Как стать военным корреспондентом – Дмитрий СТЕШИН предельно честно о профессии военного журналиста: xaustov

Дмитрий СТЕШИН предельно честно о профессии военного журналиста: xaustov

Друзья, на днях мне удалось заполучить развёрнутое интервью у известного военного корреспондента Дмитрия СТЕШИНА. Из первых уст о профессии — только здесь. Этот материал окажется очень ценным для тех блогеров и журналистов, кто собирается освещать события в горячих точках.

Кому интересны детали — смело задавайте вопросы в комментариях напрямую Дмитрию. Обещаю, он увидит этот пост и, по желанию, ответит всем желающим.

Андрей ХАУСТОВ: Дмитрий, здравствуйте! Прежде всего, хочется узнать, кто выбирает профессию военного корреспондента? И без каких навыков и качеств в этой профессии делать нечего? Это обязательно должны быть люди с боевым прошлым?

Дмитрий СТЕШИН: — Один из моих редакторов любил такой афоризм: «настоящий журналист свою винтовку добывает в бою», в большей степени это утверждение относится и к военной журналистике.
И я, и мой бессменный напарник Саша Коц — вместе мы прошли очень долгий и иногда безрадостный путь, от  унылых заметок про ловлю бродячих собак, гречку, автомобильные пробки,  реагенты до репортажей из точек, где происходят какие-то исторические процессы.
Было бы желание работать. Желание. Про это очень хорошо сказал наш известный твиттеровод Борисыч @Borisich_glass , который сейчас воюет под Дебальцево.
Он посмотрел на нас со стороны и сделал вот такой вывод: «..понимаешь, что военкор это не профессия, это, прежде всего, состояние души, некий мужской вызов самому себе, потому что, на самом деле тупо за деньги никто заниматься таким не сможет, очень быстро поймет, что жизнь дороже».

Андрей: Насколько важна в этой профессии физическая подготовка и владение самообороной?

Дмитрий: — Физическая подготовка нужна лишь для пробежек с ускорением в бронежилете, там где это необходимо. Не так часто этот навык требуется. Важнее другие навыки — способность засыпать мгновенно в любом положении — сидя или стоя, если есть такая возможность.
Есть раз в сутки, умение организовать свой быт и какое-то подобие уюта и хозяйства там, где это невозможно в принципе. Вымыться полностью с помощью полуторалитровой бутылки воды.
Умение разговаривать с озверевшими от крови или ужаса людьми и умение добиваться от них того, что тебе нужно. Способность говорить с людьми у которых только что погибли близкие, причем так, чтобы им становилось легче от этого разговора.
Умение снимать мгновенно, так, чтобы никто не успел обратить на это внимание.
Знать, как не попасть под «дружественный огонь» или как не влететь на позиции к недоброжелателям. И обязательно чувствовать, когда нужно повернуть назад и прекратить геройствовать. В принципе, все это входит в понятия «самооборона».

Андрей: Имеет ли шанс стать военным корреспондентом журналист, ни разу до этого не освещавший события в зоне боевых действий и не служивший в вооружённых силах?
Дмитрий: — Покойный фотокор Андрей Стенин в 2007 году решил, что будет отныне работать в «горячих точках». И работал, потому что как показывает практика, желающих заниматься ЭТИМ совсем немного, конкуренции внутри журналистского сообщества нет.
Нужно ли служить для этого в ВС? Вряд ли, достаточно лишь интересоваться темой чтобы не путать, например, БМП и танк.
Не стесняться спрашивать у людей. Как правило, тебе все охотно объясънят, покажут, дадут потрогать, сравнить или даже посидеть за рычагами.
Открытых источников информации — море, при наличии желания все можно изучить самостоятельно. Как пример — с середины лета украинская сторона стала активно применять в Новороссии баллистические ракеты малой дальности «Точка». Мы снимали следы их ударов по Донецку (район Текстильщики), Снежному, Саур-Могиле.
За несколько недель я внимательно прочел и изучил все, что имелось по этим «Точкам» на специализированных сайтах. А информации, в том числе, некогда секретной, оказалось море. Я не стал, конечно Вернером фон Брауном, но без ложной скромности скажу — в «Точках» я теперь разбираюсь.

Андрей: И сразу встречный вопрос: когда любитель, допустим, длительно освещающий события в горячей точке (как многие местные на Донбассе), мечтает стать профессионалом, у него есть практический шанс устроиться в издание на внештатной или даже штатной основе?

Дмитрий: — Медиагиганты охотно пользуются услугами стрингеров, и неплохо оплачивают эту работу. На моей памяти, несколько знакомых журналистов начинавшие весной свою работу в регионе на какие-то достаточно средние информ.ресурсы, к осени перешли в штат серьезных телекомпаний.
Если идти по этому пути начинать нужно с ведения собственного блога — заказчики появятся сами. И не лениться собрать собственную базу контактов биль-редакторов и редакторов телеканалов и сайтов, которым можно предлагать свою съемку и материалы.

Андрей: Перед отправкой в горячую точку с военным корреспондентом, оператором подписывается ли какой-то договор? Оформляется ли страховка? Действует ли какая-то повышенная ставка оплаты? Как передаётся в редакцию отснятый/записанный материал, особенно, если есть проблемы с интернетом и электричеством?

Дмитрий: — У нас никаких особых и специальных договоров не заключается. Есть премии, есть суточные-командировочные. Все внеплановые расходы редакция компенсирует. Например из воюющей Грузии и Сирии мы выбирались бизнес-классом, так как других билетов не было. Есть серьезная страховка — в случае моей гибели, мои близкие будут достаточно обеспеченными людьми.
Сейчас нет никаких проблем с передачей материалов — закупаются сим-карты и модемы всех операторов работающих в регионе, ищутся кафе с wi-fi или люди, частные лица, у которых в квартирах есть выделенная линия. Коллеги-телевизионщики не отказывают в передаче материалов — если ситуация безвыходная. Для подстраховки, в том же Славянске, Ливии или Египте мы возили с собой спутниковый модем и телефон. Ну и в Славянск в июне мы заезжали не с пустыми руками — привезли электрогенератор и 90 литров бензина.

Андрей: Выдаются ли внештатникам на обязательной основе средства защиты (каска, бронежилет), а также суточные/командировочные, оплата дороги и проживания? Как происходит пересечение границы? Расскажите об этом на примере работы российских журналистов на Донбассе.

Дмитрий: — Про внештатников мне сложно что-то сказать.
 Пересечь границу Новороссии и России сейчас проще простого, при пешем переходе даже в очереди не придется стоять. Некоторые знакомые российские журналисты пытаются делать вид, что они над схваткой и пробуют работать с обеих сторон. Для этого, страшно маскируясь они заезжают на Украину официально, через Киев или Днепропетровск.
В противном случае, без отметки в паспорте или в миграционной карте, которые подтверждают официальное пересечение границы, их задержат и депортируют при первой же проверке документов. Возможно еще придется в яме посидеть или в подвале СБУ.
Но, как показывает практика — украинские военные отказываются общаться с российскими журналистами, и вообще такая беготня через линию фронта всегда заканчивается одинаково — расстрелянными машинами, множественными гематомами на теле или лице, украденными деньгами, разбитой\украденной аппаратурой.
Больше всего журналистам, даже самым  «промайдановским» доставалось от украинских военных, но были проблемы и с ополченцами. Часть коллег еще не поняла, что война приобрела тотальный характер, а они все пытаются быть «над схваткой» теша свою «объективность».

Андрей: Расскажите о быте. Где живёте? Если это город, вы снимаете гостиницу или заселяетесь в частном секторе? Как осуществляется обмен валюты в горячей точке? Если это поле, это окопы, шатры? Как питаетесь, как стираете одежду, как заряжаете аппаратуру и т.д.?

Дмитрий: — Если надолго, стараемся жить в квартирах — критерий один, наличие интернета с приличной скоростью и электричество. Все остальное вторично. Так как мы с Сашей Коцем абсолютно дееспособны в быту — сами готовим и стираем, квартиры нас устраивают больше чем казенный уют постоялых дворов. Некоторые коллеги с бытом не могут справиться — питаются в ресторанах, вещи сдают в стирку.
Кто-то живет в гостинице, надеясь, что по ней не будут стрелять украинские артиллеристы. Это иллюзии. На Украине брали в прокат машину, пока это было возможно. Потом, путем естественного отбора находили таксистов по двум критериям: отсутствие чрезмерной жадности и страха.
Как правило, с таксистами-фиксерами у нас устанавливались дружеские и теплые отношения. Старались их беречь и по возможности не подставлять лишний раз под огонь, так как от этих людей зависела наша жизнь.
Когда работали на Ближнем Востоке, деньги привозили в долларах, по возможности в мелких купюрах. На Украине проблем с обменом денег нет, не раз и не два мы расплачивались рублями.

Продолжение — в следующем материале об Украине >>

по теме:
Дмитрий Стешин на Селигере

Поддержи автора — добавь в друзья!
facebook.com/xaustov (хорошо раскрученная страничка с обилием лайков и комментариев, > 7100 читателей (друзья+подписчики), на пост приходится от 5 до 445 лайков  / комментов, а в среднем ок. 50-60 того и другого, и от 1 до 5700 репостов).
instagram.com/newreportage (>4800 подписчиков, в среднем около 100 лайков на фото)
twitter.com/newreportage (>2900 подписчиков и до 125 ретвитов на отдельные твитты)
vk.com/xaustov (>1700 друзей, регулярно по 5-20 лайков на пост, в среднем 1-3 репоста, максимум до 1000 репостов)
канал на youtube.com (>130 подписчиков, >143 000 просмотров)
и мой фотоблог с более чем миллионным просмотром на Яндекс.Фото

xaustov.livejournal.com

На войну!: Как стать военкором

Пять тысяч долларов и немного удачи — вот и все, что нужно, чтобы стать военкором

Не обращайте внимания на огромную автоколонну телевизионных фургонов возле отеля «Палестина» в оккупированной столице Ирака. Это старье. Наступил век новых военных корреспондентов, и телевидение играет в нем все меньшую роль.

В апреле я решил поехать в Ирак и стать мобильным военным корреспондентом. Это значило, что путешествовать мне придется налегке. В течение месяца я проводил постпостмодернистский эксперимент, изображая мобильную новостную службу. Я использовал email, спутниковый телефон и ноутбук. Ну и, конечно, мне не помешала изрядная доля смелости и безумия. Моя электроника показала себя с самой лучшей стороны (после нескольких неудач вначале) и позволила мне рассказывать о войне так, как большие медиамагнаты не могут или не хотят. Я был гибче, мобильнее и мог передвигаться по стране быстрее и побывать в большем числе мест, чем караваны микроавтобусов с надписью «CNN».

Ноутбук

В то время как военных репортеров прежних времен описывал афоризм «Есть пишущая машинка. Готов путешествовать», нынешние полагаются на ноутбуки. Я выбрал Toughbook CF-M34 от фирмы Panasonic ($3200 в Америке, $3−3,5 тыс. в Москве), которым иногда пользуются бойцы 82-й воздушно-десантной дивизии. Это износоустойчивый, водопылезащищенный мини-ноутбук, который весит 1,7 кг и несет в себе море вычислительной мощности. Процессора Intel Pentium IIIM 866 МГц мне более чем хватало для отправки почты, работы с текстами, да и программа Adobe Photoshop Album, при помощи которой я вел архив снимков, совсем не тормозила. 256 МБ оперативной памяти тоже не мешали. Но главное преимущество этого компьютера отражено в его имени. Корпус машинки Toughbook сделан из магниевого сплава. Он с упрямой решимостью сопровождал меня в горах, пересекал вместе со мной реки и спасался от пуль. Нет претензий и к его аккумуляторам: с полной зарядки они живут почти пять часов. Именно столько у меня заняла дорога из провинции Арбил в иракском Курдистане до Багдада. Пусть его жидкокристаллический экран невелик и показывает всего 800 x 600 точек, зато его можно подстроить под любое внешнее освещение — будь то яркий солнечный свет или темная ночь. В нем есть все необходимые порты: сеть Ethernet, USB, модем, последовательный порт, PC-CARD и разъем для подключения докстанции (которой я ни разу не пользовался). В него не встроены ни CD-ROM, ни дисковод, но все это можно подключить снаружи, по USB.

Спутниковый телефон

Я связался с компанией Iridium, которая чуть было не перестала существовать несколько лет назад, и спросил, могут ли они мне помочь. Мне нужны были как голосовая связь, так и передача данных на Ближнем Востоке, да еще чтобы было надежно и недорого. Iridium подошел, хотя предложение их конкурента — Thuraya — тоже было неплохим.

Iridium предлагает прямой доступ в интернет при помощи «набора для обмена данными». В него входят специальный кабель, который вставляется в разъем спутникового телефона Motorola 9505 (который стоит $1495 в Америке и $2200 в Москве), и тренога для телефона, очень в духе Джеймса Бонда.

Как только я установил необходимое программное обеспечение (пара пустяков), телефон был готов к работе. Все необходимые установки телефона выполнила программа. После этого я мог выходить в интернет из любой точки мира.

Процедура отправки новостей была очень простой. Я писал сводки за день в почтовой программе. Затем я нажимал кнопку «Connect» в программе работы с телефоном (называется она Apollo Emulator) и ждал соединения. После этого я мог посылать и получать электронную почту и даже бродить по интернету, если хватало терпения. Скорость между телефоном и компьютером — вполне приличные 19,2 кб/с, но вот по системе Iridium данные путешествуют очень медленно. Ощущения как во времена модемов на 2400 бод. Зато все работало, и я все время напоминал себе, что я посылаю email из Багдада и сигнал мой транслирует куча спутников. Лет десять назад ЦРУ бы глотку перегрызло за такую технологию.

Сначала у меня были проблемы с телефоном, которые быстро устранили доброжелательные сотрудники службы технической поддержки Iridium. Подключиться к электрической сети турецкого отеля мне помогал коридорный, оказавшийся инженером-электриком. Больше никаких проблем не было.

Следует помнить, что передача данных через спутник сопряжена с целым рядом проблем — это и слабый сигнал, и радиопомехи. Непродолжительная потеря сигнала (что неудивительно при такой технологии) часто приводит к разрыву соединения. К счастью, программа Apollo автоматически восстанавливает потерянное соединение. Мешать может все — от крыши над головой, плохой погоды до других устройств, передающих на спутник.

В конце концов я понял, что лучше всего уходить от линий электропередач, зданий и других препятствий. И недостатка в таких местах в Ираке нет. Значительная часть страны пуста и девственна, она необитаема.

GPS

Был у меня и приемник GPSmap 76S от компании Garmin (в Америке — $499, в Москве — $615). Размером он с карманный компьютер, но гораздо полезнее. Я загрузил в него карты региона, и устройство показывало мое положение на карте обычно с точностью до шести метров. Я мог с легкостью ставить дорожные вехи (а также отмечать курдские и арабские посты на дорогах) и планировал затем восстановить свой маршрут через горы на границе Турции и Ирака. К сожалению, кто-то глушил сигнал GPS в районе границы, и если верить приемнику, я так и не покинул Турцию. Но оказавшись в Северном Ираке, недалеко от Духока, приемник снова заработал. С этого момента я записывал свои координаты и мог бы пройти по следу обратно, если бы потребовалось. В прибор также встроен барометрический высотометр и электронный компас. Куча памяти (24 МБ) позволяет хранить гору карт. Еще прибор водонепроницаемый и не тонет.

Видеотелефоны

Чего у меня не было (да и необходимость не возникла), так это высокотехнологичных видеотелефонов, которые нынче используют основные телекомпании. При помощи комбинации видеокамеры, спутникового телефона и видеотелефона Th2 от компании 7E Communications (который стоит в Америке $5950) я мог бы передавать картинку ужасного качества, которая у большинства телезрителей сетей CNN или FOX прочно ассоциируется с репортажами из зоны боевых действий. Th2 — размером со школьный портфель, к нему подключаются камера и телефон. Он сжимает видеопоток из камеры и передает его телефону, который отправляет сигнал на спутник со скоростью 128 кб/с. И хоть качество не имеет ничего общего с телевизионным, Th2 может транслировать картинку из любого места, куда можно дотащить четырехкилограммовую коробку и где есть электричество (обычно в полевых условиях, когда нет генераторов, используются автомобильные аккумуляторы).

Вот весь расклад. Примерно за пять тысяч долларов (не считая духа приключений), плюс немного смелости и много удачи, любой может стать мобильным военным корреспондентом. Я не советую неподготовленным людям появляться в зоне боевых действий. И тем не менее, я — живой пример того, что полевая журналистика вошла в век интернета.

www.popmech.ru

Правила военной журналистики — ЮНПРЕСС

Новичкова Ангелина | 10 апреля 2016

Длинные истории

Какой журналист не пишет или не снимает репортажей с горячей точки? Мертвый. Ответ шокирует, поэтому основная задача каждого корреспондента и оператора во время командировки в зону конфликта — выжить. Именно с этих слов начала мастер-класс для юных журналистов советник генерального директора по информационным технологиям телеканала RT (Russia Today) Тина Бережная.

 
В повседневной жизни, в мирное время, сложно представить себе, как реагировать на обстрел, попадание в плен и другие нестандартные ситуации. Поэтому перед тем как отправить журналиста в горячую точку, он обязан пройти специальный курс обучения «Бастион».

 
К сожалению, есть и такие ребята, которые думают, что сейчас они заработают себе медаль на грудь, благодаря тому, что они «втихаря», никого не предупредив, проскочат в зону конфликта, и сделают гениальный репортаж, и у них все будет хорошо… К сожалению, так не бывает. Жизнь одна. И ее нужно ценить. Отсюда первое правило – специальная подготовка.

 
Второе правило — редакция должна всегда знать, где находится журналист. Перед тем как выезжать на задание, или куда-либо, едет ли корреспондент сам, или под прикрытием патруля, он обязан звонить в редакцию и сообщать продюсеру, куда он едет и в каком составе, с каким сопровождением и когда должен вернуться. И, если он не вернулся в назначенное время, редакция обязана бить тревогу. Нельзя подставлять коллег, и нужно понимать, где бы он не находился, всегда за него переживают.

 
Как выжить в боевых действиях:

 
1. Нет такого кадра или репортажа, который стоит жизни журналиста или кого-то из команды. Никто не может пожертвовать членом своей команды.

 
2. Журналист перестает быть мишенью тогда, когда у него на голове, спине, груди, а так же на рукаве присутствует надпись ПРЕССА. «Когда мы были в командировке в Ливане, у нас словом ПРЕССА было обклеено абсолютно все. Ребята, у которых мы арендовали машину, не знали, что мы поедем в зону боевых действий. И ее мы всю обклеили бумажным скотчем «TV, TV, TV». На футболках, жилетках, штанах, головных уборах – абсолютно везде была эта надпись» — поделилась Тина.

 
3. Если корреспондент, работая в боевой точке, оказался раненым или убитым, но при этом он был без каски и бронежилета – он или его семья не получит страховку.

 
4. Принадлежность к какому-либо СМИ тоже следует убрать. В зависимости от того, в какой ситуации вы находитесь, ваше СМИ может быть раздражителем. «Помните, в 2008 году был конфликт в Южной Осетии? Так получилось, что со стороны был только наш корреспондент Митя Лебедев. А все остальные корреспонденты других крупных каналов приехали в Грузию, на другую сторону. Когда грузинские войска вошли в Цхинвал, то положили буквально в грязь лицом всех корреспондентов, и начали спрашивать к какому каналу вы относитесь. Хорошо, что наши парни быстро соображают… Когда арабы начали говорить на арабском, наш корреспондент и оператор тоже сказали несколько слов на арабском. Начали пытаться объяснять, что они из американского канала «Аль-Джазира», который на тот момент поддерживался той стороной. Если бы они сказали, что работают на российском телевидении, то неизвестно, чем бы все закончилось. Скорее бы всего, они бы не выжили.

 
Мне очень нравится сейчас, когда Мишка, когда я об этой ситуации спрашиваю, «Что ты ощущал?» — отвечает: «Ну, сложная была ситуация». Другой бы человек разразился бы потоком дикого мата, но нет, Миша у нас дипломат», — с гордостью заявила Тина Бережная, а затем снова стала вспоминать: В командировке в Ливане мы сняли море эксклюзива, потому что я говорила на русском , и могла объяснить друзьям ливанцам как сварить борщ. Была такая история, что нашей съемочной группе даже разрешили снимать на закрытом военном складе».

 
5. В машине в боевых точках не пристегиваться! Лишние 1,5 секунды могут стоить жизни журналисту. Если вы едете с конвоем, никогда не садитесь ни в первую, ни в последнюю машину. Чтобы остановить конвой нужно удалить одну из машин.

 
6. Если корреспондент едет с войсками, как бы военные не скомандовали, он обязан их слушаться. Они лучше всех ориентируются на местности.

 

 

 

Техника:

 
1. Мы избалованы тем, что у нас везде электричество, розетки. В пустыне этого нет. И первое, что берет с собой хороший оператор и корреспондент на войну — это брюки, у которых 500 карманов, разгрузочный жилет, в котором столько же карманов, чтобы в них можно было 2000 батарее разложить.

 
2. Батарейки должны быть абсолютно для всего. Никто не знает, когда удастся зарядить технику в следующий раз.

 
3. Любая камера, стоящая на плече у оператора, для человека стоящего за 500 метров, выглядит как миномет. То, что это камера, сказать с расстояния полукилометра невозможно. Более того, в экстремальных условиях все ровно, на что снимать, мобильник, или что-то еще.

 
4. Штатив тоже могут принять за вооружение. Лучше трясущееся видео, чем мертвый корреспондент.
Спортзал — это обязательная часть работы военного журналиста. Бегать надо много и быстро. Нужна ловкость и скорость.

 
Правила работы на месте:

 
1.Где вас аккредитовали, там вы и находитесь. Ни на шаг дальше.

 
2. Одежда. Если вы одеваете одежду цвета хаки, и сколько бы вы раз не написали слово пресса, вы автоматически становитесь военным.

 
3. Всегда держите ситуацию за зубами. Не давайте ни отзывов, ни комментариев. На войне нет ни плохих, ни хороших, всегда виноваты оба.

 
4. На войне вас ждет жестокое разочарование в людях и в тоже время совершеннейший восторг от людей – героев, которые будут находиться рядом с вами.

 
5. В любом конфликте всегда разговаривайте с местными, они много расскажут подробностей. Но все их слова нужно делить на 150. Потому что они находятся под давлением.

 
6. Обратите внимание, не бывает военного корреспондента в смокинге и выглаженной рубашке. Химчистки там нет. Все поймут, если вы будете просто в футболке. Обычно мы применяем «холостяцкий» способ выбора одежды (это когда залезаешь в корзину с грязным бельем и выбираешь самое чистое).

 
7. Если вы едете со съемочной группой, жизнь оператора важнее жизни корреспондента. Корреспондент может поговорить, оператор может снять, при этом снять много, еще сверху что-нибудь наговорить на камеру. Есть универсалы, которые могут делать все в одиночку. Это такой «мастер на все руки», которого ценят на вес золота.

 
8. У нас в аудитории много девчонок. Обратите внимание, последнее время у нас на войну идут девчонки. Приехать на войну им гораздо сложнее, чем парням. Дело в том, что вы сразу начинаете ощущать себя в крайне агрессивной среде. Война — это не развлечение. Люди находятся в постоянном напряжении, и его они могут срывать по-разному. Когда находятся дамы, у многих людей совершенно срывает головы, поэтому если девочки собрались работать военными корреспондентами, первое что они должны сделать – это стать абсолютно бесполыми существами. Становитесь парнем, таким, как и все остальные, если надо, точно так же сидите на броне и таскаете баулы. Для некоторых это сложно, для некоторых — это образ жизни, и они его даже переносят в свою обычную жизнь. Всегда нужно помнить, что у вас есть своя съёмочная группа, своя семья, свое племя, все остальные — это просто друзья.

ynpress.com

В России вновь будут обучать профессии военного журналиста — goldenmost.ru

В 2017 году будет открыт набор для обучения на кафедре журналистики Военного университета

О возвращении «в строй» представителей пишуще-снимающего профессионального сообщества сообщило информационное агентство «Национальная Служба Новостей». В этом году откроют набор для обучения на кафедре журналистики Военного университета. Планируется зачислить 20 человек. Выпускники будут направлены на службу в Росгвардию и Минобороны. Решение о возобновлении подготовки военных журналистов было принято главой военного ведомства Сергеем Шойгу. Перед выпуском курсантам будет присвоено первичное воинское звание «лейтенант», а в их дипломах будет значиться специальность «военный журналист».

Нововведение (а точнее – возвращение к «забытому старому») прокомментировал информационному агентству журналист и медиаконсультант Александр Зимовский ( в своё время обучавшийся в Львовском высшем военно-политическом училище, занимавшемся в советские годы подготовкой офицеров-политработников – военных журналистов и руководителей культурно-просветительных учреждений Вооружённых Сил). Он отметил (цитируем по ресурсу): «Когда зарождалась идея специального обучения военных корреспондентов, предполагалось, что военный журналист – это офицер, который владеет навыками работы с журналистской техникой. Эта идея себя оправдала на протяжении существования Советской армии. Уже в постсоветские времена экс-министр Сердюков решил, что с военной журналистикой справятся любые журналисты, окончившие типовой журфак. Он исходил из неверной оценки ситуации. На самом деле в среду профессиональных военных влиться очень нелегко».

Причина небольшой численности курсантов-журналистов Военного университета, как объяснил ситуацию Зимовский, обусловлено появлением высоких технологий. Если «СССР был большой страной с разветвлённой сетью военных газет» (не только центральных, окружных и флотских, но и армейских и дивизионных), то сейчас «их число значительно сократилось, поэтому каждое военное ведомство «заказывает» столько журналистов, сколько сможет обеспечить работой…» По мысли эксперта, возрастание технических возможностей журналистики не требует больших штатов. Что необходимо, по мысли Александра Зимовского, — так это создание информационных блоков при каждом штабе округа, рассчитанных на военнослужащих. Как ценный отметил комментатор зарубежный опыт: «…Все американские виды вооружённых сил и территориальные подразделения имеют свои СМИ и широко представлены в Фейсбуке, Твиттере. Я не думаю, что мы должны отказываться от такого опыта».

По данным «Национальной Службы Новостей», последний выпуск военных журналистов для Российской армии состоялся в 2013 году: «…В дальнейшем обучение прекратилось, так как данная офицерская должность была сокращена во время реформы экс-министра обороны Анатолия Сердюкова, который посчитал, что гражданские вузы вполне справятся с данной профессией. Журналистов готовили Военный университет и Воронежский государственный университет».

Развитие темы получило в публикации «Независимой газеты». Издание отметило «живейший интерес и в медийных кругах, и в российских силовых структурах» к известию о возобновлении подготовки профессиональных военных журналистов. Такая образовательная система стала востребованной в связи с начавшемся формированием в структуре Вооружённых Сил РФ войск информационных операций.

Если глава военного ведомства сформулировал задачи этих войск – стать более эффективными, чем «известное с советских времен управления контрпропаганды» и «отличаться наступательным характером», — возникает проблема с кадрами специалистов, которых прежде называли «бойцами идеологического фронта». Такие кадры, фактически, перестали готовить.

Специальность военного журналиста, по замечанию «Независимой газеты», когда-то «считалась одной из самых престижных в СССР», что подтверждалось статистикой: конкурс на соответствующий факультет Львовского ВВПУ был выше, чем даже на журфак МГУ. С «трудоустройством» выпускников вопрос не возникал: во времена Советского Союза число военных СМИ превышало шесть десятков: «…Тысячи выпускников училища работали более чем в 60 военных изданиях, включая дивизионные многотиражки, армейские, окружные и флотские газеты, пяток радиостанций и телестудий, центральный печатный орган Минобороны газету «Красная звезда» и десяток центральных военных журналов», — отметило издание.

После распада СССР те преподаватели журфака Львовского военно-политического училища, кто не стал принимать украинскую присягу, перевели в экстренном порядке в Москву. Они доучивались в Гуманитарной академии Вооруженных Сил (позднее переименованной в Военный университет МО РФ).

Однако нельзя сказать, что тогда всё «утряслось»: структурные преобразования в Вооружённых Силах привели к резкому сокращению военных изданий – примерно до двух десятков (т.е. более чем троекратному – в сопоставлении с временами Советского Союза). Приход на должность министра обороны Анатолия Сердюкова, которого характеризовала, по выражению «Независимой газеты», «откровенная неприязнь к любым специалистам военного профиля», привела к практически полной ликвидации офицерских должностей и замены их практически во всех военных изданиях гражданскими служащими, имевшими чрезвычайно низкие зарплаты. При отсутствии корреспондентов в погонах отпала надобность и в их подготовке. Так тогда считали. Поэтому-то в 2009 году тогдашний министр обороны России Анатолий Сердюков принял решение о прекращении набора курсантов в Военный университет для обучения по специальности «военная журналистика». Выпуском курсантов 2013 года, казалось бы, была поставлена точка: единственными местами, где могли бы найти применение своим знаниям, навыкам и силам молодые лейтенанты, оставались пресс-службы четырёх российских военных округов и самого Минобороны. А поскольку вакансий было – всего ничего, то «большинству из последнего выпуска военных журналистов просто позволили уволиться в запас». Был понижен и статус окружных газет, они уменьшились в объёме и перестали быть самостоятельными изданиями, став вкладками для «Красной звезды».

Снижение «профессионального уровня сотрудников военных редакций и, как следствие, материалов в самих изданиях» привело к информационному голоду в войсках. Это было во время «крымской весны». К моменту начала событий в Сирии отчасти проблему начали решать: выполнявшие там задачи воины стали получать газеты, появилась возможность приёма телепередач.

«Независимая газета» отмечает и такой аспект информационной работы, как «спецпропаганда». Это слово перестало носить секретный характер и означает работу «среди местного населения и вооруженных формирований противника». Судя по всему, именно о ней говорил министр обороны, ведя речь о наступательном характере будущих информационных операций. Если, как отметило издание, «всё указывает на стремление России играть и в дальнейшем заметную роль в различных военных кампаниях за пределами собственной территории», — значение такой составляющей военной деятельности только будет возрастать.

Бывший ответственный редактор «Независимого военного обозрения» Виктор Литовкин прокомментировал «Независимой газете» согласованное решение министра обороны Сергея Шойгу и главкома Росгвардии Виктора Золотова о возобновлении подготовки журналистов в Военном университете с одобрением. По его словам, «из человека, не имеющего основательной военной подготовки, а то и вообще не служившего в армии, не сделать полноценного военного журналиста, грамотного аналитика по проблемам обороны и безопасности. Пусть он даже неплохо пишет. А вот человека, знающего армию, хорошо представляющего и понимающего происходящие в войсках процессы, обучить хорошему письму – легко. Вы посмотрите, все ведущие военные обозреватели, аналитики, эксперты имеют именно военное образование».

Поэтому «Независимая газета» выразила надежду на восстановление офицерских должностей в военных СМИ…

Источник: ИА «Приморский репортер»

goldenmost.ru

Мечтаю стать военкором или путешествующим журналистом, но не выходит. Есть ли у вас какие-то советы?

Когда-то точно такой же вопрос после грузинской войны мне задал один мой читатель. Я ему ответил. Потом была украинская война. А потом мы в Праге выпивали с моим коллегой, замечательным журналистом, который не вылезает сейчас из Крыма и почти в одиночку делает всю тему о репрессиях крымских татар. А до этого не вылезал из Украины и с войны. У него есть имя, признание, совсем недавно он получил престижную международную премию. Это отличный журналист, отличный человек и мой большой друг. И он мне говорит: «А помнишь, много лет назад один чувак в ЖЖ тебя спрашивал, как стать военным журналистом? Так вот, это был я». 

С тех пор я опасаюсь отвечать на такие вопросы.  

Хотя, на самом деле, советов тут всего только два — и оба они элементарные.

Первый — не вздумайте. Вот, поверьте мне. Не вздумайте. Средний срок активной профессиональной жизни военного корреспондента — пятнадцать лет. После этого наступает полное выгорание. Я вот, например, уже три года не могу заставить себя поехать в командировку еще раз. Ездить на войну, писать про погибших, пропускать все это через себя, знакомиться с людьми, узнавать их, а потом хоронить их — это тяжело. Это очень тяжело. А иначе нельзя. Иначе ты будешь не журналист, а говно. 

В результате меняется твое мировоззрение, меняется сама твоя личность, ты черствеешь, привыкаешь к смертям, к крови, перестаешь понимать — или даже начинаешь ненавидеть — этот мир, становишься агрессивнее, жестче, злее, категоричнее. Из всех чувств в итоге остается только цинизм. Я много раз видел, как каменели лица, как становились стальными глаза. Да, это лечится. Но чтобы пройти этот путь назад — нужно тоже еще лет пятнадцать. 

Именно это я и говорил своему другу. Но он не послушал.

И это, конечно, при условии, что не убьют и не ранят. Потому что такой исход — тоже данность этой профессии, который нужно принимать вместе с удостоверением.  

Причем, убьют-то — Бог с ним. Еще полбеды. А если ранит? Не так, как в кино, а — по-настоящему? Как в жизни. Все мы видели, что осколок танкового снаряда может сделать с человеческим телом. А если челюсть вырвет? Глаза выжжет? Прилетит рваным железом размером с пол-кулака в лицо? В пах? Разорвет половину кишечника? Будешь гореть в бэтэре? Людей на войне уродует жутко. 

Но, если все же решился, то совет тут есть только один. 

Берешь фотоаппарат, бронежилет, каску, едешь на войну, снимаешь, пишешь репортаж — и, если переживешь первые пару командировок, не погибнешь, не плюнешь на все с криком «да имел я в виду все эти ваши войны!» и не сопьешься — то, поздравляю, еще один военный корреспондент пришел в нашу профессию. 

В то сообщество, где случайных людей не бывает —  они просто не задерживаются — и  в котором — если тебя примут — каждый пожертвует ради каждого всем, полезет в полный ад, чтобы вытащить коллегу и отдаст почку, если это необходимо. 

Вэлкам ту зе клаб. 

thequestion.ru

Профессия – военный репортёр — Я.П.Р.А.А.Ф.

Кадр из фильма «Олимпиус инферно»

Нашему сообществу согласился дать интервью один из самых знаменитых и уважаемых военных репортеров России – журналист «Независимого военного обозрения» Виктор Николаевич Литовкин.

Виктор Николаевич родился в день, когда советские танки вошли в Берлин. Прослужил в армии более тридцати лет. Начинал рядовым солдатом, а завершил военную службу полковником. Закончил во Львове факультет журналистики высшего военного училища, редакторское отделение военной академии в Москве.
Трудился в военных изданиях — с 1971 по 1976 год в газете «Ленинское знамя» Южной группы войск (Венгрия), с 1979 по 1989 год в журнале «Знаменосец» (орган Министерства обороны СССР). Затем в газетах «Известия» (с 1989 по 1999 год), «Общая газета» (с 1999 по 2002 год), в РИА Новости (с 2002 по 2007 год), с апреля 2007 года — заместитель ответственного редактора журнала «Независимое военное обозрение».
По заданию редакций работал на войне — Афганистан и Косово, практически во всех «горячих точках» на просторах СССР — Баку, Ереван, Абхазия, Приднестровье, Южная Осетия и в Чечне.
Автор нескольких книг и сценариев телевизионных фильмов. Лауреат различных премий. Автор документальной телевизионной серии «Русское оружие» на РТР.

Виктор Николаевич, расскажите о том дне, когда вы решили связать себя с военной журналистикой. Это было спонтанное или глубоко продуманное решение?

-Парадокс в том, что я никогда не мечтал быть военным журналистом. Даже не подозревал, когда заканчивал среднюю школу в городе Баку, что существует такая специализация. Был очень далек от армии и не мог представить, что прослужу в ней 30 с лишним лет.
Но так случилось, что в 1962 году, когда нужно было поступать в университет на факультет журналистики, о чем я мечтал, требовалось иметь трудовой стаж. Я пошел работать в Каспийское морское пароходство, мотористом на нефтеналивные суда — «изучать жизнь». Вскоре оказался в загранплавании. Марсель, Венеция, Стамбул, Суэцкий канал, Порт-Судан, остров Сокотра, Ходейда, Аден… Романтика заграничных походов закружила мальчишку. «Очнулся» я уже в эшелоне, который увозил меня на срочную службу в город Советск Калининградской области, в артиллерийский полк.
Три года срочной службы заканчивались, и встал вопрос, что делать дальше. Вернуться в Баку, поступать в университет, — надо сдавать азербайджанский язык, которого я не знал. И тут добрые люди мне подсказали, что есть во Львове высшее политическое училище, где существует факультет журналистики. «Поступишь туда, — посоветовали они, — и через пару недель скажешь, что армия тебе надоела, получишь справку, что поступил в вуз, и тебя без экзаменов примут в Бакинский университет».
Так я и сделал. Но во Львове подружился с ребятами, с которыми вместе поступал, Порядки в училище были очень демократичными, после занятий мы переодевались в «гражданку» и отправлялись гулять в город. А это удивительный город со своей неповторимой аурой и культурой, его тогда называли «Пти Париж» («Маленький Париж»). Кроме того, как оказалось, после получения лейтенантских погон офицер получает гораздо больше, чем его коллега на гражданке, да и квартиру дают чуть ли не через год-два… В Азербайджане мне все это не светило. Так я остался в училище и, приобретая знания и опыт, печатаясь в местной окружной газете, получая уроки от тамошних корреспондентов, выпустился из училища с дипломом военного журналиста.

Насколько нам известно, ф-т журналистики Высшего военного училища во Львове был единственным вузом СССР, готовившим профессиональных военных журналистов для всей страны. А как обстоит дело со специализированным журналистским образованием в современной России?

Действительно, ЛВВПУ (Львовское высшее военно-политическое училище) было единственное, где готовили военных журналистов. В мое время — 30 человек в год. Мы шутили, что наше училище такое же уникальное, как ВГИК. Но, конечно, стать журналистом в стенах вуза невозможно, профессии учит все-таки газета, коллеги, работа. В вузе ты получаешь только какую-то базу, принципы, вырабатываешь специализацию. И тут многое зависит от преподавателей, от того, как они учат тебя смотреть на жизнь — прививают ли диалектический подход к ней или воспитывают догматиков…
Мне повезло — у меня, несмотря на то, что это была в основе своей военная школа, сдобренная и насквозь пропитанная коммунистической идеологией, оказались хорошие педагоги. Я, как и многие мои товарищи, вышел из училища свободно мыслящим человеком. Хотя и с партийным билетом в кармане. Что сегодня кажется удивительным.
О том, как готовят сегодня на факультетах журналистики специалистов в той или другой области общественной жизни — политиков, культурологов, промышленников, юристов, военных, спортсменов и т.д., — мне говорить трудно. Я редко бываю в университетах, только когда приглашают выступить перед студентами. По-моему, каждый человек должен сам определиться, что ему ближе и стараться освоить ту или иную специализацию. Может, в университете, может, в редакции, тут у кого как получится.
Но, на мой взгляд, неплохо бы сначала освоить информационные жанры, и тоже в какой-то специализации. Научиться разговаривать с людьми, получать от них информацию, а не из Интернета, писать на основе «живых первоисточников». А потом уже попытаться перейти к проблемным репортажам, очеркам, аналитике…

Расскажите о своем первом опыте освещения военного конфликта.

Первый раз я оказался на войне в Афганистане. Это был 1984 год.
Писать о том, что идет война, хотя об этом знал весь мир и наша страна тоже, не разрешалось. Поэтому я писал о том, как «наши воины выполняют свой интернациональный долг», разминируют дороги, проводят грузовые караваны, атакуют с вертолетов противника… Конечно же, в учебных целях.
Сегодня об этом вспоминать смешно и горько. Но из песни слов не выбросить. Потом были Баку, где в меня стреляли, Абхазия и Южная Осетия, где тоже пришлось побывать под огнем, Чечня… А между ними Ирак и Косово. Обо всем этом можно было уже писать открыто.
Но вот интересный эпизод. Во время межнационального конфликта в Баку в январе 1990 года я написал в «Известиях» о том, как моряки Каспийской флотилии спасали от погрома армянские семьи, селили их у себя на базе, а потом перевозили в Астрахань и в Красноводск. На второй день после выхода газеты меня разыскала в Баку группа офицеров Каспийской флотилии и чуть не поколотила.
-Зачем ты пишешь о том, как мы спасали армян?
-А как иначе? — удивился я. — Вы совершили благородный поступок, достойный подражания. Как же об этом не рассказать?
-Да, но ты уедешь, а нам здесь жить. За то, что мы спасали армян, нас и наши семьи будут убивать. Ты этого хотел?
Никогда не знаешь, как твое слово отзовется. Хотя теперь я об этом думаю постоянно.

На улицах Баку в январе 1990 года

В полевом освещении скольких конфликтов вы принимали участие за свою карьеру?

Я уже почти ответил на этот вопрос. Кроме межнациональных конфликтов в Баку, было землетрясение в Армении, Спитак и Гюмри (он назывался тогда Ленинанкан), страшное потрясение, когда ты видишь, как отец выкапывает из под развалин своего раздавленного ребенка. Был блокированный американцами Ирак (Багдад, Басра, другие города), Афганистан (Кабул, Руха, Баграм), трижды Косовский край, Южная Осетия в начале девяностых, тогда же Абхазия, в девяносто пятом Грозный… Приднестровье и Таджикистан, хотя я там был не во время боев. А после их окончания.

Военные репортёры на передовой

Какие риски вам приходилось предпринимать, когда вы работали на освещении военных конфликтов? Есть ли в вашем послужном списке моменты, которые вы, оглядываясь назад, никогда не решились бы повторить?

Я никогда не был авантюристом. Не лез под пули, не ходил ни с кем в разведку… Хотя, как уже упоминал, пару раз оказывался под огнем. Но в основном в дороге — в вертолете, когда нас чуть не сбили, на броне бронетранспортера, под камнепадом на Военно-грузинской дороге… Вспоминаю об этом без особого трепета. В профессии военного журналиста главное не доблесть и отвагу свою показать, а привезти или переслать в редакцию хороший материал, именно за этим тебя посылают на войну, а не для того, чтобы ты совершал подвиги. Для этого там есть другие люди.
А рисков много. Особенно в межнациональных конфликтах, где каждая сторона считает себя абсолютно правой. И, естественно, если ты находишься на одной стороне, то писать что-либо более или менее объективное о другой не представляется возможным. Поэтому в старых «Известиях» (в 90-е годы) делали так: один журналист освещает события с одной стороны, другой — с другой. И материалы публиковали рядом.

Какие чувства вызывала у вас эта работа тогда, еще в союзные времена, и насколько отличаются впечатления от нее в настоящее время?

В «союзные времена» властвовала цензура. Я уже приводил пример, как на войне в Афганистане мы писали о том, что там проходят учения, а по результатам «учений» кто-то вдруг становится Героем Советского Союза. Так когда-то я писал о старшем лейтенанте Руслане Аушеве.
Сегодня можно писать обо всем, что ты считаешь нужным. Мы в «НВО» и «НГ» так и поступаем. В меру своего понимания ситуации и своей компетенции.

Руслан Аушев на церемонии захоронения останков солдат, погибших в Афганистане, Москва, 2012

Работа как-то повлияла на ваши семейные отношения? Ведь жена наверняка не в восторге, когда вы отправляетесь в очередную горячую точку.

Моя жена — жена офицера и журналиста. Она это знает. И этим все сказано. Конечно же, думаю, она переживает за меня и за нашу семью. У нас трое детей Но я ни разу не слышал за сорок лет, что мы вместе: «может, тебе не ехать».. И за это я ей благодарен. Благодарен за то (простите за пафос), что могу заниматься своей профессией, не беспокоясь, что и как у меня дома.

Сталкивались ли вы когда-либо с противодействием военных или гражданских властей в процессе своей работы? Все-таки армия – довольно закрытая структура, которая порой неохотно делится с общественностью даже своими успехами, не говоря уже о том, чтобы выносить сор из избы.

Почти всегда. Особенно, когда речь идет о каких-то происшествиях, неудачах или проблемах. Доходило до того, что на меня писали доносы в ФСБ «о разглашении военной тайны в печати». Приходилось держать ответ в Следственном комитете этой организации, объяснять, что к военной тайне, несмотря на то, что в армии дорос до полковника, никогда допущен не был, и знать ее не знаю. Не раз и не два сражался с цензорами, даже публично — на страницах печати. Обо всем этом я написал в своей книге «Самосожжение на Красной площади». Она есть в Интернете, там можно все это почитать.

Расскажите немного о своей нынешней работе в «Независимом военном обозрении».

Мне нравится работать в «НВО». Во-первых, потому, что мы, как я уже упоминал, можем писать все, что считаем нужным. Во-вторых, потому, что нам полностью доверяет хозяин и главный редактор «Независимой газеты», приложением которой является «НВО», Константин Вадимович Ремчуков. За что мы ему благодарны. И конечно мы стараемся его не подвести, оправдать это доверие.
Работать трудно. Трудно быть объективными, не ссориться с руководителями Минобороны, хотя это время от времени и случается. Но выручает то, что мы стараемся не врать, быть честными перед своим читателем. Не занимаемся критиканством, хотя и не боимся критиковать то и тех, что и кто этого достоин. Публикуем самые разные точки зрения по разным вопросам. И это делает нашу газету, как мне кажется, уважаемой. По крайней мере, она постоянно находится в числе первых двадцати-тридцати газет в рейтингах СМИ. Хотя мы не ежедневная, а еженедельная газета и предназначены для читателя, который интересуется военной темой и темой ОПК. Таких, к сожалению, не так много, как хотелось бы.

Скажите, как вы оцениваете потенциал новых медиа (они же Web 2.0, они же блоги и социальные сервисы) в военной журналистике? Активны ли в Сети вы сами?

Мне трудно ответить на этот вопрос. Я, к сожалению, не имею времени, чтобы посещать социальные Сети, переписываться в блогах. Хотя, конечно, процеживаю Интернет по интересующей меня и нашу газету тематике.

Что бы вы посоветовали тем ребятам, которые сейчас заканчивают вузы и в перспективе собираются заняться военной журналистикой?

Совет простой — «учить матчасть». Военная журналистика — понятие очень широкое. От реального представления, что такое воинская служба (взгляд изнутри, понимание психологии, образа жизни солдата и офицера), знания военной техники и систем обеспечения боя до геополитических проблем разоружения, контроля над вооружениями и многого другого, что постигается только с опытом и углубленной работой над собой, в общении с интересными людьми и серьезными экспертами.

armyreporter-ru.livejournal.com

Фронтовые снимки фотокорреспондента

«Поеду посмотрю на трупы», «Ты знаешь, каким красивым бывает взрыв?», «Хочу на войну! Тут все скучно и серо», — слышу я от коллег. Те, кому довелось пережить трагедию, обычно подвергаются ее определенному воздействию. Военные корреспонденты — не исключение. На мои вопросы отвечает Энтони Файнштайн (Anthony Feinstein), профессор психиатрии из Университета Торонто, автор книги Journalists under firе: The psychological hazards of covering war.

Текст: ОЛЕСЯ ЕМЕЛЬЯНОВА; ФОТО: АНДРЕЙ СТЕНИН/МИА «РОССИЯ СЕГОДНЯ». 

Благодарим МИА РОССИЯ СЕГОДНЯ за предоставленные для публикации фотографии. 

 

 

— Расскажите, как Вы начинали. Кто был Ваш первый пациент?

— Это была женщина. Она пришла в мою клинику 14 лет назад. Ее случай показался мне очень интересным, и именно после общения с ней я решил заняться изучением посттравматического синдрома у военных корреспондентов. Она долгое время работала в Африке, ее оператор был убит у нее на глазах. Ее психологическое состояние становилось все хуже и хуже, и она начала употреблять алкоголь, чтобы расслабиться. Она очень боялась, что руководство узнает о ее проблемах и уволит ее. Когда она пришла в мой офис, она не могла говорить. После проведенной терапии речь начала возвращаться. Моя пациентка поправилась. Впоследствии она решила уйти из военной журналистики.

— Почему люди рвутся на войну, рискуют своей жизнью? Какова основная мотивация?

— Есть определенная группа людей, которым необходим риск, которые не могут жить без приключений. Это определяется не только психологическими и социальными факторами. Вам знакомо слово «моноаминоксидаза», или сокращенно, МАО?

— Кажется, это что-то из биологии…

— Все верно. Это фермент, который расщепляет нейромедиаторы (адреналин, норадреналин, дофамин и другие). Многочисленные исследования показали, что чем ниже уровень МАО, тем больше склонность к авантюрам и риску. Чтобы долгие годы работать военным репортером, нужно иметь определенные биологические данные. Иначе Ваш организм не справится: это слишком опасно.

— То есть если я в первый раз соберусь на войну, Вы сможете сказать, каковы мои шансы?

— Я смогу сказать, есть ли у вас предрасположенность к этой профессии. Но я не могу предсказать, в порядке вы будете или нет, насколько вы подвержены посттравматическому синдрому. Это все гораздо сложнее.

— Какой процент журналистов страдает посттравматическим синдромом?

— Приблизительно 25 процентов, и это больше, чем у военных.

— А чем он отличается от обычного стресса?

— Есть 3 группы симптомов. Первая — это навязчивые травмирующие воспоминания, кошмары. Вторая — проблемы в межличностном общении, оторванность от социума. Третья связана с физическими проявлениями: головная боль, расстройства памяти, неспособность концентрировать внимание. Если вы страдаете посттравматическим синдромом, у вас должны наблюдаться все три группы симптомов. И продолжаться более месяца.

— Каковы могут быть последствия?

— Могут быть очень серьезные проблемы на работе и в отношениях. Наркомания, алкоголизм. Мы стараемся не говорить об этом, но есть вероятность суицида. Журналистам, страдающим посттравматическим синдромом, необходимо пройти лечение. После терапии можно будет вернуться к работе и снова отправиться в зоны конфликта. Если говорить о личной жизни, то процент разводов довольно велик. Один репортер рассказывал, как пришел в бешенство после звонка жены. Она позвонила ему и сообщила, что у нее огромная проблема: сломалась стиральная машина. В его реальности другие проблемы. Согласно моим исследованиям, наиболее крепкими являются союзы, где оба партнера — журналисты.

— Есть ли гендерные различия? Кто больше подвержен расстройствам: женщины или мужчины?

— Женщины больше склонны к депрессии. Бывают случаи, когда посттравматические синдромы возникают после родов. Одну из моих пациенток стали мучить кошмарные воспоминания после того, как она родила ребенка. До этого она неоднократно бывала в «горячих точках» и не страдала никакими психическими расстройствами. У женщин также чаще наблюдаются случаи алкоголизма.

— А есть отличия между пишущими, фотографами и операторами?

— Помните знаменитое высказывание Капы: «Если ваши фотографии недостаточно хороши, значит вы были недостаточно близко»? Фотографы подходят ближе всех, и посттравматические расстройства у них наблюдаются чаще.

— Когда Вы работаете с фотографами, Вы смотрите их фотографии? Есть ли какая-то связь между изображением и психологическим состоянием?

— Интересный вопрос! Нет, я никогда этим не занимался. Все военные фотографы снимают ужасные вещи. Многие из их фотографий никогда не будут опубликованы, и мы их никогда не увидим.

— Зависит ли посттравматический синдром от страны, в которой работает журналист?

— Я не знаю. И думаю, что никто не знает. Подобных исследований не проводилось. Но большинство репортеров считает Чечню самым опасным регионом.

— Вы когда-либо работали с журналистами из исламских стран?

— Нет. Но однажды меня попросили провести совместный семинар для израильских и палестинских журналистов. И вот что интересно: все израильские корреспонденты прекрасно знали о посттравматическом синдроме и его последствиях, в то время как их палестинские коллеги услышали о нем от меня впервые. Мужчины не хотели ничего слышать и сказали, что им это неинтересно и не нужно. Женщины же, наоборот, проявили любопытство.

— Касательно работодателей: могут ли они помочь журналистам и как?

— Нельзя недооценивать роль редакторов. Они должны быть очень внимательны к журналистам, работающим в «горячих точках». Я не думаю, что они могут быть терапевтами. Но если они заметили изменения в психологическом состоянии журналиста, они могут посоветовать обратиться за помощью. К сожалению, часто редакторы не обращают внимания и не хотят слушать. Журналист не должен бояться наказания, не должен бояться, что его уволят, — он должен полностью доверять своему редактору. Мне очень нравится подход CNN. Они довольно серьезно относятся к психологической помощи.

— Она входит в страховку?

— Нет, она не является частью медицинского страхования. Я могу рассказать о своем опыте. СNN приглашает меня читать лекции и проводить семинары. Когда журналист едет в зону конфликта, он уже знает обо мне и всегда может мне позвонить и поговорить. Или я звоню ему. Когда он возвращается, я могу прилететь к нему. Я доступен в любое время. Это методика работы СNN. Они не могут к каждому журналисту приставить охранника, чтобы обеспечить ему физическую безопасность. Но они всегда могут гарантировать ему психологическую помощь. Также я провожу семинары для редакторов и менеджеров. Образование очень важно, необходимо обучать руководящий состав. Фрилансерам гораздо тяжелее, и в вопросах физической безопасности тоже.

— А с родственниками и друзьями журналистов Вы тоже работаете?

— Несколько лет назад я работал с New York Times. У них есть замечательная практика: они информируют семьи журналистов, работающих в зонах конфликта, о том, что происходит, где в данный момент находится их муж, брат, отец. Таким образом родственники не остаются забытыми, они в курсе всего происходящего. Одна женщина как-то написала мне: «Жена военного репортера не должна быть эгоисткой. Два эгоиста в семье — это слишком много».

— На Вашем сайте conflict-study.com журналист может определить свое психологическое состояние. Что для этого нужно сделать?

— Нужно написать мне, и я пришлю пароль. Потом нужно будет ответить на ряд вопросов. Это абсолютно конфиденциально. Никто, кроме меня, не получит доступ к этой информации. По результатам ответов будет составлено заключение, все ли в порядке или необходима помощь психотерапевта.

— Если журналист не хочет обращаться за помощью, а состояние ухудшается, могут ли его близкие как-то повлиять и помочь?

— В этой профессии выработалась культура мачо. О личных переживаниях говорить не принято. Но люди должны сами захотеть поправиться. Я не могу прийти и сказать: «Эй, приятель, ты должен это сделать, ты должен меня слушать!». Терапия так не работает. Главное — это самостоятельно сделать первый шаг.

 

btest.ru