и не пожалели патронов».


Госпитальная повозка под обстрелом немцев. Рис. Ф.Матанья. 1916 год.


Английские солдаты повторяют с великолепной гордостью, что сами они никогда не унизятся для подобных бесчестных приемов. Здесь столкновение двух нравственных принципов, двух национальных моралей. Коварство, предательство, всякие задние умыслы чужды британской душе. The honesty is the best policy, – такова британская народная мудрость. Нигде в Европе не смотрят на лжеца с таким презрением, как в Англии. Школьник, который солжет хотя бы в пустяке, хотя бы в шутку, бойкотируется своими товарищами. Культ правдивости – основная черта национального воспитания в Англии. Свободным и сильным душам противны уловки, подвохи и козни.
«Немцы потеряли мое уважение навеки, – сокрушается лейтенант О. Эджком. – У них никакого кодекса чести».
Это чувство разделяется всеми. Англия хотела бы сражаться с противником, более достойным ее. Ей грустно, что она не может его уважать. Рыцарю для поединка нужен  рыцарь. Как возмущается капрал Леонард, что германцы в своих амбулаторных повозках, украшенных красным крестом, перевозят пулеметы и ружья. Где же у этих людей благородство! Выкидывают белые флаги, кричат, что сдаются, просят пощадить, не стрелять, а когда британцы, поверив их белому флагу, приближаются, чтобы взять их в плен, они внезапно открывают огонь и предательски убивают доверчивых! «Я был ранен. Немцы нашли меня в поле. Сражаться я не мог, пришлось сдаться. Я заявил, что сдаюсь, и вручил им мой револьвер. А они из моего же револьвера неожиданно – бац в меня! Подумали, что я убит, и ушли», — рассказывает в письме капитан Роффи («Atkins at War», by Kilpatrick, p. 107) и, к сожалению, такие рассказы уже стали трафаретными. В самом разгаре боя вдруг слышится сигнал «отступать!». Англичане отступают, прекращают стрельбу и лишь потом узнают, что были обмануты немцами: сигнал исходил от них. Их трубачи имитировали звуки британской трубы!
Всё это для британцев сюрприз. «Кто бы мог раньше подумать!» — повторяют они в тысяче писем. Зато как они искренне рады, когда им случается встретить в противнике хоть каплю благородства и мужества. Матросы, совершившие знаменитый набег на Гельголандскую бухту, отмечают с похвалой каждый смелый поступок германцев. Мужество, геройство, отвага обладают в глазах англичан особой эстетической прелестью. Кто бы эти качества ни обнаружил, друг или недруг, – англичане одинаково восхищаются ими. Замалчивать доблестные деяния врага они считали бы величайшим позором. Есть что-то величавое в той откровенности и смелой бескорыстной прямоте, с которой британцы во всеуслышанье хвалят малейшие достоинства германцев. «Они были молодцами, ей-Богу, и дрались до последней минуты» – пишет о германских матросах британский матрос Джон Диггет. («In the firing line», p. 101).
«Немцы молодцы, дрались отлично!» — восклицает мичман Гартлей (там же, стр 94).
«Ну ж и дисциплина у них! – пишет кавалерист Э. Тегвелл. – Падают, как статуи, и все же ни с места. Приказано стоять, они стоят».


Новое нарушение немцами международного права. Военнопленные за починкой мостов. Фото 1916 года.


С той же откровенной прямотой англичане неуклонно приветствуют всякое проявление гуманности, замеченное ими у врага. Член парламента лейтенант Обри Герберт, побывавший в немецком плену и пролежавший 11 дней в немецком полевом лазарете, пишет своим родным в Сомерсет: «По совести должен сказать, что как пруссаки, так равно и баварцы, все без различия чина, относились к нам хорошо и сердечно» («Daily News», 17 октября 1914). Лейтенант Г.Г.Эрвин говорит то же самое. Его письмо напечатано в книжке г.Кильпатрика «Томми Аткинс на поле сражения», вышедшей осенью 1914 в Лондоне. В той же книжке приводится такое свидетельство одного капитана-ирландца:
 «И за кронпринцем не лучше ухаживают, чем ухаживали немцы за мною, когда я лежал в их госпитале (стр. 108).
Следует однако отметить, что такое прекрасное обхождение с пленными распространяется далеко не на всех. О нем больше всего повествуют лейтенанты, капитаны, полковники. Нижние чины британской армии рассказывают совершенно другое, хотя и они не склонны огульно обвинять всех германцев. «Попадаются и немцы хорошие, – настаивает гвардеец Рирдон, – Как-то ночью они нам кричат: «Гвардейцы, подберите Ваших раненых!» Мы пошли подбирать, а они – хоть бы выстрел! Это очень благородно, не правда ли?»
О таком же благородном поступке врага рассказывает в одной из своих телеграмм британский главнокомандующий сэр Джон Френч. В самом начале войны один из английских отрядов, окруженный со всех сторон неприятелем и все же отказавшийся сдаться, был весь немилосердно истреблен; уцелели только двое и то раненые. Они должны были бросить оружие, но немецкий офицер, из уважения к героям, не только оставил оружие при них, но и попросил позволения пожать у одного из них руку.
Британцы живо почувствовали всю красоту этой сцены. Множество английских художников запечатлели ее. Она стала одной из самых популярных военных картин во всей Англии. Поле усеяно трупами. Раненый английский офицер беспомощно простерт на носилках. К нему порывисто подходит тевтон и, к изумлению всех, почтительно жмет ему руку. Ничего что этот тевтон есть тевтон, англичане рады признать его доблесть, рады громко прославить его, хотя, конечно, этому единичному проявлению рыцарства не изгладить в их умах никогда всего позорного, мучительного, страшного, что они узнали о немцах. Один благородный поступок лишь оттеняет неблагородство других. Точно так же не желают англичане замалчивать чисто-механическую силу противника. Они открыто восхваляют ее: «Немецкие прожекторы – прелесть…», «Транспорт у этих чертей замечательный…», «Их артиллерия – чудо…»
Томми Аткинс любуется силой, которая направлена против него. Пусть эти пушки сулят ему смерть, но если они хороши, он не откажет им в своем одобрении. Хотя вообще говоря, Томми далеко не восторге от немецкой военной системы. Он находит в ней много изъянов. «Немцы наваливаются такой густой оравой, что куда ни стреляй, все равно попадешь, – пишет он о приемах немецкой атаки. – Их гонят, как баранов на убой. Трудно не попасть в эту гущу людей. Любая баба могла бы попасть».
Все письма в один голос свидетельствуют, что противник не умеет стрелять. В качестве спортсмена британец привык уважать метких и ловких стрелков. Множество виртуозов стрельбы находятся теперь в английской армии. Как едко они издеваются над немецкими стрелками. «Артиллерия у них хороша, но ружейная стрельба – просто смех, – пишет рядовой J. R. Tait. – Немец с винтовкой осёл, он не попадет и в стог сена».
«Сидя в окопах, мы с Биллем обсудили немецкую армию и пришли к заключению, что вся она – дрянь, – пишет другой рядовой. Точно также все письма единодушно свидетельствуют, что немцы «боятся штыка».
Эти суждения интересуют нас более всего как массовая психология английских солдат, дух, который в этих письмах вскрывается.
Эти солдатские письма собраны в двух английских книжках: «Аткинс на поле сражения» (составил Джэмс Кильпатрик) и «В боевом огне» (составил Джон Эдкок). Обе книжки чрезвычайно картинно, живописно, пластически изображают британских солдат.
Книжки драгоценны особенно для русских читателей. Пора нам ближе познакомиться с Аткинсом. Французского солдата мы знаем; его героический образ, запечатленный в Наполеоновском эпосе, стал уже литературным шаблоном. Пленительный нравственный облик русского «рядового Иванова» тоже был не раз прославляем в созданиях нашей словесности. Не даром склонился перед ним наш национальный мудрец Лев Толстой, узревший в нем носителя народной стихии, народной воли и правды. Но что мы знаем о британском солдате? Его душа сокрыта от нас. Он наш соратник, сподвижник, мы связаны с ним узами крови, и все же он для нас  – незнакомец.
Мы и рады бы его полюбить, но нельзя же любить незнакомого. Пользуясь нашим невежеством, какие-то темные люди уже стремятся очернить англичан перед нами, внушить нам недоверие к ним, поколебать в самом начале нашу дружбу, так что британский посол в Петрограде был вынужден в своей памятной речи публично разоблачить эти происки и напомнить нам о жертвах и подвигах, совершаемых ныне британцами. Вот отрывок из этой речи, произнесенной сэром Джорджем Бьюкененом на новогоднем банкете английской колонии в Петрограде: «В настоящее время война вступает уже в шестой месяц, и мы, англичане, имеем все причины гордиться той ролью, которую сыграла в ней наша страна. Тем не менее небольшая и не имеющая влияния часть населения России, повидимому, держится другой точки зрения в оценке того, что сделано нами. Еще недавно различные сторонники немцев проповедовали крестовый поход против Англии, и небольшая кучка их последователей прилагала все усилия к тому, чтобы посеять разлад между Россией и ее союзниками… – Где британский флот и что делает британская армия? – спрашивали эти господа в Петрограде, в Москве и в Одессе. Я скажу им, что сделано британским флотом», и т.д. Русские газеты единодушно приветствовали это выступление британского посла. «Эта блестящая речь дает красноречивый отпор тем подпольным клеветникам, которые пытаются умалить значение громадных усилий Англии в великой борьбе с германскими державами и вселить недоверие к искренности британской политики», – говорить по этому поводу «Русское Слово».
Этого не случилось бы, если бы русское общество было ближе, короче, интимнее знакомо с тем самобытным созданием, которого зовут Томми Аткинс.
О Томми написано много романов, баллад, повестей, но даже лучшие из них – «Три солдата» и «Казарменные песни» Р. Киплинга – доселе не дождались перевода на русский язык.
Впрочем, не нужно ни повестей, ни романов. У нас, как мы видели, есть другой, более ценный источник: подлинные письма Томми Аткинса. Мы читаем эти письма с восторгом, они для нас откровение. Этих писем туча, легион. Нет, кажется, британского солдата, сражающегося ныне с германцами, который не послал бы домой хоть коротенькой беглой записки. Если бы все это собрать да издать, потребовались бы сотни томов, которые на веки веков могли бы составить величайшую славу Британии, ибо нигде так полно и свободно не сказалась во всей красоте ее национальная сущность».

Еженедельник «Нива», Петроград, №16 за 1915 год.

ms-olgavic.livejournal.com

Письма с фронта. 1914 год.

Выписка из письма М.Сахарова, действующая армия, по письму Сувалки, от 7-го декабря 1914 года к Елене Тимофеевне Волковой, в Москву, Добрая слободка, д. 14, кв. 13.

       «Завтра возвращаемся в немецкую землю. Стоим мы там вёрст за 15 от г. Ангербурга. Целый месяц войска роются в вязкой грязи, пробивая траншеи по направлению к укрепившемуся врагу. Измучились солдаты ужасно. Чуть прислоняться во время работы к стенке окопа, так полусидя и засыпают.
        <…> Нужно сознаться, что война начинает утомлять всех. Порыв воодушевления не может длиться бесконечно. Наступают военные будни, связанные с трудами, лишениями, смягчаемыми только мыслью о конечном успехе.


Выписка из письма В.Маштакова, из действующей армии, 30 ноября 1914 года, к священнику Петру Васильевичу Наумову, на ст. Свечу Северной ж. д., село Юма. (26-й пехотный Могилёвский полк).

        «Армия наша страшно нуждается материально: сапоги у большинства рваные, белья не имеют, хлеб выдают редко, 2 раза в неделю, чаще же — один раз. Выданного хлеба бывает достаточно на два дня, не более, так что нередко приходится быть голодными. Хорошо ещё, если удаётся заменить хлеб картофелем, а то и его не достанешь никак.
          <…> Не знаем, когда же, наконец, остановим мы движение этой немецкой лавины, когда мы изгоним немцев из пределов России. Теряется вера в мощь России, болит, болит. Сильные бои идут по всему фронту ежедневно. Многие легли на поле брани, многие ещё лягут.
          Да и кто вернётся невредимым? Мы были уже недалеко от границы, а теперь опять под Петраковым немцы. Все поля, где происходили битвы, усеяны убитыми и умершими от ран нашими воинами и немцами. И сколько ещё падёт! Война… Какой это ужас! Смерть и разрушение кругом.»

Выписка из письма с подписью «твой Сашик», из действующей армии, 19 ноября 1914 года, к Татьяне Дмитриевне Чаплыгиной, в Тифлис, Белинская,7. (5-я батарея Кавказской Гренадёрской Великого Князя Михаила Николаевича артиллерийской бригады).

       «Мы идём безостановочно с 8-го ноября и делаем переходы по 35-40 вёрст в день. Люди приходят на ночлег в 9-10 часов вечера. У многих сапоги разорвались, и они плетутся босыми. Зато, впрочем, наше начальство получит свыше благодарность за удивительно быстрое передвижение.»

Выписка из письма Г.Шелля, без обозначения места отправления, а по штемпелю Ново-Минск Варшавской губ., от 6 Декабря 1914 года, к А.Г.Шелль в Одессу.

       «В армии нашей страшная убыль офицеров. Поручики командуют ротами и даже батальонами, в ротах не больше одного офицера. Чаще всего прапорщик, а люди без офицера страшно теряются и представляют из себя стадо баранов.»

Выписка из письма с подписью «Н.», Варшава, от 23 ноября 1914 года, к И.М.Балкашину, в Керенск Пензенской губ.

«Варшавские вокзалы завалены ранеными, валяющимися на соломе дня по четыре в ожидании отправки внутрь России.»

Выписка из письма с подписью «твой Вася», Варшава, от 26 ноября 1914 года, к графине Е.В Мусиной-Пушкиной, в Петроград.

       «Благодаря какой-то поездной закупорке в Варшаве внезапно оказалось огромное число раненых. Эти несчастные заняли все вокзалы; их совершенно некуда было девать, так как в Варшаве все места уже заняты. Я сам видел все ужасы, которые происходили на вокзалах.
         Не было совершенно ни уголка на всём вокзале, где не валялся бы в грязи или на голом полу раненый. В некоторых залах невозможно было протиснуться, так как раненые стояли совершенно сплошно и даже не могли не только лечь, но и сесть куда-нибудь. Все они давно были не перевязаны и не кормлены.»

Выписка из письма Д.Кузнецова, населённый пункт отправления не обозначен (штаб 9-й армии), от 12 декабря 1914 г., к Павлу Павловичу Кузнецову, в Москву, Б. Алексеевская ул., д. Сухова.

       «Работаем в передовом отряде близ позиций. Все раненые с позиций настолько грязны, оборваны и голодны, что невольно содрогаешься от той массы страданий, которые они переносят.»

Выписка из письма с подписью «Гриша», из действующей армии, 17 декабря 1914 года, к Николаю Дмитриевичу Нижникову, в Носовичи Могилевской губ., Гомельского уезда, Прибытковское земское училище. Адрес отправителя: действующая армия, 2-я рота 12-го Сибирского стрелкового Наследника Цесаревича полка.

       «Кто не был здесь, тот не может представить себе все те ужасы, которые несёт с собою настоящая война. От грохота орудий и ружейной пальбы нельзя слышать друг друга. Снаряды летят непрерывно днём и ночью с визгом и воем, торжествуя свою победу над цивилизацией ХХ-го века.
         Жизнь солдата на войне — это жизнь крота или ежа. Только ночью он может сравнительно безопасно вылезать из своей норы, сходить за водой, получить порцию. Спать приходится мало: за выстрелами и грохотом сон превращается в какую-то полудремоту, когда и спишь и слышишь всё.
        Нервы напрягаются до последней возможности, как от положения, так и от лишений всякого рода. Раздеваться и разуваться не приходится по месяцу и более. Вши вырастают поразительной величины, и одни они приносят человеку массу постоянных мучений.
       Про то, что приходиться не есть, не пить, не спать и т. д., и говорить нечего — это обычное явление. Кто был на войне, участвовал в ней, тот мог понять, какое это великое зло. Люди должны стремиться к тому, чтобы уничтожить её.»

Выписка из письма с подписью: «Боря», действующая армия, от 27 ноября 1914 года, к Павлу Борисовичу Мансурову, в Москву, Воздвиженка, 8, Ваганьковский переулок.

       «В течение трёх недель были непрерывные морозы. У солдат кроме их обычных шинелей ничего тёплого не было; масса выбывали из строя совершенно здоровые, но с отмороженными руками и ногами.
         Конечно, предвидеть, что зимой бывают холода, было всегда можно; поэтому нельзя найти никакого оправдания интендантству, что оно своевременно не снабдило частей тёплыми вещами.
        Сон, несмотря на самую большую усталость, при таких условиях на холоду почти невозможен, поэтому нельзя смотреть на нашу пехоту иначе, как на мучеников первых времён христианства.
        Хуже всего то, что в окопах нельзя совсем двигаться, так как всякому высунувшемуся хоть на мгновенье грозит неприятельская пуля, а окопы у нас не глубокие, так как они рылись в мёрзлой земле под неприятельским огнём.

Выписка из письма Луки Кондратовича, из действующей армии, от 14 декабря 1914 года, к Наталье Лукинишне Кондратович, в Краснополье Харьковской губ.

      «Надо отдать справедливость нашему врагу. Он дерётся с невероятным упорством, но и наши войска проявляют столько геройства, что верить трудно собственным глазам. Наших нельзя победить, а разве истребить.»

Выписка из письма Фортескью, Варшава, 11 декабря 1914 года, к Е.Вилькоксу, в Петроград, Невский, 28. Перевод с английского.

        «Бой за обладание Бзурой — отчаянная, бесконечная борьба. 4 дня колеблющегося сражения не прекратило дальнейшего давления большей части немецких сил на угол, образуемый Бзурой, Равой с Пилицей. Атаки и контратаки не прекращались ни днём, ни ночью.
           Сверхлюдьми действительно представляются эти перволинейные солдаты, бросающиеся вперёд и назад при отбитии и атаке. Как на Изере, немцы, кажется, поставили на карту всё для перехода Бзуры. Подобно тому, как они направляли свой отчаянный удар на Калэ, так теперь они жертвуют дивизией за дивизией при натиске на Варшаву.
           Под покровом ночи они перебрасывают понтонный мост через реку, но когда их войска появляются на крутых берегах желтоватого ручья, русский орудийный огонь сметает их до тла.
          Лодки плавучих мостов втаскиваются на берег удалыми русскими. Вдоль очертания рек два ряда параллельных окопов (на одном берегу немецких, а на другом русских) тянутся беспрерывно к северу и югу. Из этих окопов солдаты поддерживают почти непрекращающийся огонь день и ночь.
          К югу от Сохачева русские позволили немцам перейти ночью реку, пока 15 000 их не очутилось на восточном берегу. Тогда один из наших корпусов сомкнулся с трёх сторон с неприятелем.
          Окружённая дивизия сражалась с отчаянием осуждённых на смерть, но когда бледный рассвет показался на востоке 8 000 военнопленных немцев шло уныло по Калишской дороге по направлению к Варшаве. Берег ручья имел вид скотобойни. Жалкие остатки пробились обратно на немецкую сторону реки.
          Россия располагает прекраснейшим материалом для создания солдата, какой я только видел в любой части света. Ничто не может охладить их дух. Нужно провести один день на фронте в эту морозную погоду, чтобы оценить, что переносят люди в окопах. Прибавьте к резкому холоду и сырому ветру усталость от постоянной бдительности, не говоря уже об истощении в бою, и вашему восхищению не будет предела.»

Выписка из письма без подписи. Из действующей армии, без обозначения числа, к Зинаиде Михайловне Туроверовой в Новочеркасск, Мариинская, 15. (Исходящий Варшава. Входящий № 6 739 20 декабря 1914 года. Петроград) (6-я сотня 2-го Донского казачьего Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полка).

        «28-го ноября мы сидели в окопах и отражали атаки немцев, но ближе 400 шагов они не подходили, а поворачивались назад и уходили. 4 раза они подходили к нашим окопам (ясно можно было рассмотреть лицо), но не выдерживали нашего огня и поворачивали назад.
          Мы с Сазоновым лежали в окопе рядом, стреляли по их офицерам и выбирали солдат, которые по-крупнее. Ну и наложили их тогда проклятых! Шли они молча, без выстрела, стеной. Подпускали мы их близко, на самый верный выстрел и открывали ужасный огонь. Передние валились как скошенные, а задние поворачивались и уходили.
          Мороз драл по коже и волосы у нас на голове становились дыбом. Я думаю, что мы с Сазоновым и вахмистром отправили тогда на тот свет порядочно немцев. Уж больно близко они подходили. Лица у них бледные, когда шли на нас. Жутко было. Сохрани Бог быть там в другой раз!»

Выписка из письма с подписью: «твой Витя», действующая армия, от 10 декабря 1914 года, к полковнику И.И.Сокольскому в Гомель.

       «В некоторых местах наши окопы подходят к немецким шагов на 150-200, так что буквально нельзя высунуть голову, ибо сейчас же начинают свистеть пули. Наши окопы находятся по одну сторону Бзуры, немецкие — по другую. Мы обороняем мост. Вчера немцы хотели переправиться на нашу строну, но, подпустив их до середины моста, мы открыли такой адский огонь, что немцы должны были сломя голову бежать.
         На мосту были навалены буквально горы трупов. Сегодня они опять хотели или переправиться, или убрать трупы. Наша артиллерия своим метким огнём в момент очистила мост от красномордых колбасников.
         Правее нас они, во что бы то ни стало, хотели переправиться. Бросились в брод по горло в воде, но наши пулемётчики и стрелки не дали им дойти и до середины. После боя, говорят, вода в реке порозовела.
         Да так и должно быть, так как их тут положено было не менее 5-6 тысяч, и всё это осталось в реке. Что же будет весною и летом, когда всё это начнёт гнить, тем более что они, чтобы скрыть свои потери, очень часто бросают своих убитых в реки и колодцы, заражая воду.»

Копия письма с подписью: «Николай», действующая армия, от 9 декабря 1914 года, к Нине Александровне Рейка, в Петроград.

      «Должен тебе сообщить печальную новость. Погиб весь полк. Только и спаслись мы и кто в обозе. Это произошло 6-го декабря, 2-й батальон погиб почти весь в огне, а из остальных батальонов те, кто остались в живых, попали в плен.
          Командир был при 7-й роте, т. е. во 2-м батальоне, и тоже, вероятно, погиб, потому что из 2-го батальона в живых, вероятно, никого не осталось, или, может быть, кто случайно и попал в плен. Остальные все в плену.
          Вот уже второй день ищем, и никого из духовщинцев нигде найти нельзя. Даже нет никаких раненых, от которых можно было бы что-нибудь узнать. Все остались в огне и у немцев. Понимаешь ни души. Как в воду канул целый полк.

<…> Примечание Э. Подлинное письмо задержано.

oper-1974.livejournal.com

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *