Содержание

Неизвестные страницы войны | Редакция «Северные просторы»

Существует две истории: история официальная, которую преподают в школе, и история секретная, в которой сокрыты истинные причины событий.

Оноре де Бальзак

Весной 1988 года я совершенно неожиданно для себя получил письмо от бывшего заключённого. В декабре того же года мы встретились с ним в Тюмени. Я увидел пожилого невысокого человека в очках с толстыми стёклами. Он передал мне четыре больших общих тетради, исписанных мелким каллиграфическим подчерком. «Здесь моя зековская исповедь», – с горькой усмешкой проговорил старик.

Ознакомившись с содержанием тетрадей, я написал документальную повесть «Долгая ночь каторги». Здесь, вниманию читателей, я предлагаю лишь краткие выдержки из неё.

22 июня 1941 года бывший секретарь Ямало-Ненецкого окружкома комсомола Марк Иванович Клабуков был арестован и вместо фронта, куда он так рвался, угодил в один из омских концлагерей. В этих лагерях, кроме него, отбывали сроки: С.П. Королёв – будущий Главный конструктор космических кораблей; А.Н. Туполев – выдающийся Главный конструктор самолётов марки «Ту»; В.Я. Дворжецкий – известный драматический актёр; генерал медицинской службы К.К Зентарский и многие другие «враги» народа.

А сейчас слово самому Марку Клабукову.

Зеки – герои Великой отечественной войны

«Как известно, в армии К.К. Рокоссовского, пережившего ужасы сталинских застенок, сражалось несколько тысяч бывших зеков.

Им поверили! И они доверие Родины оправдали…

В 1943-44 годах по омским колониям ездил бывший зек Румянцев, некогда отбывавший наказание в ИТК-7, ему повезло, он попал на фронт, стал офицером, Героем Советского Союза. Румянцев призывал зеков идти на фронт. Многие на его призыв откликнулись.

Весельчак и балагур Александр Шурко одним из первых ушёл на фронт. В 1946 году я снова встретил его в Омске. Грудь бывшего рецидивиста украшали два ряда орденских планок, он мобилизовался в звании гвардии капитана.

…«Майор» – так звали осужденного за какое-то воинское преступление. Правда, этот человек, фамилию которого я, к сожалению, не запомнил, убеждал всех, что с ним произошло нелепое недоразумение. Он был убеждён, что его обязательно освободят…

Его сразу все полюбили, но звали почему-то именно «майором». Он был улыбчив, доброжелателен, энергичен и в каждую минуту готов был помочь каждому, кто в его помощи нуждался. И помогал, если не делом, то добрым и умным словом… Ему предлагали разные должности: технолога, бригадира, культорга и другие, но он упорно отказывался, работая на станке, а в ответ на предложения говорил: «Товарищи, не надо, здесь я не хочу никем командовать».

Каждый вечер возле «майора» собирались работяги послушать его самые разные рассказы о войне… Иногда он затевал соревнования по борьбе, показывая зекам приёмы самбо. Через полгода «майора» освободили.

Провожать его вышли сотни людей. Он со всеми попрощался за руку и быстро, не оглядываясь, ушёл.

Через месяц мы получили от него письмо, наш майор (звание ему вернули) ехал на фронт с вверенной ему воинской частью. Как сложилась его фронтовая судьба, увы, мне неизвестно.

Но кроме майора к нам в ИТК-1 попал ещё один боевой офицер.

Герой Перемышля

Однажды в кабинет к начальнику КВЧ Аверину, едва переставляя ноги, вошёл измождённый человек.

– Гражданин начальник, – с трудом начал он, – я фронтовик, трижды ранен, награждён двумя орденами Красного Знамени и орденом Красной Звезды. Сюда попал по глупости и… – голос его сорвался, – как видите… «дошёл» из-за фронтовых ранений. Помогите мне попасть в больницу…

Но Аверин обошёлся с ним грубо и в просьбе отказал. Я был возмущён, и когда тот вышел, заговорил с начальником так, как мне с ним разговаривать строго запрещалось:

– Почему вы с ним так?! Ведь вы сам фронтовик?.. Почему он, безвинно попав сюда, должен погибнуть?

– Он мне не понравился. Размазня… – махнул рукой Аверин.

– А, по-моему, он дошёл до края и только тогда решился пойти к вам за помощью. Его – орденоносца! – вы оттолкнули, он наверняка погибнет, а самострел Мануйлов живёт, и будет жить, пристроившись в самоохране.

И я рассказал Аверину о Мануйлове, как тот, будучи на фронте, по сговору с дружком прострелили друг другу руки.

Долго и возбуждённо говорил я с Авериным на эту тему, пока не выдохся. И всё-таки убедил. Он распорядился найти этого фронтовика, помог поместить его в больницу.

Я сам сопроводил его туда. Уложил на кровать. И вот что от него, бывшего капитана Красной Армии,  услышал.

– Войну я встретил на границе… Перед самым началом наш генерал*  на свой страх и риск привёл войска в полную боевую готовность. Мы вместе с пограничниками отбросили фашистов от границы и гнали их до Перемышля, который удерживали почти неделю… И надо же было мне, уже в июле сорок третьего, да ещё в присутствии «особиста», брякнуть, что если бы все войска на 22 июня были приведены в боевую готовность, то мы бы сейчас были не под Курском, а давно в Берлине…

Слёзы навернулись на его глазах, и он глухо зарыдал.

Я раздобыл стаканчик мёда, принёс ему на следующий день. Потом ходил к нему почти каждый день. Он, слава Богу, выздоровел…

И всё-таки, наиболее яркие впечатления о себе оставил другой фронтовик.

Зек – Герой Советского союза!

Заключённого без левой руки я запомнил по фамилии Петров. Он был настоящим героем, причём не только потому, что до суда имел звание Героя Советского Союза, но и по геройскому поведению в условиях каторги. Здесь его так и звали – наш герой! К нему шли за защитой, поддержкой… Он никого не боялся, смело вступался за обиженного и ни перед кем не унижался. Быть таким в условиях заключения было крайне сложно.

После ранения он долго «валялся» по госпиталям, где и получил высокую награду и геройское звание, а когда подлечился – вернулся домой, в деревню.

Дома увидел голые стены, кучу соломы в углу горницы и старые дерюги.

Мать встретила сына-героя со слезами и рассказала, что председатель колхоза домогается его жены, преследует детей, замучил на работе, довёл до такого состояния, что пришлось всё продать-обменять, чтобы не умереть с голода.

– Позови его сюда, – глухо сказал он матери.

Мать сходила за председателем, но пришёл тот лишь под вечер, хотя ничем особо не был занят.

– Скажи, у тебя все семьи фронтовиков так живут, – спросил он председателя, – или только семьи героев?

Тот полез в «пузырь», начал артачиться, заявив, что это не его дело выяснять, кто и как живёт.

– Ты в Бога веруешь? – медленно спросил Петров, поднимаясь из-за стола.

– Нет, – резко ответил тот, берясь за дверную ручку.

– Тогда повернись сюда лицом, гад! – выкрикнул Петров. – Я тебя расстреляю!

И, выхватив из кармана пистолет, разрядил его в председателя.

Больше месяца его не брали, пока не пришло соответствующее распоряжение из Москвы. Осудили на пять лет лишения свободы. Но в колонии бывший разведчик не сдавался, заявляя, что долго сидеть не будет.

– На фронте мы таких гадов расстреливали! – резко говорил он и добавлял: – Меня, как  армейского разведчика, хорошо знает маршал Малиновский. Вот получит моё письмо – и освободят…

Петров не ошибся. Его освободили, причём с восстановлением звания  Героя Советского Союза и возвращением всех полученных на фронте наград.

Но были в омских лагерях и такие, кто мог бы принести огромную пользу на фронте, а вместо этого отбывали длительные сроки за несовершённые преступления.

Военврач Зентарский

О том, что Касьян Касьянович Зентарский в прошлом корпусной военврач, носивший в петлицах три «ромба», я узнал задолго до его прибытия в колонию.

И вот он приехал: невысокий, щуплый и совсем не похожий на генерала. Врачом он оказался весьма знающим, отличался большим умом и отзывчивостью, любил во всём порядок и чистоту. Ему отвели под жильё отдельную комнату в медсанчасти, создали нормальные условия для работы.

Однажды он пришёл к нам в культурно-воспитательную часть (КВЧ) и попросил свежую газету. Я вручил ему «Известия» и «Омскую правду». Он стал читать… В газетах сообщалось о введении погон в Красной Армии и новой формы одежды.

Вдруг редкие крупные слёзы покатились по его впалым щекам.

– Что с вами, Касьян Касьянович? – встревожено спросил я.

– Понимаешь, Марк, – медленно проговорил он, – ещё в 1937 году, в кругу высших офицеров, я имел неосторожность сказать, что политика – это дело очень гибкое и может наступить такое время, когда Сталин наденет погоны… За это и сижу! А скольких бы раненых мог спасти на фронте…

Вместо раненых Зентарскому приходилось лечить местное высокое начальство и членов их семейств. Он всегда брал с собой маленький чемоданчик с инструментами. Иной раз надзиратель, исполняя служебные обязанности, пытался обыскивать его. В таком случае он быстро разворачивался и уходил обратно, вернуть его было уже невозможно.

– Если кто-то доверяет мне свою жизнь, здоровье, – говорил он при этом рассерженно, – то надо доверять всё до конца и не обыскивать меня, как бандита.

Не мог он – безвинно осужденный! – привыкнуть к тюремным порядкам. А реабилитирован Зентарский был лишь 3 июля 1989 года.

И таких как он, увы, оказалось немало. Были среди них и воистину великие люди!

Десятник Туполев

В ИТК-9 мне рассказали историю-полулегенду, связанную с пребыванием в колонии знаменитого авиаконструктора Андрея Николаевича Туполева. Будучи десятником, он всегда жалел «работяг», никогда не шёл на халтуру, махинации и сделки. Лагерное начальство невзлюбило его за это и решило проучить. Придравшись к какому-то пустяку, его поместили в штрафную бригаду, полагая, что там его доведут до «весёлой» жизни. Но эти люди – «отбросы общества», которые «вечно пляшут и поют», оказались дальновиднее и милосерднее лагерного начальства. Встретили Туполева приветливо, отвели ему лучшее место на нарах с полным комплектом постельных принадлежностей, обеспечили полновесную пайку и запретили работать физически, заявив во всеуслышание: «Его талант ещё послужит Родине…».

Но однажды Андрею Николаевичу всё-таки пришлось поработать физически.

Глиссирующий катер первого секретаря Омского обкома партии не выдавал той скорости, которую тот должен был развивать. И тогда вызвали Туполева. Он распорядился вытащить катер за корму на берег. Подошёл к винту. Внимательно осмотрел его. Потом попросил кувалду. И начал ею исправлять конструктивную ошибку тех, кто проектировал винт катера. Сильными и точными ударами он изменил угол атаки лопастей винта. Глиссер спустили на воду, и он стал развивать скорость более 60 километров в час!

Но кроме таких, как Туполев и Королёв, с которым мне, к сожалению, встречаться не довелось, отбывали сроки и мастера искусств.

Зек Дворжецкий

В ИТК-1 я познакомился с талантливым актёром Вацлавом Яновичем Дворжецким, осужденным на пять лет за «болтовню». Он возглавлял передвижную культбригаду областного управления НКВД.

С Вацлавом Яновичем мы подружились сразу. Он оказался удивительно коммуникабельным человеком. Дворжецкий часто делал материалы для нашей стенной газеты, которую редактировал я, причём увлекательно, разнообразно и содержательно. Я обычно писал частушки-куплеты, песни-пародии, потом мы вместе с ним их дорабатывали, а исполнялись они артистами его культбригады.

Ещё раз мы встретились с ним в Омске в пятьдесят пятом, когда он уже работал ведущим актёром Омского драматического театра. В семидесятые годы к нам в Тюмень приезжала труппа Горьковского областного театра. На афишах, расклеенных по городу, значилась и его фамилия, но, увы, он тогда не приехал. Но через артистов я передал ему открытку – поздравление. Он ответил. Мы начали переписываться…».

Но давайте вернёмся в сороковые–гробовые…

Его звали Профессором

В одной из секций ИТК-1 дневалил невысокий старичок, одетый в полушубок и шапку-«финку», ничем, казалось бы, не приметный, разве что очки выдавали в нём работника умственного труда. Был он не по годам энергичен и в отличие от подавляющего большинства – интеллигентен в обращении с людьми. Все жившие с ним в секции звали его «профессором». Блатные обычно кричали ему: «Эй, профессор, принеси попить!» или «Профессор, сходи, прикури где-нибудь…».  И он выполнял все их просьбы.

Однажды, не выдержав, я спросил «блатных»:

– Почему вы зовёте его «профессором»?

– Так он же в натуре профессор! – ответили мне сразу несколько зеков.

Я заговорил с вернувшимся дневальным, и он подтвердил, что действительно был профессором МГУ и что фамилия его Павлов. Он прибыл в Омск осенью сорок первого с тем страшным московским этапом, из которого большинство умерло дорогой, поскольку их почти не кормили. Поговаривали, что среди них шли те, кто готовился встречать гитлеровцев в Москве хлебом и солью. Оставшиеся в живых добрались до мест заключения уже чуть тёпленькими, а в колонии окончательно дошли, и от них остались считанные единицы.

Позже, по вечерам, в КВЧ собиралось человек по десять заключённых, и профессор рассказывал нам про Севастопольскую оборону, о нашествии татаро-монгол на Русь, о завоевании северных окраин России… Говорил он так складно, словно читал нам хорошо написанную книгу, причём о том, чего мы ещё не знали.

Павлова устроили дневальным в секцию, где жили «придурки» – лагерные «аристократы», а для обеспечения обслуживания секции дали ему молодого помощника. Многие подкармливали его, спал он на кровати, но, увы, спасти профессора не удалось. В начале лета он заболел и умер в стационаре.

Увы, во время войны фамилия Курчатов мало что говорила. Но у нас был зек с такой фамилией!

Ленинградец Курчатов

Врезался мне в память парень из Ленинграда. Грамотный, начитанный, с хорошими манерами поведения по фамилии Курчатов. Теперь я могу предполагать, что он, возможно,  доводился родственником академику Игорю Васильевичу Курчатову.

Добрейшей души парень, ему едва исполнилось двадцать пять лет, он никак не мог приспособиться к условиям и порядкам, царившим в колонии. Над ним постоянно насмехались. А он рвался на фронт.

Но, увы, не все горели желанием отдать жизнь за Родину!

Ваня-дурак

Это был простой, грамотный, здоровый деревенский парень. Чтобы не идти на фронт, он стал громко петь похабные песни, частушки и плясать… Одним словом, прикинулся сумасшедшим.

Начальник медсанчасти решил испытать симулянта, назначил операцию. Ване обрили голову, санитарки уложили его на носилки и унесли в операционную. Вокруг стола, куда положили Ваню, собрались врачи с марлевыми повязками, закрывавшими их лица, и стали «совещаться». «Здесь делаем разрез, – начал «главный хирург» – начальник медсанчасти, – снимаем черепную коробку, достаём мозги, только аккуратней, чтобы чего-нибудь не потерять, промываем их в тазу и кладём обратно…».

«А если помрёт?» – спросил кто-то.

«Умрёт… ну и что? Одним дураком станет меньше…», – равнодушно ответил «главный хирург», и, взяв большой кухонный нож, брусок, встал у изголовья «больного», принялся точить его.

И тут нервы у Вани не выдержали, он вскочил со стола и дико закричал: «Дяденьки! Не надо!!! Я не дурак!..».

И всё-таки, несмотря на все ужасы омской каторги, остались в моей памяти и светлые пятна.

Генерал Суренян

Конец войны я встретил в ИТК-9, которая располагалась на территории Омского Сибзавода. Завод выпускал снаряды, запчасти для танков и что-то ещё для знаменитых «Катюш».

Директором завода был назначен генерал Суренян, получивший тяжёлое ранение на фронте и поэтому определённый на эту должность.

Суренян оказался очень душевным и простецким человеком. Он часто приходил в цехи, где запросто беседовал с заключёнными.

Зеки, работавшие за станками, творили чудеса трудового героизма, выполняя по 5 и даже 8 норм за смену. Выдающейся рекордисткой и инициатором движения рекордистов стала Александра Степаненко – простая, скромная деревенская девушка, сидевшая за кражу горсти зерна. Она выполняла по восемь норм за смену на операции по изготовлению снарядов. С ней долго и упорно соревновалась её вольнонаёмная сменщица, но более 7,5 нормы дать не могла. Позднее Степаненко премировали отрезом крепдешина, а её соперница получила орден Ленина…».

И это лишь малая часть неизвестной истории Великой Отечественной войны.

Оценка сообщения: Загрузка…

www.severprostor.ru

«Тарих» — История Казахстана — школьникам | Путешествие во времени

Время раскрывает все новые и новые страницы истории Великой Отечественной войны. Одна из таких страниц связана с Казахстаном. Исторически сложилось, что он являлся глубоким тылом и Российской империи, и Советского Союза. Поэтому сюда, в бескрайние степи, еще в годы Первой мировой войны ссылались военнопленные: польские конфедераты, белочехи, венгры, австрияки. Каждому алматинцу знакома улица имени Мате Залки, но не все знают, кто он такой. А Мате Залка — пленный мадьяр, бывший офицер австро-венгерской армии, свято поверивший в идеи коммунизма, активный участник гражданской войны в Казахстане и Средней Азии. Смельчак, он ходил на разведку к басмачам, переодевшись бродячим дервишем.

В годы Великой Отечественной войны в Казахстан стали приходить эшелоны с пленными японцами и немцами.

Казахстан хранит память о военнопленных. В Караганде они работали в шахтах, в Лениногорске — на рудниках, Джезказганский медеплавильный комбинат 80 процентов возведен немцами и японцами. В Алматы их руками построены старый аэропорт, здание «Турксиба», расположенное на перекрестке улиц Богенбай батыра и Панфилова, Дом ученых и магазин «Голубой экран» на углу улиц Пушкина и Жибек жолы, комплекс зданий Академии наук, ряд жилых домов, расположенных по улице Абая и на первой Алма-Ате.

Первые японские военнопленные появились в Алма-Ате еще до Великой Отечественной войны — в 1939 году, после боев на Халхин-Голе. Их было немного, около 3000 человек. Строили они в основном жилые дома и особенно школы — в те годы в Алма-Ате шло интенсивное строительство учебных заведений. Кроме того, японцы начали асфальтировать первую дорогу города — нынешний проспект Достык. Запрягали в арбу с котлом гудрона верблюда, затем под котлом разводили огонь и начинали раскидывать асфальт, тут же его трамбуя. Заодно самураи построили двухэтажную школу на улице Джамбула, сейчас там размещается детская музыкальная хоровая школа «Елим-Ай». Те японцы были отправлены домой в конце 1940 — начале 1941 года.

Немцы в основном работали в Восточном и Центральном Казахстане. Много жилых домов и предприятий Семипалатинской и Восточно-Казахстанской областей возведено руками немецких, итальянских и венгерских военнопленных. Есть знаменитый лагерь NN29. Сюда в 1943 году начали прибывать первые солдаты, попавшие в плен под Сталинградом. Поголовно помороженные, умирающие от голода, завшивленные, они привезли с собой брюшной тиф. Эпидемия охватила и местных жителей, и только самоотверженность советских врачей спасла жизнь многим пленным немцам.

Пленным, конечно, не симпатизировали, но относились по-человечески, иногда даже дружелюбно. Питались они не так уж плохо, во всяком случае, гораздо лучше, чем местное население. Суточная норма ржаного хлеба на пленного составляла 600 граммов, офицерам и больным половина хлеба выдавалась белым пшеничным. Кроме того, давали овощи, мясо, жиры, табак. Для итальянцев в лагерях даже наладили отлов лягушек и черепах. А когда появились японцы, учитывая их менталитет, им стали выдавать на человека по 300 граммов белого хлеба и риса ежедневно, хотя рис в то время в СССР была на вес золота. Пленные получали за свою работу немного денег и могли кое-что купить в тюремной лавке. Некоторые делали различные поделки из металла и дерева, а потом обменивали их у местных жителей на продукты. Казахстанцы отличались добродушием и были незлопамятны, поэтому они подкармливали пленных.

Конечно, не стоит представлять идиллическую картину отношений между победителями и побежденными. Война есть война и враг есть враг. И расстреливали пленных, и казнили, были и самосуды. Но все-таки казней без суда и следствия, какие творили эсэсовцы в концлагерях над советскими военнопленными, не было. Об этом говорит простая статистика. Если из советских солдат, попавших в немецкий плен, выжили 40 процентов, то из советских лагерей в Германию вернулись 75 процентов военнопленных.

Многие пленные умерли от голода, холода, изнурительной работы, болезней, туберкулеза и пневмонии, но все эти беды были и у мирных жителей. Просто уроженцы Западной Европы или Японии — стран с мягким климатом — не были приспособлены к суровому казахстанскому климату. Особенно студеной выдалась зима 1946 года — морозы достигали 40 градусов. Многие пленные еще не смогли адаптироваться, еды катастрофически не хватало — в общем, в первый мирный год смертность среди пленных была высокой.

Отношение местных жителей к пленным японцам было лояльным. Общее количество их в Алма-Ате было более 6000 человек. Размещались они в бараках за головным арыком выше улицы Абая, сейчас на том месте находится сельскохозяйственный институт. Строгая дисциплина, каждое утро зарядка под присмотром своих офицеров. Вечером японцы играли на своих музыкальных инструментах, пели тягучие песни и любили играть в настольный теннис. Однажды пленные даже устроили чемпионат по борьбе сумо, в соревнованиях участвовали и охранники. Один из бывших военнопленных Икеда-сан вспоминал такой случай. Однажды в зимний день с полдюжины пленных отрядили на кладку кирпича. Конвоир разжег костер и через какое-то время позвал погреться, а сам закурил. Заметив, что пленные уставились на козью ножку, конвоир спросил: «Что, косоглазые, курить охота? Ну так давайте — по кругу». И пленные вместе с конвоиром стояли вокруг костра и раскуривали по очереди козью ножку. Представить в такой ситуации английского или американского конвоира Икеда-сан просто не мог.

Другой японский пленный Сабуро встретив в Казахстане свою любовь — девушку Олю, которую он называл О-Цуру — Русская журавушка. Ее отец только вернулся с Дальнего Востока, где воевал с теми же японцами. В качестве трофея он привез отличные офицерские сапоги. В обеденный перерыв отец приходил к дочери, которая работала в строящемся доме. А строили тот дом военнопленные. Иноземные сапоги он ставил у порога.

Сабуро относился к сапогам с особым почтением. Приходя к Оле он каждый раз останавливался и отдавал им воинские почести. Видимо, сапоги принадлежали некогда очень высокому чину японской армии. О-Цуру и ее подружкам этот момент «сапогопочитания» доставлял и смех, и слезы.

Репатриация военнопленных началась 15 июня 1945 года. И дело было не в гуманности советской системы, а в трезвом расчете: СССР не хотел нести лишние расходы на содержание нетрудоспособных, больных людей. Вначале отправляли больных и истощенных, а тех, кто хорошо работал, лагерное начальство отпускало в последнюю очередь. Так в октябре из Пахта-Аральского лагеря отправили домой 4500 человек. Уже к 1950 году основная масса пленных была отправлена на родину. Остались только военные преступники, осужденные на различные сроки. Но после визита в Советский Союз германского канцлера Конрада Аденауэра в 1955 году даже их отправили домой.

tarih-begalinka.kz

неизвестные страницы истории | Военная история

Два года назад в газете «Труд-7» вышло мое интервью с автором сенсационной книги «Недозволенная память: Западная Беларусь в документах и фактах, 1921-1954» подполковником запаса Александром ТАТАРЕНКО о кровавом воссоединении в 1939-м БССР и Западной Беларуси. Сегодня публикуем беседу с исследователем, посвященную периоду нацистской оккупации Беларуси, проливающую свет на новые, во многом спорные, но шокирующие факты об этом трагичном времени. 

Уходя — расстреляй

— С немецким наступлением в июне 1941-го связан трагический и малоисследованный эпизод в белорусской истории: массовое уничтожение заключенных 32 внутренних тюрем НКВД БССР. В основном, это были военнопленные Войска Польского, находившиеся в заточении с осени 1939 года, и политзаключенные. Не успевая вывезти узников, Бюро ЦК КП(б)Б принимает постановление всех уничтожить. 

Только в двух барановичских тюрьмах — «Американке» и «Крывое кола» к исходу 22 июня «умерли» более 5 тыс. человек. И все же наибольшего размаха расстрелы достигли на востоке. Неподалеку от Глубокого, в Березвецком монастыре, превращенном в тюрьму НКВД, в два этапа умертвили 3800 человек. Минские чекисты 26-27 июня в урочище Цагельня (район Червеня) расстреляли около 3 тыс. заключенных минских тюрем. Очевидец вспоминал: «Конвой, узнав, что путь перерезан немецким десантом, уложил невольников на дорогу и методично, как учили, выстрелом в затылок из пистолетов ТТ и наганов лишил жизни». Спустя полвека их родные получат реабилитационные документы: «… за отсутствием состава преступления». 

Общее число погибших установить невозможно: архивы КГБ закрыты для исследователей. Известно только, что указом Президиума ВС СССР каратели получили высшие правительственные награды: «За образцовое выполнение боевого задания и проявленное при этом геройство».

20 тысяч палачей

— В книге вы акцентируете внимание на том, что «к стыду и сожалению, не только простые граждане, но и историки боятся признать: больше всего от немецкой оккупации пострадали евреи»… 

— Как свидетельствуют архивные документы, во время оккупации немцы истребили 181 179 жителей Барановичской области, из них 173 581, т.е 95% (!) были евреи. Цифры эти хоть и открытые, но нигде не афишируются. Нет правды и в утверждении, будто помимо немцев в уничтожении 38 областных гетто участвовали исключительно польские, украинские и балтийские формирования. В Городище, как и в других населенных пунктах Барановичской области, в «окончательном решении еврейского вопроса» проявили рвение и белорусские полицейские. Местные жители все еще вспоминают самых активных: Моцкало, Кулаковского и Кудлача. Последнего за «особые заслуги» немцы вообще назначили замначальника несвижской тюрьмы. Всего же уничтожением еврейского населения в Беларуси занималось 20 тыс. человек. 

Партизанский миф 

— Кто первым из местного населения встал на тропу войны с оккупантами? 

— Искры народного сопротивления вспыхнули не в лесах, а за колючей проволокой гетто. В 12 гетто на территории Барановичской области действовали подпольные организации, занимавшиеся сбором оружия и подготовкой массовых побегов в лес. На территории одного Барановичского гетто размещалось 17 складов оружия. Восстания готовились в Барановичском, Мирском, Клецком и Слонимском гетто. В 5-тысячном Несвижском гетто в тяжелом бою повстанцы перебили около 40 немцев и полицаев. Сбежать в лес удалось лишь 25 узникам. Всего же в партизанских отрядах на территории Беларуси находилось 15 тыс. евреев. 

— А как же партизанское движение?

— Созданный советской историографией миф, будто с первых дней оккупации в лесах зародилось народное сопротивление, живет до сих пор. На деле же советское партизанское движение заявило о себе, организационно оформившись, только в апреле 1943 года с началом работы подпольного обкома партии. Костяк партизанки составили кадровые офицеры КА, НКВД и НКГБ, партийный и комсомольские работники, прибывшие в область 35 организаторских и диверсионных групп. 

А первым партизанским отрядом на территории Беларуси, созданным по народной инициативе и из местного населения, стал еврейский отряд Тувия Бельского, насчитывавший более 1000 бойцов и семейный лагерь. Но в официальной хронике белорусской «партизанки» о нем нет ни слова. 

Бельский — один из немногих партизанских командиров, действовавший, не дожидаясь директив из Москвы. Идя наперекор сталинской антисемитской политике, он спасал обреченных на смерть евреев из гетто. Свой отряд — 1230 человек — Бельский вывел из лесу на второй день после освобождения Новогрудка. Добившись для бойцов удостоверения партизан, он распустил отряд на все четыре стороны, и тем самым спас их от убийственной мобилизации. Думаю, этот мужественный человек, спасший тысячи жизней, заслужил звание Героя Беларуси. Хотя бы посмертно, ведь Бельский скончался в 1987 году в Нью-Йорке. 

«Это гражданская война»

— У наших южных соседей известна Украинская повстанческая армия, сражавшаяся одновременно против немцев и советов. Можно ли говорить о подобном явлении в Беларуси?

— После роспуска немцами весной 1943 года Белорусской самообороны (военизированное формирование, созданное для помощи немцам «в борьбе с большевиками и саботажниками» — TUT.BY) некоторые белорусские офицеры открыто выступили против политики нацистов. Так, командир взвода на станции Выгода между Барановичами и Минском лейтенант Слонимский обезоружил крупное подразделение немецкой железнодорожной полиции, создав в лесу антипартизанский отряд им. Калиновского… 

После требования создать белорусское национальное правительство во главе с президентом на высылку в Прагу отправляют руководителя Белорусской народной самопомощи (национальная организация, санкционированная нацистами во время окупации — TUT.BY), доктора Ивана Ермаченко. Спустя несколько месяцев из страны вышлют литератора и журналиста Антона Адамовича. Члены централи БНС Юрий Сакович и Леонид Моряков погибнут от пули наемного убийцы. В декабре 1943 застрелят бургомистра Минска Вацлава Ивановского. Еще на исходе 42-го в Тростенце казнят одного из лидеров национального подполья ксендза Винцента Гадлевского. 1 апреля 1943 года в стенах берлинской тюрьмы уничтожат экзарха униатской церкви Антона Неманцевича… 

Все эти люди были связаны с деятельностью подпольной антинемецкой Белорусской независимой партии, постановившей: «Камуністычная Масква ёсьць вораг № 1 беларускага народу, фашысцкая Нямеччына — вораг № 2», и стремившейся создать тайное правительство Белорусской Народной Республики. 

— Александр, временами создается впечатление, что вы немного идеализируете деятельность коллаборационистов… 

— Нужно понимать: национальные силы надеялись, что противостояние СССР и Германии даст возможность добиться реальной независимости для Беларуси. Надежду вселяло и заигрывание немцев, которые отдали на откуп белорусам культурную жизнь во время оккупации. Однако коллаборационизм был разный и его идеализации с моей стороны нет. 

В книге приведено немало примеров преступлений полицаев. Например, охрану Колдычевского концлагеря осуществляла рота белорусских и польских полицейских. Однажды из лагеря бежало 50 человек, но 17 девушек попали в руки полицаев во главе с Кухто. Им отрезали груди и пригвоздили кольями к земле. Беременную учительницу из Слонима Ядвигу Санчик полицаи сначала изнасиловали, потом переломали пальцы и распороли штыком живот. Преступления чудовищные, но подобная жестокость чаще всего была реакцией на польский и советский террор. 

Тот же Колдычевский лагерь был создан по инициативе белорусов для поляков, которые в начале оккупации заняли большинство мест в немецких администрациях и стали массово писать доносы на белорусских деятелей и интеллигенцию. Согласно директиве польской Армии Крайовой, воевавшей против немцев и партизан, «каждый поляк должен помнить, что белорусы — враги польского народа». Так, в приходе Турейск Щучинского повета за белорусскую деятельность зверски замучили священника Алехновича с матушкой. Иеромонаха Лукаша живьем спалили в его приходе около Новогрудка. За отказ предоставлять продукты аковцы сожгли с местным населением более 30 хуторов на Лидчине…

— Очевидно, труднее всех было местным жителям, оказавшимся не просто между Сциллой и Харибдой: с одной стороны — немцы и полицаи, с другой — партизаны разных мастей, с третьей — аковцы… 

— Но наибольшей бедой для селян были именно партизаны. Долгие десятилетия восхвалялся исключительно «героический подвиг белорусских партизан». И никаких нюансов. 

Главный удар партизан был направлен не против немцев, а против белорусских политиков и администраторов. От рук партизан погибло 500 бургомистров с семьями. Но гибли не только коллаборационисты. К примеру, в Слонимском округе с апреля по ноябрь 1942 года от рук партизан погибло 1024 человека, 80% из них — безоружное гражданское население. На конец ноября 1942 года в Барановичской округе убит 31 староста, большая часть сельских волостных управ разграблены. Подпольный обком КП(б)Б поощрял жесткое уничтожение «предателей и их семей» с целью запугать местное население. Так, жену кладовщика немецкой комендатуры под Дятлово, который отказался сотрудничать с партизанами, прибили накрест гвоздями к стене. Партизаны Дмитрия Денисенко (командир 1-го партизанского казачьего отряда — TUT.BY) расстреляли Екатерину Семашко с маленьким ребенком на руках. Новогрудскую крестьянку, мать учителя истории Владимира Нагулевича, народные мстители жестоко пытали. В присутствии сына ей выкололи глаза и отрезали грудь. 

Поскольку местное население с большим желанием шло на сотрудничество с немцами, которые хоть иногда соблюдали их интересы, партизаны и подпольщики использовали тактику терактов и провокаций против немцев. Ответная реакция — поголовное уничтожение местного населения и, как следствие, уход людей в лес. Воспитанник школы НКВД Романов вспоминал: «Нас обучали провоцировать немцев, чтобы они совершали большие преступления и таким образом увеличивали количество партизан». 

Первый такой случай произошел в 1943-м, когда после обстрела партизанами шоссе Барановичи-Новогрудок немцы сожгли деревни Каменный Брод, Бельчицы и Ятвезь на Новогрудчине. Часть населения расстреляли на месте. Остальных — после пыток в Барановичах. За весь период оккупации немцы провели более 60 карательных экспедиций, уничтожив вместе с жителями 692 деревни. 

В тех же районах, где основная часть населения ладила с немцами, партизаны практиковали массовые уничтожения мирных жителей. Так, в 1943-м за отказ идти в лес партизаны расстреляли полдеревни Якимовичи на Слонимщине. Как рассказал мне старожил деревни Партизановка (также в Слонимском районе), на хуторе рядом с деревней за отказ отдать продукты партизаны изрубили тесаками и бросили в колодец большую белорусскую семью. С весны 1943 по июль 1944 года «лесные братья» казнили более 500 жителей Барановичской области за сотрудничество с Армией Крайовой. За сопротивление реквизициям и отказ от вступления в партотряды «народные мстители» казнили более 7 тыс. белорусов. 

— В книге вы приводите факты, что советские партизаны распиливали людей пополам, еврейские — отрезали в деревнях головы, энкавэдисты вырезали звезды, солдаты «Беларускай краёвай абароны» и аковцы сжигали живьем. Ад… 

— Уже давно пора признать: на оккупированных территориях шла гражданская война. Брат шел на брата, а нацисты использовали эти распри в своих интересах, проливая кровь и одних, и других, и третьих. 

Выжить, чтобы умереть

— Совсем немногим известно о чудовищных масштабах мобилизации и послевоенных зачисток. 

— Мобилизация 1944-1945 гг. была бессмысленной и безумной, ведь к тому времени Сталин уже располагал самой мощной армией в мире. Потому склоняюсь к мысли: мобилизация была скрытой формой репрессий, направленной против мужской части населения. Только в Барановичской области более 20 тыс. насильно мобилизованных в Красную армию погибли на фронтах. В то же время от мобилизации уклонилось почти 100% командного состава Барановичского соединения партизанских отрядов — более 1000 человек. Лишь в 1990-е гг. стало известно, что более 20 тыс. жителей области с 1944 по 1949 гг. пополнили советские концлагеря. Доподлинно известно, что еще 34 тыс. жителей западных областей войска НКВД отправили на высылку. До 1947 года из советского «рая» в Польшу бежали 274 163 человека. Потому неудивительно, что после войны и зачисток в западных областях почти все руководящие должности были заняты не местными кадрами. Из 1408 работников областных исполнительных комитетов только четвертая часть является местными белорусами. В аппаратах Барановичского областного и городского комитетов партии не было ни одного работника из местного населения.

— Возможно, самый шокирующий раздел книги — посвященный Новогрудскому концлагерю НКВД. Как вам удалось выйти на столь ужасное открытие? 

— В ходе работы над материалом я приехал в Новогрудок. Местные указали мне на памятник с надписью: «В годы ВОВ тут погибло 80 тыс. человек». Когда поставили — никто не помнит. Откуда взяли такую цифру? Говорят, был концлагерь. Я вышел на отечественных и немецких исследователей, убедившись, что нацистского концлагеря для советских военнопленных там не было. Начинаю отрабатывать версию дальше и нахожу свидетеля, семья которого перебралась в Новогрудок в августе 44-го. Месяца три его от нас прятали, но в итоге удалось побеседовать с этим человеком и записать его рассказ на диктофон. О лагере НКВД, который с июля 1944 по 1947 гг. базировался на месте нынешнего здания новогрудского ГРОВД, он знает из рассказов отца. По словам собеседника, по самым скромным подсчетам в его ворота загнали более 35 тыс. человек — учителей, врачей, журналистов, солдат и офицеров БКО, да и просто рабочих, трудившихся при немцах. Каждую ночь из-за высоких стен с колючей проволокой доносились истошные крики истязуемых: «Спасите!», «За что бьете!», «Умираю!». Известны случаи, когда в Новогрудок пригоняли евреев, которым удалось сбежать из Минского гетто… Старожил назвал и три места массовых расстрелов заключенных войсками НКВД.

Есть сведения о существовании подобных Новогрудскому лагерей на базе нацистских — в Калдычево, Лесной и Волковыске…

— В книге вы называете советские репрессивные органы «красными нацистами». Не слишком ли жестко? 

— В конце 1940 года на территории Ляховичского района проживало 49 589 человек, а в 1944-м после возвращения власти советов — 27 537. То есть в 2 раза меньше! Согласно архивным данным, за годы нацистской оккупации (1941-1944) в районе расстреляно и замучено фашистами 1389 жителей, на фронте (в составе РККА) и в партотрядах погибло 1323 человека. Эвакуации и мобилизации населения по официальным данным не проводилось. Куда же делись остальные люди? 

Чтобы донести эти страшные факты до людей, я и взялся за книгу. Коммунисты забрали у нас историю, культуру, язык, уничтожили память, оставив, по сути, аборигенную цивилизацию. Мы и теперь, после без малого двух десятилетий независимости, ощущаем на себе тень советской оккупации, оставаясь заложниками чужих игр. Пока «книги недозволенной памяти» не появятся в каждой области и районе, пока в наших городах стоят памятники убийцам, а имена настоящих героев вычеркнуты из истории, мы не застрахованы и от нового 37-го, и от гражданской войны.

maxpark.com

Читать книгу Генерал Бичерахов и его Кавказская армия. Неизвестные страницы истории Гражданской войны и интервенции на Кавказе. 1917–1919 Алексея Юрьевича Безугольного : онлайн чтение

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Алексей Юрьевич Безугольный
Генерал Бичерахов и его Кавказская армия. Неизвестные страницы истории Гражданской войны и интервенции на Кавказе. 1917–1919

Посвящаю сыну Олегу

Как мы исполнили свой долг – скажет история.

Л.Ф. Бичерахов


От автора

«В вихре страстей разных изданий от периода Бичерахова осталось пустое место», – написал еще в 1930-х гг. соратник Лазаря Федоровича Бичерахова Б.В. Никитин. Спустя восемь десятков лет мало что изменилось. Имя одного из ярких и самобытных персонажей Гражданской войны в России остается в полном забвении. А те штампы, что кочуют из книги в книгу и по сей день, лучше бы и не появлялись на свет вовсе, поскольку порочат Бичерахова необоснованно, незаслуженно и несправедливо, что не достойно памяти любого человека, а памяти человека, оставившего след в истории Отечества, – особенно.

Замысел этой монографии родился случайно. Работая в архивах над совершенно другой темой из истории Гражданской войны на Кавказе, я то там, то здесь наталкивался на имя Лазаря Бичерахова. Первые, касательные знакомства с его судьбой и деятельностью вызывали прежде всего чувство удивления: необычными поступками, неординарным складом ума, широким благородством и щедростью и в то же время совершенным забвением этой фигуры в историографии Гражданской войны. Приняв решение написать биографию Л.Ф. Бичерахова и углубившись в архивный и мемуарный материал, связанный с его именем, я лишь убеждался в верности своих первых впечатлений.

Советская историческая наука обходилась хлестким жупелом «бичераховщина», имея в виду заодно и политическую деятельность его родного брата Георгия, возглавившего в 1918 г. антибольшевистское политическое движение казаков в Терской области. В термин «бичераховщина» вкладывался только негативный смысл, реакционная и «контрреволюционная» деятельность, не достойная ни одного доброго слова. Сотрудничество войскового старшины Л. Бичерахова с большевистским Бакинским совнаркомом в последние недели его существования в июле 1918 г. стало удобным поводом для списания на него краха большевиков в этом важнейшем нефтедобывающем и промышленном регионе. В то же время связь с Бакинской коммуной во многом стала причиной того, что Бичерахов не был принят ни Белым движением, ни белоэмигрантской средой, ни зарубежной русской историографией – здесь он прослыл «красным».

Между тем исторический масштаб деятельности Бичерахова и подчиненных ему войск (партизанского отряда, позднее развернутого в Кавказскую армию и флот) в первый период Гражданской войны (1918 – начало 1919 г.) на обширных территориях Северного Ирана, Восточного Кавказа и Закаспия – в Азербайджане, Дагестане, на Тереке и в Закаспийской области – исключительно велик. На некоторое время он стал фактическим правителем обширных прикаспийских территорий, был признан в этом качестве Временным Всероссийским правительством (прообразом будущего колчаковского правительства) и непрерывно расширял сферу своего влияния. На ранних этапах развития Добровольческого движения на Юге России под предводительством генералов М.В. Алексеева, Л.Г. Корнилова и А.И. Деникина Л.Ф. Бичерахов составлял им реальную конкуренцию на антибольшевистском фронте.

В настоящей книге на обширном архивном материале, в том числе и на впервые вводимых в научный оборот документах фонда отряда Бичерахова, а также большого пласта современной событиям прессы, мемуарной литературы, дневников, писем свидетелей эпохи, предпринята попытка реконструировать жизненный путь Лазаря Бичерахова и оценить роль его партизанского отряда (Кавказской армии и флота) в Гражданской войне в Баку, Дагестане и на Тереке в 1918 г.

Не стоит удивляться тому, что ставится вопрос об исторической роли в Гражданской войне командира «какого-то» отряда. Нужно помнить, что в тех условиях, особенно в первый, самый сложный период гражданского противостояния в России, любая воинская часть, сохранявшая организованность и воинский облик, могла претендовать на важную историческую роль. Как не вспомнить, что Добровольческая армия времен 1-го Кубанского (Ледяного) похода представляла собой лишь небольшой отряд. Стойкость, упорство и высокий моральный дух горстки добровольцев способствовали притоку в их ряды новых и новых контингентов, усилению союзнической помощи и развертыванию в последующем многотысячной боеспособной армии.

Герой этой книги принадлежит к многочисленной плеяде военачальников Гражданской войны, вышедших из небогатых дворянских, казачьих семей или социальных низов. В.Л. Покровский и СМ Буденный, А.Г. Шкуро и Ф.К Миронов, Р.ф. Унгерн и М.Н. Тухачевский, А.Н. Гришин-Алмазов и Б.М. Думенко. Ряд сопоставлений можно продолжать долго. Вчерашние подполковники, поручики, вахмистры и просто «нижние чины» становились командующими фронтами и армиями, народными комиссарами и военными министрами. Гражданская война вбрасывала их в свой стремительный круговорот, заменявший им годы университетов и военных академий.

История сама находила и выдвигала таких людей, способных в короткий срок мобилизоваться и в сложной обстановке найти свой путь, часто неверный и гибельный, но свой. Взять на себя ответственность и повести за собой людей. Сами себя они к такой роли совсем не готовили. Лазарь Бичерахов еще до мировой войны, в мирное для Российской империи время, служа в Персии, был неоднократно ранен, стал инвалидом и совсем еще молодым человеком в невысоком чине ушел на пенсию – «залечивать старые раны». С началом войны он вновь оказался в строю. Командуя в 1917 г. партизанским отрядом в бесконечно далекой от главных театров военных действий Персии, Бичерахов совсем не мог предполагать ни того, что через несколько месяцев окажется главнокомандующим Кавказской армией и флотом, главой правительства Кавказско-Каспийского союза, ни того, что в один момент потеряет все, что было создано его руками.

То, что Бичерахов не стал в конечном итоге известным персонажем истории Гражданской войны (а в разное время он имел шансы стать как красным, так и белым вождем) и рано, еще в начале 1919 г., покинул Россию – следствие стечения объективных и субъективных обстоятельств, нисколько не извиняет наше полное незнание о нем. Сам он вполне понимал изменчивость собственной судьбы в то изменчивое для его родины время. В одном из писем генералу А.И. Деникину он пророчески писал: «Вначале благодаря случайности у меня был отряд, затем случайно я собрал армию, затем случайно присоединился ко мне флот. И такая же простая случайность все смоет из моих рук, и я останусь без единого солдата»1.

Далее, дабы быть более убедительным, считаю нужным перейти к научному повествованию.

Выражаю искреннюю благодарность своим коллегам по Научно-исследовательскому институту (военной истории) Военной академии Генерального штаба ВС РФ, оказавшим ценную помощь советами и рекомендациями при написании этой книги: В.В. Изонову, В.И. Жуматию, В.А. Авдееву, С.А. Иванову, Д.Г. Мартиросяну, а также сотрудникам Института востоковедения РАН А.К. Аликберову, А.Ю. Скакову и художнику издательства «Центрполиграф» Ю.Г. Клименко.

Предисловие

Братья Лазарь и Георгий Бичераховы упоминаются в специальной литературе по истории Гражданской войны на Северном Кавказе и в Закавказье часто. Однако подбор и интерпретация фактов, связанных с их военно-политической деятельностью, получившей нарицательное имя «бичераховщина», совершенно неудовлетворительны и не отвечают требованиям исторического исследования. Сказанное касается не только популярной публицистической литературы, но и научных трудов, претендующих на широкий охват темы и глубину выводов.

В советской литературе трактовка «бичераховщины» сложилась еще в историографии сталинского периода в 1930-х гг. и с тех пор не претерпела серьезных изменений. Лазарь Бичерахов – полковник (подполковник, войсковой старшина, генерал-майор – в его чине советские историки так и не разобрались) царской армии, английский наймит, поступивший на службу англичанам в Персии, добровольно присоединившийся к войскам Бакинской коммуны, а затем предавший ее по наущению англичан. В последующем Л. Бичерахов – душитель революции в Дагестане и на Тереке. Его брат Георгий – меньшевик, лидер контрреволюционного казачьего движения на Тереке.

Более полного раскрытия темы контрреволюции в советской историографии не требовалось. Готовый набор негативных ярлыков тем более делал излишним внимание к личности «контрреволюционера» Бичерахова. Отсюда полное пренебрежение любыми биографическими деталями: военными чинами, служебной карьерой и другими жизненными вехами. Понятно, что его ценности, взгляды, идеи при таком подходе вообще не могли стать предметом научного интереса. «Бичераховщина» выродилась в жупел, фигуру речи, обрамляющую и оправдывающую революционную борьбу большевиков на Кавказе.

Справедливости ради надо сказать, что если бы кто-то из историков и проявил интерес к личности Лазаря Бичерахова, то наверняка натолкнулся бы на стену секретности и цензуры, которой весь советский период были «защищены» архивные источники по теме (фонды отряда Бичерахова, ВСЮР, русских экспедиционных войск в Персии, казачьих органов власти на Тереке, партийно-советских органов Баку, Дагестана, Терека).

Традиция упоминать о бичераховщине мимоходом, не предпринимая усилий разобраться в сущности этого явления, в полной мере сохранилась и в новейшей литературе. Что можно узнать о нем в новейших академических изданиях по тематике Гражданской войны на Кавказе? В материалах научной конференции, посвященной дагестанскому революционному и государственному деятелю Д. Коркмасову, Л.Ф. Бичерахов безапелляционно назван «английским ставленником»2. В работе С.М. Исхакова «Российские мусульмане и революция» отряд Бичерахова назван «белоказачьим»3, хотя к Белому движению он не относился, да и термин такой в начале Гражданской войны еще не употреблялся. Для защитившего в 2008 г. докторскую диссертацию о дагестанском политическом и религиозном деятеле Н. Гоцинском М.М. Доного политическая позиция Л.Ф. Бичерахова (в частности, в отношении Дагестана) осталась полной загадкой4. А в фундаментальной монографии В.Л. Гениса о революционном движении в Персии в конце 1910-х – начале 1920-х гг. перепутаны инициалы Бичерахова5.

Между тем, как представляется, игнорирование этой фигуры приводит к искаженному пониманию многих событий Гражданской войны на Кавказе, таких как падение Бакинской коммуны, казачье восстание на Тереке второй половины 1918 г., революционные процессы в Дагестане, турецкая оккупация Азербайджана и Дагестана, история интервенции в регионе и т. д.

В последние годы появляются первые биографии Л.Ф. Бичерахова6, авторами которых являются прежде всего региональные историки, что отражает общий подъем краеведческой науки и интенсивный процесс национальной самоидентификации, сопровождающийся поиском знаковых фигур в национальной истории. Как всегда в начале пути, научный уровень таких работ не высок, они компилятивны и публицистичны. Зачаточный научно-справочный аппарат не позволяет оценить источниковую базу, а значит, и объективность таких работ.

Первая и, пожалуй, единственная на сегодняшний день действительно научная работа была опубликована в 2005 г. в Нумизматическом сборнике Государственного исторического музея. В своей небольшой (0,5 авторского листа) статье «Бичераховские награждения (К вопросу о наградной политике генерала А.И. Деникина)» А.С. Кручинин вышел далеко за рамки заявленной темы, сделав ряд существенных выводов о масштабах, политической эволюции бичераховского движения в Гражданской войне и о личных качествах и моральном облике и мотивации самого Л.Ф. Бичерахова. Собственно «наградная» часть статьи А.С. Кручинина значительно слабее, вследствие того что автор недостаточно полно изучил архивный материал, а с мемуарным наследием по теме знаком лишь касательно. Например, очень осторожно высказанное предположение о том, что «Бичерахов жаловал офицерам и Георгиевские награды, но это вопрос очень спорный…»7, на деле подтверждается десятками страниц поименных списков георгиевских кавалеров, сохранившихся в фонде отряда Бичерахова в РГВА и доступных любому желающему. А заявленное в подзаголовке статьи уточнение деникинской наградной системы и вовсе не раскрыто.

В настоящее время в связи с фактически исчерпывающей доступностью источников по истории Гражданской войны (в том числе прежде закрытых архивных материалов, опубликованного и рукописного наследия Русского зарубежья) появляется возможность достаточно полно реконструировать биографию нашего героя. По архивным данным и весьма многочисленным свидетельствам современников с большой точностью можно отследить жизненный путь Л.Ф. Бичерахова в самые главные годы его жизни и в переломную для нашей страны эпоху – период Первой мировой и Гражданской войн. Но его жизненный путь до и после указанного периода реконструируется лишь по очень ограниченному кругу источников.

Сразу оговоримся, что сам Лазарь Бичерахов, несмотря на то что прожил в эмиграции долгую жизнь, к сожалению, не пожелал взяться за перо и оставить потомкам собственную версию своих похождений, порой походящих на сюжет приключенческого фильма. Об этом можно лишь сожалеть, поскольку, судя по многочисленным документам, написанным его рукой (заметим, красивым, стремительным почерком и весьма грамотно), хранящимся ныне в Российском государственном военном архиве, автор обладал острым умом, четким слогом и хорошими литературными задатками, хотя и не имел столь блестящего общего образования, которым щеголяли многие офицеры Русской императорской армии. Думается, что неожиданный и полный крах, который Л.Ф. Бичерахов потерпел в начале 1919 г. – и не на поле боя, а от союзников-англичан и добровольцев, – вселил в него желание забыть и не вспоминать более своего участия в Гражданской войне. Что мог он описать в своей книге: как много раз протягивал руку помощи то одним, то другим силам, ведущим борьбу с большевиками, они высокомерно эту помощь принимали, а затем без тени сомнения разрушили его детище – Кавказскую армию и флотилию, именовавшуюся современниками «флотом»? Сводить счеты на страницах мемуаров Бичерахов, очевидно, посчитал для себя недостойным. Возможно, по этой причине он не принимал участия и в деятельности многочисленных эмигрантских офицерских организаций, а предпочел тихую жизнь частного человека.

Отсутствие у главного героя книги мемуарного наследия или воспоминаний, зафиксированных в иной форме, кроме двух малозначительных интервью1
  Первое из них было дано автору-составителю солидного по составу участников и объему сборника «Казачество. Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем казачества», изданного в Париже в 1928 г. генерал-лейтенантом А.П. Богаевским. Интервью Бичерахова лишний раз оттенило его эмигрантскую неприкаянность и неосведомленность о текущей жизни Русского зарубежья. Сформулировав в своем довольно пространном (с. 86–94) интервью идею «федеративного сожительства» казачества с Россией, Бичерахов как бы дезавуировал собственные размышления такой сентенцией: «Я позволил себе высказать свои взгляды, но я должен предупредить, что я оторван от казачества, живущего в условиях СССР… Я не знаю и устремлений зарубежного казачества… Я не могу сказать, идет., казачество к славному будущему или., отводится в историю» (с. 94). Второе интервью Л.Ф. Бичерахова было дано издателю военно-исторического журнала «Часовой» Е.В. Тарусскому в 1934 г., в котором он рассказывал, впрочем, не о себе, а о ставшем к тому времени большой знаменитостью в Европе в качестве балетного импресарио ротмистре В.Г. Воскресенском – бывшем своем подчиненном (Тарусский Е. Славный путь: Генерал Бичерахов о В.Г. де Базиле // Часовой. Париж. 1934. № 135–136. С. 29–31).

[Закрыть], несколько компенсировали изыскания первого его биографа – русского офицера-артиллериста Б.М. Кузнецова, присоединившегося к бичераховскому отряду в Дагестане в 1918 г., а в эмиграции тесно общавшегося с ним в течение нескольких лет. В числе других русских офицеров, составлявших остатки гарнизона крепости Хунзах, летом 1918 г. он оказался пленником прибывших в Дагестан турок. Бичерахов стал для него избавителем, и благодарность об этом Кузнецов пронес через всю жизнь. Позднее он собрал биографические данные о Бичерахове у его жены, однокашников по военному училищу, присовокупил к ним собственные наблюдения и скупые откровения самого Л.Ф. Бичерахова (именно скупые: «Встречаясь с ним ежедневно, я не мог добиться от него откровенности о прошлом», – сетовал Кузнецов8). Все собранное им вылилось в небольшой очерк о Бичерахове, изданный в Нью-Йорке в 1959 г. и ставший в нашей стране чрезвычайной библиографической редкостью9. За неимением иных источников, биографы Бичерахова XXI в. вынуждены воспроизводить его буквально дословно, иногда почему-то выдавая это за результаты своих разысканий10 и обильно разбавляя их собственными домыслами11.

Дополнить данные о Бичерахове, относящиеся к его довоенной молодости и периоду эмиграции, приведенные Б.М. Кузнецовым, действительно сложно. Скрупулезный архивный поиск в центральных архивах Российской Федерации дал лишь случайные находки: несколько писем его однокурсника Льва Жиромского, оказавшегося в 1918 г. в положении просителя и использовавшего теплые юношеские воспоминания, чтобы растопить сердце всесильного тогда вождя Кавказской армии12. Удалось обнаружить и краткую автобиографию, написанную самим Бичераховым в феврале 1919 г., незадолго перед отъездом из страны13. Эти и некоторые другие архивные материалы дополняют и уточняют сведения, собранные Б.М. Кузнецовым. Нельзя не сказать о том, что пока не удалось обнаружить послужной список Л.Ф. Бичерахова, позволивший бы уточнить многие вехи его биографии, чинопроизводство и награждения. В фондах послужных списков (фонд 409) и штаба Кавказского военного округа (фонд 1300) Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) он отсутствует. Возможно, послужной список «белогвардейца» и эмигранта Бичерахова был изъят советскими специальными органами для какой-то оперативной работы.

Что касается самого важного периода в жизни Лазаря Бичерахова – времени Гражданской войны, – он документирован хорошо, хотя материал о герое этой книги приходится искать в самых разнообразных источниках.

Первый и главный среди них – фонд отряда Бичерахова, поступивший после расформирования его Кавказской армии в начале 1919 г. в делопроизводство Вооруженных сил Юга

России (ВСЮР), а затем отложившийся в знаменитом Пражском архиве (Русском заграничном историческом архиве). Ныне он хранится в Российском государственном военном архиве (фонд 39779). Фонд отряда Бичерахова представляет собой редкий случай почти полной сохранности документации воинской части, относимой к «белогвардейским» (хотя бичераховское движение, строго говоря, не являлось таковым). В пылу сражений, разгромов и драматических отступлений белые войска потеряли значительную часть своей документации. Нормальной является ситуация, когда фонды большинства белогвардейских отрядов, полков, дивизий, корпусов и даже армий, находящиеся на хранении в РГВА, насчитывают от нескольких единиц до нескольких десятков единиц хранения. Да и само делопроизводство в период Гражданской войны велось далеко не идеально.

В этой связи 234 дела бичераховского отряда, сгруппированные в три описи, – случай, несомненно, уникальный, и обязаны ему историки тем, что длительное время отряд не испытывал финансовых затруднений и имел возможность вести делопроизводство в полном объеме. В фонде содержатся сведения о боевой численности отряда, боевом пути, его финансировании. Имеется обширная переписка Бичерахова с его братом Георгием, лидерами Добровольческого движения, Временного Всероссийского правительства и т. д. Имеется и определенный комплекс личных документов Лазаря Бичерахова, в том числе и крайне любопытный блокнот его «памятных заметок» – лаконичных записей, сохранивший процесс размышлений и принятия решений.

Кроме фонда отряда Бичерахова, важное значение имеют документы Добровольческой армии, в той или иной степени отражающие контакты добровольцев с Бичераховым, оценки состояния его отряда (Кавказской армии и флотилии) и проч. (фонды 40308, 39540 и др.). Кроме того, в работе использованы материалы советского происхождения, в которых Бичерахов представлен и союзником и противником большевиков (фонды 1, 2, 108, 25895).

В Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) особый интерес представляют обширные материалы государственной исторической комиссии по подготовке многотомной «Истории Гражданской войны в СССР», отложившиеся в фонде Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (фонд 71). В 1930-х гг. сотрудниками ведущих научно-исторических учреждений была сделана огромная работа по выявлению и систематизации архивных документов, сбору полевого материала (интервью и письменных воспоминаний участников событий – как большевиков, так и их противников), поиску иммигрантских воспоминаний и переводу книг интервентов об их участии в Гражданской войне. Лишь малая толика этих материалов после жесткого сита цензуры была использована в первых томах фундаментального труда, а публикация самого труда из-за внутренних и внешних потрясений, произошедших с нашей страной в конце 1930-х – первой половине 1940-х гг., так и не была закончена. В описях 34 и 35 указанного фонда содержится обширный материал по истории Гражданской войны в Закавказье и в юго-восточной части Северного Кавказа в 1918 г., в которой не последнюю роль играл Л.Ф. Бичерахов. Особенно интересны личные наблюдения о нем ряда британских и французских генералов. В фонде содержатся переводы мемуаров П. Сайкса, Ф.Дж. Ф. Френча, У. Маршалла, изданные ими в первые годы после окончания мировой войны. Большой массив документов относится к Гражданской войне в Дагестане.

В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) особую ценность для разработки темы представляет фонд рукописей представителей Русского зарубежья (фонд 5881), в котором отложились рукописи по истории Гражданской войны на Тереке, в Дагестане, в Закавказье. В составе фондов Русского зарубежного исторического архива в Праге после окончания Великой Отечественной войны они были вывезены в СССР. Наиболее интересны среди них воспоминания члена войскового правительства Терского казачьего войска Д.С. Писаренко, казачьих офицеров Г.С. Хутиева, Б. Нартова и ряда других, в которых подробно показана роль братьев Бичераховых в бурных событиях 1918 г. в Терской области.

В ГАРФ также изучены фонды белых правительств на Юге России и на востоке страны (фонды 439 и 180), с которыми Бичерахов имел отношения как руководитель созданного и возглавляемого им государственного образования – Кавказско-Каспийского союза (прежде всего имеются в виду его контакты с Временным Всероссийским правительством в Уфе, признавшим верховную власть Бичерахова в Кавказско-Каспийском регионе).

Кроме архивного материала в работе использовались опубликованные документы. В советский период, особенно в годы «оттепели», был издан целый ряд добротных сборников, в которых в той или иной мере освещался и интересующий нас вопрос. Это общие сборники по истории Гражданской войны (Директивы командования фронтов Красной армии (1917–1922 гг.): Сборник документов. Т. 1–4. М., 1971–1978; Из истории Гражданской войны в СССР. 1918–1922. В 3 т. М., 1957–1961), а также региональные издания (Борьба за установление и упрочение советской власти в Дагестане. 1917–1921 гг. Махачкала, 1958; Большевики в борьбе за победу социалистической революции в Азербайджане, 1917–1918 гг. Баку, 1957). Чрезвычайно важны для понимания тенденций развития революционного процесса на Тереке материалы съездов трудовых народов Терека, которых в течение 1918 г. состоялось пять. Особенно ценен сборник стенограмм, в которых деятельное участие от фракции казаков принимал Г.Ф. Бичерахов. Материалы съездов отражают развитие политической борьбы на Тереке, дискуссии по различным вопросам: земельному, военному, государственного устройства и прочим14. К сфере публичной политики относятся и сборники речей, статей, писем видных большевистских деятелей на Кавказе (Г.К. Орджоникидзе, С.Г. Шаумяна, П.А. Джапаридзе, А. Шерипова)15.

Ряд ценных мемуаров, в которых разносторонне показана ситуация на Кавказе в первый период Гражданской войны, а также место в ней Л.Ф. Бичерахова, оставили представители британской армии, за короткий срок превратившиеся из союзников в интервентов-агрессоров. Например, автор интересных и содержательных мемуаров британский генерал-майор Л. Денстервилль несколько месяцев очень тесно общался с Лазарем Бичераховым и оставил о нем множество красноречивых наблюдений. Нельзя не отметить и ряда ценных мемуаров других участников интервенции – британских офицеров полковника А. Роулисона, подполковников В.С. Остина, Дж. В. Уордена и др.16

Воспоминания советских участников Гражданской войны тоже, как правило, небезынтересны. Сложные взаимоотношения между руководством Бакинской коммуны и Бичераховым показаны в книге воспоминаний сына Степана Шаумяна Сурена, активного участника событий 1918 г.17

Однако в целом воспоминания советских партийно-государственных и военных деятелей о «бичераховщине» отличаются негативными оценками, умолчаниями и прямым искажением фактов. В любом случае личных впечатлений в таких работах было не много, да и не могло быть, поскольку бичераховцы и большевики в основном находились по разные стороны фронта. То время, когда они были заодно, – период Бакинской коммуны весной и летом 1918 г. – вспоминалось советскими авторами неохотно. Ведь в то время они предпочитали договариваться с этим «отъявленным врагом советской власти» и «английским наймитом», чем воевать с ним. Чаще всего можно встретить воспоминания о том, что Бичерахова «командировали» на Кавказ из Персии англичане, что он «выполнял прямые распоряжения» англичан и т. п. Самый главный «грех» Бичерахова подчеркивают и все советские мемуаристы: в критическую минуту он оставил бакинский фронт и «обрек на поражение» советский строй в важнейшем нефтедобывающем и нефтеперерабатывающем регионе молодой советской республики18.

Те авторы, которые не брали на себя ответственность открыто фальсифицировать исторические факты, предпочитали замалчивать скользкие для большевистской власти эпизоды, связанные с Бичераховым. Характерный пример – мемуары А.И. Микояна, бывшего комиссара бригады Бакинской Красной армии, соратника чрезвычайного комиссара СНК РСФСР по делам Кавказа С.Г. Шаумяна. У него Бичерахов появляется уже накануне крушения коммуны, только лишь затем, чтобы сразу же «исчезнуть», «подло обманув» коммунаров и «оголив наш правый фланг»19. Вся сложная, многоходовая история с приглашением Бакинским совнаркомом Бичерахова в Баку для обороны города от наступающих турок, переговоры с Лениным и Сталиным по этому поводу, самые лестные характеристики Бичерахову со стороны вождей коммуны опущены.

В постсоветский период, после открытия спецфондов библиотек, в научный оборот был вовлечен целый комплекс мемуаров и дневников, авторы которых при различных обстоятельствах пересекались с Л.Ф. Бичераховым и его братом и оставили личные впечатления о них и их эпохе. Из сослуживцев Бичерахова кроме упомянутого Б.М. Кузнецова нужно отметить Б.В. Никитина, А.Г. Шкуро, Ф.И. Елисеева, К.Г. Кромиади, Н.Н. Лишина20. Достаточно обширно число свидетелей деятельности Л.Ф. Бичерахова в Персии, Азербайджане, Дагестане и на Тереке21.

Отдельно следует сказать о воспоминаниях капитана русской армии В.А. Добрынина22. В составе отряда пограничников, не принявших, как и герой настоящей книги, революции, он в течение многих месяцев оборонял от всевозможных врагов небольшую хлебородную область на юге Бакинской губернии, населенную преимущественно русскими староверами, – Мугань. Взгляд Добрынина на события Гражданской войны предельно субъективен; крайний реакционер по своим политическим убеждениям, он ненавидит революционеров всех мастей и очень пристрастен в описании революционных будней Закавказья. Однако в интересующем нас вопросе – похождениях отряда Лазаря Бичерахова – Добрынин оказывается неожиданно хорошо осведомлен. Факты и даже мелкие детали, приводимые им, нередко подтверждаются архивным материалом. В то же время крайний субъективизм автора наложил свою печать и на облик Бичерахова, невероятные зигзаги судьбы которого представляются Добрынину дальновидным и хитроумным расчетом казачьего предводителя.

Ценные штрихи к портрету Л.Ф. Бичерахова содержатся в воспоминаниях полковника М. Джафарова. Воспоминания, написанные им в 1937 г., в заключении, незадолго до расстрела, обнародованы только недавно23. Джафаров был офицером 1-го Дагестанского полка Российской армии, существовавшего в 1918 г. в значительной мере уже формально, но еще представлявшего собой некую вооруженную силу, которую старались привлечь на свою сторону многие. В силу этого Джафаров поддерживал тесные отношения фактически со всеми политическими силами в Дагестане – князем Н. Тарковским, представителями Социалистической группы, имамом Н. Гоцинским, представителями турецкого командования. В этом сугубо местном противостоянии «роль и значение появления отряда Бичерахова в Дагестане мне долго были непонятны, да и до сих пор неясны», признавался М. Джафаров24. Джафарову пришлось много раз тесно общаться с Бичераховым (они были знакомы еще до Первой мировой войны), и воспоминания об этом он в подробностях передал в своих записках.

Очень интересное описание и редкое свидетельство «позднего» бичераховского периода, если можно так сказать, относящегося ко времени вторичной оккупации его войсками Баку в самом конце 1918 и начале 1919 г., и обстоятельств, вынудивших его покинуть свою армию и Россию, принадлежит перу генерал-майора (полковника царского производства) Г.Д. Ивицкого. Он стал первым после ухода бичераховцев из Порт-Петровска (нынешней Махачкалы) комендантом города и служил под началом генерала от инфантерии М.А. Пржевальского, который по настоянию английского командования принял руководство остатками бичераховцев. С самим Бичераховым Ивицкий встретился лишь однажды, но не мог не оказаться очарованным этим человеком и оставил о нем яркие замечания25.

Нельзя не сказать и об оценке Бичерахова генерал-лейтенантом А.И. Деникиным, которую он дал в своих «Очерках русской смуты». Не будучи знакомым с Бичераховым лично, но настроенный к нему как к узурпатору и самозванцу, Деникин аккумулировал и транслировал лишь негативные оценки Бичерахова, базировавшиеся как на данных его разведки, так и искаженных сведениях и слухах, доходивших до Екатеринодара из бесконечно далеких в 1918 г. Баку и Петровска.

Чрезвычайный разброс мнений о Лазаре Бичерахове, огромный и разнородный массив документов, в подавляющем числе впервые вводимых в научный оборот, ставят перед автором сложную задачу написания взвешенной, объективной работы, опирающейся на анализ источников. Думается, решению этой задачи поможет широкий охват событий Гражданской войны, установка на написание не просто портрета Л.Ф. Бичерахова, а «портрета в интерьере» – интерьере Истории.

Все даты в книге приведены по новому стилю.

Для удобства читателя работа снабжена комментированными документальными приложениями и научно-справочным аппаратом.

iknigi.net

Неизвестные страницы Великой Отечественной войны

Сегодня День Победы — главный государственный праздник в России и странах СНГ и Грузии. Однако впервые его широко отметили в СССР лишь спустя два десятилетия после окончания Великой Отечественной войны – в 1965 году.

Мы вспомнили пять малоизвестных фактов о Великой Отечественной, которые позволят иначе взглянуть на эти страницы истории.  

Настоящее равноправие никогда не проявлялось так активно, как во время Великой Отечественной войны. Если в европейских армиях, оказавших противостояние Гитлеру, сражались, в основном, мужчины, то в советской воевали все: мужчины, женщины, дети и даже животные. По официальным данным, за годы войны на фронте побывало от 600 тысяч до 1 миллиона женщин. Многие из них уже в день объявления войны попросили отправить их на фронт и не в качестве помощниц и медсестер, а как полноправных бойцов. Было сформировано: три женских авиационных полка, добровольческая стрелковая бригада, женский запасной стрелковый полк и даже рота моряков. После войны 87 женщин получили звание Героя Советского Союза. Кстати, по сравнению с мужчинами, нацисты не считали советских женщин полноправными членами армии, поэтому международная конвенция по обращению с военнопленными к ним не применялась. Женщин насиловали, сильно избивали и, в отличие от мужчин, заставляли работать на военных заводах, стерилизовали и проводили медицинские эксперименты.

Историк из университета Кентукки Бол Лилли нашел в российском государственном архиве документы, подтверждающие факт «эпидемии сексуального насилия» на территории Германии. Эти документы передавали Сталину. Следуя отчетам, в Восточной Пруссии немок массово насиловали. Также американские солдаты, по подсчетам историка, изнасиловали 14 тысяч женщин на территории Англии, Франции и Германии.

В рядах Красной Армии были и дети. По официальным  данным, на фронте сражалось более 3500 детей младше 16 лет. Но официальные данные не считают партизанские отряды. Например, в партизанских отрядах Беларуси было только 74 тысячи детей. Командиры старались скрывать возраст несовершеннолетних. Обычно в армию попадали дети, оставшиеся без родителей или убежавшие из дома. Но были среди них и те, кого родители взяли с собой на войну, считая, что так для них безопаснее. Дети, которые оставались дома, работали наравне со взрослыми.

Кроме того, тысячи детей в возрасте от двух до шести лет вывозили немцы из СССР, чтобы определить их расовые «возможности».  Дети, чья внешность соответствовала «арийской» подвергались «германизации». Их учили манерам, заставляли говорить на немецком, давали новые имена, документы и отправляли в приюты «Лебенсборн» для усыновления. После войны на родину вернулось всего 2-3 %, остальные всю жизнь прожили в Германии, считая себя немцами. Велика вероятность, что их дети и близкие спустя столько лет тоже не знают о своем истинном происхождении.

Но были в Красной Армии и животные. Например, в советских войсках было более 60 тысяч собак. Им удалось уничтожить 300 единиц бронетехники, разминировать 303 города и вывезти с поля боя более 700 тысяч раненных советских солдат. Одна из самых известных собак – это овчарка Джульбарс. Она одна удостоилась медали «За боевые заслуги». Джульбарс нашел 7468 мин и более 150 снарядов на территории Чехословакии, Австрии, Румынии и Венгрии. И как настоящий герой, пес участвовал в Параде Победы на Красной площади в 1945 году. За несколько месяцев до этого Джульбарс получил ранение в лапу и не мог маршировать в составе школы военных собак. Тогда Сталин лично приказал нести пса на руках.

От собак не отставали и кошки. Они сканировали воздух на предмет бомбовой угрозы и оповещали людей об опасности. Для них даже создали собственную награду «Мы тоже служим родине». В Ленинграде во время войны почти не осталось кошек, и чтобы уберечь и без того маленькие запасы еды от крыс, в город завезли четыре машины кошек. А во время блокады выжил один единственный кот Максим, память о котором сохранилась на многие годы. Помогали советской армии сражаться также почтовые голуби, лошади и даже верблюды.

Интересно, что немцы долгое время не могли найти Московский Кремль, летая прямо над ним. Дело в том, что через месяц после объявления войны его замаскировали. Зачехлили звезды на башнях и кресты на соборах, купола покрасили в черный цвет, а по периметру построили макеты жилых построек. Мавзолей сделали трехэтажным, от Боровицких до Спасских ворот насыпали песчаную дорогу, которая имитировала шоссе. Кстати, тело Владимира Ленина тоже эвакуировали из Мавзолея в Тюмень.

Сегодня в некоторых европейских странах до сих пор ведутся поиски погибших советских солдат. Ими занимаются  местные жители. Например, в Нидерландах журналист Ремко Рейдинг создал специальный фонд, который занимается тем, что помогает жителям России и СНГ узнать, где захоронены их родственники, погибшие за рубежом во время Второй мировой войны.

mir24.tv

Неизвестные страницы войны Текст научной статьи по специальности «История. Исторические науки»

Неизвестные страницы войны

Е. А. Лурье,

директор Научно-методического центра по инновационной деятельности высшей школы при Тверском государственном университете, заслуженный работник высшей школы Российской Федерации, лауреат премии Правительства РФ в области образования

Впервые я попал на фронт в сентябре 1941 года в составе курсантского батальона Тульского артиллерийско-технического училища, который участвовал в боях в составе 26-й танковой армии. Тула, окруженная немецкими частями, не сдавалась и вела активную героическую оборону, которая пока, к сожалению, так и не описана. Тула, как и Смоленск и некоторые другие города, которые противостояли мощной немецкой группировке, рвущейся к Москве, своим героизмом и стойкостью заложила основу победы в великой отечественной войне. Именно на этом начальном этапе великой битвы был сделан первый шаг к будущей победе. В памяти осталось основное оружие обороны тех дней: «бутылки Молотова», противотанковые ружья, пулемет «Максим», безотказная «мосин-ская» винтовка, но они не всем доставались.

В январе 1942 года я, 18-летним лейтенантом, уже был выпущен из училища и в числе немногих попал под Москву на формирование в 107-ю отдельную стрелковую бригаду. Для меня это были судьбоносные и по-своему счастливые дни, ибо это была кадровая бригада, переведенная из Сибири, в которой каждый солдат и сержант стоил десятерых. С этой бригадой я прошел всю войну и именно в ней я получил ту закалку, которая помогала мне в самые тяжелые дни боев и во все последующие годы. Эта сибирская бригада заслуживает того, чтобы о ней была написана хорошая книга, ибо на ее частном, рядовом примере можно наглядно и убедительно показать, как и почему складывалась победа над сильнейшей в то время армией мира.

Я расскажу о нескольких неизвестных страницах войны, которым, я уверен, место в Книге памяти о Великой Победе.

Марухский перевал

В августе 1942 года с Донского фронта, несмотря на сложность обстановки под Сталинградом, нашу бригаду вывели из боя и «бегом» вывезли в Астрахань, оттуда кораблями Каспийской военной флотилии перебросили в Махачкалу, а затем по железной дороге со многими приключениями привезли в Адлер. На прогулочных кораблях и других подсобных средствах мы добрались до Сухуми.

Бригаду построили и объявили, что с сегодняшнего дня она преобразована в 107-ю горно-стрелко-

вую бригаду и нам всем, новоиспеченным «горным стрелкам», предстоит по горным тропам идти к Ма-рухскому перевалу и выбить оттуда немцев.

Марухский перевал — один из двух основных перевалов через главный хребет Большого Кавказа. Его высота над уровнем моря составляет около 3-х тысяч метров.

Никто из нас не видел раньше гор и не имел разряда альпинистов 1-го класса, который, как мы потом узнали, присваивался всем тем, кто прошел до войны по этим горным тропам к Марухскому перевалу. Но ведь мы, кроме того, несли на себе тяжелое снаряжение: минометы, пулеметы, запасы боеприпасов и многое другое.

Это был момент подвига целой бригады численностью три тысячи человек, которая прошла в течение недели практически без потерь по этим трудным горным дорогам и вышла к Марухскому перевалу в начале сентября.

Марухский и Клухорский перевалы — основные пути выхода с предгорьев к побережью Черного моря. Они были захвачены немецкими дивизиями элитного горно-стрелкового корпуса «Эдельвейс» — одного из любимых соединений Гитлера, сформированного из жителей его родной Австрии, Тироля, для которых горы были образом жизни. Перед корпусом была поставлена дальнейшая задача выхода к морю, захвата Сухуми и далее прямым маршем двигаться к Батуми и турецкой границе, у которой была сосредоточена двухмиллионная турецкая армия.

Почему немцы не выполнили эту задачу и не спустились к морю — это тема для отдельного разговора.

Ни мы — офицеры, ни солдаты не владели навыками ведения боя в горах и не располагали какими-либо средствами поддержки, используемыми в этих условиях. Но решение о подъеме к вершине было принято, и мы лезли, карабкались, поддерживая друг друга, срывались, но вышли к намеченному рубежу. В ходе нелегкого боя мы смогли преодолеть сопротивление немцев, которые не ожидали такого развития событий, выбить их с перевала и закрепиться на леднике (они знали о нас — пока мы шли к перевалу, над нами постоянно кружили немецкие самолеты, но они, «гранды горных дел», недооценили нас, уж больно мы не соответствовали требованиям к настоящим горным стрелкам). В течение нескольких месяцев

ИННОВАЦИИ № 4 (81), 2005

ИННОВАЦИИ № 4 (81), 2005

немцы пытались сбросить нас с перевала, но им это так и не удалось.

Я вспоминаю о первом захваченном нами в плен немце, который поразил нас своим внешним видом и экипировкой: специальное снаряжение, кругом висели веревки, цепи, специальные крюки, термос, фляга, лопата, везде, где только можно, — специальные накладки и карманы. Мы, стоящие перед ним в обмотках на ногах и протертых шинелях, с удивлением смотрели на этого настоящего «посланца войны» в горах, которого мы одолели.

Здесь, на перевале, я получил свое первое ранение и свою первую и самую дорогую для меня награду — медаль «За отвагу».

Другая сибирская бригада с успехом выполнила аналогичную задачу на Клухорском перевале.

В ноябре 1942 года, когда бои на перевале затихли в связи с началом нашего контрнаступления под Сталинградом, нас вывели из боя и опять-таки «бегом» перебросили на оборону Туапсе. Город пытались захватить немцы, чтобы получить выход к морю и через Туапсинский порт начать вывод своих войск с юга России.

Такова первая из неизвестных страниц, о которой пока ничего не написано. Я искал в библиотеках городов Кавказа, посылал запросы, но никакой достоверной информации не получил. Эта победная страница истории 107-ой отдельной стрелковой бригады так и осталась неизвестной.

Малая земля

Выход наших войск к Ростову-на-Дону — крупному транспортному узлу — поставил на грань катастрофы крупнейшую группировку немецких войск на Северном Кавказе, которая насчитывала несколько армий. Единственным путем для вывода войск стала Тамань и выход через Керчь в Крым. Ширина Керченского пролива в этих местах не превышает нескольких километров. Задача состояла в том, чтобы использовать все средства для перекрытия этого транспортного пути для вывода немецкой живой силы и техники.

Именно эта цель была поставлена перед морским десантом в Озерейке и Мысхако. В Озерейке готовилась к высадке крупная группировка наших войск численностью до дивизии, которая должна была выйти к Тамани и попытаться закрыть путь отступающим немецким войскам. В район Мысхако высаживался вспомогательный десант, который должен был отвлечь внимание немцев. Так неблагоприятно сложились условия, что основной десант в Озерейке не удался и часть солдат потом пробивалась к нам. Закрепление десанта на Мысхако приобретало особое значение.

2 февраля 1943 года на Мысхако был высажен батальон морской пехоты майора Кунникова, который успешно справился с этой задачей. Ему противостояли румынские части, которые, как огня, боялись нашу морскую пехоту. Но уже 3 февраля командованию стало ясно, что удержать достаточно большой по территории плацдарм силами батальона бу-

дет очень трудно. Начали срочно искать вблизи «крепкие» соединения. Мы к тому времени уже завоевали в армии определенный авторитет и, как всегда, оказалась «под рукой» у командования 18-ой десантной армии, которая осуществляла эту операцию.

3 февраля к вечеру нас вывели из боя под Туапсе и перебросили в Геленджик. Бригаду построили и объявили, что с сегодняшнего дня мы становимся бригадой морской пехоты и ночью будем высаживаться на «Малую землю».

Как в случае с горами, никто из нас не представлял особенностей войны на море, но все это восприняли спокойно. Горы — так горы, море — так море, и ночью мы на мотоботах были выброшены на Малую землю в очень непростой обстановке под непрерывным огнем со стороны Новороссийска, который оставался в руках у немцев.

Февраль — не лучшее время для плаванья в Цемесской бухте, но последние несколько десятков метров мы добирались к берегу вплавь. Сейчас это трудно представить, ибо на нас были десятки килограммов снаряжения, а некоторые сибиряки, как потом оказалось, не очень были сильны в плавании, но мы высадились, собрались и к утру уже закрепились на отведенном участке.

Бригада заняла самый левый фланг большой линии фронта, она как бы его замыкала и закрепилась на горе Мысхако. «Малая земля» стала для всех нас домом на последующие 7 месяцев. Мы оказались единственным соединением, которое провело на «Малой земле» все дни десанта без замены, завоевав авторитет у очень «консервативной» морской пехоты.

О «Малой земле» в свое время ходили анекдоты, но я считаю своим долгом сказать, что это несправедливо, поскольку в боях за эту землю, за удержание десанта погибло много солдат и офицеров, и что операция на «Малой земле», как и многие другие достойные десантные операции, заслуживает самой высокой и доброй оценки.

На «Малой земле» Л. И. Брежнев, начальник политотдела 18-ой десантной армии, вручил мне, как и другим офицерам и солдатам 107 отдельной стрелковой бригады, партийный билет, а также орден Красной Звезды. Это произошло 19 апреля 1943 года, в преддверии дня рождения Гитлера, который в те дни находился в Крыму, и немецкое командование обещало «поднести» ему «Малую землю» в качестве подарка.

На месте КП бригады на склоне горы сейчас установлена стелла, на которой выбита эта дата и указано, чему она посвящена.

107-я особая стрелковая бригада проявила величайшее боевое мастерство: спустившись с гор, где выиграла бой у элитной горно-стрелковой дивизии «Эдельвейс», сменив почетное звание горных стрелков на морских пехотинцев, она семь месяцев удерживала самый левый фланг советско-германского фронта и отстояла его.

За бои на «Малой земле» наша бригада получила звание гвардейской, и на ее базе была сформирована 117-я гвардейская стрелковая дивизия.

Такова вторая из малоизвестных страниц войны. Этот подвиг морской пехоты, неудача и тяжелейшие

бои в Озерейке, удержание в течение семи месяцев десанта на «Малой земле», сам замысел десантной операции остались как бы незамеченными.

После начала нашего наступления с 16 сентября 1943 года мы участвовали в освобождении Абрау-Дюрсо, высаживались десантом в Анапу, освобождали Тамань.

Мыс Эльтиген

Бои за мыс Эльтиген на Керченском полуострове известны по книге А. А. Первенцева «Огненная земля», и это название в полной мере отражает напряженность боев при высадке десанта.

Наша дивизия, естественно, была в числе тех, которые должны были первыми десантироваться на мыс Эльтиген.

Весь октябрь 1943 года шли тяжелые бои, несколько раз проводилось десантирование, но закрепиться по-настоящему на этом небольшом участке земли так и не удавалось.

Керченско-Эльтигенская операция занимала особое место в планах командования: прорыв в Крым и выход через него на Украину были бы крупным успехом в кампании 1943 года. Достаточно вспомнить, что Севастополь был освобожден только в мае 1944 года.

В течение нескольких дней на мотоботах мы пытались высадиться на крымскую землю, и только благодаря морякам, которые командовали этими небольшими посудинами и которые ежедневно ходили на них на смерть, многие из нас остались живы.

Мыс Эльтиген — это тоже малоизвестная страница войны. Сегодня спор о границе по Керченскому проливу, стремление Украины ограничить право России на свободное судоходство, выход к Азовскому морю не могут не вызывать негативной оценки. Эта земля обильно полита кровью солдат и офицеров, отдавших свою жизнь за освобождение крымской земли.

Девять месяцев 1943 года мы провели рядом с моряками, и они навсегда остались у нас в памяти как настоящие герои, для которых проявление этого героизма стало обычным, повседневным явлением.

Подвиг моряков и флота в годы войны тоже пока не представлен во всей его широте и значимости.

Оборона Киева

7 ноября 1943 года наш полк выводят из боя — десант давался очень трудно — и опять-таки «на всем ходу» перебрасывают по железной дороге в Киев для укрепления обороны его западного участка на направлении Киев — Коростышев — Житомир.

Освобождение Киева, как известно, произошло в дни октябрьских праздников и началось с разведки боем одного из батальонов механизированных корпусов севернее Киева. Ботальон успешно форсировал Днепр, разгромил немецкую часть и стал быстро продвигаться к городу. Командир корпуса по созданному коридору начал перебрасывать основные части и вводить их в бой, а затем подключилась основная группировка наших войск. Немецкие войска беспорядочно отступали, ибо все это было для них доста-

точно неожиданно, и остановились в 100 км от Киева. Собрав за несколько дней мощную танковую группировку, немецкое командование предприняло попытку вернуть Киев, и наши войска вели трудные оборонительные бои, сдерживая немцев. Силы были неравны, и наша бригада была в числе тех частей, которые были брошены на усиление обороны Киева.

Так мы попали на «большую землю» и до конца войны оставались в составе 1-го Украинского фронта и 13-го стрелкового корпуса. Вместе со всеми мы прошли с боями Украину и значительную часть Польши.

Сандомирский плацдарм

В конце 1944 года наша гвардейская дивизия вновь в числе первых преодолела реку Вислу и высадилась в районе города Сандомира, захватив вместе с другими частями территорию, которая в дальнейшем получила название Сандомирского плацдарма.

Одновременно была успешно осуществлена операция на Люблинском плацдарме. Именно с этого планировалось начать наступление на заключительном этапе войны в 1945 году.

Мы удерживали вместе с другими частями плацдарм в течение нескольких месяцев, но это была уже другая война. Война, во время которой мне, заместителю начальника артиллерии полка, самым трудным было принять и разместить на закрепленном за полком участке выделяемые командованием средства поддержки: дивизион «Катюш», батарею резерва ГК, танковый батальон, самоходки и другую технику. Это была другая война, в которой наша армия значительно превосходила немецкую по уровню своей оснащенности новейшей техникой, это уже была война победителей, хотя еще многое предстояло сделать.

Мы активно готовились к наступлению, начало его планировалось на конец января. 13 января наша дивизия вместе с другими соединениями прорвала кольцо окружавших плацдарм немецких войск и продолжила победный путь к Берлину. Как потом нам стало известно, наши активные и неожиданные боевые действия спасли от разгрома немцами крупную группировку союзников, которые отступали в Арденнах.

В феврале, на границе с Германией, я был тяжело ранен и последние месяцы войны провел в госпитале.

Три с половиной года дорогая мне 107-я отдельная стрелковая бригада, преобразованная затем в 118-ю стрелковую гвардейскую дивизию, находилась, что подтверждено в документах, в первом эшелоне, в непрерывном противостоянии с противником. Она прошла за эти годы через многое, но ее костяк, ее кадровая основа сохранилась до последних боев.

В боях за Берлин мой полк и дивизия потеряли очень многих. В моем полку, куда я вернулся после госпиталя, осталось всего шесть офицеров.

Война была уже выиграна, и эти значительные потери в последние дни боев вряд ли оправданы. Это очень большая и несправедливая для многих моих товарищей цена.

ИННОВАЦИИ № 4 (81), 2005

cyberleninka.ru

Читать книгу Генерал Бичерахов и его Кавказская армия. Неизвестные страницы истории Гражданской войны и интервенции на Кавказе. 1917–1919 Алексея Юрьевича Безугольного : онлайн чтение

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Красная армия Бакинского Совнаркома фактически развалилась и в беспорядке отступала к Баку. Сами большевики склонны были всю вину взваливать на командиров старой армии – дашнаков Амазаспа, Казарова и главнокомандующего Аветисова – слишком поспешно отводивших войска. Об этом вспоминал, в частности, А.И. Микоян, бывший военным комиссаром 3-й бригады и отступавший, может быть, лишь чуть медленнее военных руководителей армии181.

Отличительной особенностью истории бакинской Красной армии этого периода стала бесконечная митинговщина, сопровождавшая каждое действие войск. Б. Байков отмечал, что «в войсках дисциплины не было никакой и таковая заменялась революционным сознанием», по любому поводу выводившим солдат на собрания182. Митинговали даже в критические моменты, когда решалась судьба самой Коммуны. Впрочем, это было повсеместным явлением в нарождавшейся Красной армии. Муганский офицер В.А. Добрынин с негодованием замечал, что «митинговать, сумлеваться и выражать недоверие офицерам было гораздо. легче, чем, обняв винтовку, лежать под пулями в грязном окопе»183. Когда на линии фронта практически не оставалось бойцов, 25 июля в заседании Бакинского совета принимали участие 500 человек (только тех, кто голосовал!). Закончились митинги только с гибелью самой Коммуны. 4 августа состоялась последняя «партийная конференция».

В силе Кавказской Красной армии таилась и ее слабость. Армянские солдаты-фронтовики и офицеры, добровольно встававшие на сторону большевиков из инстинкта самосохранения, по той же причине стали искать себе иных покровителей, как только положение Коммуны пошатнулось. «Командный состав плох, – писал еще в конце июня заместитель комиссара по военным и морским делам Б.П. Шеболдаев, – и опорой советской власти может быть только до тех пор, пока дашнаки имеют «русскую ориентацию»… Возможна перемена ориентации на английскую, и тогда. могут быть любые неожиданности.»184 В конце второй декады июля, когда Красная армия стала терпеть поражение за поражением, Шеболдаев высказывался уже более определенно: «Необходимо иметь Советской власти гарнизон в Баку, чтобы отстоять Апшерон. Местная красная армия, будучи в громадном большинстве (80 процентов) из армян-дашнаков, таковой опорой служить не может..»185 Именно депутаты-армяне Бакинского совета продавили в конце июля решение о приглашении в Баку английских войск, чем, по словам Шаумяна, «окончательно деморализовали армию»186. «Предательство по отношению к нам дашнаки совершили явное», – сокрушался Шаумян187.

Шаумян неустанно просил центр о «срочной и солидной помощи» военной силой, резонно замечая, что «каждый день дорог»188. Просьбы о присылке в Баку вооруженных отрядов составляют существенную часть переписки Баксовета с Москвой189. По свидетельству бывшего председателя бакинской ЧК М.С. Тер-Габриэляна, Ленин правильно понимал нужды бакинцев и даже «по-большевистски» надавил на начальника Главного артиллерийского управления, предупредив его о том, что если «требуемое оружие не будет отправлено в распоряжение С.Г. Шаумяна…», то он «пошлет его на Лубянку к Ф.Э. Дзержинскому»190.

Однако в этом отношении бакинцы оказались в заведомо проигрышном положении перед руководителями обороны Царицына во главе с И.В. Сталиным, также с трудом сдерживавшим натиск противника. Пользуясь тем, что львиная доля грузов и войск для Баку направлялась по волжской магистрали, они всеми силами добивались их переадресации в свою пользу. Понимая гибельность для Баку этого произвола, Шаумян отчаянно просил Ленина и Сталина, чтобы «местные советы по дороге не останавливали частей, направляющихся в Баку»191. Однако лоббистские возможности Сталина на тот момент оказались сильнее. 8 августа, когда дни бакинцев были уже сочтены, особоуполномоченный Баксовета в Астрахани Элиович получил категоричную телеграмму: «Всякие советские и другие грузы не отправлять в Баку без ведома Сталина, Минина. Просим одно боевое судно из Красной флотилии и истребителей отправить срочно в Петровск. Войска в Баку без справки у тов. Сталина не отправляйте»192.

За все время боев с турками бакинцы получили лишь один отряд Г.К. Петрова – по одним данным, полковника, по другим – прапорщика (что ближе к истине, учитывая его возраст – 26 лет) царской армии5
  В.А. Добрынин назвал Г.К. Петрова «попом-расстригой» (Добрынин В.А. Оборона Мугани. 1918–1919. Париж, 1974. С. 55).

[Закрыть]. Первоначально он состоял из шести полков и представлял собой внушительную силу – до 9 тыс. человек (сам Петров именовал его «Юго-Восточной армией»)193. Но в Царицыне И. Сталин изъял его большую часть и использовал для обороны города. До Баку добрались лишь один эскадрон (100–120 сабель), одна батарея (6 орудий), одна рота моряков и команда конных разведчиков – всего 780 человек194. По воспоминаниям секретаря Шаумяна О.Г. Шатуновской, в Царицыне осталась вся пехота отряда Петрова общим числом 7240 человек195. Сам Петров прибыл в Баку с головным отрядом первым и уже оттуда настойчиво требовал от представителей Наркомвоенмора в Москве и Астрахани: «Спешно срочно направляйте мою кавалерию, батарею, пехоту, если есть возможность – еще кроме моей. Спешите. Жду ответа»196.

Даже в таком урезанном виде отряд Петрова стал самой боеспособной единицей Кавказской Красной армии, и не раз он спасал город. При этом Петров – человек молодой и горячий, успевший повоевать на нескольких фронтах Гражданской войны, по словам Сурена Шаумяна, «держал себя самостийником, и наши товарищи его нередко опасались. В блоке с [Армянским] Национальным Советом ему бы ничего не стоило свернуть шею советской власти»197. К тому же из центра он приехал, имея солидный мандат московского правительства, точная формулировка которого в источниках разнится: Сурен Шаумян именовал его «чрезвычайным военным комиссаром по делам Кавказа»198, а сам он подписывался «военным комиссаром Бакинского района от Центрального Совнаркома»199. Так или иначе, Петров считал себя если не выше Шаумяна, то по крайней мере равным ему. Он был типичным представителем «партизанщины» – первого, стихийного этапа строительства новой революционной армии. «Шаумяну приходилось очень сдерживать себя» в общении с Петровым200.

Какое же отношение ко всему этому мог иметь Лазарь Бичерахов? Самое прямое, и именно к последней, драматической странице истории Бакинской коммуны – ее гибели. Но сначала необходимо немного вернуться назад, к тем полным надежды весенним дням 1918 г., когда большевикам казалось, что все достижимо, что дело остается за малым. В том числе за поиском толкового главнокомандующего.

Кто поведет Кавказскую Красную армию на ратные подвиги? Немалое количество профессиональных военных имелось среди армянских военнослужащих. Однако большевики опасались полностью передавать военную силу в руки армян, находившихся под сильным влиянием Армянского национального совета… Назначение главнокомандующим полковника Аветисова было временной мерой – до утверждения нового главнокомандующего.

Последняя надежда бакинских комиссаров

В этот момент взгляды коммунаров обратились на Лазаря Бичерахова, о котором в Баку давно уже были наслышаны и даже имели с ним деловые контакты. 24 мая председатель Баксовнаркома Степан Шаумян сообщал в СНК, Ленину: «Нет командного состава, не можем найти даже командующего войсками, которые должны быть двинуты к Елизаветполю. При этих условиях очень остро стоит вопрос о Бичерахове, о котором я уже несколько раз писал вам»201.

Бакинский совет через своего представителя в персидском порту Энзели И.О. Коломийцева уже не первый месяц имел прямой контакт с представителем Бичерахова поручиком Селимом Альхави – молодым офицером арабского происхождения, знавшим восточные языки. Альхави являлся адъютантом командира корпуса генерала Баратова. По поручению последнего он отвечал за прием в порту имущества корпуса, следовавшего со складов в Хамадаме, Казвине и Реште. Бичерахов Альхави также доверял полностью; между ними сложились равноправные отношения, несмотря на разницу в звании и возрасте. В дальнейшем он поручил Альхави от своего имени вести важнейшие переговоры с Бакинской коммуной («полномочия даю вам полные и по всем вопросам во всех отношениях и в решительном смысле»)202.

Бакинский совет позиционировал себя полномочным представителем центральной власти в Закавказье, чьей задачей, в частности, являлось обеспечить планомерную эвакуацию русских войск и имущества из Персии203. Не видя перед собой иных представителей власти, сначала командир корпуса генерал Н.Н. Баратов, а затем и Бичерахов честно сдавали имущество корпуса Энзелийскому ревкому (полное название – Военно-революционный комитет Восточно-Персидского района Кавказского фронта; позднее – Военно-революционный комитет Восточно-Персидского фронта)204, который отправлял полученное в Баку. Это артиллерийское и инженерное имущество, крупная авточасть, медикаменты, 12 тыс. пудов риса и многое другое205. В обмен отряд Бичерахова получал деньги, но большей частью – бензин и масла для своего многочисленного автопарка206.

Не без некоторых неувязок между Бичераховым и Баксоветом завязалась устойчивая взаимовыгодная деловая связь. Столь же крепкие деловые взаимоотношения установились и между представителем Бичерахова в порту Энзели поручиком Альхави и Энзелийским ревкомом (И. Коломийцев, А.П. Челяпин, Н. Джигитян и др.). «Товарищ» Альхави был даже переназначен ревкомом в своей должности начальника гарнизона, тем самым легализовавшись в глазах советской власти. К лету 1918 г., в связи с тем что численность большевистски настроенных солдат в Энзели резко сократилась, сократилось и влияние ревкома, в то время как Альхави, по свидетельству Денстервилля, стал настоящим «королем Энзели», и это положение ему «очень нравилось»207.

Бичерахов, судя по всему, относился к эвакуации ответственно, считая своим долгом переправить в Россию «более ста тысяч пудов народного русского добра», и готов был отказаться от нее и «ехать домой» лишь после того, как на него резко усилилось давление со стороны партизан Кучук-хана, поддерживаемых многочисленными русскими революционными комитетами208.

Большевики явно не ожидали таких подарков судьбы. Еще в феврале они настраивались силой вырывать «народное достояние из цепких лап английских империалистов» и «продавшимися им Баратовыми и других русских офицеров»209. Теперь же они имели все основания для симпатий к Бичерахову. Представители Энзелийского ревкома (в частности, дашнак Джигитян) первыми вели официальные переговоры с Бичераховым и оказали значительное влияние на формирование положительного мнения о нем у председателя Бакинского СНК Степана Шаумяна. Чтобы не раздражать Бичерахова, а заодно и сохранить отряд боеспособным, «товарищ Степан» «определенно приказал» запретить вести среди казаков революционную агитацию210.

Шаумян в донесениях в Москву настаивал: «Все, кого я уполномочивал вести с ними переговоры, и лица, многие годы знающие его и знакомые с его отрядом, – все уверяли в его порядочности.»211 Он убеждал центр в том, что «мы должны без колебаний принять его услуги», и часто употреблял термин «использовать» в том смысле, что ему удастся навязать Бичерахову свою волю. Шаумян делал упор на его личных качествах и аполитичности, присущей Бичерахову, как профессиональному военному. Еще не познакомившись с Бичераховым лично, Шаумян явно был им очарован. «Он полковник по чину, старый вояка, много раз раненный, с высохшей правой ногой и недействующей левой рукой, человек с большим обаянием, очень деятельный, по-своему честный, который не подведет», – доносил он Ленину212.

В свою очередь, Бичерахов уверял бакинских большевиков в том, что не претендует на власть в регионе, что «ни в политике, ни в социализме ничего не понимает». «Я казак: умею немного воевать, немного понимаю в военном деле»213. Бичерахов как будто чурался политики: «Имейте в виду, я к власти не стремлюсь, если моей работе не будут мешать, то я могу принести пользу. Предупредите, что я разговорами не умею заниматься и не буду»214. Свою политическую позицию он формулировал в то время довольно туманно: в Учредительное собрание он не верит, поскольку его решения некому будет проводить в жизнь на местах, пока не укрепится советская власть. Отсюда его тезис: «Вижу спасение в советской власти»215. В начале апреля 1918 г. политическую позицию Бичерахов формулировал следующим образом: «Ввиду создавшейся уже на внешнем турецком и внутреннем татарско-бакинском фронтах обстановки… необходимо возможно безболезненней провести в Энзели союзников, которые из Энзели будут поддерживать нашу борьбу против немецкой и турецкой ориентации в Кавказском крае… По моему малому разумению, без поддержки извне погибнет и армянское дело и советская власть и русская ориентация в Баку…» – сообщал он в письме Альхави 7 апреля216.

Вопрос о связях Бичерахова с англичанами не мог не стать на повестку дня при обсуждении возможного сотрудничества с большевиками. Шаумян признавал, что в глазах большевистского руководства страны он «наемник англичан» и «это оставляет некоторые сомнения»217. В то же время Бичерахов считал сепаратные от англичан действия заранее обреченными на неудачу.

25 апреля он заявил большевикам, что готов взять на себя защиту Баку «в том случае, если мне не будут мешать держать прочную связь с англичанами, так как на этом новом фронте единственную поддержку могут оказать только англичане – и оружием, и патронами, и деньгами, а если понадобится, то и войсками»218. Он успокаивал большевиков: «Имею полную гарантию того, что в политическую жизнь страны они не вмешаются. Я полагаю, что их непосредственно приглашать не придется. Но пользоваться в борьбе против панисламизма их оружием и деньгами необходимо»219.

Разумеется, Баксовету было хорошо известно о тесной связи Бичерахова с английской миссией. Через союз с Бичераховым они рассчитывали воспользоваться помощью англичан. Прямой контакт с ними, разумеется, сильно дискредитировал бы большевиков. По словам Шаумяна, «без англичан нам не справиться с турками. Но нам подтверждать связь официальную с англичанами равносильно объявлению войны Германии»220. На его докладе, в котором сообщалось о «неофициальном использовании» англичан, была оставлена резолюция Л.Д. Троцкого, который от имени СНК особо подчеркнул, что бакинцы могут рассчитывать на то, что правительство «приложит все усилия в поддержке вас морально и материально в борьбе за советскую власть»221.

Предварительное соглашение, подписанное от имени Бичерахова поручиком Альхави, имело следующую редакцию: «Бичерахов признает Советскую власть, как Всероссийскую, так и Бакинскую. Бичерахов назначается командующим одной из частей Кавказской Красной армии и находится под контролем комиссара по военным и морским делам Курганова. В операционном отношении он пользуется самостоятельностью, но все его приказы скрепляются подписью комиссара. Временное приостановление или прекращение военных действий зависит от Бакинского Совета Народных Комиссаров. Боевые задачи разрешаются штабом и приводятся в исполнение командующим самостоятельно. Отряд Бичерахова получает содержание от Бакинского Совнаркома на общих основаниях и входит в состав Кавказской Красной армии. Бакинский Совнарком берет на себя содержание всех отрядов, которые могут быть организованы Бичераховым в дальнейшем на Северном Кавказе и которые также войдут в состав Красной армии»222.

Генерал Денстервилль объяснял желание Бичерахова «сделаться красным» сугубо прагматичными причинами: мол, таким способом он пытается пробраться на Северный Кавказ. «Он говорит своему отряду: мы идем домой через Тифлис по Военно-Грузинской дороге»223.

Однако путь через Тифлис сквозь боевые порядки турецко-азербайджанских, а затем и грузинских войск не кажется самым кратким и безопасным, какой мог быть выбран «для отвода глаз». Для объяснения причин перехода Бичерахова на сторону большевиков необходимо, как представляется, обратить внимание на его понимание бакинской власти. Не искушенный в политике казачий войсковой старшина, проведший многие годы на задворках империи, искренне принимал большевиков за представителей законной – «русской», в его понимании, власти.

Весьма обширная частная переписка Бичерахова с поручиком Альхави и братом Георгием за апрель – май 1918 г. рисует Бичерахова и вовсе убежденным сторонником советской власти. Но при этом он бесконечно далек от социалистических идей. «Советскую власть, – пишет он Альхави, – я считаю властью русской ориентации, и в борьбе с немецко-турецкой ориентацией мы можем работать рука об руку»224. За месяц до заключения соглашения с большевиками, в конце апреля в письме Альхави, Бичерахов заметил по поводу большевиков: «Мне по пути с тем, кто понимает необходимость придерживаться русской ориентации»225. Такую же точку зрения он высказывал и в частной переписке со своим братом226. Похоже, что решимость большевиков противостоять турецкой агрессии, понимаемая (и подаваемая самими большевиками) как патриотический акт, направленный на сохранение единства страны, стала главным фактором в принятии Бичераховым решения вмешаться в кавказские дела. «Вначале я хотел просто довести отряд и корпусное имущество до Северного Кавказа, а теперь решил помогать всем, кто против германо-турок», – писал он227.

Как уже отмечалось выше, восприятие Баксовета как правительства, представляющего и защищающего «русские» интересы, в тот период было практически повсеместным, особенно на фоне центробежных ультранационалистических тенденций, приведших в мае 1918 г. к развалу Закавказской Федерации и образованию независимых государств Армения, Азербайджан и Грузия. Большевики же оказались единственной значимой политической силой, выступившей против отделения Закавказья от России. В таком же ключе, между прочим, понимал бакинскую власть и непосредственный начальник Бичерахова – генерал Н.Н. Баратов228. Как сообщал 14 апреля один из корреспондентов Бичерахова, «волею судьбы большевики оказались в роли защитника русского дела на Кавказе и оплотом против мусульмано-турецкого нашествия»229.

Вполне можно допустить, что именно такой образ бакинской власти через слухи и отрывочные сведения доходил до далекой Персии. И дилетант в политике, вполне вероятно, не имевший о большевистской доктрине никакого мнения, войсковой старшина Бичерахов посчитал, что ему достаточно того, что большевики защищают русские интересы.

25 мая Г.Н. Корганов от имени Бакинского Совнаркома обещал Бичерахову принять все его условия (главное из них – «полное и безраздельное командование всеми вооруженными силами и флотом» Баку230) и предложил ему должность главнокомандующего Кавказской Красной армией231. Таким образом, первоначальные полномочия, предложенные Бичерахову, были значительно расширены.

Перед заключением соглашения Бичерахов лично явился в Баку в сопровождении только двух казаков232. Он представил Баксовнаркому «памятку» о своем отряде, в которой еще раз декларировал общность геополитических интересов на почве сопротивления германо-турецкой агрессии, предупредив, однако, что конечная цель отряда – Кубань и Терек, где он должен расформироваться. Он обещал помощь советской власти, но попросил «ни отряд, ни меня не привлекать ни к политической, ни к социальной, ни к национальной борьбе»233. Такое дистанцированное партнерство устраивало обе стороны. Особенно были довольны большевики: они получили отряд и талантливого командующего, не требующего в обмен ни власти, ни денег.

Вполне возможно, что окончательное решение о военном союзе было принято и раньше, однако выдвинуться из Казвина в Энзели Бичерахову не позволяли полное отсутствие бензина и масел, необходимых для обширного автопарка бичераховцев (в июле 1918 г. только марок автомобилей в отряде насчитывалось 14)234. Ирония состояла в том, что Баксовет располагал неограниченными запасами горючего и масел и готов был предоставить его Бичерахову, однако долго не мог этого сделать из-за отсутствия тары. Первая партия в 1800 пудов бензина и 300 пудов масла была получена помощником Бичерахова поручиком Альхави, однако этого было совершенно недостаточно для переброски всей колонны235. Нельзя забывать и того, что Бичерахов был связан обязательствами и с англичанами и вынужден был простаивать в Казвине в ожидании прибытия английских подкреплений.

Наконец, 25 и 27 мая отряд выдвинулся из Казвина в Энзели. Первый эшелон под командованием войскового старшины Попко составили: Уманская сотня; Пулеметная команда; Партизанская горная батарея; 1-я конная радиостанция; Полусотня пограничников; транспорт; Кубанская сотня.

Второй эшелон под руководством подъесаула Слесарева составили: Запорожская сотня; 2-я пулеметная команда; Кубанская казачья батарея; 2-я конная радиостанция; штаб отряда; транспорт; Горско-моздокская сотня.

В Казвине до полной эвакуации остались автомобильная команда, Линейно-хоперская и Осетинская сотни, а также Менджильский гарнизон236.

Общая численность отряда на 2 июля составляла 880 казаков, 80 нестроевых, 37 вольнонаемных, 544 строевые, 30 офицерских и 221 обозная лошадь237.

Персидская страница истории отряда была перевернута по-бичераховски широко и щедро: 4 июля начальник отряда подписал приказ о награждении личного состава Георгиевскими крестами. В списках награжденных крестами различной степени оказалось 943 человека – практически весь наличный состав отряда238. Происхождение Георгиевских крестов очевидно: они оказались среди имущества Экспедиционного корпуса, которым Бичерахов полновластно распоряжался. И позднее начальник отряда никогда не скупился на награды своим подчиненным, раздавая не только специфически военные награды – Георгиевские кресты и Георгиевские медали, но и имперские ордена Святого Станислава 3-й и 2-й степеней, Святой Анны 4-й и 3-й степеней и Святого Владимира 4-й степени. Награждения этими орденами зафиксированы в архивных документах. Например, орденами Святого Владимира 4-й степени и Георгиевским крестом 3-й степени (было отмечено, что это именно «солдатский крест») были награждены генерал Денстервилль и сменивший его осенью 1918 г. генерал Томсон239. Иногда награды, особенно георгиевские, сыпались на чинов отряда как из рога изобилия. В приказах о награждении нетрудно встретить случаи, когда одно и то же лицо одновременно награждалось Георгиевскими крестами двух степеней и еще Георгиевской медалью в придачу240. Орденов Святого Георгия – высшей военной награды Российской империи – в арсенале Бичерахова не было. Впоследствии именно наградная политика Бичерахова наряду с чинопроизводством оказалась одним из главных раздражающих факторов в его взаимоотношениях с добровольческим командованием.

2 июля началась погрузка отряда в порту Энзели на семь пароходов, поданных из Баку. В этот же день первые пароходы отправились в направлении гавани Алят241.

14 июня Шаумян отрапортовал Ленину: «Отряд Бичерахова. вошел в состав Бакинской советской армии, спешит на помощь бакинцам»242. Большевики возлагали большие надежды на Бичерахова и раздавали ему щедрые авансы в хвалебных статьях, утверждавших, что одно только прибытие казаков на фронт настолько взбодрило красные войска, что они повсеместно готовы перейти в наступление243. В публичных выступлениях Шаумян подчеркивал русский состав отряда, что соответствовало общей цели сохранения независимости России и Баку244.

К моменту появления на фронте бичераховцев в начале июля 1918 г., как уже отмечалось выше, Кавказская Красная армия потерпела несколько чувствительных поражений от турок и была дезорганизована.

Армянский национальный совет, действовавший в союзе с Баксовнаркомом, несмотря на все усилия, не мог заставить своих солдат отправиться на фронт. Один из начальников обороны полковник Аветисов сообщал в эти дни, что из обещанных 1000 штыков-армян на фронт прибыл 21 человек, да и те «при первых выстрелах ушли обратно в город»245.

Заместитель наркома по военным и морским делам Баксовета докладывал 19 июля в Москву, что «армия сильно дезорганизована. Из 12 тысяч красноармейцев, брошенных в десятых числах июня на этот фронт, осталось не более 4–4,5. Большая часть выбыла больными и ранеными (5000), остальные дезертировали. Недостаток пополнения грозит катастрофой всей армии. Пополнить силами Баку не представляется возможным, и необходима присылка частей из округа»246.

Между тем в конце июня 1918 г. командующий Восточной турецкой армией Нури-паша сосредоточил на бакинском направлении две пехотные дивизии – 5-ю и 15-ю, а также 107-й пехотный резервный полк, два батальона пограничного формирования и 4-ю пехотную дивизию, предназначенную для занятия центрального Азербайджана, обеспечения тыла и для специальных формирований частей из местных мусульман247. В то же время к 1 июля турецкие войска еще не перешли реку Кура по единственному мосту у станции Евлах. Высаживаясь на пристани Алят, в 100 километрах от Евлаха, Бичерахов рассчитывал успеть перехватить Евлахский мост. Если бы удалось захватить и удержать его, то опасность осады Баку была бы отложена на неопределенное время.

Тем временем турки продолжали активное проникновение в Азербайджан. Прежде всего новые подразделения турецких войск продвинулись на Гянджу через Дилижан – Казах – Акстафу, а также в район Джульфы и Шуши.

В начале июля турецкие войска предприняли наступление на Баку. 10 июля они заняли Кюрдамир – важный пункт на пути к городу, а 26 июля в их руках оказалась станция Карасу и еще через день – Аджи-Кабул, что к юго-западу от Баку. Одновременно турки с целью охвата города с севера развили наступление в направлении на Шемаху.

27 июля С.Г. Шаумян в телеграмме, направленной на имя В.И. Ленина, сообщал: «Положение на фронте ухудшается с каждым днем. В шемахинском направлении наши войска отступили от Баку и переформировываются по линии железной дороги. Войска, угрожаемые с севера на пирсагатском направлении, с юга, со стороны Сальян, отступили до станции Алят, положение крайне серьезное»248. Судя по газетным сообщениям, отряд потерял 90 человек убитыми и ранеными – больше, чем за весь период с момента сформирования отряда249.

В первых числах июля отряд Бичерахова высадился южнее Баку и занял правый фланг обороны города. С немалым оптимизмом Шаумян сообщал в Царицын И.В. Сталину: «7 июля на Кюрдамирском фронте противник перешел в наступление, стараясь охватить Кюрдамир, но после 12-часового боя был отброшен, причем понес большие потери. В бою участвовал бичераховский отряд, броневики. Наши потери невелики»250.

К этому времени отряд действовал уже в полном составе: Запорожской, Горско-Моздокской, Кубанской, Уманской, Линейно-Хоперской, Пограничной Осетинской сотен, Кубанской казачьей конно-горной батареи, 1-й конно-горной батареи, пулеметной команды, 1-й и 2-й конных радиостанций, лазарета, автомобильной команды251. В усиление Бичерахову были назначены два пехотных батальона – 5-й красный и 1-й стрелковый. Южный сектор обороны занимали еще пять батальонов Красной армии252.

На бакинцев бичераховцы произвели большое впечатление. «На упитанных с лоснящейся шерстью лошадях сидели казаки в мерлушковых черных шапках, – вспоминал ветеран Кавказской Красной армии, в последующем – член-корреспондент АН СССР В.С. Емельянов. – На их спины спускались башлыки. Впереди ехал казак со штандартом с золотистыми кистями. На штандарте были изображены череп со скрещенными костями и надпись золотым шитьем… Держались казаки обособленно, вели себя высокомерно. Превосходной экипировкой и вооружением бичераховцы резко выделялись от наших солдат, одетых и вооруженных чем попало»253.

Первое же знакомство Бичерахова с бакинской Красной армией сильно его разочаровало. «Красной армии нет, – писал он Георгию. – Все это пустой звук. До моего прихода, говорят, было около 6000 человек, но при появлении регулярных турецких войск они все разбежались. Сейчас имеется красноармейцев около 2000, но все это сидит в вагонах и при малейшем появлении противника бежит. Номеров батальонов у них много, но солдат нет. Правда, очень много комиссаров»254.

Согласившись прибыть в Баку, Бичерахов рассчитывал на существенное пополнение своего отряда, как за счет терских казаков, так и местными ресурсами. «Пушек, пулеметов и снарядов у меня много, мало живой силы и винтовок», – писал он своему брату Георгию в Моздок, «прося и требуя» от него пары тысяч казаков, с которыми он мог взяться за сверхзадачу – разгром турок в Закавказье255. Судя по всему, обещание пополнения реальной боевой силой было пунктом договора между Бичераховым и коммунарами. Как разъясняла издававшаяся в Баку дашнакская газета «Вперед», «полковник Бичерахов точно указал цифры: в течение стольких-то дней вы должны мне дать столько-то тысяч войск, а в течение двух недель – столько-то тысяч; в противном случае он слагал с себя всякую ответственность за защиту Баку»256. Между тем мобилизации, объявляемые Совнаркомом, неизменно проваливались: «Мобилизация. при колоссальном числе мужчин и фронтовиков в городе, не давала никаких результатов., на призыв являлись только единицы»257.

Отношения Бичерахова с политическим руководством Коммуны стали быстро портиться. Полную власть над войсками он так и не получил. Руководство центром и левым флангом фронта оставил за собой Корганов. Бичерахов командовал только правым флангом обороны. Коммунары очень опасались популярности Бичерахова среди горожан, особенно среди армян. Бакинский обыватель цеплялся за соломинку; еще до начала высадки отряда в Аляте большевистское руководство вынуждено было констатировать, что «все контрреволюционные элементы тянутся и объединяются вокруг Бичерахова и его отряда». Оно не исключало борьбу против и «татаро-турецких банд и бичерахово-английских». Имелся и новый руководитель обороны: «Комиссар Петров со штабом работает вместе с нами, и ему именно поручено это ответственное дело»258.

Г.К. Петров, назначенный руководителем еще не созданной армии, человек, как уже говорилось, необузданный и честолюбивый, игнорировал распоряжения Бичерахова и на указанные ему позиции так и не вышел259. «Негодяй из московского центра», – характеризовал Л. Бичерахов Петрова в письме к брату260. Отряд Петрова должен был занять позиции левее бичераховцев, а в итоге казаки наблюдали, как мимо их позиций «турецкие войска, не разворачиваясь, походным порядком, густыми колоннами двигались прямо левее нас на том участке, где должен был быть Петров. Турки знали, что наших войск не будет, это и было обещано бывшими комиссарами»261. Очень скоро отряд Бичерахова оказался в полном одиночестве в 35 километрах от Баку, в то время как большевики стянули все свои вооруженные силы в город, с тем чтобы давить на общественное мнение горожан, в большинстве своем настроенных против них и за приглашение англичан.

iknigi.net

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *