Как он стал предателем – Weekend – Коммерсантъ

В большинстве стран мира новый и, возможно, последний фильм Хаяо Миядзаки «Ветер крепчает» выходит в прокат только на этой неделе. Но не в Японии, где он идет еще с лета. С лета продолжается и атака на Миядзаки японских националистов. В комментариях на странице фильма тысячи рассерженных интернет-троллей называют режиссера леворадикалом и предателем, а его фильм антияпонским. Удивительно, но и в Америке, где фильм пока посмотрели только журналисты, тоже нашлись те, кто оскорбился картиной, считая, наоборот, что она поддерживает возрождающийся в Японии национализм. В статье в Los Angeles Times журналистка не стесняется в выражениях: «»Ветер крепчает» заканчивает блестящую карьеру всеми любимого визионера на отвратительной, позорной ноте».

Ни в Японии, ни в Америке эти голоса не назовешь хором. Удивительно, что они вообще есть: впервые за свою долгую карьеру уходящий на покой мастер сумел вообще кого-то разозлить. Впервые же фильм его не адресован напрямую детям — здесь без всяких сказочных обиняков рассказывается история авиаконструктора Дзиро Хорикоси. Не просто совершенно реального человека, но и создателя главного японского военного истребителя времен Второй мировой войны — Mitsubishi A6M Zero.

По собственному признанию, Миядзаки бредил фигурой Хорикоси еще с детства. Это его самолеты он собирал ребенком на принадлежавшей отцу и дяде фабрике. Однако долгое время фильм о нем был бы немыслим. Пока режиссер не услышал фразу, якобы сказанную тем же Хорикоси уже когда война была закончена, а Zero списан в утиль: «Я просто хотел создать что-нибудь прекрасное». Для Миядзаки этого оказалось достаточно, чтобы решить: на самом деле Дзиро, величайший гений своего времени, не хотел создавать железные машины смерти. Он просто мечтал делать самые прекрасные в мире самолеты. Одна фраза — и Миядзаки сначала нарисовал мангу о жизни Дзиро Хорикоси, а затем превратил ее в фильм. При этом вложил в него столько себя, что это неудобно не замечать,— он сделал кино об авиаконструкторе времен Второй мировой почти автобиографическим.

Впервые волшебные герои миядзаковских картин сменились реальными историческими персонажами и вместо метафорической войны, угрожающей его идеальному придуманному миру, изображается война настоящая. Правильнее будет сказать, что не изображается — опять же впервые Миядзаки отказывается ее показывать, ограничиваясь сценами летящих — и разбивающихся — истребителей. Но он верен своему любимому сюжету, где разрушение приходит на смену идиллии. Соответственно, идиллией становится сельская довоенная Япония с ее маленькими домиками и чинно пыхтящими паровозами. К исторической правде все это не слишком близко, и фашизм в «Ветер крепчает» бывает исключительно германским и открывается герою в командировке в страну восходящего Гитлера. Иными словами, если очень захотеть, то к фильму Миядзаки вполне можно придраться по, так сказать, морально-исторической линии. Рассказывая эту историю, он не может не задеть как чувства японцев, до сих пор не изживших позора Второй мировой, так и американцев, не забывших Перл-Харбор. Пустить над головами и тех и других движущуюся картинку главной японской машины смерти времен войны в качестве гимна красоте авиации — сильный ход.

В фильме все это вполне себе оправдано логикой действия и пронзительным финалом. Это — опять же вперв

www.kommersant.ru

Прочесть перед просмотром: Ветер крепчает

«Ветер крепчает» (“Kaze Tachinu”, 風立ちぬ) — последний большой фильм Хаяо Миядзаки. Большинство критиков сходятся во мнении, что при всех несомненных достоинствах эта картина рассчитана в первую очередь на японского зрителя и будет во многом непонятна западной аудитории. На мой взгляд, критики изрядно преувеличивают. «Ветер крепчает» не затрагивает каких-то потаённых струн глубочайшей японской души. Сложность его восприятия заключается в том, что фильм повествует о жизни предвоенной Японии и подробно описывает жизнь и быт целого поколения японцев.

Для того чтобы получить от просмотра те же впечатления, что и среднестатистический японский зритель достаточно знать несколько фактов о японской истории. По уму перед просмотром в кинотеатрах в таких случаях следует давать небольшую брошюру со всей необходимой информацией, чтобы никаких лишних вопрос не возникало. Я попробовал самостоятельно сделать такой информационный листок. Он не содержит никаких спойлеров или деталей сюжета. Пожалуйста, не поленитесь перед просмотром аниме ознакомиться с этими несвязанными на первый взгляд фактами, они помогут вам лучше понять «Ветер крепчает» и получить от него максимум удовольствия.

Прочесть перед просмотром: «Ветер крепчает»

Дзиро Хорикоси — известный японский инженер-авиаконструктор. Его вклад в японскую историю сопоставим с достижениями таких гениев как Семен Лавочкин (СССР) или Вилли Мессершсмитт (Германия). Аниме «Ветер крепчает» основано на биографии Дзиро, его жизни и работе в 20-30-е годы.

Дзиро Хорикоси — национальный герой Японии. Созданные им самолеты не только не уступали, но и во многом превосходили западные аналоги. Вклад этого человека в историю и культуру Японии можно сравнить с тем значением, которое имеет в России Михаил Калашников.

Самолет Мицубиси А6М «Рэй-сэн» (на западе более известный как «Зеро») стал венцом карьеры Дзиро Хорикоси, одним из лучших истребителей Второй Мировой и самым массовым боевым самолетом Японии. В 1940-1945 году было изготовлено больше 10 000 истребителей «Зеро».

Для японцев «Зеро» это, безусловно, предмет национальной гордости, который символизирует модернизацию страны и ее способность «догнать и перегнать» развитые индустриальные страны Европы и США. Иной точки зрения придерживаются китайцы и корейцы, которые во Второй Мировой оказались не в состоянии сопротивляться мощи японской авиации и подвергались безответным бомбежкам. Большинство американцев воспринимает «Зеро» и его пилотов как достойных противников (сопоставимо с трактовкой немецких танков в отечественной историографии).

Самолет A6M “Reisen” — это не просто боевая машина. Для миллионов людей он является главным символом целой эпохи. Сопоставимое значение для нашей истории имеет танк «Т-34».

Джованни Батиста Капрони — итальянский авиаконструктор и промышленник. В 1908 году он построил свой первый самолет, в 1910 основал авиастроительную компанию. Заводы Капрони производили в основном военные самолеты. Компания «Капрони» внесла значительный вклад в вооружение Италии в м

www.animag.ru

Хорикоси, Дзиро — БИОГРАФИЯ

Дзиро Хорикоси
堀越 二郎
Роддеятельности:

Самолётостроение

Дата рождения:

22 июня 1903(1903-06-22)

Место рождения:

пос.Фудзиока, преф.Гумма, Япония

Страна:

Япония

Дата смерти:

11 января 1982(1982-01-11) (78 лет)

Место смерти:

Токио

Дзиро Хорикоси на Викискладе

Дзиро Хорикоси (яп. Хорикоси Дзиро:?, 22 июня 1903 — 11 января 1982) — японский авиаконструктор. Наиболее известен как конструктор A6M Зеро, очень удачного истребителя времён Второй мировой войны.

Содержание

  • 1 Биография
  • 2 Упоминания в популярной культуре
  • 3 Примечания
    • 3.1 Комментарии

Биография

Дзиро Хорикоси родился в 1903 году в посёлке Фудзиока префектуры Гумма (в настоящее время этот посёлок имеет статус города). Учился в Фудзиокской средней школе (в настоящее время Старшая школа Фудзиока префектуры Гумма). В школьные годы заинтересовался авиастроением, читая газетные репортажи о воздушных боях Первой мировой войны в Европе. Впоследствии Хорикоси поступил на технологический факультет Токийского университета по направлению авиационной инженерии, отучившись сначала в Первой старшей школе при этом университете. Его товарищами по университетской учёбе были такие известные впоследствии японские авиаконструкторы как Хидэмаса Кимура и Такэо Дои.

Завершив университетское образование, Хорикоси в 1926 году устроился инженером в подразделение компании Мицубиси, занимавшееся двигателями внутреннего сгорания (в настоящее время Mitsubishi Heavy Industries). Компания владела самолётостроительным заводом в Нагое, куда и попал Хорикоси. Первый его большой проект назывался прототип 7 и представлял собой истребитель-моноплан для флотской авиации (у армии авиация была своя, от флота независимая). Японцы традиционно строили несколько прототипов силами инженерных групп разных авиастроительных фирм и потом выбирали из них лучший. Прототип 7 не пошёл в производство: хотя его конструкция была весьма передовой, её отвергли из-за проблем с управляемостью и передним обзором. К тому же оба тестовых экземпляра, сконструированых командой Хорикоси, разбились при испытаниях. Однако несмотря на неудачу, Хорикоси приобрёл большой опыт, который использовал в следующих своих разработках.

Новый проект Хорикоси назывался прототип 9 и представлял собой лёгкий палубный истребитель-моноплан. На этот раз Хорикоси завершил проект успешно: в 1936 году самолёт поступил в серийное производство и получил наименование A5M или Палубный истребитель тип 96. Он отличался высокой скоростью и манёвренностью, конструктивно являясь предком истребителя A6M Зеро.

В 1937 году Хорикоси начал работать над прототипом 12, который был запущен в производство в 1940 году и впоследствии был назван американцами A6M Зеро. Как и A5M, Зеро был палубным истребителем-монопланом. До 1942 года Зеро далеко превосходил самолёты стран антигитлеровской коалиции по манёвренности, скорости и дальности полёта, и до конца Второй мировой войны оставался основой японской флотской авиации.

После завершения работы над Зеро Хорикоси получил новое задание и начал разработку истребителя-перехватчика для ПВО Японии. Проект пошёл в серийное производство, получив название J2M Райдэн, но особенного успеха в борьбе против американской авиации с её летающими крепостями B-29 не продемонстрировал.

Начиная с 1942 года Мицубиси стала разрабатывать проект самолёта для замены A6M Зеро, и во главе проекта снова поставили Хорикоси. Однако его группа не успела закончить работы до конца войны, и новый истребитель A7M Рэппу остался только в виде нескольких опытных образцов.

После войны Хорикоси вместе с Хидэмасой Кимурой участвовал в конструировании пассажирского лайнера YS-11. Уволившись из Мицубиси, он с 1963 по 1965 год читал лекции в Институте астронавтики, с 1965 по 1969 год преподавал в Академии обороны, с 1972 по 1973 — на инженерно-строительном факультете университета Нихон. Хорикоси написал несколько книг об истребителе Зеро, как один, так и в соавторстве с историком Масатакэ Окумией. Упоминания в популярной культуре

20 июля 2013 года в Японии Студия Гибли выпустила полнометражный аниме-фильм Ветер крепчает, в основу сюжета которого легли события из жизни Дзиро Хорикоси. Комментарии


  • Прототип назывался по году эры императорского правления: 1932 — 7-й год эры Сёва
  • https://ru.wikipedia.org/wiki/Хорикоси,_Дзиро

    biografiya.in.ua

    Ветер, ветер на всем белом свете / Кино / Независимая газета

    В прокат выходит последний фильм Хаяо Миядзаки

    Нежные образы Хаяо Миядзаки. Кадр из фильма

    Эпическое полотно «Ветер крепчает» – конечная остановка на творческом пути Миядзаки, этого гуру мировой анимации, автора полнометражных рисованных шедевров «Унесенные призраками», «Принцесса Мононоке», «Рыбка Поньо на утесе». Мастеру уже за 70, и он решил уйти на покой.

    Новость о том, что после «Ветра» ничего не будет, разнеслась в кулуарах 70-го Венецианского кинофестиваля, в основном конкурсе которого был показан фильм великого японского аниматора. Слух подтвердил на пресс-конференции Кожу Хошино, президент студии «Гибли» (ее основал Хаяо Миядзаки, на ней сделал все свои знаменитые фильмы). Сам режиссер в Венецию не приехал. Многие поклонники его кино опечалились, но тут же оговорились: однажды мастер уже пугал уходом – в 1997-м, после завершения «Принцессы Мононоке». И не ушел, а, напротив, вступил в пору небывалого расцвета, сделал культовые фильмы «Унесенные призраками», «Ходячий замок», «Рыбка Поньо на утесе»! Может, и на этот раз обойдется? Посмотрим!

    Правда, трудно поверить в то, что еще есть одолимые вершины после «Ветра»… Нынешний фильм – совершенно эпическое полотно, его можно причислить к ряду самых важных произведений литературы и кино, осмысляющих XX век. Сразу после премьеры картины знатоки отметили: «Ветер крепчает» – наиболее реалистичная история Миядзаки. Имеется в виду, что в основе ее – судьбы людей, а не призраков, оборотней и рыбок. И контекст, в котором действуют герои, отнюдь не сказочный, а самый что ни на есть исторический. Речь идет о трудном, стыдном периоде в прошлом Японии. 1930-е, начало 40-х – зарождение и укрепление японского фашизма, милитаризация, война на стороне гитлеровской Германии. Волей-неволей в этом черном деле принимает участие главный герой фильма, талантливый конструктор и чрезвычайно хороший человек.

    Образ Дзиро Хорикоси – собирательный. Одним из прототипов называют Тацуо Хори – летчика и писателя. Но вообще в герое «Ветра» слились черты многих энтузиастов того времени. Занималась заря авиации, и первопроходцы горели желанием подняться в небо. Они не знали, что их чудо-машины послужат делу войны. Очкарик Дзиро – гениальный инженер, именно он в итоге создаст знаменитый японский истребитель по прозвищу Зеро. Но отнюдь не о военной машине он мечтал. Мальчик с детства бредил небом, ему виделись огромные летательные аппараты с радостными детьми и нарядными родителями на борту. Эти фантастические многоуровневые «этажерки» – материализованные на экране мечты Дзиро – заставляют улыбнуться. Пассажиры запросто разгуливают по крыльям этих махин, радуются соседству облаков. В фантазиях Дзиро всегда присутствует некий инженер Капрони – фатоватый итальянец, автор причудливых летательных аппаратов. Он дразнит Дзиро и вдохновляет на новые свершения. Важные решения приходят к Дзиро во сне. Снов в фильме много. Дзиро – талантливый человек, и неважно, что его талант находит главное воплощение в технической сфере. Он так же талантлив в отношениях с людьми. Его сны и видения – сеансы поэтических наитий. Естественно, спутницей жизни Дзиро может быть женщина столь же удивительная, тонкая. Хрупкая Наоко – художница-импрессионистка – становится женой Дзиро, но счастье им отмерено недолгое. Ветер крепчает, коварный туберкулез точит Наоко и рано обрывает ее жизнь. 

    Мечта, любовь, война – все слилось в этой истории. Даже если вы не разделяете фанатичной привязанности к анимации Миядзаки (сам мультипликат действительно довольно однообразен), смотреть «Ветер» стоит именно потому, что это важный опыт осмысления прошлого. Это проникновенный гимн человеческой порядочности и верности. Путь Дзиро Хорикоси подтверждает: можно оставаться человеком даже в бесчеловечные времена. Сегодня такие вдохновляющие примеры очень нужны. «Ну что, ветер все еще дует? – периодически подмигивает инженер Капрони. – Значит, будем жить».  

    www.ng.ru

    «Меня называют нацистом, а я просто не хотел лгать» – Архив

    В Японии Миядзаки повсюду. В любом уважающем себя универмаге, сувенирном магазине да и просто лавке с барахлом непременно найдутся несколько плюшевых Тоторо, зажигалки с роботами из «Небесного замка Лапуты», портреты Навсикаи или хотя бы говорящий брелок с демоном огня Кальцифером. То там, то здесь — специализированные магазины, как правило, фанатско-самодеятельные, но переполненные всеми видами лицензионной продукции: одеждой и обувью, косметикой и ювелирными изделиями, платками и полотенцами, пазлами и постерами, закладками и оригами. Само собой, музыка из мультфильмов и неописуемой красоты альбомы: комиксы для самых маленьких, манга для детей постарше, сборники иллюстраций, эскизы, раскадровки по каждому мультфильму. 

    Апофеоз — в известном на весь мир музее студии «Гибли», расположенном на западной окраине Большого Токио, в городке Митака. Созданный в 2001-м лично Хаяо Миядзаки по его же архитектурному проекту, этот расположенный в парке замок-заповедник на протяжении всех этих лет остается центральным храмом этого специфического культа. Попасть туда непросто: на месте билетов не купить, их надо заказывать заранее через специальные агентства. И билеты необычные: настоящий фрагмент пленки с парой кадров из какого-нибудь мультфильма (мне достались «Сказания Земноморья»), который позже можно вставить в проекционный аппарат и рассмотреть на экранчике в увеличенном виде. 

    Первое правило музея: ничего нельзя фотографировать и снимать, даже журналистам. Только снаружи — да и то с уважительного расстояния. Окна просторного трехэтажного особняка — витражи с персонажами мультфильмов из разноцветного стекла (тут и дракон Хаку, и ведьма Кики на метле, и вечный талисман студии — Тоторо). На первом этаже расположен кинотеатр, где показывают исключительно короткометражки, созданные самим Миядзаки и его соратниками специально для музея, — больше нигде и никогда вы их не посмотрите. Весь день напролет и несколько месяцев подряд показывают всего один мультфильм; затем репертуар меняется. Мне повезло увидеть «Большое путешествие Коро» — историю щенка, сбежавшего из дома, волшебную сказку об инициации и взрослении в интерьерах современного мегаполиса. 

    Фотография: Наталия Хлюстова

    На крыше — очередь к огромному ржавому роботу, устроившемуся посреди зарослей: это единственное место, где разрешено фотографироваться. Под крышей дошкольники часами ползают по гигантскому Котобусу из «Моего соседа Тоторо», а взрослые выстаивают очереди в сувенирном и книжном магазинах. Вообще же сам музей «Гибли» отнюдь не монографическая экспозиция, посвященная великому аниматору, а еще одно его произведение: здесь в игровой форме рассказывается краткая история анимации. Есть целые комнаты, обклеенные бесценными эскизами авторства не одного только Миядзаки (то там, то здесь мелькают Ежик в тумане и Волчок из мультфильмов близкого друга Миядзаки — Юрия Норштейна), есть залы с красками, есть бесчисленное количество проекторов, оптических иллюзий, ловушек и других хитроумных машин. Разбираться с тем, как все это устроено, можно долгими часами. 

    Сама студия «Гибли» расположена в десяти минутах и еще двух станциях езды, в непримечательном зеленом пригороде. Миядзаки встречает гостей в собственной студии, в большом и простом деревянном доме, со старомодной печкой у стены. Режиссер в фартуке с тремя медведями подбрасывает в огонь поленья, после чего приглашает к столу. С торжественным видом пресс-агент предупреждает, что это интервью может оказаться последним в карьере мастера. Сам он, впрочем, в отличном настроении. 

    — На протяжении сорока лет вы утверждали, что снимаете и всегда будете снимать мультфильмы только для детей. И вот — «Ветер крепчает», сделанный исключительно для взрослых.

    — Ну я и раньше делал мультфильмы для взрослых — например, «Порко Россо»…

    — Мои дети смотрят его с трех лет!

    — Это проблемы родителей. Ладно, предположим, «Порко Россо» был и для детей тоже. «Ветер крепчает» в самом деле только для взрослых. Этот факт принес мне немало страданий. Мне очень трудно, почти невозможно делать мультфильм, не представляя себе заранее лиц зрителей, для которых я его рисую. Обычно мне помогает детский сад студии «Гибли», который находится рядом с моей рабочей студией: выйду на улицу, посмотрю на детей — и сразу понимаю, что нужно делать. А «Ветер крепчает» для кого-то другого, и я с этим кем-то не был знаком. Понимаете, это не только психологический барьер, но и прагматический: не зная будущей публики, невозможно предсказать коммерческий успех, а он необходим, иначе студия разорится. Все мои сомнения я изложил продюсеру, но в конечном счете именно он убедил меня взяться за «Ветер крепчает». «Пока зрители маленькие, но им когда-то придется вырасти, — сказал мне продюсер. — Твой фильм поможет им». Что ж, может, он и был прав. Я смотрю вокруг и вижу, что в реальности все меньше поводов для фантазий: ситуация в современном обществе очень меня тревожит. С другой стороны, именно сейчас резко возросла необходимость в фантазиях. Этот парадокс — в основе моего фильма. А еще — нежелание создавать чисто коммерческий продукт, несмотря на такую необходимость. Продюсеры меня успокаивали: мол, успех все равно будет. Ну да, он и был. Только в залах сидели сплошные старики.

    — Когда-то, переписывая фантастическую повесть «Невероятный прилив» для сценария вашего первого мультфильма «Конан — мальчик из будущего», вы критиковали ее автора: его видение будущего казалось вам неоправданно мрачным. Теперь вы и сами заканчиваете свой последний мультфильм на трагической ноте. Куда подевался ваш былой оптимизм?

    — Несмотря ни на что, надо жить дальше — это ли не оптимизм? В 1945 году, когда кончилась война, мне было четыре года. По мере того как я рос, на глазах менялась оценка довоенного периода японской истории: его будто вовсе не было. Эти годы старались не замечать, будто их аннулировали. Но я разговаривал с моими родителями, и их воспоминания доказывали мне, какой прекрасной была та эпоха. Вовсе не серой, как старались показать после войны, а прекрасной, радужной, полной надежд; то было время, когда мои мама и папа влюбились друг в друга. Мне хотелось показать людей, которые жили тогда, любили и надеялись. Да, мир готовился к войне, но прототип героя «Ветер крепчает» — авиаконструктор Дзиро Хорикоси — пережил тогда самые светлые годы своей жизни. Может быть, поэтому он в моем воображении слился с другим свидетелем довоенных лет — писателем-декадентом Тацуо Хори, написавшим знаменитую повесть «Ветер крепчает» о своей невесте, умирающей в туберкулезном санатории. Мой Дзиро из мультфильма — нечто среднее между двумя историческими личностями. Иногда я представляю себе, как они случайно встретились бы в кафе у Токийского университета и Тацуо Хори сказал бы Дзиро: «Хорошие у тебя получались самолеты!» Вряд ли он стал бы обвинять его в милитаризме и службе силам зла. Ведь тогда мало кто представлял, к чему приведет эта война…

    Фотография: Central Partnership

    — Но теперешние ваши зрители прекрасно это знают.

    — Да, и мне важно объяснить им, что умничать задним числом очень просто. Посмотрим еще, что скажут о нас через полвека. Оба они, Хори и Дзиро, были счастливы в ту тревожную эпоху и вовсе не были пацифистами, что я и показал. Что ж теперь, вычеркнуть их из истории? Меня обвиняют в нехватке антивоенного пафоса и даже, представьте, называют нацистом. А я всего лишь не хотел лгать.

    — «Ветер крепчает» — фильм о поколении ваших родителей. Есть ли в нем что-то автобиографическое?

    — Моя жена утверждает, что Дзиро — вылитый я, просто брат-близнец. Я ей на это отвечаю, что у нас просто очки похожие! Нет, Дзиро был совсем другим. У меня есть его фотография, сделанная во время путешествия в Европу: совсем молодой, а взгляд застенчивый, глаза спрятаны за очками. Лицо тонкое, болезненное. Будто он страдает от туберкулеза… Я не такой. Например, мои сотрудники по студии «Гибли» считают, что мой портрет — глава конструкторского бюро из фильма: «Сделайте для меня лучший самолет! Мне плевать как, но сделайте!» (Смеется.)

    — Мои племянницы считают, что больше всего вы похожи на деда Камадзи из «Унесенных призраками».

    — Да в каждом моем мультфильме сплошные автопортреты. Даже если я их не планировал. Я с этим давно смирился.

    — Откуда они берутся — духи и монстры из «Унесенных призраками», лесные боги из «Принцессы Мононоке», Тоторо и чернушки из «Моего соседа Тоторо»?

    — Из подсознания. Я стараюсь не анализировать их, чтобы не спугнуть. Они просто приходят ко мне, появляются из ниоткуда. Причем сначала я не знаю, как они выглядят. Я представляю себе, как они себя ведут, о чем говорят, если они вообще умеют разговаривать, о чем думают. Только потом постепенно рождается изображение. Например, сцена на автобусной остановке, где Сацуки впервые встречает Тоторо: она сначала слышит шаги, потом видит его лапу, наконец, его целиком — но он на нее не смотрит. Куда он смотрит? Я начинаю думать об этом и понимаю, что он смотрит вверх, на большой лист, который использует вместо зонтика… Так из мелочей рождается образ. Обычно — с нуля: я стараюсь забыть все, что придумывал до тех пор, и создаю что-то совершенно новое.

    — А потом эти создания становятся независимыми от вас — в игрушечных Тоторо играет весь мир, в Японии они вообще продаются на каждом шагу. Вас не беспокоит, что процесс вышел из-под вашего контроля?

    — Мне не жалко и не обидно. Так даже лучше. Создал — и забыл. Хотя наша студия держится за высокие критерии качества и создание каждой игрушки мы тщательно контролируем. А еще следим за тем, какие персонажи превращаются в игрушки, а какие нет. Далеко не каждого персонажа мы готовы так использовать! Что до Тоторо, то я горжусь как минимум одним связанным с ним мероприятием. В городе Саяма уже несколько лет функционирует National Trust of Totoro, акционеры которого строят экологически чистый заповедник. Им я разрешил использовать имя Тоторо, поскольку считаю важнейшим делом защиту окружающей среды.

    — Удивительное свойство ваших сказок — почти полное отсутствие злодеев и отрицательных персонажей. Даже у тех, которые кажутся негодяями, всегда есть причины вести себя именно так, и зрители в конечном счете способны их понять и даже стать на их сторону. Это что-то японское?

    — Скорее уж русское! (Открывает лежащий на столе альбом Билибина.) Помните «Василису Прекрасную»? Героиня приходит к Бабе-яге — и та ведь ее не съедает, а выслушивает и даже помогает! Слушает — значит, не кушает. Неужто она после этого злая? Каждое магическое существо — сложное, оно не может быть только добрым или только злым. И вообще, создать кого-то злого и победить его в конце сказки — слишком простой путь к катарсису. Так поступают те, кому не хватает фантазии и силы воображения. А я не люблю однозначных оценок, мне не нравится деление на черное и белое, плохое и хорошее. Возьмите ту же Вторую мировую войну: Япония страдала очень много — но и виновата перед многими, чувство этой вины мы испытываем до сих пор. Как после этого объявлять кого-то хорошим, а кого-то плохим? В Италии, например, договорились считать барона Капрони, моего персонажа из «Ветер крепчает», злодеем и пособником фашизма. Я же не могу к нему так относиться, для меня он фантазер и изобретатель самолетов — который, кстати, строил заводы и создавал рабочие места. При этом разработанные им самолеты во время войны никто так и не использовал! Не пригодились.

    — Отсутствие привычной оппозиции добра и зла заставляет задуматься о религиозной подоплеке ваших картин. Где-то ощущается буддистская невозмутимость, в волшебных созданиях читается синтоизм, у истории Навсикаи, например, очевидные мессианские корни. Какая религия ближе всего вам?

    — Анимизм. Мне нравится многобожие — точнее, одушевление всех предметов, явлений и живых существ. Как религия анимизм может показаться слегка примитивным, но на самом деле он глубок, как море. Именно он позволяет добраться до истоков любого религиозного сознания.

    — Поразительна еще одна особенность вашего мира — полное равенство женщин и мужчин, детей и взрослых.

    — Это мое осознанное решение. В некоторых ситуациях эти различия перестают иметь значение. Я думал об этом, когда писал сценарий «Ветер крепчает»: как вести себя перед лицом катастрофы, которая уравнивает детей со взрослыми, женщин с мужчинами? А потом случилась эта самая катастрофа — цунами 11 марта 2011 года, которое я отразил на свой лад, показав на экране Великое землетрясение Канто 1923 года.

    — У большинства ваших фильмов открытый финал. А вы сами знаете, что дальше произошло с их героями? Никогда не было искушения сделать продолжение какого-нибудь из них? Наш старший сын, например, много лет мучается над вопросом, стал ли все-таки Порко Россо человеком или нет.

    — Продолжение есть у каждого сюжета, но я довожу историю до той точки, когда об этом продолжении любой зритель сможет догадаться самостоятельно. Что до Порко Россо, то иногда я думаю над тем, чтобы продолжить его историю — но не в мультфильме, а в манге. Может, теперь, на пенсии, этим и займусь. Отличное хобби, между прочим. И о бюджете задумываться не надо. Поеду в Италию на выбор натуры, новые самолеты нарисую… Представляю себе Порко Россо таким же, как раньше, с пятачком. Только усы с годами поседели.

    Фотография: Central Partnership

    — Многие люди плачут на ваших мультфильмах. А вы сами в кино плачете?

    — Я просто заливался слезами, когда досматривал «Ветер крепчает».

    — А на чужих фильмах?

    — Да я вообще кино не смотрю. И телевизор не включаю. И смартфонами не пользуюсь. Мне больше нравится книгу полистать или каталог какой-нибудь выставки.

    — Вы недавно сообщили, что намерены закончить свою режиссерскую карьеру. Это из-за пессимизма в отношении будущего?

    — Главная причина очень проста. Каждый мой мультфильм я создаю примерно пять лет, не меньше. Параллельно с этим стараюсь работать над музеем «Гибли», хотя сосредоточиться и на том, и на другом очень сложно. Раньше, когда мне было лет сорок, я мог сделать мультфильм за год, но теперь я не в состоянии укладываться в такие сроки! Я старею, и, что еще ужаснее, стареют мои сотрудники. Как я могу быть уверен, что гарантирую им рабочие места на эти самые пять лет? Откуда я могу знать, что сделанный мной мультфильм не разорит студию? Другие студии собирают сотрудников на каждый конкретный проект, но «Гибли» устроена иначе. Мы плывем на одном корабле, и я больше не в состоянии брать на себя ответственность капитана. Ситуация труднее от года к году. Мы с продюсерами старались воспитать новое поколение аниматоров, которые могли бы стать нам достойными наследниками… Не уверен, что у нас получилось. Мне страшно за наше будущее, и лучше уж уйти. Честнее.

    — Вы можете сказать, что полностью себя выразили в сделанных мультфильмах?

    — Мыслей и проектов у меня множество, но мне не обидно уходить. Все идеи у меня довольно смутные. Они начинают формулироваться только после того, как я берусь за какой-то конкретный проект. Главное мое занятие теперь — создание короткометражных десятиминутных мультфильмов для кинотеатра «Сатурн» в нашем музее «Гибли». Там я могу себе позволить не думать о коммерческом результате, а делать то, что мне заблагорассудится! Так что в старости я скучать не буду. Опять же надо постоянно выставки придумывать для музея, а то одна лишь постоянная экспозиция — это скучновато.

    — Вас тревожит будущее рисованной анимации? Такие люди, как вы и ваш коллега по студии «Гибли» Исао Такахата, уходят, а мир почти полностью перешел на компьютерные мультфильмы.

    — Будущее анимации, если честно, меня не очень тревожит, а в прошлом я сделал все, что мог. Меня больше волнуют перспективы третьей мировой войны, в которую, мне кажется, Япония может ввязаться в любой момент — страны Восточной Азии этого опасаются, и, я полагаю, небезосновательно. Что до рисованных мультфильмов, то для музея «Гибли» я создаю исключительно их — у нас в кинотеатре «Сатурн» компьютерная анимация запрещена. Понимаете, я чувствую себя гусеницей, которая тихонечко ползет по листу дерева, преодолевая все препятствия и прожилки на нем. Как передать чувства такой гусеницы при помощи компьютера? Как показать такой лист дерева? Мне кажется, только нарисовать карандашом на бумаге.

    — Не жалеете, что когда-то не пошли в авиаконструкторы, о чем вы мечтали в юности?

    — Жалею, да ведь таланта у меня к этому не было… А мечтать продолжаю до сих пор. Я представляю себе самолет, дизайн которого был бы ультрасовременным, но летел бы он медленно-медленно, плавно, красиво. По идее, это возможно, только все современные правила, законы и установки не позволят сконструировать такую машину. Воображаю, как это было бы чудесно: стоишь на дороге, вдруг поднимаешь голову, а в небе неторопливо парит такой самолет. Красота!

    daily.afisha.ru

    «Ветер крепчает» — Mary Hogan and her indescribable ones — LiveJournal

    Этой зимой мне надо перевыполнить план — я таскаю маму по своим любимым кафешкам, местами и доселе неизвестным церквушкам. Я ее везде таскаю. Сегодня мы пошли на «Ветер крепчает». Для тех, кто не в курсе — это такое неоднозначное кино про реального японского авиаконструктора времен Второй мировой Дзиро Хорикоси, который спроектировал легендарный истребитель «А6М Зеро».

    Мультики про инженеров имеет свою специфику, как вы понимаете. Там техотделы показывают.
    — Кульман, — сказала мама с нежностью.
    — Мама, напомни, сколько лет ты в КБ проработала? — спросила я.
    — Три года, — сказала она.
    Три года, да. А потом она вышла замуж за моего отца, и ей понадобился летний отпуск, потому что на лето они обычно улетали в Москву, и мама ушла в преподаватели, и ей это удалось хорошо. Да и КБ все закрылись в перестройку. Даже если бы она захотела вернуться, было бы некуда. Но кульман и чертежи… Когда она пришла работать в КБ сразу после института, в отпусках и на больничном были все. Вообще все. Так что ей дали кульман и сказали: «Вперед». Она обложилась справочниками и начала гамбару. А потом все сотрудники разом вышли и удивились, что она вообще что-то наработала))

    «Ветер» очень красивый и очень грустный. Я думаю, я никому не проспойлерю сюжет, если скажу, что Япония проиграла войну и выпуск «А6М Зеро» был прекращен? У мультика итог соответствующий — до предела реализованный потенциал и снящееся Дзиро зеленое поле, кладбище самолетов, зарастающие травой ржавые остовы с алым кругом на крыльях. И белые самолеты в небе. Высоко-высоко, целая стая. Тысяча белых журавликов, куда вы летите?

    В общем, когда пошли титры, девушка с соседнего ряда натягивала куртку, сердито вытирая свободной рукой слезы. Я подумала — это потому, что у Дзиро жена в фильме умерла, или потому, что те несчетные самолетики в синем небе, белые, как бумажные фигурки в «Унесенных призраками», были камикадзе, или потому, что осуществленное дело жизни свободно может равняться кладбищу самолетов? Я не знаю, чего было жаль ей. Мне было жаль, что еще одна эпоха уходит. Потому что таких, как Миядзаки, больше нет.

    У студии «Гибли» на титры стоит посмотреть. И народ останавливался, смотрел. Какая-то девчонка напевала эндинг себе под нос.
    — Как на гимне стоим, — сказала она вдруг, поймав мой взгляд.
    — Да, — согласилась я.
    — Прощаемся. Это ведь последний фильм Миядзаки, он сам говорил.
    — Да, — согласилась я.
    — Мне кажется, из лучших его… я три раза ревела! — добавила она.
    — Да, — согласилась я. — Но он еще будет короткометражки снимать для своего музея.
    — Тоже ничего, — со вздохом сказала она и исчезла, взмахнув волосами.

    Кто-нибудь в Америке или Европе обязательно скажет, что Миядзаки романтизировал милитаристскую Японию. А кто-нибудь в Японии обязательно скажет, что он Японию весь фильм старательно и очень непатриотично развенчивал. А я в России скажу… скажу, что Миядзаки озвучил в этом мультике очень странные цифры. Он сказал устами персонажа: «У художника всего десять лет, чтобы что-то сделать». Десять — это на максимуме? Между обучением и старостью? Мало живем совсем. Но в тот миг, когда что-то делаешь с нуля, и времени нет, и смерти нет. Стоит жить, чтобы это узнать.

    Про кошмарную бессмысленность японских попыток допрыгнуть до статуса великой империи Миядзаки в «Ветре» сказал достаточно. Нет, он ту Японию не романтизировал. Оправдывал, пожалуй. И пытался объяснить самому себе, почему его, антимилитариста, так завораживает японский истребитель, запчасти для которого производились когда-то на авиазаводе под руководством его отца. А все просто: в небе он красив. Красивый чертеж — правильный чертеж, это даже маме в ее КБ начальник отдела говорил. А уж у с красотой, то есть с аэродинамическими свойствами, у «А6М Зеро» все было в порядке. И еще завораживает сила… а если это сила твоей страны, то в особенности. То было время тоталитаризма и надежды, именно так, в неразрывной паре. Для всех стран мира. И пришли на «風立ちぬ» в японские кинотеатры японские старики, потому что детство и юность — невозвратимая страна, а они были детьми и подростками во время войны, и той Японии больше нет. Как нет того СССР. И той Германии. И той планеты.

    В общем, на вопрос, что лучше: не сделать ничего, чтобы не пятнать рук, или сделать то, ради чего ты создан, не соразмеряя последствий, Миядзаки ответил. Сделать. Судить твою эпоху будут потомки. А ты делай то, к чему предназначен. Далеко заведет такой ответ, если человек предназначен к власти. Но Миядзаки ответил за людей другой стаи. За тех, кто проектирует самолеты, тех, кто занимается ядерной физикой, тех, кто… рисует мультики. Для них другого ответа просто не существует. Это ведь фильм не совсем о Хорикоси, по крайней мере, не о реальном Хорикоси. Это фильм о человеке, который так мечтает создавать самолеты, что ему уже все равно, кто даст на них денег — армия, значит, армия, для войны, значит, для войны. И не показывается в мульте эта самая война, и не нужна она там, потому что Дзиро и не воюет, он самолеты проектирует, сожалея, что вооружение утяжеляет их — а могли бы быть совсем как птицы. И не враги ему конструкторы таких же самолетов что в Германии, что в Америке, что в СССР — но соперники в деле его жизни. Он, в сущности, не для славы Японии работает. Он работает затем, чтобы прекрасная формула стала прекрасным крылом, прекрасным фюзеляжем и прекрасной кабиной. А зачем так — не знает. Просто он для того родился. А этика… Нет, можно послушаться голоса совести, повесить диплом авиаконструктора на стеночку податься в школьные учителя геометрии. Но реально ли это для таких, как этот Дзиро? Кажется, я точно знаю ответ. Более того, я точно знаю, что бы делала я сама на его месте. Самолеты.

    А это интервью Миядзаки по поводу фильма. Почитайте, очень интересно.

    elven-gypsy.livejournal.com

    Глава 29 ДНЕВНИК ДЗИРО ХОРИКОСИ О ПОСЛЕДНИХ ДНЯХ ВОЙНЫ

    Глава 29

    ДНЕВНИК ДЗИРО ХОРИКОСИ О ПОСЛЕДНИХ ДНЯХ ВОЙНЫ

    Как мы уже отмечали в этой книге, без истребителя Зеро Япония, возможно, не достигла бы первых военных побед в Тихом и Индийском океанах и на азиатском материке. Все зависело от способности Зеро перехватить у врага необходимое господство в воздухе на любом театре военных действий. Во время широкомасштабных японских наступательных операций этот истребитель добился поразительных результатов.

    Поэтому Дзиро Хорикоси, конструктор, занимавшийся Зеро и другими японскими фронтовыми истребителями, может служить, так сказать, символом состояния Японии в годы войны. Нижеследующие страницы содержат выдержки из его личного дневника, относящегося к последним девяти месяцам войны. Это как бы необычный взгляд на Японию изнутри в течение этих месяцев глубочайшего кризиса.

    «5 декабря 1944 года. Сегодня я выехал из Нагои поездом в Йокогаму. Там 6 декабря в научно-исследовательском центре морской авиации должна была состояться конференция с участием флота и производственников по новому истребителю „Reppy“. По завершении необходимой работы по налаживанию связи с флотом по новому самолету мне надо было вернуться в Нагою после поездок по районам Токио и Йокосуки.

    Однако 7 декабря сильное землетрясение обрушилось на Токайский район (южное побережье Центральной Японии). Толчок вызвал обширные разрушения и уничтожил длинный железнодорожный мост на линии Токайдо через реку Тенрю. Одним ударом самая важная транспортная железнодорожная линия Японии была перерезана. Мое беспокойство за судьбу заводов в Токайском районе возросло, когда я узнал, что землетрясение было настолько мощным, что временно остановилось все производство на авиазаводе „Мицубиси“ в Охе-Мачи, Нагоя, где я работал со своей конструкторской группой.

    Первым моим импульсом было немедленно отправиться в Нагою, чтобы сделать максимально возможное для восстановления производства. Однако мне посоветовали не ехать поездом, поскольку из-за рухнувшего моста мне пришлось бы идти пешком в холодную зимнюю ночь, чтобы успеть на другой поезд. Я был изнурен месяцами сверхурочной работы, а потому понимал, что такое путешествие может надолго уложить меня в постель. В Нагое мне выдали специальное разрешение на остановку в Токио и проведение там всех работ, необходимых флоту по самолету „Reppy“ до следующего совещания, запланированного на 15-е.

    Но на землетрясении несчастья не закончились. В разгар дня 13-го „В-29“ впервые совершили опустошительный налет на Нагою, сосредоточив свой удар на заводе авиадвигателей „Мицубиси“ в Дайкочо, Нагоя. Раскинувшиеся на большой площади цеха были основательно разрушены, из-за чего производство серьезно пострадало.

    16 декабря 1944 года. Линия Токайдо все еще не восстановила мост, поврежденный землетрясением. Мне надо было вернуться в Нагою, а потому, чтобы добраться до города, пришлось сделать крюк по горной дороге. Я сел на поезд линии Синецу, отправившийся с вокзала Уено в Токио и прибывший в Нагою через Нагано поздно ночью 17-го. Я провел в поезде более двадцати часов, а в обычные времена поездка экспрессом по линии Токайдо между Токио и Нагоей занимала только пять с половиной часов.

    18 декабря 1944 года. Сегодня днем „В-29“ вернулись для второго налета на Нагою, атакуя завод фюзеляжей „Мицубиси“, к которому я был приписан. Как только зазвучали сирены воздушной тревоги, мы побежали к свободному убежищу возле основных цехов и спустились в траншеи и блиндажи, подготовленные для укрытия. Защищенные от осколков бомб и разрывов, мы вглядывались в небо в поисках бомбардировщиков. Вскоре заметили несколько волн „В-29“, казавшихся белыми на высоте, как я прикинул, около 10 тысяч метров. Большие самолеты выдерживали строй, сбрасывая бомбы залпами так, чтобы они „прошлись“ по территории завода с востока на запад. Я впервые оказался под таким мощным воздушным налетом и четко запомнил зловещий вой падающих бомб и невероятный грохот бомбовых разрывов. В ушах звенело, и я оглох на несколько часов.

    19 декабря. Руководитель завода „Мицубиси“ распорядился приступить к выполнению плана по рассредоточению. Мы боялись, что бомбардировщики вернутся в еще большем количестве, и, если оборудование так и останется брошенным напоказ для „В-29“, мы скоро прекратим какое-либо производство. Работники начали развозить оборудование по школам и заводским помещениям в городе и пригородах.

    25 декабря. Отдел машиностроения, в котором я работал, закончил эвакуацию из заводских зданий. Теперь мы располагались в нескольких школьных зданиях в восточной части Нагои.

    С 25 декабря 1944-го по апрель 1945 года. Долгие часы изнурительной работы, перегрузок сделали свое дело. Страдая плевритом, я оказался прикованным к постели начиная с 25 декабря. Странное ощущение – не вставать с постели и слышать грохот воздушных налетов, которые сейчас стали частыми, днем и ночью. Мне уже был до боли знаком пронзительный свист падающих бомб, грохот разрывов в городе и рев огромных пожаров. Из своего окна я не раз наблюдал, как страшное пламя пожирает жилые дома и здания, а вздымающиеся облака дыма застилают все небо над городом.

    В течение этого времени я поддерживал контакты с людьми, работавшими над моими проектами в „Мицубиси“ – „Reppy“ и другими истребителями. Меня часто посещали многие мои коллеги и помощники. Еще в декабре я обратил внимание, что у наших сотрудников резко упало желание работать. Из разговоров с моими людьми было очевидно, что упадок морали становился все глубже. Это естественное состояние подавленности с развитием событий на фронте усугублялось трудностями личного плана, отсутствием еды, проблемой добраться на работу и вернуться домой и т. д.

    Уже середина марта. Похоже, „В-29“ изменили свою тактику бомбардировок. Если раньше они бомбили преимущественно заводы и военные установки, то теперь они атакуют гражданское население, сжигая жилье. С ощущением неминуемого всеобщего краха я слушал рассказы об ужасном налете с применением зажигательных бомб на центр Токио, который продолжался с ночи 9 марта до раннего утра следующего дня. Страшный по своей насыщенности зажигательными бомбами налет, похоже, был только первым в новой серии. Мне говорили, что центр города практически выжжен и что уже насчитано более 83 тысяч погибших и пропавших без вести. Десятки тысяч людей было ранено и обожжено. (Здесь я хочу добавить постскриптум. В этом гигантском воздушном налете число жертв превысило даже результаты атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Просто невероятно, что произошло с нашими городами.)

    Настала очередь Нагои. С ночи 11 марта до раннего утра 12-го „В-29“ сбросили на этот город десятки тысяч зажигательных бомб. Вспыхнули гигантские пожары, которые пронеслись без помех через скопления хрупких деревянных домиков и других зданий. Людям, к счастью, удалось избежать участи жертв подобного налета на Токио от 9 марта. Сравнительно малая площадь жилых массивов Нагои позволила большей части населения уйти от надвигавшихся языков пламени. Число жертв было сравнительно небольшим.

    Сейчас уже очевидно, что „В-29“ будут продолжать совершать налеты на наши города, придерживаясь той же тактики. (Постскриптум: более половины моих родственников, проживавших в Токио, к маю остались без крова.)

    12 марта 1945 года. Невзирая на протесты, я приказал всей своей семье, за исключением жены, немедленно уехать из Нагои. Большая часть города уже была выжжена и превратилась в пустыню, но „В-29“ могут вернуться в любой момент. Моя семья в сопровождении шурина и экономки отправилась в мою родную деревню, расположенную недалеко от города Такасаки, префектура Гумма, что примерно в девяноста километрах к северо-западу от Токио.

    Странно было оставаться одному в пустом доме, пока жена проводила семью до вокзала Озоне в Нагое. Появилось время для размышлений, и я ощутил глубокую тревогу за будущее моей семьи, моего народа, за будущую работу, за будущее моей компании, в которой я так долго работал. Я не мог сдержать слез, когда думал о том, что мою страну и народ ожидает неизбежное поражение. На этих страницах я должен признаться, что несчастье, которое предстояло пережить Японии, заставляло меня плакать, и я не мог остановить слез.

    Когда мы проснулись утром 8 декабря 1941 года, мы оказались – сами того не ведая – втянутыми в войну. Осознание этого было удивительным. Еще с тех пор большинство людей, кто трезво оценивал поразительную индустриальную мощь Соединенных Штатов, никогда не верило всерьез, что Япония победит в этой войне. Мы были убеждены, что у нашего правительства наверняка были в запасе какие-то дипломатические ходы, способные остановить войну до того, как ситуация станет для Японии катастрофической. Но сейчас, когда мы были лишены каких-либо сильных межгосударственных средств для достойного выхода из войны, нас все глубже затягивало в катастрофу. Происходило уничтожение Японии. Мне не оставалось ничего другого, как проклинать военную иерархию и слепых политиканов за то, что они втянули Японию в этот дьявольский котел разгрома.

    8 апреля. Кабинет пал. Новый состав дает сильные основания надеяться, что скоро произойдут серьезные перемены в дипломатии и отношении правительства к войне.

    15 апреля. Мое здоровье заметно улучшилось, и временами я могу вставать с постели. Чудесно ощущать, что ты обманул смерть и что скоро я снова смогу передвигаться, как и прежде. Впервые за четыре месяца я смог подстричься, принять долгожданную ванну, пройтись по знакомым комнатам собственного дома. Мне стало настолько лучше, что я мог сам добираться до бомбоубежища при налетах „В-29“, куда я раньше не доходил без посторонней помощи.

    15 мая. Я уже достаточно здоров, чтобы ездить поездом. Завод № 1 тяжелого машиностроения „Мицубиси“, на который я сейчас зачислен, расположен в Мацумото, префектура Нагано. Я выехал на завод из Нагои на поезде. В первый раз я воочию увидел последствия применения зажигательных бомб в Нагое. Город превратился в пустыню, обгоревшую и неописуемо обезлюдевшую. Мой бывший завод стал бесформенным призраком из исковерканных стальных труб, искореженный бомбами и разобранный на части командами по рассредоточению. Трудно было поверить, что все это я вижу наяву.

    Я знал, что скоро буду себя чувствовать совсем хорошо. Однако у меня почти не было желания работать. Вид разбомбленного города и исковерканного оборудования не покидал меня.

    22 мая. Вероятно, моя болезнь ослабила меня значительно в большей степени, чем я полагал. Мне было приказано отдыхать, и я уехал из Мацумото повидаться с семьей. Следующие два месяца (до 21 июля, когда эта запись была закончена) я оставался с семьей, включая мою престарелую мать, и отдыхал, насколько это было возможно, чтобы набраться сил. К счастью, деревня наша слишком мала, а потому не подвергалась налетам.

    Но и здесь сирены воздушной тревоги звучали над полями. Вражеские самолеты появлялись везде, бомбя, обстреливая ракетами и из пулеметов наши дома. Когда тяжелые „В-29“ гудели над головой, направляясь бомбить Маёбаси, Такасаки и Оту в префектуре Гумма, до нас потом доносились отдаленные раскаты, похожие на рокотание грома, хотя это было весьма далеко от нас.

    И постоянно были видны американские морские истребители и бомбардировщики, проносившиеся низко над полями в поисках целей. Наши самолеты ничего не могли поделать против огромной мощи вражеских воздушных армад, которые полностью контролировали небо над Японией.

    Впервые за восемнадцать лет с моей учебы в колледже я более месяца провел с родителями в их доме. Эти холмы и реки были те же, что и раньше, но поля изменились. Большинство рощ, в которых мы играли в детстве, перестали быть местом для детских игр, а были засеяны под продовольственные культуры. Страна голодала. Наши суда не могли прорваться в порты с продуктами питания.

    Общее состояние страны быстро ухудшалось. Казалось, что что-то внутри нее гниет. Резко выросло число людей, напрямую пострадавших от бомбежек. Инфляция, как степной пожар, мчалась по стране, и от этого больше всего пострадали люди, жившие на зарплату. Хитрецы предлагали сбитому с толку правительству случайные меры и как-то ухитрялись получать новые должности, которые им давали неплохой доход и положение – а в это время честные люди (большинство нашего народа) были втянуты в войну и в жизнь полную лишений и несчастий. Многие смекалистые торговцы и промышленники заигрывали с милитаристами, они искали и получали большие прибыли путем грязных, бесчестных сделок. Правительство было не в состоянии отличить правду от лжи, все громче звучали шумные требования фаворитов. Многие правительственные чиновники предпочитали уклоняться от ответственности, высокопоставленные лица часто меняли посты, и эти перемещения происходили постоянно.

    Казалось, вся страна погрязла в коррупции. Гниение в правительстве распространялось все дальше. Весь народ был истощен. Япония быстро теряла силы, вряд ли кому-то еще хотелось продолжать войну.

    Я встречался со многими школьными друзьями и мог поговорить о прежних днях. Часто я бродил по холмам и по берегам рек. И не раз мне на память приходили строки из древней китайской поэмы: „Горы и реки не меняются в этой разрушенной войной стране“. Находясь в деревне, я часто старался забыть о своих обязанностях и ответственности в это военное время. Военная обстановка ухудшилась до такой степени, что даже деревенские жители желали мира. Часто обсуждали вариант обратиться к Советскому Союзу, единственной мощной державе, нейтральной между союзниками и Японией, с просьбой вмешаться в войну и остановить военные действия. Япония особо старалась сохранять нейтралитет с СССР, и мы надеялись, что могли полагаться на его порядочность и дружбу в посредничестве с союзниками.

    22 июля. Я возвратился на завод № 1 „Мицубиси“ в городе Мацумото, куда меня назначили на новую инженерную должность. Мацумото был одним из очень немногих городов, которых обошли вражеские налеты; кроме него, неразрушенными бомбардировками были еще Киото, Хиросима, Нара, Нагасаки, Фукуяма и Мито. Компания отчаянно пыталась создать новые мастерские и установить эффективную связь с другими производствами и мастерскими, разбросанными по стране в результате программы рассредоточения. Однако эти усилия принесли мало плодов, и все превратилось в хаос. Руководство оказалось некомпетентным, и мы мало что сделали из-за бесконечной путаницы. Все наши усилия были безрезультатными. Ущерб от бомбежек по всей стране был настолько велик, что каждому было ясно, что войну не выиграть. Продолжать войну не имело смысла, но сама инерция боевых действий влекла нас вперед.

    7 августа. Поступило сообщение, что вчера враг применил, вероятно, совершенно новый тип бомбы. Мы узнали, что бомба эта – неизмеримо более мощная, чем любое обычное оружие, и что вчера утром она была сброшена на Хиросиму. Давалось очень мало деталей о новой бомбардировке, но мы поняли, что ужасные последствия этой бомбардировки, человеческие страдания и потери, уничтожение зданий находятся за пределами описания. Это все, что мы пока узнали.

    10 августа. Вчера Японию снова поразила новая бомба. На этой раз целью стал город Нагасаки. Еще более страшное сообщение дошло до нас, гласившее, что СССР объявил войну Японии и начал вторжение в Маньчжурию и Северную Корею. Нам сообщают, что мощные сухопутные армии и полчища бомбардировщиков уже нанесли удары.

    Это означало финальный удар по Японии, которая уже и так изнемогала от бесконечных американских налетов. Местные власти, правда, без особого энтузиазма, порекомендовали жителям Мацумото быстро покинуть город, который до сих пор избегал воздушных налетов. Так что большинство работников компании сейчас занято рассредоточением и укрытием своего личного имущества, укрытием заводского оборудования и машин. Ежедневная работа напрочь забыта. Похоже, они уже смирились с мыслью, что разгром – лишь вопрос времени.

    15 августа. По радио объявили, что император сделает важное сообщение. Я сразу понял, что речь пойдет о рескрипте о капитуляции. Качество звука было плохое, и я пропустил многие места из выступления. Но это было не важно. Япония уже многие месяцы была бессильна в борьбе с врагом.

    Война закончена. Нам нанесли поражение после борьбы, которая привела буквально к полному истощению ресурсов нации. Это было первое поражение моей страны, которое мне пришлось пережить. Давайте взглянем в глаза реальности и признаем, что японский народ не имеет общественной организации, которая смогла бы объединить нацию в едином порыве. Мы никогда не были достаточно подготовлены к тому, чтобы сочетать свои интеллектуальные способности и думать и работать по-научному. У нас бедные природные ресурсы, а земля чудовищно перенаселена.

    У Японии слишком много жизненно важных проблем, которые невозможно решить лишь своими собственными ресурсами, способностями и усилиями. Моя страна не сможет вести цивилизованное и процветающее существование без щедрой помощи и индустриального и коммерческого обмена со всем миром. Мы требуем для всего мира принципа открытых дверей для блага нашего народа и всех народов. Не сомневаюсь, что отсутствие понимания этих вещей, возможно, явилось самой большой из основных причин, приведших к этой безумной войне. Перед нашим народом стоят экономические трудности и моральное замешательство. Если Японии суждено развиваться, то мы должны взять на себя в будущем обязанности совершенно иные, нежели те, что взяло на себя правительство, приведшее нас к пропасти войны и полному разгрому. И далее нам предстоит прилагать усилия для сохранения этого справедливого и благородного характера отношений во всем мире.

    Нетрудно разглядеть, какая борьба лежит впереди перед Японией. Я знаю, в чем нуждается моя страна, но абсолютно не имею представления, как в будущем мои соотечественники будут удовлетворять свои потребности. Японии требуются, и она должна найти тех великих и честных государственных деятелей, которые смогут и которые поведут нас в будущее мира, и гарантии национального существования».

    Поделитесь на страничке

    Следующая глава >

    biography.wikireading.ru

    Добавить комментарий

    Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *