Книга Пан Володыёвский читать онлайн бесплатно, автор Генрик Сенкевич на Fictionbook
Пролог
После войны с венграми и состоявшегося вскоре торжественного венчания пана Анджея Кмицица с панной Александрой Биллевич все ждали еще одной свадьбы – не менее доблестный и славный рыцарь, полковник лауданской хоругви пан Ежи Михал Володыёвский собирался жениться на Анне Борзобогатой-Красенской.
Но волею судеб свадьба откладывалась. Панна Борзобогатая, воспитанница княгини Вишневецкой, без ее благословения не решалась на такой шаг. Времена были неспокойные, и пан Михал, оставив девушку в Водоктах, один отправился за благословением к княгине, в Замостье.
Но и тут удача ему изменила – княгини он не застал. Ради эдукации сына она уехала в Вену к императорскому двору.
Рыцарь тотчас же поехал вслед за ней, хотя поездка эта была и не ко времени. Там уладив дело, он возвращался домой, исполненный надежд. Но дома застал беспорядок и смуту: солдаты вступали в союзы, на Украине не было мира, пожар не унимался и на востоке. Чтобы заслонить границу, собирали новое войско.
Еще по пути в Варшаву гонцы вручили пану Михалу письмо с наказом от русского воеводы. Ставя благо отчизны превыше собственных благ, он, отложив свадьбу, уехал на Украину. Несколько лет провел он в дальнем краю в огне, борьбе и трудах ратных и не всегда мог и весточку послать истомившейся невесте.
Потом его отправили на переговоры в Крым, а вскоре наступило время злополучной и тяжкой междоусобной войны с Любомирским, в которой пан Михал сражался против этого забывшего стыд и совесть вельможи на стороне короля, и наконец под водительством Собеского снова двинул свой полк на Украину. Слава его имени росла, его называли первым солдатом Речи Посполитой, но жизнь его проходила в тоске, во вздохах и ожидании.
Был 1668 год, когда, получив по распоряжению пана каштеляна отпуск, он в начале лета поехал за невестой в Водокты, чтобы оттуда повезти ее в Краков.
Княгиня Гризельда в ту пору уже вернулась из Вены и, желая быть посаженой матерью невесты, приглашала у себя отпраздновать свадьбу.
Молодые супруги Анджей и Оленька остались в Водоктах и о Михале на время забыли, тем паче что все думы их были о новом госте, появления которого они ожидали. До сей поры Провидение не послало им детей; но теперь должна была наступить долгожданная и столь милая их сердцу перемена.
Год выдался на диво урожайный, хлеба были такие обильные, что сараи и овины не могли уместить зерна, и на полях, куда ни глянь, виднелись скирды чуть не до неба. По всем окрестностям поднялся молодой лесок, да так быстро, как прежде, бывало, не вырастал и за несколько лет. В лесах полно было грибов и всякого зверя, в реках – рыбы. Редкое плодородие земли передавалось всему живому.
Друзья Володыёвского говорили, что это добрый знак, и все как один предсказывали ему скорую свадьбу, но судьба решила иначе.
Глава I
Однажды в чудный осенний день пан Анджей Кмициц сидел под тенистой крышей беседки и, попивая послеобеденный мед, поглядывал сквозь обвитые хмелем прутья на жену, которая прохаживалась в саду по чисто выметенной дорожке.
Была она женщиной редкой красоты, светловолосая, с кротким, ангельским лицом. Исполненная покоя и благодати, она ступала медленно и осторожно.
Было заметно, что Анджей Кмициц влюблен в жену, как юнец. Он глядел ей вслед преданным взглядом, словно пес на хозяина. При этом он то и дело улыбался и подкручивал усы. И каждый раз на лице его появлялось выражение бесшабашной удали. Видно было, что малый он лихой и в холостяцкие годы покуролесил немало.
Тишину в саду нарушали лишь стук падающих на землю спелых плодов да жужжание пчел. Было начало сентября. Солнечные лучи, не такие жаркие, как прежде, освещали все вокруг мягким золотым светом. В этом золоте среди матовой листвы поблескивали красные яблоки в таком изобилии, что казалось, деревья усыпаны ими сверху донизу. Ветки слив прогибались под плодами, покрытыми сизым налетом. Первые предательские нити паутины на ветках чуть вздрагивали от дуновения ветерка, такого легкого, что в саду не шелохнулся ни один лист.
Может, и райская эта погода наполняла сердце пана Кмицица таким весельем, потому что лицо его светлело все больше и больше. Наконец он отпил еще глоток меда и сказал жене:
– Оленька, поди сюда! Я тебе что-то скажу.
– Лишь бы не то, что мне и слушать неохота.
– Богом клянусь, нет! Дай скажу на ушко.
Сказав это, он обнял жену одной рукой, коснувшись усами ее белого лица, и прошептал:
– Коли сын родится, Михалом назовем.
Она чуть потупилась, зардевшись от смущения, и в свою очередь шепнула:
– Но ведь ты же на Гераклиуша согласился.
– Видишь ли, в честь Володыёвского…
– Неужто не в память деда?
– Моего благодетеля… Гм! И верно… Но второй-то уж будет Михал! Непременно!
Тут Оленька встала и хотела было высвободиться из объятий пана Анджея, но он еще сильнее прижал ее к груди и стал целовать ей глаза, губы, повторяя при этом:
– Ах ты, моя рыбка, любушка моя, радость ненаглядная!
Дальнейшую их беседу прервал дворовый, который бежал издалека прямо к сторожке Кмицица.
– Что скажешь? – спросил пан Кмициц, отпуская жену.
– Пан Харламп приехали и изволят в доме дожидаться, – отвечал слуга.
– А вот и он сам! – воскликнул Кмициц, увидев почтенного мужа, приближавшегося к беседке. – О боже, как у него усы поседели! Здравствуй, старый друг и товарищ, здравствуй, брат!
Сказав это, он выскочил из беседки и с распростертыми объятиями бросился навстречу пану Харлампу.
Но пан Харламп сперва склонился в низком поклоне перед Оленькой, которую в давние времена нередко видывал в Кейданах, при дворе виленского князя воеводы, приложился своими пышными усами к ее ручке и только после этого обнял Кмицица и, припав к его плечу, зарыдал.
– Боже милосердный, что с вами? – воскликнул удивленный хозяин.
– Одному Господь послал счастье, у другого – отнял. А печаль мою только вашей милости я и могу поведать.
Тут Харламп бросил взгляд на супругу пана Анджея, и она, догадавшись, что при ней он не решается заговорить, сказала мужу:
– Я велю прислать еще меду, а пока одних вас оставлю.
Кмициц повел пана Харлампа за собой в беседку и, посадив на скамью, воскликнул:
– Что с тобой? Или помощь какая надобна? Положись же на меня, как на Завишу!
– Ничего мне не надобно, – отвечал старый солдат, – и помощь твоя не нужна, пока вот этой рукой я еще шевельнуть в силах и саблю удержать могу, но старый друг наш, достойнейший муж речи Посполитой, в глубоком горе, да кто знает, жив ли он…
– О святой Боже! У Володыёвского беда?
– Беда! – подтвердил Харламп, и из глаз его в три ручья хлынули слезы. – Знай же, ваша милость, что панна Анна Борзобогатая с земной юдолью рассталась.
– Умерла! – воскликнул Кмициц, схватившись за голову.
– Как птичка, пронзенная стрелой…
Наступило молчание, только яблоки с тяжким стуком падали на землю да пан Харламп вздыхал все громче, с трудом сдерживая плач, а Кмициц, заломив руки и качая головой, повторял:
– Милостивый Боже! Милостивый Боже!..
– Не дивитесь тому, что ослаб я и обмяк, – промолвил наконец пан Харламп, – ведь если у вас при одной только вести о несчастье щемит сердце от dolor, что же говорить обо мне, который и ее кончину, и его безмерную скорбь видел.
Тут вошел слуга, неся на подносе бутыль и еще одну чарку, а следом и Оленька, изнывавшая от любопытства. Глянув мужу в лицо и заметив его глубокое смятение, она, не выдержав, сказала:
– С какой твоя милость пожаловали вестью? Не отталкивайте меня. Может, я вас утешу, может, поплачу с вами, а может, советом помогу.
– Тут и твоей голове не придумать совета, – сказал пан Анджей, – боюсь только, кабы от таких вестей здоровью твоему урона не было…
– Я все снесу, горше всего неизвестность.
– Ануся умерла! – сказал пан Кмициц.
Оленька, побледнев, тяжело опустилась на скамейку. Кмициц подумал было, что она сомлела, но печаль взяла верх над внезапностью вести. Оленька заплакала, а оба рыцаря дружно ей вторили.
– Оленька, – сказал наконец Кмициц, желая отвлечь ее и утешить, – или не веришь ты, что душа ее в раю?
– Не над ней, а без нее осиротев, я плачу, да еще над бедным паном Михалом, потому что хотела бы я верить в спасение собственной своей души, так же как в ее вечное блаженство верю. Редкой добродетели была, благородная, добрая. Ах, Ануся! Ануся, незабвенная моя!
– Я был при ней и всем могу пожелать такого благочестия в час кончины.
Снова наступило молчание, а когда вместе со слезами отхлынула печаль, Кмициц сказал:
– Рассказывай, друже, все как было, в грустных местах медом дух подкрепляя.
– Спасибо, – ответил Харламп, – выпью глоток-другой, коли и ты мне компанию составишь, а то боль сердце клещами сжала, а теперь за глотку хватает, того и гляди задушит. Вот как это было. Ехал я из Ченстоховы в родные края, думал, возьму в аренду именье, поживу на старости лет в мире и покое. Довольно повоевал я на своем веку, мальчишкой в войско вступил, а сейчас голова седая. Если не усижу на месте, может, и встану под чьи-то знамена, но, право, союзы эти с обидчиками, вконец отчизну разорившие, да междоусобицы всякие, на потеху врагам разжигаемые, вконец отвратили меня от Беллоны… Боже праведный! Слышал я, пеликан своею кровью детей кормит. Но у бедной отчизны и крови-то не осталось. Добрым солдатом был Свидерский… Бог ему судья!..
– Ануся, милая Ануся! – с плачем прервала его пани Александра. – Если бы не ты, что бы со мной и со всеми нами сталось! Была ты для меня опорой и защитой. Ануся, любимая моя Ануся!
Услышав это, Харламп снова зарыдал в голос, но Кмициц тотчас же обратился к нему со словами:
– А скажи, друже, где ты Володыёвского встретил?
– Встретились мы в Ченстохове, где оба на время остановились, дары чудотворной Божьей Матери приносили. Он сказывал, что едет с невестой в Краков, к княгине Гризельде Вишневецкой, без ее благословения и согласия Ануся под венец идти не хотела. Девушка в то время была здорова, а Михал весел, как голубок. «Вот, говорит, Господь вознаградил меня за верную службу!» Передо мной похвалялся да зубы скалил, Бог ему прости, ведь в свое-то время спор у нас из-за этой девушки вышел, и мы было драться хотели. Где-то она теперь, бедняжка?
И тут пан Харламп снова зарыдал, но Кмициц остановил его:
– Так ты говоришь, она здорова была? Неужто умерла в одночасье?
– Воистину так, в одночасье. Остановилась барышня у пани Замойской, она как раз с мужем, паном Мартином, в Ченстохове гостила. Михал, бывало, день-деньской у них сиживал, сетовал на проволочки, говорил, что заждался, дескать, эдак им и за год до Кракова не доехать, ведь все их по дороге привечали. Да и не диво! Такому гостю, такому удальцу всякий рад, а уж кто зазвал его в дом, не вдруг отпустит. Михал и к барышне меня отвел, еще и шутил: вздумаешь за ней волочиться – зарублю. Да только ей без него белый свет был не мил. А меня, бывалоча, тоска разбирала, хоть волком вой: вот дожил до седин, а все один как перст. Ах, да полно! Но вот как-то ночью прибегает ко мне Михал – лица на нем нет.
«Беда, брат, помоги, не знаешь ли лекаря какого?» – «Что стряслось?» – «Заболела Ануся, не узнает никого!» – «Давно ли?» – спрашиваю. «Да вот человека прислали от пани Замойской!» А на дворе ночь! Где тут искать лекаря, один монастырь по соседству, а в городе людей меньше, чем развалин. Ну, разыскал я, однако, лекаря, правда, он идти не хотел, так я его обушком пригнал. Да только там не лекарь, а ксендз был нужен. Ну нашли мы наконец достойного отца паулина, и он молитвами вдохнул в бедняжку искру сознания, она и причаститься смогла, и с Михалом простилась нежно. На другой день к полудню ее не стало. Лекарь говорил, видно, опоили ее чем, да не верится, ведь в Ченстохове злые чары силу теряют. Но что с Володыёвским делалось, он такое нес, ну да Господь ему простит, потому что человек в горе себя не помнит… Вот, говорю как на духу, – тут пан Харламп голос понизил, – богохульствовал, себя не помня.
– Богохульствовал?! Неужто? – тихо повторил Кмициц.
– Выбежал от покойницы в сени, из сеней во двор, шатается, как пьяный. А на дворе поднял кулаки к небу и завопил: «Так вот она, награда за мои труды, за мои раны, за мою кровь, за верную службу отечеству?!»
Одна-единственная овечка у меня была, говорит, и ее ты прибрал, о Господи. Воина-рубаку, что за себя постоять готов, свалить, говорит, это тебе по плечу, но невинного голубя задушить и кот, и ястреб, и коршун сумеют… и…
– Бога ради! – воскликнула пани Александра. – Не повторяй, беду на дом накличешь!
Харламп, перекрестясь, продолжал:
– Эх, говорит, вот тебе, солдатик, за службу награда, получай!.. Господь ведает, что творит, но нашим бедным умом этого не понять и нашей справедливостью не измерить. Так он богохульствовал, а потом отяжелел и свалился как сноп, а ксендз над ним экзорцизмы творил, чтобы отогнать от ослабевшей души бесов.
– И скоро ли он опомнился?
– Час целый лежал замертво, потом очухался, вернулся к себе и не велел никого пускать. На похоронах я ему говорю: «Михал, помни о Боге!» Он молчит. Три дня просидел я еще в Ченстохове, жаль было его покидать, но только напрасно я стучался. Он видеть меня не хотел. Долго я размышлял, что делать, то ли ломиться в дверь, то ли ехать… Человека без помощи и утешения оставить? Вижу, однако, ничего путного не будет, и порешил к Скшетускому наведаться. Он да пан Заглоба, первые его друзья, может, и найдут путь к его сердцу, особливо пан Заглоба. Он человек сметливый, у него для всякого слово утешения сыщется.
– У Скшетуских побывал?
– Был, да только без толку: они с Заглобой уехали под Калиш к ротмистру пану Станиславу. Когда вернутся, не знает никто. Ну, думаю, все едино мне на Жмудь ехать, вот и решил к вам наведаться, мои благодетели, все вам выложить.
– В рвении твоем и благородстве я не сомневался.
– Да только не обо мне, о Володыёвском речь, – отвечал Харламп, – и признаюсь вам, любезные, я за его разум опасаюсь.
– Господь не допустит такого, – сказала пани Александра.
– Если и не допустит, то ведь Михал рясу наденет, как на духу говорю: за всю свою жизнь не видел я жалостней картины! А жаль солдата! Ох, жаль!
– Как это жаль? Одним слугой господним больше будет! – отозвалась снова пани Александра.
Харламп подкрутил усы, вытер рукой лоб.
– Сударыня-благодетельница… Вот ведь какое дело – может, больше, а может, и нет. Посчитайте, почтеннейшие, сколько он еретиков да язычников на тот свет отправил, этим он Спасителя нашего и Пречистую Деву Богородицу больше, чем иной ксендз молитвами восславил. Поучительная история! Пусть каждый служит Всевышнему, как умеет. И еще я вам скажу, средь иезуитов всегда кто-нибудь похитроумней его сыщется, а второй такой сабли во всей Речи Посполитой не найти!
– Верно говоришь! – отозвался Кмициц. – Не знаешь ли, брат, где он: в Ченстохове али уехал куда?
– Там я его оставил. Что потом было – не ведаю. Одно знаю. Не дай Бог, рассудок у него помутится или другая какая хворь, родная сестра несчастья, привяжется, останется он один-одинешенек – без родных, без друзей, без всякого утешения.
– Да хранит тебя, друже, в святом нашем городе Пречистая Дева! – воскликнул Анджей Кмициц. – А уж доброты твоей вовек не забуду, был ты для меня названым братом!..
Все умолкли, пани Александра сидела задумавшись и вдруг, вскинув златоволосую голову, сказала, обратясь к мужу:
– Помнишь ли ты, Ендрек, чем мы ему обязаны?
– Коли забуду – глаза у собаки занять придется, а то своими на людей глядеть совестно будет.
– Ендрек, оставить его в беде – грех великий!
– Как это?
– Езжай к нему.
– Ах, добрая душа, золотое сердечко! – воскликнул Харламп и стал целовать ручки пани Оленьке.
Но Кмицицу не по вкусу пришелся этот совет, он покачал головой.
– Ради него я бы на край света поехал, но видишь сама… если бы ты, не к ночи будь сказано, здорова была, посуди сама. Боже упаси, случай какой приключится. Да я бы там высох с горя. Жена для меня на первом месте, а уж после друзья-товарищи. Жаль Михала, но…
– Я тут под опекой отцов-лауданцев. Сейчас здесь спокойно, да и я не из пугливых. Без Божьей воли волос с моей головы не упадет… А Михалу, быть может, помощь твоя нужна…
– Ох, нужна, нужна! – вставил словечко Харламп.
– Слышь, Ендрек. Я здорова. Здесь меня никто не обидит. Знаю, тяжело тебе на отъезд решиться…
– Легче было бы супротив пушек с саблей идти… – отозвался Кмициц.
– Неужто ты думаешь, совесть тебя не заест, коли останешься, ведь днем и ночью вспоминать будешь: друга своего я в беде бросил. Да и Господь, разгневавшись, откажет нам в благословении.
– Нож мне в сердце вонзаешь! В благословении откажет? Вот чего боюсь так боюсь.
– Другого такого товарища у тебя на свете нет – спасать его долг святой!
– Я Михала всем сердцем люблю! Уговорила! Коли ехать – так мешкать нечего, каждый час на счету! Сейчас велю заложить лошадей. Боже ты мой, неужто ничего другого придумать нельзя? Черт дернул их под Калиш забраться. Да разве я о себе, о тебе пекусь я, душа моя! Мне легче имения и всего добра лишиться, чем один-единственный день с тобой провести розно, кабы мне кто сказал, что я не ради подвигов ратных тебя здесь одну оставлю, заколол бы я его, как цыпленка. Долг, говоришь? Будь по-твоему. Назад глядеть – дело пустое. Но если бы не Михал, не поехал бы, ей-ей, не поехал!
Тут он обратился к Харлампу:
– Пойдем, сударь, со мной в конюшни, седлать пора. Оленька, вели собрать меня в дорогу. Да пусть кто-нибудь из наших лауданских за обмолотом присмотрит… А ты, пан Харламп, хоть недельки две посиди у нас, жену мою не оставляй. Может, здесь в окрестностях именьице какое сыщется. Любич в аренду возьмешь? Годится? Однако на конюшню пора. Через час в путь. Пора так пора!..
Глава II
Еще задолго до захода солнца рыцарь простился с плачущей женой, которая дала ему на дорогу ладанку с частицей Животворящего Креста в золотой оправе, и двинулся в путь. Кмициц смолоду был привычен к походам и потому мчал во весь опор, словно гнался за татарами.
Доехав до Вильно, он свернул на Гродно и Белосток, а оттуда отправился в Седльце. Подъезжая к Лукову, он узнал, что Скшетуские всем семейством, с детьми и с паном Заглобой, вернулись из-под Калиша, и решил заглянуть к ним, с кем же еще мог он думами заветными поделиться.
Там встретили его с удивлением и радостью, сменившейся горькими слезами, едва он поведал о Володыёвском.
Безутешнее всех был пан Заглоба, он ушел к пруду и рыдал целый день, да так усердно, что, как сам потом рассказывал, вода вышла из берегов и пришлось открыть запруду. Но, поплакав всласть, успокоился и вот что потом сказал на общем совете:
– Яну ехать не с руки, он в суд выбран, хлопот у него предостаточно, после всех этих войн духи неспокойные витают. Из того, что нам здесь пан Кмициц рассказал, я заключаю, что аисты в Водоктах на зиму остаются: они сейчас там первые работники и своим делом заниматься должны. Само собой, при таком хозяйстве Кмицицу поездка не кстати, сроки ее никому не ведомы. Твой приезд, Анджей, делает тебе честь, но послушай совета: отправляйся домой, Михалу сейчас такой человек нужен, который, даже если оттолкнут и принять не захотят, не затаит обиды. Patientia там нужно и мудрость житейская, а одной твоей дружбы здесь еще non sufficit. Не прогневайся, сударь, коли скажу, что мы с Яном его первые друзья, в каких только переделках вместе не побывали. Господи Боже ты мой! Сколько раз друг другу на выручку шли!
– Разве что мне из суда уйти? – прервал его Скшетуский.
– Опомнись, Ян, тут интерес государственный! – сурово возразил ему Заглоба.
– Видит Бог, – говорил смущенный Скшетуский, – двоюродного моего брата Станислава я всей душой люблю, но Михал мне дороже.
– А мне Михал и родного брата дороже, тем паче что родного у меня нет и не было никогда. Не время спорить, кто Михалу больше предан! Видишь ли, Ян, если бы это несчастье только сейчас приключилось, я бы первый сказал: отдай свой судейский колпак шуту и поезжай. Но рассуди, сколько воды утекло с той поры, когда пан Харламп из Ченстоховы на Жмудь поехал, а пан Анджей к нам из Жмуди. Теперь к Михалу не токмо ехать, но и остаться с ним надо, не токмо плакать, но и поразмыслить с ним вместе. Не токмо на Спасителя нашего как на благой пример ему указывать, но приятной беседою и шуткой ум и сердце его укрепить. Знаете, кому ехать следует? Мне! Я и поеду! Господь меня не оставит: разыщу Михала в Ченстохове – сюда привезу, а не найду – в Молдавию за ним потащусь и, пока в силах щепотку табака к ноздрям поднести, искать его не перестану.
Услышав эти слова, оба рыцаря принялись поочередно обнимать пана Заглобу, а старик при мысли о постигшем Михала несчастье и о том, сколько у него самого теперь будет хлопот, снова расчувствовался. Уже он и слезы утирать начал, а когда объятия ему наскучили, сказал:
– Вы меня за Михала не благодарите, он мне не чужой.
– Не за Володыёвского тебя благодарим, – отвечал Кмициц, – но лишь бесчувственное, поистине каменное сердце не тронула бы твоя, сударь, готовность в столь преклонные годы – дружбы ради – на край света ехать. Другие в эти годы о теплой лежанке помышляют, а ты, благородный человек, так о долгой дороге говоришь, будто мне или Скшетускому ровесник.
Заглоба не скрывал своих лет, но, по правде говоря, не любил, когда ему о старости, как о верной подруге многочисленных недугов, напоминали, и, хотя глаза у него все еще были красные от слез, он, покосившись на Кмицица, сказал:
– Ах, сударь! Когда мне пошел семьдесят седьмой год, я с тоскою взирал на белый свет, словно два топора над моей головой занесены были, но когда мне стукнуло восемьдесят, такая бодрость во все члены вступила, что о женитьбе стал подумывать. И еще неизвестно, кто перед кем похвалиться может.
– Я хвалиться не стану, но ты, сударь, достоин самой высокой похвалы.
– Со мной тягаться не след, а то, глядишь, и оконфузить могу, как в свое время я пана гетмана Потоцкого в присутствии его величества короля оконфузил. Пан гетман на мой возраст намеки делал, а я возьми и скажи – давай, мол, через голову кувыркаться, и поглядим, чья возьмет? И что же оказалось? Пан Ревера перекувырнулся три раза, и его гайдуки поднимать кинулись – сам встать на ноги не мог, а я его со всех сторон обошел: ни мало ни много тридцать пять раз через голову перекувырнулся. Спроси Скшетуского, он своими глазами видел.
Скшетуский уже привык, что с некоторых пор пан Заглоба постоянно ссылался на него как на свидетеля, он и бровью не повел и снова заговорил о Володыёвском.
Заглоба меж тем умолк, погрузившись в раздумья, и лишь после ужина повеселел и обратился к друзьям с такими словами:
– А теперь я скажу вам то, что не всякому уму доступно. Все в руках Божьих, но сдается мне, Михал скорее залечит эту рану, чем мы думаем.
– Дай-то Бог, но только как ты, сударь, об этом догадался? – спросил Кмициц.
– Гм! Тут и чутье особое надобно, которое от Бога дается, и опытность, которой у вас в ваши годы быть не может, да и Михала понимать надо. У каждого свой нрав и характер. Одного так несчастье прибьет, будто бы, выражаясь фигурально, в реку бросили камень. Вода поверху tacite течет, а меж тем на дне камень, он путь ей преградил, воду баламутит и бередит жестоко, и так оно и будет до тех пор, пока она в Стикс не канет! Вот ты, Ян, таков, и таким тяжелее всех на свете, и горе и память всегда с ними. А другой, напротив, ео modo удары судьбы примет, словно его кулаком по шее огрели. У него от горя в глазах темно, но глядишь, опомнился, а потом, когда зажила рана, и вовсе повеселел. С таким нравом, доложу я вам, куда легче жить в этом полном превратностей мире.
Рыцари, затаив дух, внимали мудрым словам пана Заглобы, а он, радуясь, что его слушают с таким вниманием, продолжал:
– Я Михала насквозь вижу и, Бог свидетель, не хочу на него напраслину возводить, но только сдается мне, что он о свадьбе больше, чем о девушке этой, помышлял. И не диво, что пал духом, хуже беды для него не придумаешь. Ведь представить трудно, как же ему хотелось жениться. Нет в его душе ни жадности, ни гордыни, от всех благ он отказался, состояние потерял, о жалованье не заикнулся, но за все труды, за все заслуги ничего не хотел он от Бога и от Речи Посполитой – кроме жены. И вот, только облюбовал он лакомый кусочек и ко рту поднести собирался – а ему по рукам! На! Получай! И как было не прийти в уныние? Разумеется, он и из-за девки горевал, но пуще всего разбирала его досада, что вот, мол, опять в холостяках остался, хотя сам, быть может, поклясться готов, что это не так.
– Дай Бог! – повторил Скшетуский.
– Дайте срок, затянутся, заживут его сердечные раны, и увидим, быть может, вернется к нему прежняя прыть. Periculum только в том, чтобы он теперь sub onere отчаяния, сгоряча не натворил бы или не надумал чего, о чем сам потом жалеть будет. Но тут уж чему быть, того не миновать, человек в беде на решения скор. А мой казачок уже дорожные платья из сундуков достает и укладывает, и не к тому слова эти, чтоб не ехать, а чтоб утешить вас, друзья, на прощанье.
– Отец, ты опять Михалу повязкой на раны будешь! – воскликнул Ян Скшетуский.
– Как и для тебя был когда-то. Помнишь? Мне бы только отыскать его поскорее. Боюсь, кабы не укрылся он в каком монастыре или не ускакал в степи, ему там каждый кустик родня. Ты, пан Кмициц, о летах моих намекнул, только вот что я тебе скажу: ни одному гонцу с письмом за мной не угнаться, и, коли вру, вели мне, когда вернусь, нитки из тряпья выдергивать, горох лущить, а то и за прялку усади. Меня дорога не испугает, хлебосольство чужое не задержит в пути, пирушки и попойки не введут в соблазн. Вы такого гонца еще и не видывали. Вот и сейчас меня словно кто шилом из-под лавки на подвиг толкает, я уже и рубашку дорожную козлиным жиром от блох смазать велел…
2. терпение (лат.).3. недостаточно (лат.).4. спокойно (лат.).5. таким образом (лат.).6. опасность (лат.).7. Зд.: в порыве (лат.).fictionbook.ru
Пан Володыёвский «Каменецкий Гектор» — Сказка в камне
Пан Володыёвский «Каменецкий Гектор»
-
Главная → История → Пан Володыёвский «Каменецкий Гектор»
Юрий-Михал (Ежи) Володыевский (1620 — 1672 гг) один из самых ярких защитников Каменец-Подольского во время осады турецко-татарской армией в августе 1672 г. Благодаря знаменитой трилогии Г. Сенкевича («Огнем и мечом«,»Потоп» «Пан Володыевский») в национальном самосознании значительной части поляков первой половины XX в. его принимали за идеал польского рыцарства. Из-за отсутствия в украинской историографии научной биографии Ю. Володыевского приобрел распространенение миф о его польском происхождении, хотя «Каменецкий Гектор» был представителем старинного подольского пухеттского рода герба Гербут — первой половины XVI в. владельцев подольских сел: Володиевцы, Исаковцы, Ластовцы, Брага, Роговец, Княжеская Крыница, Новоселка и др..
Юрий Володыевский, который по канонам католической церкви имел еще одно имя — Михал, родился в 1620 году в семье мелкого шляхтича. Его отец владел частью с. Ходоровцы, имел несколько усадеб в с. Пановцы. Кроме Юрия, он воспитывал еще двух детей — младшего сына Иакова и дочь Анну. Володыевский средний получил начальное домашнее образование под руководством родного дяди, но»той науки было немного, как можно вывести из той писанины, что осталась после Юрия Володыевского». Впоследствии пошел на военную службу. На первых порах Володыевский был шляхтичем незначительным. Так, факты свидетельствуют, что у него не нашлось»живых» денег, чтобы выкупить у татар своего родственника. Для улаживание положения он вынужден был отдать в аренду каменецкому купцу-армянину Фэгэраш свои десять домов в с. Новоселка. Впоследствии Юрий приобрел землю в с. Пановцы.
Здесь в 1662 году женился на дочери шляхтича Валента Езёрковского Кристине которая к тому трижды была замужем. Перед свадьбой умер отец Кристины, и она получила большое наследство — часть Панивец, две трети с. Зеленец (102 дома). После женитьбы Ю. Володыевский стал более зажиточным, получил титул» стольника Перемышлянского», впоследствии — выборный «дигнитар» (уважаемый). Несмотря на это, он не оставлял военной жизни, участвовал в партизанских боях с различными бандитскими шайками и политическими авантюристами, приобщался к «боевым упражнениям», которые проводили польские военные. Кроме того, он, удерживая собственный вооруженный отряд, организовывал собственные военные экспедиции, имея от них выгоду. Летичевский стольник С. Маковецкий в «Реляции о падении Каменца и последние поступки п. Ежи Володыевского » так описывает тогдашние «подвиги» Юрия: «Вместе с Грушецким Войцехом, под руководством кастеляна Подляшского Короля Станислава Лужицкого, он много натворил до получения Озаринецкого замка. В Перекоринцах разгромил Дрозда, которого перед тем круглогодично должны держать в осаде в Брацлаве. Он же убил в феврале грабителя Карпана, бросив его на произвол зверю в диком поле. Часто тоже Володыевский со своими людьми и по своей охоте гонял за разбойниками и не раз разгонял казацкие ватаги».
Постепенно Юрий с «худопахолка» становился богатым землевладельцем. В 1669 году Степан Злочовский передал ему отряд венгерской пехоты. Присоединив к нему кавалерию, которая была в его распоряжении, Ю. Володыевский стал именоваться «полковником». В 1670 году он прикупил под Каменцем ряд сельских поселений — Ступинцы (ныне — с. Маков Дунаевецкого района Хмельницкой области) с крепостью, Вербку, Приворотье, Зеленую Луку (ныне — с. Чечельник). их общая площадь составила 7 тыс. гектаров, в т.ч. 1,5 тыс. га лесов. Сразу же он начал «эти все свои имения приводить в порядок. В частности в Ступинцах укрепил замок, обеспечил его амуницией. В начале 70-х годов XVII в. Подолье угрожала опасность турецкой агрессии. Вдоль Днестра, от Каменца до Рашкова, создавались опорные военные пункты, где строились небольшие «крепости-полицейские». К одному из них — Хребтиеву, который находился в 70 км от Каменца, был отправлен Ю. Володыевский.
Коронный гетман, главнокомандующий польских войск Собеский писал в своей » диспозиции войска по разным крепостям «: » В Хребтиеве, между Каменцем и Могилевом, в митрополии всяких разбойников, где теперь основана крепость, стоят хорогва генерала (старосты) подольского Потоцкого, татарская хорогва подкомария Подольского Лянцкоронского, хорогва господина Квятковского , подстолия пригородного. Туда уже отправлены 60 драгун с регимента (полка) г-Линкгауза и казацкий полк Мотовила. Комендантом того пункта является Володыевский, стольник пригородный «. Подробную информацию о пребывании Володыевского в Хребтиеве подает Ю. Сецинский: «Всего было здесь до 600 человек, из них конных до 500. Володыевский пробыл на этом «полицейском» 10 месяцев (с ноября 1671 по август 1672 г.) и своей энергичной деятельностью создал хорошую военную базу, установив здесь безопасное убежище для тех, кто переезжал из Польши на Восток в Турцию и в другие страны; даже каменецкие купцы, переезжая в Царьград, ехали не через Хотин, как раньше,а из Хребтеева, ибо эта дорога была безопасна. Через Хребтеев шла тогда дорога, связывавшая Поднестровье с Каменецкой крепостью и с другими военными пунктами по Днестру. Хребтеев мог бы стать значительным городом; здесь в те времена находились различные местные деятели, имевшие деловые отношения с комендантом «.
Некоторое время здесь проживала и жена Юрия — Кристина,»лицо практического характера, знающая толк в хозяйстве «. Именно благодаря ей землевладелец Габриэль Сильницкий согласился продать Ю. Володыевскому за 6 тыс. злотых имения — Шатаву, Свистивку (нынче — Михайловку), Блищанивку, общая площадь которых составляла 3,5 тыс. га. Кроме того, Юрий арендовал еще и Сокол, который находился недалеко от Каменца. Кристина также «не ловила вороны «:выкупила у своей сестры с. Малиивцы, третью часть с. Зеленец, прикупила с. Кутковцы. Но долго хозяйничать супругам не суждено. В 1672 году началась война с Турцией .
Ю. Володыевский занял пост полковника валашской хоругви, проводил смелые разведывательные рейды в июле 1672 года. По его приказу крестьяне Гринчука были отправлены в Каменец. В поднестровских селах организовали наблюдение за местами возможной переправы противника . Со своими жолнерами Юрий занимал позицию на левом боку укреплений Нового замка. Кроме того, он был избран одним из помощников подольского генерала Н. Потоцкого, который сосредоточил в своих руках руководство защитой города. Упомянутая «Реляция » подтверждает важную роль Ю. Володыевского в первых схватках с татарами и турками, которые начались в районе Жванца 2 августа. Юрий принимал непосредственное участие в бою с турками под Княгиненым, во время которого удалось захватить Булюк-пашу, возглавил вылазку солдат из замка, когда 12 августа турецкие подразделения появились под стенами города, и после многочасового боя заставил их отступить. С 15 августа началась осада Каменца, 18 августа сюда прибыл султан Магомет IV. «Реляция» утверждает, что Ю. Володыевский принадлежал к храбрым защитникам Нового и Старого замков. Даже во время чрезвычайно сильного орудийного огня 23 августа он возглавил вылазку из Нового замка. Правда, не смог вместе с жолнерами прорваться к вражеским позициям, поскольку»гранаты устрашающе падали перед ними и за ними». После взрыва боеприпасов в Старом замке турки начали генеральное наступление, нанося основной удар по Новому замку со стороны Хотина, где оборону держал перемишльський стольник. Подпуская их чрезвычайно близко к крепостным валам, Юрий приказал расстреливать ряды наступающих пушечным огнем. Поздно ночью, понеся тяжелые потери, турки отступили. Удержать Новый замок практически не было возможности. Поэтому Ю. Володыевский разделял мнение о необходимости ухода в Старый замок, что и было сделано в ночь с 24 на 25 августа.
На военном совещании 25 августа он решительно высказался против капитуляции и настаивал на продолжении обороны города. Вечером того же дня турки начали сильный обстрел замка и города. Было серьезно повреждено Денную башню. От пушечных шаров и гранат и » уголка целого не оставалось, дома и склепы пробивались насквозь». Жолнеры считали, что » начался судный день». На следующий день после закладки мины под «большой башней»враг прекратил обстрел и начал готовиться к приступу. Наступила тишина, и смертельно утомленные жолнеры, вопреки приказам офицеров, упали на землю и заснули. Первым почувствовал опасность Юрий, который решил выяснить, что случилось. Именно тогда было подорвано мину. Он немедленно бросился к пролому, куда уже устремились турки. Вместе с двумя жолнерами (другие , проснувшись, с перепугу побежали) Володыевский открыл огонь. Через некоторое время им на помощь прибыли Я. Калуцювский, В. Гумецкий, Молодецкий, Я. Мислишевский и другие офицеры и солдаты, которые уже оправились от страха. В кровопролитном бою полегли Я. Калушовський, ротмистр Я. Мокошинский и много солдат, смертельную рану получил В. Гумецкий (умер 27 августа).
Лишь поздно вечером турки отошли назад. В течение ночи защитники замка насыпали вал, чтобы «могли за ним защищаться»,понимая, что удержать его не удастся. Именно об этом Ю. Владиевский сообщил собранному Н. Потоцким военному совету. По инициативе каменецкого епископа В. Лянцкоронского приняли решение о капитуляции. Под вечер 27 августа 1792, когда в Старом замке начальник артиллерии Геклинг»от отчаяния, подпалив порох, взорвал себя и других в воздух», Ю. Володыевский нашел смерть не под каменными обломками крепостных укреплений, а сидя на коне, от пушечного выстрела (вследствие случайного взрыва) картечью, попавшей ему в голову.»Вся тыльная часть головы была вырвана, не осталось и знака от костей черепа и мозга, лишь лицо в целости сохранилось». На следующий день турки заняли город и замок. Похоронили Юрия в Каменке в подвале Францисканского костела.
Завальнюк О.М., Комарницкий О.Б.»Прошлое и современное Каменец-Подольского».
Интересно почитать:
Поделиться в соцсетях:
Отблагодари социальным откликом и поделись ссылкой с друзьями.
kamieniec-podolski.com
Настоящий пан Володыевский: valerongrach — LiveJournal
Пан Володыевский — один из главных героев знаменитой трилогии польского писателя Генрика Сенкевича. Но самое интересное, что жизнь реального Ежи Володыевского тоже была впечатляющей.
Ежи Михал Володыевский был родом из семьи мелкого шляхтича, которому принадлежало несколько усадеб и часть села Ходоровцы. Как и большинство молодых людей его круга, как только он подрос, то попал на военную службу, где поначалу был незначительным шляхтичем, у которого, к примеру, не нашлось денег, чтобы заплатить татарам за выкуп родственника. Поэтому ему пришлось принадлежащие ему усадьбы в аренду, чтобы срочно решить денежные проблемы.
В 1662 году он женился на дочери шляхтича Валента Езёрковского Кристине и надо сказать, что с женой ему повезло. Во-первых, вскоре она получила большое наследство, а во-вторых, жена ему попалась строгая и в хозяйственных делах сообразительная. Так что пока Ежи воевал, жена умножала их благосостояние, насколько это было возможно в условиях постоянной войны, которую приходилось вести Речи Посполитой.
Ежи не оставлял военной жизни. Разбогатев, он смог содержать свой собственный отряд, с которым принимал участие в военных экспедициях или организуя их сам и получая максимум выгоды от походов. В рапортах отмечалось, что Володыевский со своими людьми и по своей собственной инициативе гонялся за разбойниками и казацкими ватагами. Ну и заодно становился все более богатым землевладельцем.
В 1669 году он получил под начало отряд венгерской пехоты и, присоединив к нему имевшийся у него кавалерийский отряд, стал «полковником». А заодно покупал с женой земли на Подолье. Причем не просто покупал, а еще и укреплял имевшиеся на купленных землях укрепления, так как дело шло к войне с турками.
Эта война и началась в 1672 году. Володыевский стал полковником валашской хоругви и проводил с ней в июле 1672 года разведывательные рейды. А потом турки подошли к Каменцу и началась осада города, где он стал одним из помощников генерала Потоцкого, командовавшего обороной города.
Осада началась 15 августа 1672 года, а 18 августа к крепости приехал султан Магомет IV. В реляциях опять же сообщается, что Володыевский был одним из самых храбрых защитников города, возглавлял вылазки, которые заканчивались неудачно, так как турки вскоре начали генеральное наступление.
К 25 августа положение крепости стало совсем критическим, но на военном совете Володыевский высказал решительное мнение против капитуляции, настаивая на том, что город надо продолжать оборонять, хотя защитники уже отступили в Старый замок. 26 августа турки подорвали мину, заложенную под стену, проломили ее и пошли на приступ. Одним из первых в проломе оказался Володыевский, потом подоспели другие. Развернулся кровопролитный бой, в котором, потеряв многих жолнеров, удалось отбросить наседавших турок.
За ночь защитники крепости насыпали в месте пролома вал, прекрасно понимая, что удержать его же не удастся. Поэтому был собран еще один военный совет, на котором было принято решение капитулировать. И вот тогда, под вечер 27 августа, когда бойцы уже собирались выходить с оружием из крепости, так как по условиям капитуляции гарнизон выпускали, начальник артиллерии крепости Гейкинг, не хотевший сдавать крепость туркам, подпалил порох и взорвал себя и других. Есть и мнение, что порох взорвался из-за раздолбайства гарнизона.
Володыевский же погиб не от взрыва и не от падающих обломков. В него угодил заряд картечи из-за случайного выстрела заряженной пушки, который угодил ему в голову и разнес ее почти полностью. На следующий день турки вошли в Каменец, а пана Володыевского похоронили в подвале Францисканского костела.
valerongrach.livejournal.com
Пан Володыевский (роман) — это… Что такое Пан Володыевский (роман)?
- Пан Володыевский (роман)
«Пан Володыёвский» (польск. Pan Wołodyjowski) — исторический роман польского писателя Генрика Сенкевича.
Впервые публиковался с 1887 по 1888 год в газетах «Слово», «Час» и «Дзенник познаньски». Отдельной книгой опубликован в 1888 году.
Роман завершает историческую трилогию Сенкевича, куда входят также «Огнём и мечом» и «Потоп». Время действия романа длится с 1668 по 1673 год, действие разворачивается на фоне борьбы Речи Посполитой с турецкими вторжениями.
В 1969 году польский режиссёр Ежи Гофман снял по книге фильм. Главную роль Михала Володыёвского сыграл актёр Тадеуш Ломницкий.
Содержание
Битва при Хотине в 1673 г.
Первая часть романа проходит в Варшаве, в частности описываются события, приведшие к избранию короля Михаила Вишневецкого. Затем действие переносится в Подолию, которая подверглась нападению Османской империи.
Подробно описана героическая оборона Каменец-Подольского, которая закончилась сдачей крепости и самоубийством главных защитников Михала Володыевского и Кетлинга. В эпилоге описывается битва при Хотине, в которой армия великого коронного гетмана Яна Собеского разгромила турок под командой визиря Кара-Мустафы.
Персонажи
В книге действуют как вымышленные персонажи — главный герой книги Ежи Михал Володыёвский, Онуфрий Заглоба, Анджей Кмициц, Барбара (Бася) Езёрковская, Кристина (Кшися) Дрогоевская, Кетлинг, Азья Тугай-беевич; так и реальные исторические лица:
Интересно, что несмотря на вымышленность фигуры главного героя книги у него был исторический прототип — офицер Ежи Володыёвский, погибший при обороне Каменца.
Ссылки
Wikimedia Foundation. 2010.
- Пан Володыевский
- Пан Володыевский (фильм)
Смотреть что такое «Пан Володыевский (роман)» в других словарях:
Пан Володыевский — Пан Володыёвский пан Володыёвский (pan Wołodyjowski, Michał Wołodyjowski) Михал Володыёвский, один из главных героев исторической трилогии польского писателя Генрика Сенкевича «Огнём и мечом», «Потоп» и «Пан Володыёвский». «Пан Володыёвский»… … Википедия
Пан Володыёвский (фильм) — У этого термина существуют и другие значения, см. Пан Володыёвский. Пан Володыёвский Pan Wołodyjowski … Википедия
Рыцарский роман — Это статья о жанре. О фильме см. Рыцарский роман (фильм) Рыцарский роман (фр. romanz) повествовательный жанр европейской средневековой литературы, преимущественно стихотворный (написан попарно рифмующимся восьмисложником, впервые… … Википедия
Исторический роман — роман, действие которого развертывается на фоне исторических событий. Зачатки исторического романа можно усмотреть уже в Александрийскую эпоху не только в исторических именах, которыми наделяет своих героев, в стиле своего романа Хайрей и… … Литературная энциклопедия
Исторический роман — ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН роман, действие которого развертывается на фоне исторических событий. Зачатки исторического романа можно усмотреть уже в Александрийскую эпоху не только в исторических именах, которыми наделяет своих героев, в стиле своего… … Словарь литературных терминов
Сенкевич — Генрик (Henryk Sienkiewicz, 1846 1916) польский писатель беллетрист. Начало лит ой деятельности С. приходится на то время, когда польские имущие классы еще были доступны либерально народническим веяниям и когда самой популярной идеей в русской… … Литературная энциклопедия
Сенкевич Генрик — знаменитый польский романист. Род. в 1846 г. в Воле Ожейской (Wola Oszejska w Łukowskiem). Высшее образование получил в варшавской Главной школе. Литературную деятельность начал очень рано, но известным становится с 1876 г., когда, путешествуя по … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона
Сенкевич — (Генрих) знаменитый польский романист. Род. в 1846 г. вВоле Онежской (Wola Oszejska w Lbukowskiem). Высшее образование получилв варшавской Главной школе. Литературную деятельность начал очень рано,но известным становится с 1876 г., когда,… … Энциклопедия Брокгауза и Ефрона
Польша — (Polska) Польская Народная Республика (Polska Rzeczpospolita Ludowa), ПНР. I. Общие сведения П. социалистическое государство в Центральной Европе, в бассейне рр. Висла и Одра, между Балтийским морем на С., Карпатами и… … Большая советская энциклопедия
Павликовский, Мечислав — Надгробие Мечислава Павликовского и его жены Ирены Мечислав Павликовский (9 янва … Википедия
dic.academic.ru
Фильм Пан Володыевский
- ivi
- 7,3
- КиноПоиск
- 7,6
- IMDb
- 7,3
- Режиссер
- Ежи Гоффман
- Актеры
- Тадеуш Ломницкий, Магдалена Завадска, Мечислав Павликовский, Ханка Белицка, Барбара Брыльска, еще
Любовь к женщине и верность родине – две страсти главного героя этого фильма. Художественный фильм «Пан Володыевский» является экранизацией одноименного произведения Генрика Сенкевича и заключительной частью известнейшей трилогии «Огнем и мечом», «Потоп», «Пан Володыевский». Фильм иллюстрирует славные страницы польской истории, рассказывая о борьбе Польши 1668 года с турецким нашествием. На этом историческом фоне развиваются, наполненные переживаниями, страстями и трагическими событиями судьбы многочисленных героев. Зрителей, которые могут посмотреть онлайн фильм «Пан Володыевский», безусловно, захватит их круговорот. Старый пан Заглоба, узнав, что его друг Володыевский — истинный воин — после смерти невесты ушел в монастырь, хитростью выманивает его, добившись возвращения Володыевского на службу. Со временем и личная жизнь пана принимает новый оборот: у Володыевского завязывается роман с красавицей Кшисей, роль которой исполнила блистательная Барбара Брыльска. Однако должно произойти еще много событий, прежде чем он встретит ту, верность которой и любовь к которой будут сопоставимы с его верностью и любовью к родине.
www.ivi.ru
Пан Володыёвский (роман) — это… Что такое Пан Володыёвский (роман)?
«Пан Володыёвский» (польск. Pan Wołodyjowski) — исторический роман польского писателя Генрика Сенкевича.
Впервые публиковался с 1887 по 1888 год в газетах «Слово», «Час» и «Дзенник познаньски». Отдельной книгой опубликован в 1888 году.
Роман завершает историческую трилогию Сенкевича, куда входят также «Огнём и мечом» и «Потоп». Время действия романа длится с 1668 по 1673 год, действие разворачивается на фоне борьбы Речи Посполитой с турецкими вторжениями.
В 1969 году польский режиссёр Ежи Гофман снял по книге фильм. Главную роль Михала Володыёвского сыграл актёр Тадеуш Ломницкий.
Содержание
Битва при Хотине в 1673 г.Первая часть романа проходит в Варшаве, в частности описываются события, приведшие к избранию короля Михаила Вишневецкого. Затем действие переносится в Подолию, которая подверглась нападению Османской империи.
Подробно описана героическая оборона Каменец-Подольского, которая закончилась сдачей крепости и самоубийством главных защитников Михала Володыёвского и Кетлинга. В эпилоге описывается битва при Хотине, в которой армия великого коронного гетмана Яна Собеского разгромила турок под командованием визиря Кара-Мустафы.
Персонажи
В книге действуют как вымышленные персонажи — главный герой книги Ежи Михал Володыёвский, Онуфрий Заглоба, Анджей Кмициц, Барбара (Бася) Езёрковская, Кристина (Кшися) Дрогоевская, Кетлинг, Азья Тугай-беевич; так и реальные исторические лица:
Интересно, что несмотря на вымышленность фигуры главного героя книги у него был исторический прототип — офицер Ежи Володыёвский, погибший при обороне Каменца.
Ссылки
Примечания
- ↑ Генрих Сенкевич ГЛАВА LVI. Пан Володыёвский. Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012. Проверено 23 октября 2010.
- ↑ Kasper Niesiecki Gruszecki herbu Lubich, стр. 301. Herbarz polski Kaspra Niesieckiego, t.IV (1839). Проверено 23 октября 2010.
dic.academic.ru
Легенды Каменца: «Маленький рыцарь» пограничья.
«…Кетлинг подошел к маленькому рыцарю.— Я спускаюсь! — стиснув зубы, проговорил он.
— Иди, но обожди немного, покуда войско не выйдет… Иди!
Они заключили друг друга в объятия и на мгновенье застыли. Необычайный свет горел в их глазах… Кетлинг бросился к подземелью…
Володыёвский снял шлем с головы; еще минуту смотрел он на руины, на поле славы своей, на груды щебня, обломки стен, на вал, на пушки, затем поднял глаза к небу и стал молиться…
Последние слова его были:
Ниспошли ей, господи, силы терпеливо снести это, покой ниспошли ей, господи!…
Бах!… Кетлинг поторопился, не стал ждать, пока выйдут полки; дрогнули бастионы, страшный грохот сотряс воздух: зубцы башни, стены, кони, пушки, живые и мертвые, массы земли — все это, увлекаемое ввысь огнем, смешалось, сбилось как бы в один страшный заряд и взметнулось в воздух…
Так погиб Володыёвский, Гектор каменецкий, первый солдат Речи Посполитой».
Генрик Сенкевич, «Пан Володыевский».
Помню, когда, научившись польскому языку, я брал книги на польском у своего знакомого (он имел в Польше родственников, ездил туда несколько раз…) — меня необычайно увлекла «Великая Трилогия» Г.Сенкевича. Я читал эти толстенные тома днем и ночью, по дороге на работу и с работы, в обеденный перерыв, в любую свободную минуту. Любовно и подробно выписанный автором мир средневековых войн и сражений, доблести и любви, горячей веры и самоотверженности в то время совершенно меня покорил – тем более, что значительная часть описываемых событий происходила в родных краях, некоторые – даже в родном городе:). Тогда я не знал, что у большинства персонажей Сенкевича были реальные прототипы – в том числе «маленький рыцарь» Ежи Володыевский. Наверное, даже не все поляки подозревают об этом, но пан Володыевский жил таки на самом деле!
Полагаю, многие читали романы Сенкевича (кто не читал — настоятельно рекомендую: это по настоящему качественная литература!). Если не читали, то уж фильмы Ежи Гофмана «Пан Володыевский», «Потоп» и «Огнем и мечем» видели наверняка). Забавно, но знаменитый режиссер экранизировал всю трилогию в обратном порядке: сперва последний роман, затем средний и только в конце — первый))).
Кадр из фильма «Пан Володыевский» Ежи Гофмана.
Надо сказать, что в описании подвигов и деяний своего персонажа, писатель отнюдь не преувеличивал: жизнь Володыевского и вправду напоминала авантюрный роман. Хотя принято считать его образцом польской доблести (в Варшаве есть даже улица его имени!), на самом деле Ежи (Юрий) Володыевский был украинцем, представителем старинного дворянского рода из украинской Подолии. Сама фамилия его происходит от родового поместья в селе Володыевцы. Род Володыевских был многочисленным, распространился по всей Подолии, и с ним случилась вещь, вполне обыкновенная для тех времен: он разделился на католическую и православную ветви. Причем, если Володыевские-католики верой и правдой служили Речи Посполитой, то Володыевские-православные столь же доблестно сражались за свободу и независимость Украины от этой самой Речи).
Местом рождения Ежи Володыевского было село Макив в 15 км. на север от Каменца (это по дороге на Хмельницкий – я проезжал через него бесчисленное число раз:)).
Род Володыевских был немаленький, земель и поместий на всех не хватало, поэтому Ежи пришлось от юных лет добывать себе хлеб саблей и мушкетом. Времена были лихие, рядом находилась турецкая граница, через которую то и дело шастали отряды татар, турок и разномастных башибузуков с единственной целью: грабить и убивать. Ежи во главе отряда таких же, как и сам, малоимущих шляхтичей, как тогда говорили «партизанил» — то есть занимался защитой рубежей на свой страх и риск. Вознаграждением за ратные труды для воинов пограничья была исключительно военная добыча и трофеи, так как жалованья никто им не платил.
Храбрость, воинское и тактическое мастерство Володыевского в схватках с неприятелем вскоре принесли ему заслуженную славу как среди друзей, так и среди врагов. Когда весть об этом докатилась до высших сфер польского общества, гетман Ян Собеский (который Володыевского очень даже уважал) присвоил ему звание ротмистра и назначил командиром пограничной заставы в селе Хребтов.
К тому времени Володыевский, которому стукнуло лет сорок, уже женился. Возможно лагерная жизнь в постоянных переездах и стычках, была причиной столь позднего брака с его стороны. Сенкевич в своем романе описал необычайно романтичную и трогательную историю любви Ежи и его возлюбленной — Баси. К сожалению все это — чистой воды авторский вымысел. Не было никакой Баси — озорной, веселой и смелой девушки, которую больше жизни полюбил «малый рыцарь». В реальности была не очень молодая (хотя наверняка очень привлекательная) вдова по трех (!) мужьях: Кристина Езеровская (фамилия моего деда по матери была Езерницкий — может родственники?:)). (Сам Сенкевич об этом факте прекрасно знал и в одном из писем очень сокрушался — но ничего не мог поделать: пришлось выдумывать Басю, чтобы не снижать романтически-возвышенный накал произведения:)). Володыевский стал ее четвертым мужем, но не последним!)). Впрочем брак был наверняка по любви – с его известностью и деньгами у Володыевского несомненно был неплохой выбор в отношении невест:). Кстати – о деньгах. Ратные подвиги и удачная женитьба+умелое хозяйствование принесли прославленному воину настоящее богатство: он владел 20 селами с 13000 гектаров пашни и движимым имуществом на сумму в 100000 злотых.
К сожалению, недолго ему пришлось наслаждатся семейным счастьем и благополучием: в 1672 году разразилась польско-турецкая война. О ее причинах и обстоятельствах – разговор особый, достаточно сказать что более чем стотысячное турецкое войско во главе с самим султаном Мехметом IV двинулось на Подолию. Целью этой несметной орды был Каменец…
Отправив жену подальше от военных действий (в Литву; супруги предварительно составили по завещанию — завещав каждый в пользу другого все свое личное имущество — на всякий случай. Детей у них не было. После гибели Володыевского пани Кристина в пятый раз вышла замуж — но на этот раз уже не она похоронила пятого мужа, а он ее)), Ежи Володыевский, вместе со своими людьми отправился на оборону Каменца.
Перед тем, как отступить к Каменецкой крепости, храброму Володыевскому еще удалось разгромить авангард турецкого войска, который переправился через Днестр у села Жванец. Но дальше положение города и польского гарнизона стало стремительно ухудшаться. Прежде всего, укрепления были в довольно запущенном состоянии, пушек не хватало, да и по мощности они значительно уступали турецким.
Хотя для защиты крепости таких размеров по штатному расписанию требовалось не менее 7 тысяч солдат, в наличии было всего 1500… Артиллеристов-профессионалов на всю крепость было всего 4 человека! Турки по численности превосходили защитников крепости почти в сто раз!
И все же они держались! Солдаты гарнизона, вместе с городским ополчением много дней стойко выдерживали обстрелы и штурмы разьяренных басурман. Защита крепости продолжалась двадцать дней: с 18 по 28 августа. Немногочисленные защитники терпели большие лишения, людей было так мало, что ни днем, ни ночью даже на минуту никто не мог отлучится от бойниц… Через несколько дней пришлось отступить в замок, но и там положение было крайне тяжелым. Однажды туркам удалось подорвать стену и создать пролом в укреплениях. Оставшиеся солдаты, решив что «все пропало», в панике бросились бежать. В этот момент Володыевский, подняв оглушенных взрывом двоих воинов, которые едва держались на ногах, встал с ними на защиту пролома. Мушкетным огнем и холодным оружием ему удалось задержать янычаров, пока командовавший обороной Потоцкий не остановил бегущих солдат и не уговорил их вернуться на позиции… Отбив неприятеля, пролом наскоро забросали обломками.
Несмотря на временный успех, город был обречен. Сил у защитников почти не оставалось: еще один массированный артобстрел, еще один мощный штурм — и их сметут… А помощи ожидать не приходилось: польской армии, как таковой, фактически не существовало, король Михал Корибут оказался правителем крайне бездарным и негодным, между магнатами шли бесконечные споры и распри…
Ввиду безнадежности положения, командование обороной решило сдать крепость и город… Это было тяжелым решением, но ничего иного в сложившихся обстоятельствах не оставалось: если бы турки взяли город штурмом — никого из жителей бы не пощадили…
И вот здесь появляется тайна, почти детективная интрига: когда переговоры с турками уже были завершены, и делегация парламентеров возвращалась в замок, в нем прогремел чудовищной силы взрыв! Утверждают, что взорвалось около 200 бочек пороха в пороховом погребе крепости. При взрыве погибло около 500 человек из защитников, которые в это время собрались в ее дворе, ожидая вестей о мирных переговорах… Среди них оказался и сам Ежи Володыевский.
Сенкевич, (с патриотической целью) изображает дело так, как будто сам Володыевский со своим товарищем Кетлингом (настоящая фамилия этого офицера-артиллериста была Геклинг) подорвали крепость, чтобы она не досталась туркам. Однако эта версия скорее всего является «патриотическим мифом»: в ее пользу нет никаких доказательств.
Сами очевидцы происшедшего заявляли, что не знают истинной причины взрыва. Вряд ли это была диверсия: крепость была все еще полна польскими войсками, которые от нее очень пострадали. Говорят что турки подозревали подвох, угрожая разорвать договор, но увидев число жертв из гарнизона, убедились, что это был несчастный случай. Скорее всего, во время поспешной подготовки к тому, чтобы покинуть замок, в районе пороховых погребов вспыхнул пожар, который вскоре и привел к взрыву. Эту гипотезу потверждает свидетельство очевидца (Маковецкого, который приходился Володыевскому родственником — мужем сестры). Он сообщает, что перед взрывом Володыевский успел верхом на коне выбраться на вал Новой Крепости – он, по-видимому, пытался спастись от катастрофы, но не смог: картечь, разлетевшаяся во время взрыва, снесла ему всю заднюю часть черепа – однако странным образом сохранилось лицо…
Так погиб прославненный рыцарь, мужественный защитник пограничья и Каменца — Ежи Володыевский. Сейчас, во дворе католического собора Петра и Павла, стоит оригинальный памятник этому воину: на колонне из ствола дерева — острый кусок железа (возможно той самой картечи…), внизу, на постаменте из капители — каменное ядро от мортиры с надписью на нем золотом по латыни: Magna est Libertas (нет величественнее свободы). На самой колонне доска в виде раскрытой книги с надписью по польски: «Памяти пана полковника Ежи Володыевского — Гектора Каменецкого. Жизнь — это чреда самопожертвований. Resurgam» (воскресну — лат.).
Что ж – он был шляхтич и католик, считал себя поляком, но умер за «очаги и алтари» смертью героя – на родной земле. Эта земля щедро полита кровью ее защитников, и, несмотря на конфесиональные, политические и национальные разногласия, мы помним и почитаем всех, кто за нее сражался…
«— Продолжать орудийный обстрел! — крикнул Володыёвский.
И помчался к канонирам.
— Огня, ребята! — крикнул он. — Пока последняя турецкая пушка не заглохнет! Во славу Господню и пресвятой Богородицы! Во славу Речи Посполитой! Огонь!»
Метки: Каменец-Подольский, история
frater-ursus.livejournal.com