Сверхоружие третьего рейха – Немецкий Капут или сверхоружие оружие Третьего Рейха

Немецкий Капут или сверхоружие оружие Третьего Рейха

«У нас были летающие управляемые снаряды, ракетоплан, обладавший еще большей скоростью, чем реактивный самолет, самонаводящаяся по тепловому излучению зенитная ракета, морская торпеда, способная преследовать корабль, ориентируясь по шуму винтов. Авиаконструктор Липпиш подготовил чертежи реактивного самолета, далеко обогнавшего тогдашний уровень самолетостроения, – летающего крыла. Можно сказать, мы испытывали трудности от обилия проектов и разработок…» — писал в своих мемуарах министр промышленности Третьего Рейха Альберт Шпеер.

Герр Шпеер, мы знаем, что у вас были сверхтяжелые танки, высокоавтономные подводные лодки, инфракрасные прицелы, баллистические ракеты, суборбитальный бомбардировщик доктора Зенгера, секретные «дисколеты» и базы в Антарктиде… фашистские мерзавцы даже отправили экспедицию в Тибет и вступили в контакт с внеземной цивилизацией Альфы Центавра.

А еще мы знаем, что среди руин Третьего Рейха не было обнаружено ни одного действующего ядерного реактора. Руководитель немецкого атомного проекта Вернер Гейзенберг (лауреат Нобелевской премии 1933 г.) признавал, что немецкие ученые не имеют понятия о технологии получения оружейного плутония. Зенитные супер-ракеты «Вассерфаль» не сбили ни одного самолета, а немецкие сверхтяжелые танки навсегда остались в мировой истории, как результат победы техники над здравым смыслом. «Вундервафли», одним словом.

Макет ядерного реактора B VIII в г. Хайгерлох. Единственная более-менее реалистичная конструкция немецкого реактора. Увы, когда его собрали, то оказалось, что количество урана нужно увеличить на 750 кг, немцы просчитались.

После победы, союзникам по антигитлеровской коалиции достались богатые трофеи. В том числе – фантастические технические новинки, предметы из будущего. Во многих конструкциях начисто игнорировались законы природы, единицы «вундерваффе» успели принять участие в боевых действиях, доказав свою полную несостоятельность перед менее революционной, но хорошо отлаженной и запущенной в серийное производство техникой союзников. Однако, сам факт существования подобных проектов поражал и наводил на мысль, что Третий Рейх был близок к революционному прорыву в технологиях. Миф о великих достижениях фашистов был с жадностью подхвачен прессой, умевшей делать деньги на нездоровых сенсациях.

На самом деле, нет никаких оснований говорить о техническом превосходстве Третьего Рейха, наоборот, справедливо признать, что под конец войны германская наука серьезно отстала от своих противников. Большинство немецких фантастических проектов «супер-оружия» отражали намерения, а не возможности. В это же время, у союзников появлялись не менее передовые образцы техники, которые, в отличии от немецкого «вундерваффе», были запущены в серийное производство и доказали в бою свою высокую эффективность. В этом легко убедиться на нескольких примерах.

25 февраля 1945 года. В окрестностях авиабазы Гильберштадт с воем и грохотом падают реактивные Me.262 – американские «Мустанги» подстерегли группу на взлете и в упор расстреляли шесть не успевших набрать скорость, беспомощных «Мессершмиттов»…

Впервые с реактивным немецким истребителем союзники встретились в 25 июля 1944 года: в тот день Me.262 безуспешно атаковал разведывательный «Москито» Королевских ВВС. Примечательно, что через два дня – 27 июля 1944 г., свой первый боевой вылет совершили реактивные «Глостер — Метеор», перехватив над Ла-Маншем крылатую ракету «Фау-1». Британский самолет оказался намного совершеннее своего немецкого аналога, «Метеоры» приняли участие в Корейской войне и эксплуатировались по всему миру до конца 70-х годов. Но публика любит громкие сенсации – вся слава досталась «Мессершмитту».

Кроме Ме.262, авиапромышленность Германии подготовила множество проектов реактивных самолетов:
— блиц-бомбардировщик Арадо-234
— «народный истребитель» Хеншель-162 «Саламандер»
— бомбардировщик с крылом обратной стреловидности «Юнкерс-287»
— «летающее крыло» братьев Хортен Ho.229
Единственной проблемой было отсутствие надежных и тяговитых реактивных двигателей. В наличии у немцев было только два типа силовых установок: BMW 003 и Jumo 004 – на них держались все проекты «супер-самолетов». Оба были предельно пожароопасны и не обеспечивали требуемых летных характеристик. А без нормальных двигателей все планы становились бессмысленными — и действительно, большинство немецких «супер-самолетов» не вышли за рамки экспериментальных моделей.
9 мая 1946 г., авиабаза Берлин-Гатов. Вдоль стройных рядов Ме.262, движется кортеж из лимузинов «Майбах» — сам Герман Геринг будет присутствовать при запуске «Америка-бомбера». В свете прожекторов видна огромная эстакада – сплетение стальных ферм берет начало в восточной части полигона, и стремительно уходя ввысь, упирается в пасмурное небо на Западе. Туда, где за горизонтом раскинулась ненавистная Америка. На эстакаде установлен орбитальный корабль с разгонным блоком. Через мгновение, огнедышащая упряжка из 5 двигателей суммарной тягой 600 тонн сорвут с места космический аппарат, как ураган срывает рекламные щиты, и унесет его в бархатную черноту космоса.
За 8 минут «Америка-бомбер» поднялся на высоту 260 километров и на скорости 22 тыс. км/ч взял курс на Нью-Йорк. Через 3500 километров от точки старта суборбитальный бомбардировщик делает первое снижение, и, оттолкнувшись от плотных слоев атмосферы на высоте 40 км, снова поднимается на низкую околоземную орбиту. Через час радисты услышали прерывающийся голос пилота: «Мой фюрер, вашим именем!.. территория США!..пикирую!.. прощайте, умираю с честью!..». Огненный метеорит прочертил небосклон и врезался в небоскребы Манхэттена…

С первого дня войны руководство Рейха скрежетало зубами в бессильной ярости, пытаясь найти средство для нанесения ударов по Нью-Йорку, Вашингтону, другим крупным городам США, военно-промышленным комплексам Урала и Сибири – недостижимым целям для немецкой авиации. «Оперативно-тактический комплекс «Фау-2», обладая дальностью порядка 300 км, был бесполезен для решения этой задачи. Над созданием межконтинентальной баллистической ракеты по проекту А-9/А-10 Вернер фон Браун работал на протяжении всей войны, увы, технологический уровень немецкой промышленности тех лет не позволял создавать что-либо крупнее «Фау-2», а регулярные бомбардировки научных центров и ракетного полигона Пенемюнде еще более тормозили работу. Не оправдал надежд и четырехмоторный дальний бомбардировщик Та.400 – по всем расчетам он не имел шансов достигнуть побережья Америки.
Последней надеждой фашистского руководства стал суборбитальный бомбардировщик доктора Зенгера. Феерический проект даже сейчас поражает воображение.

«100 тонн сплошного огня! Самолет забрасывается своим адским двигателем на страшную высоту и падает на сверхзвуке вниз, но не врубается в атмосферу, а рикошетит об нее, как плоский камень от поверхности воды. Ударяется, подскакивает и летит дальше! И так два или три раза! Сильная идея!» — рассказывал о немецком проекте «Silbervogel» конструктор Алексей Исаев, создатель первого отечественного ракетоплана БИ-1. К счастью, полная нереализуемость этого проекта была понятна даже самым упертым шизофреникам из тогдашнего руководства Рейха.

С точки зрения инновации, бомбардировщик доктора Зенгера мог стать хорошим сюжетом для научно-фантастического романа. Просто красивая идея-мечта. Аппарат Зенгера не более реалистичен, чем звездолет из романа «Туманность Андромеды» — при кажущейся практичности, не было проведено никаких детальных расчетов.

30 апреля 1945 года в боевой поход вышла подводная лодка U-2511 под командованием аса А.Шнее (за свою карьеру потопил 21 судно). В районе Фарерских островов лодка встретилась с группой британских крейсеров и эсминцев, но по каким-то причинам отказалась от атаки и вернулась в базу спустя несколько дней после объявления об окончании войны.
Так закончился первый и последний боевой поход подлодок типа XXI, более известных, как «Электролодка». Несмотря на свое совершенное радиоэлектронное оборудование и аккумуляторные батареи нового типа, позволявшие двигаться много часов в подводном положении со скоростью 15 узлов, «Электролодка» в реальном бою испугалась эсминцев и охотников за подводными лодками. Иногда приводится оправдание, что «Электролодка» U-2511 отказалась от торпедной атаки в связи с благими намерениями – 4 мая 1945 года адмирал Дениц отдал приказ о прекращении боевых действий. Может быть и так… хотя эта история имеет трагикомическое продолжение: десять «Электролодок», пытавшихся прорваться в Норвегию в начале мая 1945 года были обнаружены и потоплены авиацией союзников. Не помогли немцам их новейшие разработки…Проблему мог решить только ядерный реактор на борту лодки, но до его создания немцам требовалось еще несколько лет.

Немецкие подводники добились потрясающих успехов в годы Второй мировой – на их долю пришлось 50% морских побед. Всего подводные убийцы потопили 2759 судов суммарным тоннажем 14 миллионов брутто-регистровых тонн и 123 военных корабля (из которых 60 были нефтеналивными судами, тральщиками и траулерами, формально приписанными к военному флоту).

Здесь возникает интересная ситуация: в первые годы войны немецким подводникам, имевшим всего 50-60 лодок в строю, удавалось топить судов противника общим водоизмещением под 2 миллиона тонн. В 1944 году, имея 500 боеспособных лодок, Кригсмарине с огромным трудом удалось потопить судов общим водоизмещением «всего» на 700 тысяч тонн! При этом в 1940 году немцы потеряли 21 подводную лодку, в 1944 они потеряли за год 243 субмарины! Похоже, полсотни эскортных авианосцев, постоянные воздушные патрули и британский гидролокатор Asdic стали более грозным «супер-оружием», чем все передовые разработки германских кораблестроителей.

Примечание. Всего за годы войны Кригсмарине потерпели 768 подводных лодок. 28 000 немецких подводников навсегда канули в пучину океана.

Немцы действительно достигли огромных успехов во всем, что касается ракетной техники (пожалуй это единственная область где они преуспели) Кроме известных «Фау-1» и «Фау-2», в фашистской Германии активно шла разработка противокорабельных ракет и управляемых авиационных бомб «Фриц-Х» и «Хеншель-293», управляемая ракета «воздух-воздух» Х-4, а также 3 типа зенитных ракетных комплексов «Вассерфаль» (нем. водопад), «Шметтерлинг» (нем. бабочка) и «Рейнтохтер» (нем. дочь Рейна).

Наибольшего успеха добились управляемые бомбы — их применение стало причиной гибели десятков кораблей и только тотально превосходство союзников в воздухе позволило избежать большого погрома в дни высадки в Нормандии.
Управляемая ракета «воздух-воздух» была запущена в серийное производство и, теоретически, могла быть использована в последние недели войны, хотя об этом оружии нет никаких достоверных упоминаний. 1000 ракет этого типа нашли в подземном хранилище.

Очень интересен проект «Шметтерлинг» — это не зенитная ракета, а целый беспилотный летательный аппарат (БПЛА) с дальностью полета 35 километров. Однако, немцам так и не удалось создать главного – точной и надежной системы управления. Попытки наведения ракет по акустическому шуму винтов и тепловому излучению полностью провалились. В результате немцы остановились на радиолокационном методе наведения при помощи двух наземных РЛС, но для доработки системы уже не хватило времени. Кстати, при испытаниях, проведенных в 1944 году, из 59 пусков «бабочек» 33 оказались аварийными. Закономерный результат – ни один самолет не был сбит немецкой зенитной ракетой.

«Если вы про «Kоролевский Тигр», то я не вижу никаких реальных усовершенствований — более тяжелый, менее надежный, менее маневренный.» — из книги «Тигры в грязи», автор Отто Кариус (один из лучших танковых асов, на его счету более 150 уничтоженных единиц бронетехники).

Действительно, немецкое танкостроение страдало похожей проблемой, что и авиационная промышленность. Немцы могли создать любой проект:
— сверхтяжелый танк «Лев» со 105 мм орудием, масса 76 тонн
— зенитный танк Е-100 «Аллигатор» с двумя спаренными (!) 88 мм орудиями
— тяжелый истребитель танков «Ягдтигр» со 128 мм орудием
Единственная проблема была в отсутствии подходящей трансмиссии и подвески, положение усугублялось неумеренным ростом массы боевых машин – немецкие танкостроитель до конца войны так и не научились создавать компактные конструкции и экономить силы и ресурсы.

Из всего вышеперечисленного «вундерваффе» в мелкосерийное производство была запущена только тяжелая САУ «Ягдтигр» на шасси одноименного танка (выпущено от 70 до 79 машин), ставшая самым тяжелым типом немецкой бронетехники. 75 тонн – такую массу с трудом выдерживало даже мощное шасси «Тигра», машина была явно перегружена и даже колоссальная огневая мощь («Ягдтигр» пробивал танк «Шерман» в лоб с дистанции 2500 м) не могла спасти ситуацию. «Ягдтигр» разваливался прямо на глазах. После короткого марша разбалансировалось орудие, ломалась подвеска, не выдерживала колоссальных нагрузок коробка передач. Забавно, но в каждой машине было изначально предусмотрено 2 заряда взрывчатки для уничтожения неисправной САУ. Немцы правильно догадались, что «Ягдтигр» не выдержит ни один мост, поэтому сразу же оснастили все машины шнорхелем для движения по дну рек. Настоящая «вундервафля».

Результаты расследования

Ограбив десятки стран и народов, арийцы-уберменши, не создали ни одного революционного образца техники, ничего принципиально нового и необычного. Все проекты «супероружия», в лучшем случае, имели сомнительную боевую ценность, а в худшем, представляли собой набор нереалистичных фантазий.
Война – двигатель прогресса. И немецкая промышленность, в сущности, делала то, что должна была делать. Другой вопрос, что темпы развития военно-промышленных комплексов стран Антигитлеровской Коалиции превышали темпы развития ВПК фашистской Германии. Немцы научились делать сложные, но бесполезные ракеты. Умели производить качественную оптику, гироскопы и радиоэлектронику. Было хорошо развито двигателестроение (реактивные моторы не в счет), на высоком уровне стояла авиационная промышленность, электротехника, химическая промышленность; строилось огромное количество подводных лодок. У немцев была потрясающая организация и работоспособность, все немецкие изделия отличало высокое качество и внимание к мелочам. Но! Здесь нет ничего фантастического — так и должна была работать промышленность высокоразвитой индустриальной страны.

На самом деле, в начале войны немцам удалось создать ряд удачных образцов оружия, на порядок превосходивших по эффективности оружие всех их противников. Пикирующий бомбардировщик Юнкерс-87 «Штука», тяжелый танк «Тигр» — несмотря на свою сложность и высокую стоимость это была мощная, хорошо защищенная и маневренная машина. Хорошие самоходные артиллерийские установки на базе средних танков – Штуг III, Штуг IV, Хетцер (на базе чешского танка), Ягдпантера… Выдающимися достижениями немецких конструкторов стало создание единого пулемета MG34 и промежуточного патрона 7,92х33 для первой штурмовой винтовки. Совершенно простое и гениальное оружие «Панцерфауст» стоило жизни тысячам танков. Как вы могли заметить, в этом списке нет никакого «вундерваффе» — самые обычные образцы вооружения, которые при качественном исполнении и грамотном применении превратились в шедевры.

Олег Капцов

lsvsx.livejournal.com

Шок новость Супер-оружие Третьего Рейха смотри читай онлайн centermars.com

Чем ближе подходила нацистская Германия к моменту своего краха, тем больше ее руководство уповало на «чудо-оружие» (нем. Wunderwaffe). Но поражение Третьего Рейха выбросило «чудо-оружие» на свалку истории, сделав разработки немецких ученых достоянием стран-победителей. 

Стоит оговориться, что речь шла не просто о создании новейших образцов вооружений – нацистские инженеры стремились достичь полного технологического превосходства над противником. И Германии удалось добиться многого на этом пути.
 

Авиация 
Едва ли не самого большого успеха немецкие конструкторы достигли в сфере авиации. А именно, в плане реактивных самолетов. Конечно, первые из них были не лишены недостатков, но и их плюсы были на лицо. В первую очередь, это большая, чем у винтовых самолетов скорость и более мощное вооружение.

Ни одна из воюющих сторон не использовала в боевых действиях столько реактивных машин, как Германия. Здесь можно вспомнить и первый серийный реактивный истребитель Me.262, и «народный истребитель» He 162, и первый в мире реактивный бомбардировщик Ar 234 Blitz. Был у немцев и ракетный истребитель-перехватчик Me.163 Komet, имевший жидкостный ракетный двигатель и способный находиться в воздухе не больше восьми минут.

 

Heinkel He 162 получил прозвище «народный истребитель», потому что должен был стать массовой и доступной в освоении реактивной машиной. Он был вооружен двумя 20 мм пушками MG 151 и мог развивать скорость до 800 км/ч. До конца войны успели построить только 116 истребителей He 162, в боях они почти не применялись.

Все эти самолеты строились серийно и участвовали в войне. Для сравнения, из всех стран антигитлеровской коалиции только Великобритания в годы войны имела на вооружении реактивный боевой самолет – истребитель Gloster Meteor. Но британцы использовали его только для перехвата немецких крылатых ракет «Фау-1» и не посылали в бой против истребителей.

 

Истребитель Me.262 / ©Wikimedia Commons

Если говорить о немецких реактивных самолетах, то одни из них использовались чаще, другие – реже. Ракетные Me.163 совершили всего несколько боевых вылетов, а вот Me.262 широко применялись на Западном фронте и смогли записать на свой счет 150 самолетов врага. Общей проблемой немецких реактивных истребителей была их недоработанность. Это приводило к огромному числу аварий и катастроф. Именно в них была потеряна львиная доля новых машин Люфтваффе. Систематические налеты американской и британской авиации привели к тому, что немцы к концу войны даже не смогли побороть «детские болезни» Me.262 (а ведь нацисты возлагали огромные надежды именно на этот истребитель).

Истребитель Messerschmitt Me.262 нес воистину грозное вооружение – четыре 30 мм пушки MK-108. Одного залпа было достаточно, чтобы отправить тяжелый бомбардировщик B-17 на тот свет. А вот с маневренными винтовыми истребителями тяжелому двухмоторному Me.262 тягаться было проблематично (играл роль малый темп стрельбы MK-108). Кстати, один 262-й записал на свой счет советский летчик-ас Иван Кожедуб.

Самолеты, о которых мы сказали, получили широкую известность, но ряд авиационных проектов Германии так и остался незамеченным. И здесь можно вспомнить экспериментальный боевой самолет Horten Ho IX – первый в мире реактивный самолет, построенный по аэродинамической схеме «летающее крыло». Он был создан в рамках программы 1000*1000*1000 – это означает, что скорость должна была достигать 1000 км/ч, дальность – 1000 км, а бомбовая нагрузка – 1000 кг. Horten Ho IX совершил несколько испытательных полетов в 1944-1945 годах, но в боях участие не принимал.
 

Истребитель Heinkel He 162 / ©Alamy

Еще меньше повезло детищу знаменитого немецкого авиаконструктора Курта Танка (Kurt Tank) – турбореактивному истребителю Focke-Wulf Ta 183. Этому истребителю вообще не суждено было подняться в небо, но при этом он оказал колоссальное влияние на развитие авиации. Конструкция самолета была революционной: Ta 183 имел стреловидное крыло и характерное расположение воздухозаборника. Позже эти технологические решения были использованы при конструировании советского истребителя МиГ-15 и американского F-86 Sabre – культовых машин послевоенной эры.

На протяжении всей Второй мировой войны главным орудием воздушного боя оставались пушки и пулеметы разного калибра. Но немцы были в числе лидеров в области создания ракет «воздух-воздух». Одна из них – Ruhrstahl X-4 – имела жидкостный реактивный двигатель и могла развивать скорость до 900 км/ч. Управление после запуска осуществлялось через два тонких медных провода. Ракета могла стать неплохим оружием борьбы с большими и неповоротливыми бомбардировщиками B-17 и B-24. Однако достоверных данных о боевом применении этой X-4 нет. Летчику было тяжело одновременно управлять ракетой и самолетом, поэтому требовался второй пилот.

Истребитель Ho IX / ©Alamy

Создавали нацисты и управляемое оружие класса «воздух-поверхность». Здесь стоит вспомнить радиоуправляемую планирующую бомбу FX-1400 Fritz X, которую использовали во второй половине войны против кораблей союзников. Но эффективность этого оружия была неоднозначной, а по мере завоевания союзниками превосходства в воздухе, удары по наземным целям отошли для Люфтваффе на второй план.

Все эти разработки, безусловно, опередили свое время, но они не шли ни в какое сравнение с Silbervogel. «Серебряная птица» стала самым амбициозным военным проектом Третьего Рейха за все годы его существования. Проект представлял собой частично-орбитальный бомбардировщик-космолет, призванный наносить удары по территории СССР и Соединенных штатов. Саму концепцию предложил австрийский ученый Ойген Зенгер (Eugen Sänger). Бомбардировщик мог брать на борт до 30 тыс. кг бомбовой нагрузки, если же речь шла о нанесении ударов по территории США – нагрузка снижалась до 6 тыс. кг. Вес самого самолета составлял 10 т, а его длина достигала 28 м. В хвостовой части фюзеляжа располагался жидкостный ракетный двигатель тягой до 100 т, по бокам находились два вспомогательных ракетных двигателя.

 

Истребитель Focke Wulf Ta-183 «Huckebein» / ©Getty Images

Для запуска бомбардировщика Зенгер предложил создать рельсовый трек длиной около 3 км. Самолет помещался на специальные салазки, к ним же могли крепиться и дополнительные ускорители. За счет этого аппарат должен был разогнаться на треке до 500 м/с, а затем набрать высоту уже с помощью собственных двигателей. «Потолок», который мог достигать Silbervogel, равнялся 260 км, что фактически делало его космическим аппаратом.

Существовало несколько вариантов боевого применения Silbervogel, но все они были сопряжены с рядом рисков (потеря летчика и самолета) и техническими проблемами, которые в то время было невозможно разрешить. Это стало причиной того, что в 1941 году от проекта отказались. К тому времени он находился на стадии бумажных чертежей. В самом конце войны, правда, немецкое руководство вновь заинтересовалось проектом, но тогда в его реализацию уже никто не верил. После войны ученые провели расчеты и выяснили, что спроектированный Зенгером аппарат разрушился бы сразу после входа в атмосферу. При этом нельзя не отметить дерзость немецких инженеров, ведь сама концепция опередила время на много десятилетий.
 

Частично-орбитальный бомбардировщик-космолет Silbervogel / ©DeviantART

Танки

Первая ассоциация при слове Вермахт – лязг стальных гусениц и громы орудийных раскатов. Именно танкам отводилась главная роль в осуществлении молниеносной войны – блицкрига. Сегодня мы не будем определять лучший танк Второй мировой войны, оставив в стороне такие выдающиеся творения как Panzerkampfwagen VI Tiger I или Panzerkampfwagen V Panther. Речь пойдет о тех немецких танках, которым не суждено было пойти в бой.

Во второй половине войны нацистское руководство (и в первую очередь, сам Гитлер) было подвержено неоправданной гигантомании, и это было особенно заметно на примере танков. Если уже упомянутый «Тигр I» весил 54-56 т, то его брат – «Тигр II» имел массу 68 т. На этом нацисты не остановились. В конце войны сумрачный гений немецкого танкостроения породил грозные, пугающие и совершенно абсурдные проекты.

Например, сверхтяжелый танк Maus – самый известный из всех малоизвестных танков Второй мировой войны. Разработкой руководил знаменитый конструктор Фердинанд Порше (Ferdinand Porsche), хотя отцом сверхтяжелых танков можно считать и самого фюрера. При чудовищном весе в 188 т Maus скорее походил на передвижной дот, а не на полноценную боевую машину. Танк имел оружие KwK-44 L/55 калибра 128 мм, а его лобовая броня достигала 240 мм. При мощности двигателя в 1250 л. с. танк развивал скорость по шоссе до 20 км/ч. В экипаж машины входили шесть человек. В конце войны было произведено два танка Maus, но принять участие в боях они не успели.

 

Сверхтяжелый танк E-100 / ©Flickr

У Maus-а мог появиться своего рода аналог. Существовала так называемая E-серия – ряд максимально унифицированных и при этом технологически продвинутых боевых машин. Было несколько проектов танков серии E, и самым необычным из них стал сверхтяжелый Panzerkampfwagen E-100. Он создавался как альтернатива Maus-у и имел вес – 140 тонн. Конструкторы создали несколько вариантов башен этого танка. Предлагалось также различное вооружение и разные варианты силовой установки. При огромном весе танка скорость E-100 должна была достигать 40 км/ч, но проверить технические характеристики немцы уже не успели, так как недоделанный прототип попал в руки союзнических войск.

Немецкие сверхтяжелые танки, в частности и танк Maus, в последние годы активно популяризируются в массовой культуре. В первую очередь в онлайн-играх. Не стоит, впрочем, воспринимать «игровые» характеристики этих машин всерьез. В боях такие танки не применялись, а значит, правдоподобно смоделировать их поведение нельзя. Нужно учесть также, что документальных сведений об этих танках очень мало.

Еще более впечатляющий по своим размерам танк разрабатывал конструктор Эдвард Гроте (Edward Grote). Проект назвали Landkreuzer P. 1000 Ratte, в рамках которого хотели создать танк массой до 1 тыс. т. Длина сухопутного крейсера составляла 39, ширина – 14 м. Главным орудием должны были стать две спаренные 283-мм пушки SKC/34. Танк также хотели снабдить зенитной артиллерией – до восьми зенитных орудий калибра 20 мм.

Примечательно, что даже этот гигант уступает по своим габаритам другому, еще более невероятному проекту – Landkreuzer P. 1500 Monster. Этот «монстр» представлял собой сверхтяжелый танк, построенный на базе гигантской железнодорожной артсистемы «Дора». Главное отличие P. 1500 заключалась в том, что он должен был передвигаться не по железной дороге. Достоверных сведений об этой грандиозной машине почти нет: считается, что длина корпуса могла составлять 42 м, в то время как броня в некоторых местах достигала бы 350 мм., P. 1500 мог использовать дальнобойное оружие калибра 807 мм, для обслуживания которого предполагалось задействовать экипаж в 100 человек. Строго говоря, танк представлял собой передвижную дальнобойную артиллерию и никак не мог использоваться наравне с другими тяжелыми или даже сверхтяжелыми танками. Landkreuzer P. 1500 Monster, как и Landkreuzer P. 1000 Ratte никогда не производились, не существовало даже прототипов этих машин.

Назвать все эти разработки «чудо-ору­жи­ем» можно разве что в кавычках. Не понятно в принципе, для чего создавались сверхтяжелые танки, и какую функцию они должны были выполнять. Махины весом более 100 т было почти невозможно транспортировать. Их веса не могли выдержать мосты, а сами танки легко вязли в грязи или болоте. Более того, несмотря на свою броню, сверхтяжелые танки были на удивление уязвимы. Они бы оказались полностью беззащитны против авиации союзников. Попадание одной бомбы превращало даже самый защищенный танк в груду металлолома. Это при том, что габариты этих машин не позволяли укрыть их от налетов авиации.

 
Ракеты

Каждый наверняка слышал о немецких ракетах «Фау-1» и «Фау-2». Первая из них представляла собой самолет-снаряд, а вторая была первой в мире баллистической ракетой. Эти ракеты применялись в войне, но с военно-стратегической точки зрения результат их использования был ничтожен. Зато ракеты «Фау» были источником больших проблем для жителей Лондона, который часто становился их мишенью.

Фау-2 / ©Wikimedia Commons

Но существовал и более оригинальный проект «оружия возмездия» – «Фау-3». Несмотря на похожие названия, последний имел мало общего с «Фау-1» и «Фау-2». Он представлял собой огромную многокаморную пушку, которую также называли «Насосом высокого давления». Проект разрабатывался под руководством конструктора Августа Кендерса (August Cönders). Длина орудия составляла 130 м, оно состояло из 32 секций – каждая из них имела расположенные сбоку зарядные каморы. Пушка должна была использовать специальные стреловидные снаряды, длиной 3,2 м. Максимальная дистанция ведения огня составляла 165 км, но вес заряда взрывчатого вещества был не более 25 кг. При этом орудие могло делать до 300 выстрелов в час.

Позиции для таких пушек хотели оборудовать близ побережья Ла-Манша. Они располагались всего в 95 милях от британской столицы, и разрушения Лондона могли быть нешуточными. Несмотря на то, что орудия находились в специальных защитных штольнях, они были полностью разрушены во время авианалета 6 июля 1944 года. В итоге оригинальная «Фау-3» так и не приняла участие в войне. А вот ее уменьшенному аналогу повезло больше – LRK 15F58 дважды использовался для обстрела Люксембурга зимой 1944-1945 года. Максимальная дистанция ведения огня для этой артсистемы составляла 50 км, вес снаряда равнялся 97 кг.

Немцы стали первыми, кто создал управляемые противотанковые ракеты. Первой из них была Ruhrstahl X-7, существовавшая в авиационной и сухопутной модификациях. Управление ракетой осуществлялось посредством двух изолированных проводов – управлять X-7 нужно было визуально, с помощью специального джойстика. В боевых действиях ракета использовалась эпизодично, а началу массового производства помешал конец войны.

Гораздо более амбициозной нацистской разработкой стала А-9/А-10 Amerika-Rakete. Как понятно из названия, целью ракеты были США, так что А-9/А-10 могла стать первой в мире межконтинентальной ракетой. Достоверной информации о ней тоже практически нет. Кроме того, после войны ракету окружил ареал мистификаций. Ряд источников утверждает, что к окончанию войны ракета была «почти готова». Это едва ли могло быть правдой. Сомнительно, чтобы такая ракета вообще могла применяться в военных целях, вероятно, проект Amerika-Rakete к концу войны так и остался на бумаге.

Первой ступенью ракеты должен был стать стартовый ускоритель А-10, который обеспечивал вертикальный пуск и должен был отделяться на высоте 24 км. Затем в дело вступала вторая ступень, которая представляла собой снабженную крыльями ракету А-9. Она разгоняла Amerika-Rakete до 10 тыс. км/ч и поднимала ее на высоту до 350 км. В случае с A-9 главной проблемой мог стать устойчивый аэродинамический сверхзвуковой полет, который был невозможен в те годы. Теоретически, ракета могла долететь с немецкой территории до побережья США примерно за 35 минут. Заряд взрывчатого вещества составлял 1000 кг, а наведение ракеты должно было осуществляться по установленному в Empire State Building радиомаяку (для его монтажа нацисты хотели использовать своих агентов). Якобы, для наведения также мог использоваться пилот, находившийся в герметичной кабине. После корректировки полета А-9 он должен был катапультироваться с высоты 45 км.

«Фау-2» создал выдающийся немецкий конструктор Вернер фон Браун (Wernher von Braun). Боевое крещение ракеты состоялось 8 сентября 1944 года, всего же было произведено 3225 боевых запусков. Дальность полета «Фау-2» составляла 320 км. Этого хватало для поражения городов Великобритании. Жертвами ракетных атак становились преимущественно мирные жители – попадания «Фау-2» стоили жизни 2,7 тыс. человек. «Фау-2» имела жидкостный ракетный двигатель, позволявший развивать скорость до 6120 км/ч.

 
Ядерная программа

Нацистская ядерная программа – отдельная тема для исследований, и мы не будем углубляться в ее суть. Заметим только, что хотя нацистские ученые добились определенного прогресса, к 1945 году они были далеки от создания ядерного оружия. Одна из причин этого в том, что немцы избрали концепцию с использованием так называемой «тяжелой воды» (называемой еще оксид дейтерия; обычно этот термин применяется для обозначения тяжеловодородной воды, которая имеет ту же химическую формулу, что и обычная вода, но вместо двух атомов обычного легкого изотопа водорода содержит два атома тяжелого изотопа водорода – дейтерия, а ее кислород по изотопному составу соответствует кислороду воздуха.

Важнейшим свойством тяжеловодородной воды является то, что она практически не поглощает нейтроны, поэтому используется в ядерных реакторах для торможения нейтронов и в качестве теплоносителя – NS). Эта концепция была не самой лучшей, если говорить о быстроте достижения цепных ядерных реакций, нужных для создания ядерного оружия. Сам завод по производству тяжелой воды был расположен в норвежском административном центре Рьюкан. В 1943 году союзники провели операцию Ганнерсайд, в результате которой диверсанты разрушили предприятие. Нацисты не стали восстанавливать завод, а оставшуюся часть тяжелой воды отправили в Германию.

Есть мнение, что западные союзники уже после войны сильно удивились, узнав, как далеко находились нацисты от создания ядерного оружия. Так это или нет, мы, видимо, не узнаем никогда. В пользу этой гипотезы говорит тот факт, что на создание ядерного оружия Германия затратила примерно в 200 раз меньше средств, чем понадобилось США на реализацию «Манхэттенского проекта». Напомним, программа разработки ядерного оружия стоила американцам 2 млрд долларов, по меркам того времени, сумма огромная (если перевести ее на современный курс доллара, то получится около 26 млрд).

Иногда к числу образцов «чудо-оружия» приписывают немецкие подводные лодки типа XXI и типа XXIII. Они стали первыми в мире субмаринами, способными постоянно находиться под водой. Строились лодки в самом конце войны и участие в боевых действиях почти не принимали. Строго говоря, война в Атлантике была для Германии проиграна еще в 1943 году, и флот постепенно терял для нацистского руководства былое значение.
 

Мнение

Главный вопрос можно сформулировать так: могло ли немецкое «чудо-оружие» оказать существенное влияние на ход войны и склонить часу весов в сторону Третьего рейха? На него нам ответил известный историк, автор множества работ на тему Первой и Второй мировой вой­ны, Юрий Бахурин:

– «Чудо-оружие» вряд ли могло бы изменить ход Второй мировой войны, и вот почему. Уже ввиду сложности конструкции большинства подобных проектов, в условиях ограниченности ресурсов, гитлеровская Германия не имела возможности наладить серийное производство того или иного «оружия возмездия». Единичные же его образцы в любом случае оказались бы бессильны против суммарной мощи Красной армии и сил союзников. Не говоря уж о том, что многие проекты «вундерваффе» были технологически тупиковыми.

Среди бронетехники наиболее выразительными примерами тому являются сверхтяжелые «грызуны» – танки «Мышь» (Maus) и «Крыса» (Ratte). Первый, после воплощения в металле, немцы не смогли даже эвакуировать при приближении войск Красной армии. Второй, при проектируемой массе до 1000 т, и вовсе оказался мертворожденным – дело не дошло до сборки прототипа. Поиски «вундерваффе» являлись для Германии своеобразной формой военно-технического эскапизма. Соответственно, вывести проигрывающий войну Рейх из кризиса на фронте, в промышленности и т. д., он бы не смог.

centermars.com

Читать книгу Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930-1945 Вальтера Дорнбергера : онлайн чтение

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Вальтер Дорнбергер
Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930– 1945

Предисловие

Солдатские воспоминания, как правило, противоречивы. Военные мемуары, особенно написанные проигравшими, часто служат одной-единственной цели – более или менее «совместить» интерпретацию исторических событий с точкой зрения автора.

Содержание этой книги конечно же обусловлено кругозором автора, смыслом и размахом его личного опыта. Таков и должен быть отчет о событиях, написанный в условиях ограниченного доступа к официальным документам. Тщательное историческое исследование, основанное на исчерпывающей документальной основе и свидетельствах, собранных в ходе допросов участников, без сомнения, прольет иной свет на эти события. Тем не менее для понимания исторического смысла действий непреходящую ценность имеют решения, которые принимала другая сторона на основе известных ей фактов.

Я решил написать эту книгу потому, что в ней идет речь об изобретении, которое, без сомнения, оказало решающее действие на будущее человечества. Я попытался исчерпывающе изложить все, что необходимо, для понимания того, как в

Германии в 1930–1945 годах шло развитие производства ракет на жидком топливе, включая и обстоятельства, в которых мы жили, работали и добивались успехов, и, наконец, чем все это кончилось.

После войны появилось множество противоречивых, неточных и путаных книг и статей о немецком ракетостроении. Не знаю, откуда эти самозваные эксперты извлекали свою информацию. И похоже, пришло время покончить с путаницей, раз и навсегда устранить заблуждения.

Я надеюсь, что эта книга будет воспринята в соответствии с тем духом, в котором она и писалась, – то есть как рассказ человека, который более десяти лет имел честь возглавлять группу высококвалифицированных ученых, инженеров и опытных рабочих, совершивших технический подвиг, имеющий исключительное значение для будущего.

Мы довели наше поколение до порога космической эры – и теперь дорога к звездам открыта.

Вальтер Дорнбергер

Технические данные ракеты «А-4» («V-2»)

Длина – 14 м

Диаметр корпуса – 1,65 м

Диаметр по стабилизаторам – 3,55 м

Вес (с боеголовкой, но не заправленной) – 4000 кг

Стартовый вес – 12 900 кг

Полезная нагрузка – 1000 кг

Вес взрывчатки – 750 кг

Спирт (25 % воды) – 3965 кг

Жидкий кислород – 4970 кг

Потребление горючего (в секунду) – 127 кг

Пропорция смеси (спирт/кислород) – 0,81

Время горения (мак.) – 65 с

Тяга на старте – 25 000 кг

Тяга перед отсечкой топлива – 4200 кг

Ускорение на старте – 0,9 g

Ускорение перед отсечкой топлива – 5 g

Температура двигателя – ок. 2700 °C

Давление в двигателе – 15,45 атм.

Давление зажигания (сверх давления двигателя) – 2,4 атм.

Скорость истечения топлива – 2050 м/с

Ракета стоит вертикально:

после старта 4 с

полностью поднимается 50 с

отклоняется на 49 градусов 54 с

набирает скорость звука 25 с

Скорость полета по траектории (макс.) – 1600 м/с

Скорость в момент удара – 900 – 1100 м/с

Высота к моменту отсечки топлива – 22 км

Расстояние от старта до отсечки топлива – 24 км

Высшая точка траектории – 80–90 км

Предельное расстояние – 320 км

Глава 1
3 октября 1942 года – «Ракета пошла!»

Приказ был отдан. Я положил микрофон, который через пульт связи доносил мои слова до испытательного стенда номер 7, стартовой команды и измерительного центра. Я стоял на его плоской крыше. Был полдень, и над всей Северной Германией простиралось ясное безоблачное небо. Я перевел взгляд со сборочного ангара в мрачной камуфляжной раскраске к просторам сосновых лесов, к заросшему тростником мысу на самой оконечности Пенемюнде и дальше к островку под названием Грейфсвалдер-Ойе, что лежал в 10 километрах.

Южнее, в гуще вечнозеленых лесов, я видел два больших ангара светлого бетона, где проводились подготовительные работы; их крыши, сориентированные на север, были прикрыты маскировочными сетями. На западе на далеком берегу речки Пене пологие холмы господствовали над краснокирпичной башней кафедрального собора в Вольгасте. Светло-голубые контуры завода по производству кислорода, которые были почти не видны под маскировочным прикрытием, шесть подозрительных вроде бы каминных труб мощной прибрежной силовой станции и длинные ангары военно-воздушной базы Пенемюнде дополняли картину, которую я так хорошо знал.

Крыша измерительного центра с кирпичным парапетом была идеальным наблюдательным пунктом. В этот октябрьский день во мне жила лишь одна мысль: будет ли в этот раз запуск успешным? Удалось ли нам вскрыть причину неудач двух последних попыток 13 июня и 16 августа? Достаточно ли будет тех шагов, которые мы предприняли? И если сегодня, 3 октября, нас ждет успех, сможет ли он увенчать все наши старания и вознаградить за десять лет трудов и тревог? Все мы понимали, как много зависит от этого запуска. Беспокойство терзало не только меня. Рядом со мной, упираясь локтями о парапет, стоял инженер-полковник Занссен и, с трудом сохраняя спокойствие, рассматривал отдаленное пространство в свой цейссовский бинокль. Я заметил, что он особенно долго и пристально смотрит в северную сторону, хотя там ничего не происходило. Его мысли тоже были всецело поглощены снедавшими его тревогами. Как командир армейской экспериментальной станции Пенемюнде, он нес на себе ответственность, которая станет чуть легче, только если наша сегодняшняя попытка увенчается успехом. А вот за ее успех или неудачу отвечал я.

Пытаясь сбросить напряжение этих минут, я окликнул Занссена. Когда он поднял на меня светло-голубые глаза, я заметил, как он бледен. Мне захотелось приободрить его.

– Скрестите пальцы на счастье! На этот раз все должно получиться; слишком высока ставка!

Занссен в ответ лишь слабо улыбнулся и снова поднес к глазам бинокль. Что он мог ответить? Я тоже взялся за бинокль. На плоской крыше светло-зеленого сборочного цеха рядом со стартовой площадкой суетились люди. Там, на высоте 30 метров, уже были в полной готовности фотографы и операторы, вместе с инженерами измерительной техники и командой испытательного стенда.

Я знал, что в укрытиях для наблюдателей и измерительной аппаратуры испытательного стенда все уже готово. Инженеры застыли в напряженном ожидании. Процедура запуска была неоднократно отрепетирована. Доктор Тиль, отвечавший за район испытаний, составил тщательнейшее расписание действий, графика которого надо было неукоснительно придерживаться. Бдительные наблюдатели приникли к перископам, встроенным в толстую крышу бетонного укрытия, глядя, как инженеры завершают последние приготовления на стартовой площадке.

Ракета «А-4» – позже ее стали называть «V-2» («Фау-2»), и под этим именем она и вошла в историю, – стояла готовая к запуску. От нее еще тянулась пуповина в виде двух кабелей – к измерительной аппаратуре в укрытии и к источнику электроэнергии. Ведущие инженеры, ответственные за запуск и курс, стояли в убежище у своей панели управления, на которую падал рассеянный свет. Они считывали многочисленные показания с самых разных манометров, вольтметров и амперметров. Наблюдая за мельканием зеленых, красных и белых огоньков, они держали руки на тумблерах, готовые включить их, едва только поступит сигнал на старт. В своем отдельном закутке инженеры фирмы «Сименс» настраивали точную фокусировку дальномерных съемочных камер. Пронзительно заливались телефоны. Гнусавые голоса из динамиков доносили подробности телефонных переговоров между командой контроля запуска, измерительным центром, противопожарной службой и инженером– энергетиком.

Наконец последняя проверка – еще раз повторена последовательность включений, безупречность работы электрических датчиков стабилизации и направления, все важнейшие клапаны, трубы и камеры давления – подошла к концу. Я не сомневался, что все эти процедуры, доведенные до совершенства во время многочисленных статичных испытаний, пройдут с точностью часового механизма. Я еще раз бросил взгляд на крышу сборочного цеха, на которой собрались полковник Стегмайер, отвечавший за исследовательский центр и противопожарную безопасность, доктор фон Браун, глава инженерной службы, и доктор Штейнхоф, возглавлявший таинственный департамент аппаратуры, датчиков направления и измерений. Чуть в стороне от этой группы стояли сотрудники, обслуживавшие сверхзвуковую аэродинамическую трубу. Я узнал доктора Херманна и доктора Курцвега. У них была особая задача – наблюдать за ракетой в полете через десятикратные стереотрубы и независимо друг от друга диктовать стенографисткам свои комментарии; те в готовности стояли рядом.

Перегнувшись, через парапет, я заметил, какое внизу царило оживление. На тропинках между разбросанными поблизости рабочими строениями, у окон и на крышах навесов, мастерских и кабинетов собирались люди – казалось, все, кто тут работал, пришли посмотреть на старт ракеты. Не было никакого смысла запрещать присутствовать при этом зрелище кому-либо из тех, кто годами работал над созданием «А-4». Все хотели присутствовать при событии, ради которого они трудились не покладая рук – может, они были свидетелями того, как делается история. Я был совершенно уверен, что могу положиться на этих людей; они никогда не подводили меня.

Гироскопы в ракете уже приступили к работе. Динамики, присоединенные к пульту связи, разнесли первое громкое оповещение:

– Икс минус три!

То есть до старта оставалось три минуты. О, эти три минуты! При каждом испытании, при каждом запуске повторялось это почти невыносимое напряжение, которое постепенно получило название «пенемюндские минуты». И казалось, что каждая длится куда дольше, чем шестьдесят секунд.

Инженеры кончили наладку своей телевизионной аппаратуры. В мягком мерцании экрана возникло безупречно стройное тело ракеты в черно– белой раскраске, лаковое покрытие которой блестело под солнцем. Именно таковыми и должны быть очертания реактивного оружия, которое должно было оправдать все ожидания, что мы возлагали на него. Ракете предстояло перейти звуковой барьер. Длинный остроконечный нос ее, венчавший цилиндр корпуса, напоминал очертаниями готическую арку. Четыре плавника стабилизаторов, сходившихся на конус, четко делили корпус на четыре части, окрашенные в разные цвета, что позволяло легче оценивать высоту, на которую поднимется ракета. На уровне емкости с жидким кислородом ракета была окутана широкой белой полосой испарений. Кислород испарялся через открытый клапан в нижней части ракеты и, соприкасаясь с влажным воздухом, образовывал маленькие круглые туманные облачка.

Рабочие платформы были отведены в стороны. Все укрылись в убежище. Ракета осталась стоять в полном одиночестве. Испарение внезапно прекратилось. Я знал, что дистанционное управление закрыло выпускной клапан. Я почти физически чувствовал, как в емкости с жидким кислородом нарастает давление.

– Икс минус один!

Напряжение росло. Как часто за последние шесть месяцев мои нервы подвергались таким испытаниям! Как часто приходилось в последний момент останавливать подготовку к запуску и отдавать приказ об отмене старта из-за каких-то технических неполадок! И сегодня, 3 октября 1942 года, я отнюдь не удивлялся тому, что даже ведущие специалисты Пенемюнде сомневались, удастся ли сделать оружием ракету дальнего радиуса действия. Пока нам лишь дважды удалось добиться, чтобы ракета таких размеров вообще оторвалась от земли. И дважды не везло с запусками. Все наши теории пока не находили подтверждения на практике. Но мы знали только одно: сегодня мы не имеем права потерпеть неудачу. Таков был конечный вердикт.

Мне казалось, что в этой войне мы слишком долго держим незадействованными ради недоказанной идеи массу блистательных людей и отличной техники. У нас уже были соперники, которые добивались успеха – пусть и за счет денег – в том, к чему мы только собирались приступать. Мог ли я в этих обстоятельствах брать на себя ответственность за продолжение работ? Месяц шел за месяцем, но не было никаких видимых признаков прогресса. Если и сегодняшняя попытка окончится неудачей, то мне придется докладывать высшему командованию, что мы ошибались. Поскольку вот уже более десяти лет я единственный нес на себе ответственность, мне и придется отвечать за последствия; и мне же придется готовить предложения о передаче всей нашей техники авиационным или танкостроительным заводам.

Под теплым осенним солнцем я чувствовал озноб и возбуждение и радовался, что сейчас рядом лишь мой друг полковник Занссен, и я не ловлю на себе критических взглядов своих сотрудников.

Казалось, эта последняя минута никогда не кончится. Мне пришлось подавить настойчивое желание, не отрывая взгляда от часов, считать секунды. Хотя в мозгу у меня крутились тысячи вопросов, требовавших немедленных ответов, я все же взял себя в руки и не стал вмешиваться в предстартовую подготовку, где завершались последние мелочи. Вот это и была настоящая «пенемюндская минута».

Дымный хвост сигнальной ракеты с шипением ушел в небо. Ветер неторопливо отнес в сторону ее зеленый след над испытательным стендом номер 7. Прошло еще десять секунд! Картинка на телевизионном экране оставалась неизменной.

– Зажигание!

Инженер старта повернул первый из трех главных тумблеров. На телевизионной картинке было видно, как кормовая часть ракеты окуталась облачком. Ее прорезали искры, которые, отлетая от отражателя, рассыпались по бетонной платформе стартового стола.

– Подготовиться к старту!

Внезапно пролился огненный дождь искр и через секунду превратился в красно-желтый столб воспламенившегося горючего. Он дал понять, что уже создана тяга – 8 тонн. Ее было недостаточно, чтобы оторвать от стартового стола ракету весом 13,5 тонны. Последний этап подготовки должен был длиться не более трех секунд. Темные дымные облака начали затягивать картину. В воздух взлетели обрывки кабелей, обломки деревьев и клочья травы. Я видел, как кабели отсоединились от ракеты и упали вниз. В тот же момент автоматика включила автономные батареи самой ракеты, и датчики направления теперь получали питание от собственных источников.

– Ракета поднимается!

Инженер старта повернул третий, и самый важный тумблер. Отсоединился последний кабель, и в дело вступил турбонасос мощностью 540 лошадиных сил, который, давая 4000 оборотов в минуту, каждую секунду накачивал в камеру сгорания двигателя ракеты 125 литров кислородно-спиртовой смеси. Давление при вспрыскивании превосходило давление в двигателе, равнявшееся 3 килограммам на квадратный сантиметр.

Через секунду тяга выросла до 25 тонн. С ускорением, практически равнявшимся скорости падения камня, ракета уверенно и ровно поднялась над стартовым столом и исчезла с телевизионных экранов, оставив за собой огромное клубящееся облако пыли.

Не отрываясь от окуляров бинокля, я смотрел на север. В небо над лесом уходил сверкающий корпус ракеты. Это было незабываемое зрелище. Ослепительно сверкая на солнце, ракета поднималась все выше и выше. Язык пламени с четкими резными очертаниями был почти равен ракете. Сама ракета четко держалась на курсе, словно шла по рельсам. Первый, самый критический, момент остался позади. Ракета «А-4» доказала, что может взлетать, не отклоняясь от вертикальной оси и не вращаясь; рисунок обращенных к нам черно-белых отметок на корпусе оставался неизменным.

Все пространство заполнилось громовыми раскатами – это до нас наконец дошел рев ракетного двигателя. Звуковая волна преодолела 1300 метров прежде, чем мы осознали мощь двигателя. С момента зажигания прошло всего пять секунд. Рев и грохот нарастали. Газовая струя вырывалась из дюз со скоростью 2050 метров в секунду, доведя температуру в камере сгорания до 2800 градусов по Цельсию. На волю вырывался гигантский поток энергии; когда время горения подходило к концу, камера сгорания производила работу в 650 000 лошадиных сил. Ракета поднималась по вертикали всего 4,5 секунды, а потом нос ее стал почти незаметно отклоняться к востоку. Она начала выходить на курс.

Затаив дыхание, я наблюдал за этим драматическим полетом, который становился все быстрее и быстрее. Ракета медленно, но неуклонно отклонялась от вертикали, пока угол не достиг максимальных 50 градусов. Со своего места на крыше измерительного корпуса я совершенно четко видел этот участок траектории.

Подняв к глазам бинокль, я внезапно обратил внимание, что кроме ритмично нарастающего и опадающего рева ракетного двигателя слуха достигали и другие звуки – одни монотонные, а другие меняющиеся по высоте. Я внимательно прислушался. Счетчик времени на контроле старта через громкоговоритель монотонно отсчитывал секунды полета: «Четырнадцать… пятнадцать… шестнадцать… семнадцать…»

В то же время я слышал из другого динамика ровный высокий звук – акустическую форму электронного измерения скорости ракеты, – который возрастал от низкого гула до пронзительного писка, четко фиксируя работу двигателя.

На дальнем берегу Пене, примерно в 9 километрах от стартовой площадки, сориентированный точно по линии полета, стоял высокочастотный передатчик, следившей за временем горения и готовый дать сигнал отсечки. С момента старта его направленная антенна поддерживала на коротких волнах связь с ракетой, поднимающейся все выше и выше.

«Девятнадцать… двадцать… двадцать один…»

Ракета летела все быстрее и быстрее по своему громовому пути. Ее скорость достигала примерно 1000 километров в час. Через несколько секунд она должна была достигнуть скорости звука.

– Есть скорость звука! – наконец сообщил динамик.

У меня замерло сердце. Вот он, решающий момент: а что, если в синем небе появится белое облако взрыва?

Но в небе ничего не появилось. Ракета неуклонно продолжала лететь по предписанной траектории, словно ничего не происходило. А ведь в этот день 3 октября 1942 года ракета на жидком топливе впервые достигла скорости звука. Наконец-то воплотилась давняя мечта человечества. Значение происшедшего инженеры даже не сразу смогли осознать. Неоспоримое доказательство, что ракета со стабилизаторами сохраняет стабильность в полете, даже перейдя звуковой барьер и продолжая двигаться со сверхзвуковой скоростью, избавило меня от одной из самых жгучих тревог.

«Двадцать девять… тридцать… тридцать пять…»

Теперь отсчет обрел более ровную интонацию и шел на высоких тонах. Он звучал все громче и громче, перекрывая слабеющий рокот ракеты, которая, наращивая сверхзвуковую скорость, уходила все дальше. В бинокль можно было видеть четкие очертания корпуса ракеты и красноватый отблеск пламени в хвостовых дюзах на фоне темно-синего неба.

«Тридцать три… тридцать четыре… тридцать пять…»

Теперь на уходящую в небо ракету приходилось смотреть под острым углом. Ракета на глазах наращивала скорость. Теперь она должна была достигнуть высоты 10 километров и ее скорость равнялась двум значениям Маха – то есть вдвое превышала скорость звука; тон отсчета подтверждал этот факт. Я не мог оторваться от потрясающей картины – слепящее пламя в небе и блестящая черно-белая раскраска корпуса ракеты.

«Тридцать восемь… тридцать девять… сорок…»

И вдруг – потрясение, от которого все застыли на месте! В чистом синем небе появился длинный белый след. Я слышал, как кто-то вскрикнул: «Взрыв!»

Низкий, едва ли не добродушный голос сообщил через динамик:

– Чушь! Это открылись кислородные вентили.

– Нет, я видел. Сорвало стабилизаторы! Посмотри же – вон они летят!

– Глупости! Это испарение.

– Она падает!

Гул голосов нарастал. Но голос в динамике, ведущий отсчет времени полета, был все такой же ровный и спокойный. Не подлежало сомнению, что ракета набирает скорость. Длинный, снежно– белый испаряющийся след, который она оставляла за собой, был обязан своим происхождением конденсации газов.

– Ракета поворачивает!

– Она сбилась с курса! Смотрите, какой волнистый след испарений!

– Нет, она летит дальше!

Вот в эти минуты человек впервые увидел явление, которое позже стало таким знакомым, – «застывшая молния». Различные воздушные течения, которые ракета, набирая высоту, прорезала со скоростью 3200 километров в час, заставляли инверсионный след принимать зигзагообразную форму. Какое разнообразие воздушных течений, какие могучие ветра царили на этих высотах, если за несколько секунд могли разорвать в клочья инверсионный след!

«Сорок девять… пятьдесят… пятьдесят один…»

Отсчет превратился в пронзительный писк. Скоро должен вступить в действие этап отсечки топлива. Достигнув заданной высоты, ракета должна выполнить три основных требования, завершив время горения. Во-первых, держаться правильного курса. Это фиксировалось точными измерительными инструментами, которые все геодезисты знали как теодолит. При установке ракеты на стартовый стол ось гироскопической системы, которая вела ракету по курсу, была аккуратно установлена в нужном направлении. Во-вторых, ракета должна была достичь расчетной скорости. Та постоянно измерялась радаром, и в нужный момент аппаратура отсечки топлива автоматически отключала двигатель ракеты. В-третьих, на определенной высоте ракета должна под определенным углом совершить рассчитанный поворот траектории. Об этом позаботится автоматика запрограммированной системы, которая отвечает за правильное отклонение ракеты. В дополнение мы должны точно рассчитать траекторию с помощью сложной радарной измерительной системы, которая включает передатчик, встроенный в конструкцию ракеты.

«Пятьдесят два… пятьдесят три…»

Меня поразила внезапная мысль. Незадолго до войны в научной периодике со всей серьезностью обсуждался вопрос, не представляют ли собой верхние слои нашей атмосферы смесь водорода и кислорода. В таком случае через несколько секунд мы услышим оглушительный взрыв. И мы застыли в ожидании.

Для невооруженного взгляда с ракетой больше ничего не происходило – она тащила за собой испаряющийся хвост газов, и маленькая красная точка указывала, что ракета продолжает лететь по курсу. Динамики безостановочно вели отсчет времени, и тон становился все пронзительнее. С помощью мощной оптики я четко видел в чистом воздухе очертания ракеты, которая сейчас была на расстоянии 30 километров. «Пятьдесят четыре…» – Отсечка!

Рдеющая красная точка выхлопа исчезла из поля зрения слабосильной оптики, но ракетный двигатель не прекратил работать, потому что в свой мощный бинокль я все еще видел багровый язык пламени, хотя, вырываясь из дюз, он стал куда короче. Отсчет продолжал ускоряться, хотя и медленнее.

«Пятьдесят семь… пятьдесят восемь…» Только сейчас сигнал, посланный радиоаппаратурой, закрыл последний клапан подачи горючего. Красное пламя исчезло. Перестал формироваться плотный белый след испарения. Теперь за ракетой тянулась лишь тонкая молочная туманная полоса, которая не успевала за ней, летящей со скоростью 3500 километров в час. Я все еще видел ослепительно мерцающую белую точку – раскалившиеся до белизны графитовые стабилизаторы. Отсчет времени превратился в высокое неразборчивое бормотание.

Переведя дыхание, я опустил бинокль. Отчаянно билось сердце. Эксперимент принес успех. В первый раз в истории ракетостроения мы послали контролируемый автоматикой ракетный снаряд к границам атмосферы. К моменту прекращения работы двигателя он практически вышел в безвоздушное пространство. Мы десять лет работали ради этого дня.

Не стыжусь признаться, что плакал от радости. Эмоции с такой силой переполняли меня, что я не мог говорить. Я видел, что полковник Занссен в таком же состоянии. Он смеялся, но глаза у него были влажные. Занссен протянул мне руки, и я сжал их. Наконец наши чувства нашли выход. Мы орали и обнимались, как мальчишки. Все вокруг кричали, смеялись, прыгали, танцевали и обменивались рукопожатиями. Не перестаю удивляться, как никто не свалился с переполненной крыши. Я сбежал вниз, чтобы на машине добраться до сборочного корпуса и до испытательной площадки номер 7, где ждали результатов друзья-рабочие, с которыми мы так долго трудились бок о бок. Именно им мы, главным образом, были обязаны своим успехом. Когда я спускался с крыши измерительного корпуса, в ушах продолжала звучать та же высокая нота – монотонный голос счетчика времени, смешанный с удаляющимся гулом ракеты: «Восемьдесят девять… девяносто… девяносто один… девяносто два…»

Когда я спустился с крыши, ко мне с рукопожатиями бросилась едва ли не половина технического персонала. Я усадил в машину фон Брауна и на предельной скорости помчался к площадке испытательного стенда номер 7. Когда мы влетели через открытые ворота в стене, огораживающей огромное пространство, увидели что-то вроде народных волнений. Команда испытателей окружила доктора Тиля и главного инженера. Все хотели поделиться личными наблюдениями и соображениями. Вылезая из машины, я заметил, в каком состоянии находятся стартовый стол и рабочая платформа, с которых свисали отброшенные кабели. Я увидел, какое воздействие произвела могучая пылающая струя, испепеляющая все на своем пути. Я видел лицо Тиля, на котором за толстыми стеклами очков поблескивали мудрые глаза выдающегося ученого. Он, как всегда, посасывал свою неизменную старую трубку, а в ответ на мои поздравления выдал целый поток новых идей и предложений. Всю ночь он провел за рабочим столом, трудясь над отчетами и осмысливая наблюдения. Он не знал, что такое покой, никогда не отдыхал и никогда не расслаблялся.

Обмениваясь бесчисленными рукопожатиями, я продолжал слышать отсчет, звуки которого доносились и сюда.

«Два девять один… два девять два… два девять три…»

Тон был все таким же высоким, как и несколько минут назад. Никто к нему не прислушивался; все были слишком возбуждены. Большую часть присутствующих устраивало, что старт прошел без сучка без задоринки. Мне пришлось призвать к тишине, поскольку эксперимент еще не завершился. Через несколько секунд ракете, которая мчится со скоростью порядка 4800 километров в час, предстоит снова войти в земную атмосферу. Стремительно возрастающее сопротивление воздуха затормозит ее до 3200 километров в час. Как часто мы обсуждали, что произойдет на этом самом опасном участке траектории! Мы до сих пор не знали, выдержит ли ракета такие перегрузки. Что произойдет, когда обшивка раскалится до 680 градусов, – эту цифру дали испытания в аэродинамической трубе: не слетит ли, как шелуха, металлическая кожа ракеты? не разлетится ли она на куски задолго до того, как коснется земли?

Вот оно! Высота тона отсчета резко упала, и теперь слабеющий голос звучал так, словно из воздушного шарика выходил воздух.

«Два девять четыре… два девять пять… два девять шесть…»

Удар!

Отсчет прекратился.

Глядя друг на друга, мы понимали: сейчас, и только сейчас можно утверждать, что наш эксперимент прошел успешно. Энергия соударения ракеты с землей составляла 1 800 000 килоджоулей, как у пятидесяти железнодорожных экспрессов, каждый массой 100 тонн, которые на скорости 100 километров в час одновременно врезались в препятствие.

Выслушав отчеты инженеров, мы поехали в измерительный корпус, чтобы подвести итоги эксперимента. На больших деревянных столах были разложены карты, на которых фиксировался курс ракеты, летевшей почти строго на восток через залив Пенемюнде и завершившей свой путь примерно в 30 километрах от побережья Померании. Кроме точки старта, на картах были на всем протяжении траектории отмечены места расположения измерительных пунктов и теодолитов, которые с помощью оптики отслеживали и фиксировали на пленку полет ракеты на идущем вверх первом участке траектории. По прибытии мы выслушали сообщение капитана авиации доктора Штейнхофа: точка удара, скорее всего, может быть найдена в 200 километрах отсюда. И сразу же после доклада Штейнхоф вылетел на разведку на «Мессершмите-111».

Поскольку мы всегда запускали ракеты в сторону моря, в каждой из них была емкость с краской, оставлявшая на воде огромное ярко-зеленое пятно, хорошо заметное с воздуха. Как только самолет, летящий на большой высоте, замечал такое пятно, наблюдатель радировал кораблям, сообщая, где можно его найти. Сделав примерную привязку пятна к какому-либо пункту на берегу, самолет возвращался в Пенемюнде.

Я припомнил, как Штейнхоф буквально налетел на меня. Весенним днем 1939 года я приехал на испытательную площадку номер 1 для проведения статических испытаний и уже собирался возвращаться, когда, к моему удивлению, меня внезапно остановил молодой человек лет двадцати с небольшим, который с выражением неподдельного энтузиазма схватил за руку и воскликнул:

– Господин Дорнбергер, вы должны взять меня! Я всецело ваш! Я хочу остаться!

Я впервые видел этого юного энтузиаста. Район испытательных стендов был едва ли не самым охраняемым участком на всем Пенемюнде. К счастью, подошел фон Браун и, узнав, в чем дело, прояснил ситуацию. Он встретил Штейнхофа, которого ждала хорошо оплачиваемая работа, на конференции по планерам в Дармштадтской высшей технической школе. Оценив его способности, пригласил в Пенемюнде, сказав, что первым делом тот должен осмотреться на месте. Штейнхоф тайком прокрался на испытательную площадку номер 1, где шли статические испытания двигателя с тягой 25 тонн. Испытания не могли не оказать потрясающего воздействия на любого гостя, и Штейнхоф также был поражен огромными размерами современного оборудования, свободой действий и перспективами, которые обещали ракеты. Приняв его в свою рабочую команду, мы никогда об этом не пожалели. Более того, он привел за собой целую вереницу толковых ученых, и его отдел стал одним из самых эффективных.

Оказавшись после солнечного света в полутьме помещения, я увидел, что ко мне спешит профессор Оберт, создатель современной теории ракетного движения. По происхождению Оберт был саксонцем из Трансильвании. Трагическая судьба и отсутствие признания практичности его идей помешали ему принять участие в развитии ракет дальнего радиуса действия, появление которых он предсказывал. Все мы понимали, в какой мере наша работа с самого начала зависела от его духа первопроходца. Когда Оберт поздравил меня, я мог лишь сказать, что в этот день, когда нам посчастливилось сделать первый шаг в космос, именно он должен принимать наши поздравления, потому что показал нам верный путь.

Тем же вечером после возвращения Штейнхофа я устроил небольшой праздник. Мне и в голову не приходило, что наша скромная вечеринка в этот радостный день 3 октября станет последним счастливым днем, что мы проведем вместе. Хорошо, что мы не могли предугадать ждущую нас судьбу. Вдохновленный удачным днем и будущими перспективами, я произнес небольшой панегирик в честь сплоченной группы самых близких коллег:

iknigi.net

Вальтер Дорнбергер — Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945 » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

Генерал Вальтер Дорнбергер, руководивший немецкой экспериментальной программой по созданию ракет дальнего радиуса действия, раскрывает тайны секретных научных поисков, результаты которых могли спасти Гитлера от поражения. Если бы Германия успела пустить в ход это новое оружие на полгода раньше, освобождение Европы могло стать невозможным.

Вальтер Дорнбергер

Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930– 1945

Солдатские воспоминания, как правило, противоречивы. Военные мемуары, особенно написанные проигравшими, часто служат одной-единственной цели – более или менее «совместить» интерпретацию исторических событий с точкой зрения автора.

Содержание этой книги конечно же обусловлено кругозором автора, смыслом и размахом его личного опыта. Таков и должен быть отчет о событиях, написанный в условиях ограниченного доступа к официальным документам. Тщательное историческое исследование, основанное на исчерпывающей документальной основе и свидетельствах, собранных в ходе допросов участников, без сомнения, прольет иной свет на эти события. Тем не менее для понимания исторического смысла действий непреходящую ценность имеют решения, которые принимала другая сторона на основе известных ей фактов.

Я решил написать эту книгу потому, что в ней идет речь об изобретении, которое, без сомнения, оказало решающее действие на будущее человечества. Я попытался исчерпывающе изложить все, что необходимо, для понимания того, как в

Германии в 1930–1945 годах шло развитие производства ракет на жидком топливе, включая и обстоятельства, в которых мы жили, работали и добивались успехов, и, наконец, чем все это кончилось.

После войны появилось множество противоречивых, неточных и путаных книг и статей о немецком ракетостроении. Не знаю, откуда эти самозваные эксперты извлекали свою информацию. И похоже, пришло время покончить с путаницей, раз и навсегда устранить заблуждения.

Я надеюсь, что эта книга будет воспринята в соответствии с тем духом, в котором она и писалась, – то есть как рассказ человека, который более десяти лет имел честь возглавлять группу высококвалифицированных ученых, инженеров и опытных рабочих, совершивших технический подвиг, имеющий исключительное значение для будущего.

Мы довели наше поколение до порога космической эры – и теперь дорога к звездам открыта.

Вальтер Дорнбергер

Технические данные ракеты «А-4» («V-2»)

Длина – 14 м

Диаметр корпуса – 1,65 м

Диаметр по стабилизаторам – 3,55 м

Вес (с боеголовкой, но не заправленной) – 4000 кг

Стартовый вес – 12 900 кг

Полезная нагрузка – 1000 кг

Вес взрывчатки – 750 кг

Спирт (25 % воды) – 3965 кг

Жидкий кислород – 4970 кг

Потребление горючего (в секунду) – 127 кг

Пропорция смеси (спирт/кислород) – 0,81

Время горения (мак.) – 65 с

Тяга на старте – 25 000 кг

Тяга перед отсечкой топлива – 4200 кг

Ускорение на старте – 0,9 g

Ускорение перед отсечкой топлива – 5 g

Температура двигателя – ок. 2700 °C

Давление в двигателе – 15,45 атм.

Давление зажигания (сверх давления двигателя) – 2,4 атм.

Скорость истечения топлива – 2050 м/с

Ракета стоит вертикально:

после старта 4 с

полностью поднимается 50 с

отклоняется на 49 градусов 54 с

набирает скорость звука 25 с

Скорость полета по траектории (макс.) – 1600 м/с

Скорость в момент удара – 900 – 1100 м/с

Высота к моменту отсечки топлива – 22 км

Расстояние от старта до отсечки топлива – 24 км

Высшая точка траектории – 80–90 км

Предельное расстояние – 320 км

Глава 1

3 октября 1942 года – «Ракета пошла!»

Приказ был отдан. Я положил микрофон, который через пульт связи доносил мои слова до испытательного стенда номер 7, стартовой команды и измерительного центра. Я стоял на его плоской крыше. Был полдень, и над всей Северной Германией простиралось ясное безоблачное небо. Я перевел взгляд со сборочного ангара в мрачной камуфляжной раскраске к просторам сосновых лесов, к заросшему тростником мысу на самой оконечности Пенемюнде и дальше к островку под названием Грейфсвалдер-Ойе, что лежал в 10 километрах.

Южнее, в гуще вечнозеленых лесов, я видел два больших ангара светлого бетона, где проводились подготовительные работы; их крыши, сориентированные на север, были прикрыты маскировочными сетями. На западе на далеком берегу речки Пене пологие холмы господствовали над краснокирпичной башней кафедрального собора в Вольгасте. Светло-голубые контуры завода по производству кислорода, которые были почти не видны под маскировочным прикрытием, шесть подозрительных вроде бы каминных труб мощной прибрежной силовой станции и длинные ангары военно-воздушной базы Пенемюнде дополняли картину, которую я так хорошо знал.

Крыша измерительного центра с кирпичным парапетом была идеальным наблюдательным пунктом. В этот октябрьский день во мне жила лишь одна мысль: будет ли в этот раз запуск успешным? Удалось ли нам вскрыть причину неудач двух последних попыток 13 июня и 16 августа? Достаточно ли будет тех шагов, которые мы предприняли? И если сегодня, 3 октября, нас ждет успех, сможет ли он увенчать все наши старания и вознаградить за десять лет трудов и тревог? Все мы понимали, как много зависит от этого запуска. Беспокойство терзало не только меня. Рядом со мной, упираясь локтями о парапет, стоял инженер-полковник Занссен и, с трудом сохраняя спокойствие, рассматривал отдаленное пространство в свой цейссовский бинокль. Я заметил, что он особенно долго и пристально смотрит в северную сторону, хотя там ничего не происходило. Его мысли тоже были всецело поглощены снедавшими его тревогами. Как командир армейской экспериментальной станции Пенемюнде, он нес на себе ответственность, которая станет чуть легче, только если наша сегодняшняя попытка увенчается успехом. А вот за ее успех или неудачу отвечал я.

Пытаясь сбросить напряжение этих минут, я окликнул Занссена. Когда он поднял на меня светло-голубые глаза, я заметил, как он бледен. Мне захотелось приободрить его.

– Скрестите пальцы на счастье! На этот раз все должно получиться; слишком высока ставка!

Занссен в ответ лишь слабо улыбнулся и снова поднес к глазам бинокль. Что он мог ответить? Я тоже взялся за бинокль. На плоской крыше светло-зеленого сборочного цеха рядом со стартовой площадкой суетились люди. Там, на высоте 30 метров, уже были в полной готовности фотографы и операторы, вместе с инженерами измерительной техники и командой испытательного стенда.

Я знал, что в укрытиях для наблюдателей и измерительной аппаратуры испытательного стенда все уже готово. Инженеры застыли в напряженном ожидании. Процедура запуска была неоднократно отрепетирована. Доктор Тиль, отвечавший за район испытаний, составил тщательнейшее расписание действий, графика которого надо было неукоснительно придерживаться. Бдительные наблюдатели приникли к перископам, встроенным в толстую крышу бетонного укрытия, глядя, как инженеры завершают последние приготовления на стартовой площадке.

nice-books.ru

Читать онлайн книгу Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Назад к карточке книги

Вальтер Дорнбергер
Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930– 1945

Предисловие

Солдатские воспоминания, как правило, противоречивы. Военные мемуары, особенно написанные проигравшими, часто служат одной-единственной цели – более или менее «совместить» интерпретацию исторических событий с точкой зрения автора.

Содержание этой книги конечно же обусловлено кругозором автора, смыслом и размахом его личного опыта. Таков и должен быть отчет о событиях, написанный в условиях ограниченного доступа к официальным документам. Тщательное историческое исследование, основанное на исчерпывающей документальной основе и свидетельствах, собранных в ходе допросов участников, без сомнения, прольет иной свет на эти события. Тем не менее для понимания исторического смысла действий непреходящую ценность имеют решения, которые принимала другая сторона на основе известных ей фактов.

Я решил написать эту книгу потому, что в ней идет речь об изобретении, которое, без сомнения, оказало решающее действие на будущее человечества. Я попытался исчерпывающе изложить все, что необходимо, для понимания того, как в

Германии в 1930–1945 годах шло развитие производства ракет на жидком топливе, включая и обстоятельства, в которых мы жили, работали и добивались успехов, и, наконец, чем все это кончилось.

После войны появилось множество противоречивых, неточных и путаных книг и статей о немецком ракетостроении. Не знаю, откуда эти самозваные эксперты извлекали свою информацию. И похоже, пришло время покончить с путаницей, раз и навсегда устранить заблуждения.

Я надеюсь, что эта книга будет воспринята в соответствии с тем духом, в котором она и писалась, – то есть как рассказ человека, который более десяти лет имел честь возглавлять группу высококвалифицированных ученых, инженеров и опытных рабочих, совершивших технический подвиг, имеющий исключительное значение для будущего.

Мы довели наше поколение до порога космической эры – и теперь дорога к звездам открыта.

Вальтер Дорнбергер

Технические данные ракеты «А-4» («V-2»)

Длина – 14 м

Диаметр корпуса – 1,65 м

Диаметр по стабилизаторам – 3,55 м

Вес (с боеголовкой, но не заправленной) – 4000 кг

Стартовый вес – 12 900 кг

Полезная нагрузка – 1000 кг

Вес взрывчатки – 750 кг

Спирт (25 % воды) – 3965 кг

Жидкий кислород – 4970 кг

Потребление горючего (в секунду) – 127 кг

Пропорция смеси (спирт/кислород) – 0,81

Время горения (мак.) – 65 с

Тяга на старте – 25 000 кг

Тяга перед отсечкой топлива – 4200 кг

Ускорение на старте – 0,9 g

Ускорение перед отсечкой топлива – 5 g

Температура двигателя – ок. 2700 °C

Давление в двигателе – 15,45 атм.

Давление зажигания (сверх давления двигателя) – 2,4 атм.

Скорость истечения топлива – 2050 м/с

Ракета стоит вертикально:

после старта 4 с

полностью поднимается 50 с

отклоняется на 49 градусов 54 с

набирает скорость звука 25 с

Скорость полета по траектории (макс.) – 1600 м/с

Скорость в момент удара – 900 – 1100 м/с

Высота к моменту отсечки топлива – 22 км

Расстояние от старта до отсечки топлива – 24 км

Высшая точка траектории – 80–90 км

Предельное расстояние – 320 км

Глава 1
3 октября 1942 года – «Ракета пошла!»

Приказ был отдан. Я положил микрофон, который через пульт связи доносил мои слова до испытательного стенда номер 7, стартовой команды и измерительного центра. Я стоял на его плоской крыше. Был полдень, и над всей Северной Германией простиралось ясное безоблачное небо. Я перевел взгляд со сборочного ангара в мрачной камуфляжной раскраске к просторам сосновых лесов, к заросшему тростником мысу на самой оконечности Пенемюнде и дальше к островку под названием Грейфсвалдер-Ойе, что лежал в 10 километрах.

Южнее, в гуще вечнозеленых лесов, я видел два больших ангара светлого бетона, где проводились подготовительные работы; их крыши, сориентированные на север, были прикрыты маскировочными сетями. На западе на далеком берегу речки Пене пологие холмы господствовали над краснокирпичной башней кафедрального собора в Вольгасте. Светло-голубые контуры завода по производству кислорода, которые были почти не видны под маскировочным прикрытием, шесть подозрительных вроде бы каминных труб мощной прибрежной силовой станции и длинные ангары военно-воздушной базы Пенемюнде дополняли картину, которую я так хорошо знал.

Крыша измерительного центра с кирпичным парапетом была идеальным наблюдательным пунктом. В этот октябрьский день во мне жила лишь одна мысль: будет ли в этот раз запуск успешным? Удалось ли нам вскрыть причину неудач двух последних попыток 13 июня и 16 августа? Достаточно ли будет тех шагов, которые мы предприняли? И если сегодня, 3 октября, нас ждет успех, сможет ли он увенчать все наши старания и вознаградить за десять лет трудов и тревог? Все мы понимали, как много зависит от этого запуска. Беспокойство терзало не только меня. Рядом со мной, упираясь локтями о парапет, стоял инженер-полковник Занссен и, с трудом сохраняя спокойствие, рассматривал отдаленное пространство в свой цейссовский бинокль. Я заметил, что он особенно долго и пристально смотрит в северную сторону, хотя там ничего не происходило. Его мысли тоже были всецело поглощены снедавшими его тревогами. Как командир армейской экспериментальной станции Пенемюнде, он нес на себе ответственность, которая станет чуть легче, только если наша сегодняшняя попытка увенчается успехом. А вот за ее успех или неудачу отвечал я.

Пытаясь сбросить напряжение этих минут, я окликнул Занссена. Когда он поднял на меня светло-голубые глаза, я заметил, как он бледен. Мне захотелось приободрить его.

– Скрестите пальцы на счастье! На этот раз все должно получиться; слишком высока ставка!

Занссен в ответ лишь слабо улыбнулся и снова поднес к глазам бинокль. Что он мог ответить? Я тоже взялся за бинокль. На плоской крыше светло-зеленого сборочного цеха рядом со стартовой площадкой суетились люди. Там, на высоте 30 метров, уже были в полной готовности фотографы и операторы, вместе с инженерами измерительной техники и командой испытательного стенда.

Я знал, что в укрытиях для наблюдателей и измерительной аппаратуры испытательного стенда все уже готово. Инженеры застыли в напряженном ожидании. Процедура запуска была неоднократно отрепетирована. Доктор Тиль, отвечавший за район испытаний, составил тщательнейшее расписание действий, графика которого надо было неукоснительно придерживаться. Бдительные наблюдатели приникли к перископам, встроенным в толстую крышу бетонного укрытия, глядя, как инженеры завершают последние приготовления на стартовой площадке.

Ракета «А-4» – позже ее стали называть «V-2» («Фау-2»), и под этим именем она и вошла в историю, – стояла готовая к запуску. От нее еще тянулась пуповина в виде двух кабелей – к измерительной аппаратуре в укрытии и к источнику электроэнергии. Ведущие инженеры, ответственные за запуск и курс, стояли в убежище у своей панели управления, на которую падал рассеянный свет. Они считывали многочисленные показания с самых разных манометров, вольтметров и амперметров. Наблюдая за мельканием зеленых, красных и белых огоньков, они держали руки на тумблерах, готовые включить их, едва только поступит сигнал на старт. В своем отдельном закутке инженеры фирмы «Сименс» настраивали точную фокусировку дальномерных съемочных камер. Пронзительно заливались телефоны. Гнусавые голоса из динамиков доносили подробности телефонных переговоров между командой контроля запуска, измерительным центром, противопожарной службой и инженером– энергетиком.

Наконец последняя проверка – еще раз повторена последовательность включений, безупречность работы электрических датчиков стабилизации и направления, все важнейшие клапаны, трубы и камеры давления – подошла к концу. Я не сомневался, что все эти процедуры, доведенные до совершенства во время многочисленных статичных испытаний, пройдут с точностью часового механизма. Я еще раз бросил взгляд на крышу сборочного цеха, на которой собрались полковник Стегмайер, отвечавший за исследовательский центр и противопожарную безопасность, доктор фон Браун, глава инженерной службы, и доктор Штейнхоф, возглавлявший таинственный департамент аппаратуры, датчиков направления и измерений. Чуть в стороне от этой группы стояли сотрудники, обслуживавшие сверхзвуковую аэродинамическую трубу. Я узнал доктора Херманна и доктора Курцвега. У них была особая задача – наблюдать за ракетой в полете через десятикратные стереотрубы и независимо друг от друга диктовать стенографисткам свои комментарии; те в готовности стояли рядом.

Перегнувшись, через парапет, я заметил, какое внизу царило оживление. На тропинках между разбросанными поблизости рабочими строениями, у окон и на крышах навесов, мастерских и кабинетов собирались люди – казалось, все, кто тут работал, пришли посмотреть на старт ракеты. Не было никакого смысла запрещать присутствовать при этом зрелище кому-либо из тех, кто годами работал над созданием «А-4». Все хотели присутствовать при событии, ради которого они трудились не покладая рук – может, они были свидетелями того, как делается история. Я был совершенно уверен, что могу положиться на этих людей; они никогда не подводили меня.

Гироскопы в ракете уже приступили к работе. Динамики, присоединенные к пульту связи, разнесли первое громкое оповещение:

– Икс минус три!

То есть до старта оставалось три минуты. О, эти три минуты! При каждом испытании, при каждом запуске повторялось это почти невыносимое напряжение, которое постепенно получило название «пенемюндские минуты». И казалось, что каждая длится куда дольше, чем шестьдесят секунд.

Инженеры кончили наладку своей телевизионной аппаратуры. В мягком мерцании экрана возникло безупречно стройное тело ракеты в черно– белой раскраске, лаковое покрытие которой блестело под солнцем. Именно таковыми и должны быть очертания реактивного оружия, которое должно было оправдать все ожидания, что мы возлагали на него. Ракете предстояло перейти звуковой барьер. Длинный остроконечный нос ее, венчавший цилиндр корпуса, напоминал очертаниями готическую арку. Четыре плавника стабилизаторов, сходившихся на конус, четко делили корпус на четыре части, окрашенные в разные цвета, что позволяло легче оценивать высоту, на которую поднимется ракета. На уровне емкости с жидким кислородом ракета была окутана широкой белой полосой испарений. Кислород испарялся через открытый клапан в нижней части ракеты и, соприкасаясь с влажным воздухом, образовывал маленькие круглые туманные облачка.

Рабочие платформы были отведены в стороны. Все укрылись в убежище. Ракета осталась стоять в полном одиночестве. Испарение внезапно прекратилось. Я знал, что дистанционное управление закрыло выпускной клапан. Я почти физически чувствовал, как в емкости с жидким кислородом нарастает давление.

– Икс минус один!

Напряжение росло. Как часто за последние шесть месяцев мои нервы подвергались таким испытаниям! Как часто приходилось в последний момент останавливать подготовку к запуску и отдавать приказ об отмене старта из-за каких-то технических неполадок! И сегодня, 3 октября 1942 года, я отнюдь не удивлялся тому, что даже ведущие специалисты Пенемюнде сомневались, удастся ли сделать оружием ракету дальнего радиуса действия. Пока нам лишь дважды удалось добиться, чтобы ракета таких размеров вообще оторвалась от земли. И дважды не везло с запусками. Все наши теории пока не находили подтверждения на практике. Но мы знали только одно: сегодня мы не имеем права потерпеть неудачу. Таков был конечный вердикт.

Мне казалось, что в этой войне мы слишком долго держим незадействованными ради недоказанной идеи массу блистательных людей и отличной техники. У нас уже были соперники, которые добивались успеха – пусть и за счет денег – в том, к чему мы только собирались приступать. Мог ли я в этих обстоятельствах брать на себя ответственность за продолжение работ? Месяц шел за месяцем, но не было никаких видимых признаков прогресса. Если и сегодняшняя попытка окончится неудачей, то мне придется докладывать высшему командованию, что мы ошибались. Поскольку вот уже более десяти лет я единственный нес на себе ответственность, мне и придется отвечать за последствия; и мне же придется готовить предложения о передаче всей нашей техники авиационным или танкостроительным заводам.

Под теплым осенним солнцем я чувствовал озноб и возбуждение и радовался, что сейчас рядом лишь мой друг полковник Занссен, и я не ловлю на себе критических взглядов своих сотрудников.

Казалось, эта последняя минута никогда не кончится. Мне пришлось подавить настойчивое желание, не отрывая взгляда от часов, считать секунды. Хотя в мозгу у меня крутились тысячи вопросов, требовавших немедленных ответов, я все же взял себя в руки и не стал вмешиваться в предстартовую подготовку, где завершались последние мелочи. Вот это и была настоящая «пенемюндская минута».

Дымный хвост сигнальной ракеты с шипением ушел в небо. Ветер неторопливо отнес в сторону ее зеленый след над испытательным стендом номер 7. Прошло еще десять секунд! Картинка на телевизионном экране оставалась неизменной.

– Зажигание!

Инженер старта повернул первый из трех главных тумблеров. На телевизионной картинке было видно, как кормовая часть ракеты окуталась облачком. Ее прорезали искры, которые, отлетая от отражателя, рассыпались по бетонной платформе стартового стола.

– Подготовиться к старту!

Внезапно пролился огненный дождь искр и через секунду превратился в красно-желтый столб воспламенившегося горючего. Он дал понять, что уже создана тяга – 8 тонн. Ее было недостаточно, чтобы оторвать от стартового стола ракету весом 13,5 тонны. Последний этап подготовки должен был длиться не более трех секунд. Темные дымные облака начали затягивать картину. В воздух взлетели обрывки кабелей, обломки деревьев и клочья травы. Я видел, как кабели отсоединились от ракеты и упали вниз. В тот же момент автоматика включила автономные батареи самой ракеты, и датчики направления теперь получали питание от собственных источников.

– Ракета поднимается!

Инженер старта повернул третий, и самый важный тумблер. Отсоединился последний кабель, и в дело вступил турбонасос мощностью 540 лошадиных сил, который, давая 4000 оборотов в минуту, каждую секунду накачивал в камеру сгорания двигателя ракеты 125 литров кислородно-спиртовой смеси. Давление при вспрыскивании превосходило давление в двигателе, равнявшееся 3 килограммам на квадратный сантиметр.

Через секунду тяга выросла до 25 тонн. С ускорением, практически равнявшимся скорости падения камня, ракета уверенно и ровно поднялась над стартовым столом и исчезла с телевизионных экранов, оставив за собой огромное клубящееся облако пыли.

Не отрываясь от окуляров бинокля, я смотрел на север. В небо над лесом уходил сверкающий корпус ракеты. Это было незабываемое зрелище. Ослепительно сверкая на солнце, ракета поднималась все выше и выше. Язык пламени с четкими резными очертаниями был почти равен ракете. Сама ракета четко держалась на курсе, словно шла по рельсам. Первый, самый критический, момент остался позади. Ракета «А-4» доказала, что может взлетать, не отклоняясь от вертикальной оси и не вращаясь; рисунок обращенных к нам черно-белых отметок на корпусе оставался неизменным.

Все пространство заполнилось громовыми раскатами – это до нас наконец дошел рев ракетного двигателя. Звуковая волна преодолела 1300 метров прежде, чем мы осознали мощь двигателя. С момента зажигания прошло всего пять секунд. Рев и грохот нарастали. Газовая струя вырывалась из дюз со скоростью 2050 метров в секунду, доведя температуру в камере сгорания до 2800 градусов по Цельсию. На волю вырывался гигантский поток энергии; когда время горения подходило к концу, камера сгорания производила работу в 650 000 лошадиных сил. Ракета поднималась по вертикали всего 4,5 секунды, а потом нос ее стал почти незаметно отклоняться к востоку. Она начала выходить на курс.

Затаив дыхание, я наблюдал за этим драматическим полетом, который становился все быстрее и быстрее. Ракета медленно, но неуклонно отклонялась от вертикали, пока угол не достиг максимальных 50 градусов. Со своего места на крыше измерительного корпуса я совершенно четко видел этот участок траектории.

Подняв к глазам бинокль, я внезапно обратил внимание, что кроме ритмично нарастающего и опадающего рева ракетного двигателя слуха достигали и другие звуки – одни монотонные, а другие меняющиеся по высоте. Я внимательно прислушался. Счетчик времени на контроле старта через громкоговоритель монотонно отсчитывал секунды полета: «Четырнадцать… пятнадцать… шестнадцать… семнадцать…»

В то же время я слышал из другого динамика ровный высокий звук – акустическую форму электронного измерения скорости ракеты, – который возрастал от низкого гула до пронзительного писка, четко фиксируя работу двигателя.

На дальнем берегу Пене, примерно в 9 километрах от стартовой площадки, сориентированный точно по линии полета, стоял высокочастотный передатчик, следившей за временем горения и готовый дать сигнал отсечки. С момента старта его направленная антенна поддерживала на коротких волнах связь с ракетой, поднимающейся все выше и выше.

«Девятнадцать… двадцать… двадцать один…»

Ракета летела все быстрее и быстрее по своему громовому пути. Ее скорость достигала примерно 1000 километров в час. Через несколько секунд она должна была достигнуть скорости звука.

– Есть скорость звука! – наконец сообщил динамик.

У меня замерло сердце. Вот он, решающий момент: а что, если в синем небе появится белое облако взрыва?

Но в небе ничего не появилось. Ракета неуклонно продолжала лететь по предписанной траектории, словно ничего не происходило. А ведь в этот день 3 октября 1942 года ракета на жидком топливе впервые достигла скорости звука. Наконец-то воплотилась давняя мечта человечества. Значение происшедшего инженеры даже не сразу смогли осознать. Неоспоримое доказательство, что ракета со стабилизаторами сохраняет стабильность в полете, даже перейдя звуковой барьер и продолжая двигаться со сверхзвуковой скоростью, избавило меня от одной из самых жгучих тревог.

«Двадцать девять… тридцать… тридцать пять…»

Теперь отсчет обрел более ровную интонацию и шел на высоких тонах. Он звучал все громче и громче, перекрывая слабеющий рокот ракеты, которая, наращивая сверхзвуковую скорость, уходила все дальше. В бинокль можно было видеть четкие очертания корпуса ракеты и красноватый отблеск пламени в хвостовых дюзах на фоне темно-синего неба.

«Тридцать три… тридцать четыре… тридцать пять…»

Теперь на уходящую в небо ракету приходилось смотреть под острым углом. Ракета на глазах наращивала скорость. Теперь она должна была достигнуть высоты 10 километров и ее скорость равнялась двум значениям Маха – то есть вдвое превышала скорость звука; тон отсчета подтверждал этот факт. Я не мог оторваться от потрясающей картины – слепящее пламя в небе и блестящая черно-белая раскраска корпуса ракеты.

«Тридцать восемь… тридцать девять… сорок…»

И вдруг – потрясение, от которого все застыли на месте! В чистом синем небе появился длинный белый след. Я слышал, как кто-то вскрикнул: «Взрыв!»

Низкий, едва ли не добродушный голос сообщил через динамик:

– Чушь! Это открылись кислородные вентили.

– Нет, я видел. Сорвало стабилизаторы! Посмотри же – вон они летят!

– Глупости! Это испарение.

– Она падает!

Гул голосов нарастал. Но голос в динамике, ведущий отсчет времени полета, был все такой же ровный и спокойный. Не подлежало сомнению, что ракета набирает скорость. Длинный, снежно– белый испаряющийся след, который она оставляла за собой, был обязан своим происхождением конденсации газов.

– Ракета поворачивает!

– Она сбилась с курса! Смотрите, какой волнистый след испарений!

– Нет, она летит дальше!

Вот в эти минуты человек впервые увидел явление, которое позже стало таким знакомым, – «застывшая молния». Различные воздушные течения, которые ракета, набирая высоту, прорезала со скоростью 3200 километров в час, заставляли инверсионный след принимать зигзагообразную форму. Какое разнообразие воздушных течений, какие могучие ветра царили на этих высотах, если за несколько секунд могли разорвать в клочья инверсионный след!

«Сорок девять… пятьдесят… пятьдесят один…»

Отсчет превратился в пронзительный писк. Скоро должен вступить в действие этап отсечки топлива. Достигнув заданной высоты, ракета должна выполнить три основных требования, завершив время горения. Во-первых, держаться правильного курса. Это фиксировалось точными измерительными инструментами, которые все геодезисты знали как теодолит. При установке ракеты на стартовый стол ось гироскопической системы, которая вела ракету по курсу, была аккуратно установлена в нужном направлении. Во-вторых, ракета должна была достичь расчетной скорости. Та постоянно измерялась радаром, и в нужный момент аппаратура отсечки топлива автоматически отключала двигатель ракеты. В-третьих, на определенной высоте ракета должна под определенным углом совершить рассчитанный поворот траектории. Об этом позаботится автоматика запрограммированной системы, которая отвечает за правильное отклонение ракеты. В дополнение мы должны точно рассчитать траекторию с помощью сложной радарной измерительной системы, которая включает передатчик, встроенный в конструкцию ракеты.

«Пятьдесят два… пятьдесят три…»

Меня поразила внезапная мысль. Незадолго до войны в научной периодике со всей серьезностью обсуждался вопрос, не представляют ли собой верхние слои нашей атмосферы смесь водорода и кислорода. В таком случае через несколько секунд мы услышим оглушительный взрыв. И мы застыли в ожидании.

Для невооруженного взгляда с ракетой больше ничего не происходило – она тащила за собой испаряющийся хвост газов, и маленькая красная точка указывала, что ракета продолжает лететь по курсу. Динамики безостановочно вели отсчет времени, и тон становился все пронзительнее. С помощью мощной оптики я четко видел в чистом воздухе очертания ракеты, которая сейчас была на расстоянии 30 километров. «Пятьдесят четыре…» – Отсечка!

Рдеющая красная точка выхлопа исчезла из поля зрения слабосильной оптики, но ракетный двигатель не прекратил работать, потому что в свой мощный бинокль я все еще видел багровый язык пламени, хотя, вырываясь из дюз, он стал куда короче. Отсчет продолжал ускоряться, хотя и медленнее.

«Пятьдесят семь… пятьдесят восемь…» Только сейчас сигнал, посланный радиоаппаратурой, закрыл последний клапан подачи горючего. Красное пламя исчезло. Перестал формироваться плотный белый след испарения. Теперь за ракетой тянулась лишь тонкая молочная туманная полоса, которая не успевала за ней, летящей со скоростью 3500 километров в час. Я все еще видел ослепительно мерцающую белую точку – раскалившиеся до белизны графитовые стабилизаторы. Отсчет времени превратился в высокое неразборчивое бормотание.

Переведя дыхание, я опустил бинокль. Отчаянно билось сердце. Эксперимент принес успех. В первый раз в истории ракетостроения мы послали контролируемый автоматикой ракетный снаряд к границам атмосферы. К моменту прекращения работы двигателя он практически вышел в безвоздушное пространство. Мы десять лет работали ради этого дня.

Не стыжусь признаться, что плакал от радости. Эмоции с такой силой переполняли меня, что я не мог говорить. Я видел, что полковник Занссен в таком же состоянии. Он смеялся, но глаза у него были влажные. Занссен протянул мне руки, и я сжал их. Наконец наши чувства нашли выход. Мы орали и обнимались, как мальчишки. Все вокруг кричали, смеялись, прыгали, танцевали и обменивались рукопожатиями. Не перестаю удивляться, как никто не свалился с переполненной крыши. Я сбежал вниз, чтобы на машине добраться до сборочного корпуса и до испытательной площадки номер 7, где ждали результатов друзья-рабочие, с которыми мы так долго трудились бок о бок. Именно им мы, главным образом, были обязаны своим успехом. Когда я спускался с крыши измерительного корпуса, в ушах продолжала звучать та же высокая нота – монотонный голос счетчика времени, смешанный с удаляющимся гулом ракеты: «Восемьдесят девять… девяносто… девяносто один… девяносто два…»

Когда я спустился с крыши, ко мне с рукопожатиями бросилась едва ли не половина технического персонала. Я усадил в машину фон Брауна и на предельной скорости помчался к площадке испытательного стенда номер 7. Когда мы влетели через открытые ворота в стене, огораживающей огромное пространство, увидели что-то вроде народных волнений. Команда испытателей окружила доктора Тиля и главного инженера. Все хотели поделиться личными наблюдениями и соображениями. Вылезая из машины, я заметил, в каком состоянии находятся стартовый стол и рабочая платформа, с которых свисали отброшенные кабели. Я увидел, какое воздействие произвела могучая пылающая струя, испепеляющая все на своем пути. Я видел лицо Тиля, на котором за толстыми стеклами очков поблескивали мудрые глаза выдающегося ученого. Он, как всегда, посасывал свою неизменную старую трубку, а в ответ на мои поздравления выдал целый поток новых идей и предложений. Всю ночь он провел за рабочим столом, трудясь над отчетами и осмысливая наблюдения. Он не знал, что такое покой, никогда не отдыхал и никогда не расслаблялся.

Обмениваясь бесчисленными рукопожатиями, я продолжал слышать отсчет, звуки которого доносились и сюда.

«Два девять один… два девять два… два девять три…»

Тон был все таким же высоким, как и несколько минут назад. Никто к нему не прислушивался; все были слишком возбуждены. Большую часть присутствующих устраивало, что старт прошел без сучка без задоринки. Мне пришлось призвать к тишине, поскольку эксперимент еще не завершился. Через несколько секунд ракете, которая мчится со скоростью порядка 4800 километров в час, предстоит снова войти в земную атмосферу. Стремительно возрастающее сопротивление воздуха затормозит ее до 3200 километров в час. Как часто мы обсуждали, что произойдет на этом самом опасном участке траектории! Мы до сих пор не знали, выдержит ли ракета такие перегрузки. Что произойдет, когда обшивка раскалится до 680 градусов, – эту цифру дали испытания в аэродинамической трубе: не слетит ли, как шелуха, металлическая кожа ракеты? не разлетится ли она на куски задолго до того, как коснется земли?

Вот оно! Высота тона отсчета резко упала, и теперь слабеющий голос звучал так, словно из воздушного шарика выходил воздух.

«Два девять четыре… два девять пять… два девять шесть…»

Удар!

Отсчет прекратился.

Глядя друг на друга, мы понимали: сейчас, и только сейчас можно утверждать, что наш эксперимент прошел успешно. Энергия соударения ракеты с землей составляла 1 800 000 килоджоулей, как у пятидесяти железнодорожных экспрессов, каждый массой 100 тонн, которые на скорости 100 километров в час одновременно врезались в препятствие.

Выслушав отчеты инженеров, мы поехали в измерительный корпус, чтобы подвести итоги эксперимента. На больших деревянных столах были разложены карты, на которых фиксировался курс ракеты, летевшей почти строго на восток через залив Пенемюнде и завершившей свой путь примерно в 30 километрах от побережья Померании. Кроме точки старта, на картах были на всем протяжении траектории отмечены места расположения измерительных пунктов и теодолитов, которые с помощью оптики отслеживали и фиксировали на пленку полет ракеты на идущем вверх первом участке траектории. По прибытии мы выслушали сообщение капитана авиации доктора Штейнхофа: точка удара, скорее всего, может быть найдена в 200 километрах отсюда. И сразу же после доклада Штейнхоф вылетел на разведку на «Мессершмите-111».

Поскольку мы всегда запускали ракеты в сторону моря, в каждой из них была емкость с краской, оставлявшая на воде огромное ярко-зеленое пятно, хорошо заметное с воздуха. Как только самолет, летящий на большой высоте, замечал такое пятно, наблюдатель радировал кораблям, сообщая, где можно его найти. Сделав примерную привязку пятна к какому-либо пункту на берегу, самолет возвращался в Пенемюнде.

Я припомнил, как Штейнхоф буквально налетел на меня. Весенним днем 1939 года я приехал на испытательную площадку номер 1 для проведения статических испытаний и уже собирался возвращаться, когда, к моему удивлению, меня внезапно остановил молодой человек лет двадцати с небольшим, который с выражением неподдельного энтузиазма схватил за руку и воскликнул:

– Господин Дорнбергер, вы должны взять меня! Я всецело ваш! Я хочу остаться!

Я впервые видел этого юного энтузиаста. Район испытательных стендов был едва ли не самым охраняемым участком на всем Пенемюнде. К счастью, подошел фон Браун и, узнав, в чем дело, прояснил ситуацию. Он встретил Штейнхофа, которого ждала хорошо оплачиваемая работа, на конференции по планерам в Дармштадтской высшей технической школе. Оценив его способности, пригласил в Пенемюнде, сказав, что первым делом тот должен осмотреться на месте. Штейнхоф тайком прокрался на испытательную площадку номер 1, где шли статические испытания двигателя с тягой 25 тонн. Испытания не могли не оказать потрясающего воздействия на любого гостя, и Штейнхоф также был поражен огромными размерами современного оборудования, свободой действий и перспективами, которые обещали ракеты. Приняв его в свою рабочую команду, мы никогда об этом не пожалели. Более того, он привел за собой целую вереницу толковых ученых, и его отдел стал одним из самых эффективных.

Оказавшись после солнечного света в полутьме помещения, я увидел, что ко мне спешит профессор Оберт, создатель современной теории ракетного движения. По происхождению Оберт был саксонцем из Трансильвании. Трагическая судьба и отсутствие признания практичности его идей помешали ему принять участие в развитии ракет дальнего радиуса действия, появление которых он предсказывал. Все мы понимали, в какой мере наша работа с самого начала зависела от его духа первопроходца. Когда Оберт поздравил меня, я мог лишь сказать, что в этот день, когда нам посчастливилось сделать первый шаг в космос, именно он должен принимать наши поздравления, потому что показал нам верный путь.

Тем же вечером после возвращения Штейнхофа я устроил небольшой праздник. Мне и в голову не приходило, что наша скромная вечеринка в этот радостный день 3 октября станет последним счастливым днем, что мы проведем вместе. Хорошо, что мы не могли предугадать ждущую нас судьбу. Вдохновленный удачным днем и будущими перспективами, я произнес небольшой панегирик в честь сплоченной группы самых близких коллег:

Назад к карточке книги «Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945»

itexts.net

Фау-2. Сверхоружие Третьего Рейха читать онлайн, Дорнбергер Вальтер

Annotation

Мемуары руководителя немецкой ракетной программой. История Пенемюнде, ФАУ-2, первых противокорабельных ракет и многих других неизвестных страниц истории техники.

Вальтер Дорнбергер

Предисловие

Технические данные ракеты «А-4» («V-2»)

Глава 1. 3 Октября 1942 года- «Ракета пошла!»

Глава 2. Ракеты, версальский договор и управление вооружений

Глава 3. Первый шаг – экспериментальная станция «Куммерсдорф-Запад»

Глава 4. «Сколько вы хотите?»

Глава 5. Грейфсвалдер-Ойе

Глава 6. Гитлер и ракета

Глава 7. Человек, именуемый Дегенколб

Глава 8. «Солдаты, Инкорпорейтед»

Глава 9. Удивительная мечта Гитлера

Глава 10. «V-1» или «V-2»?

Глава 11. Гитлер одобряет

Глава 12. Ночь в ставке фюрера

Глава 13. Пенемюнде за работой

Глава 14. Черный день

Глава 15. Пылающая ночь

Глава 16. Маленькое «Т» на аэрофотоснимке

Глава 17. Гитлер принимает ошибочное решение

Глава 18. Вперед выходит новая сила

Глава 19. Гиммлер объясняет причины войны

Глава 20. «Организация»

Глава 21. Гиммлер снова наносит удар

Глава 22. Доктор Каммлер, специальный уполномоченный

Глава 23. Битвы последнего часа

Глава 24. Полет в космос

Глава 25. За и против Пенемюнде

Глава 26. Мое самое трудное решение

Глава 27. Стрельбы «Вереска»

Глава 28. Создание других видов ракетного оружия

Глава 29. «Она должна быть на первом съезде партии после войны!»

Глава 30. Рабочая команда Дорнбергера – слишком поздно!

Глава 31. «Гибель богов» над Германией

Вальтер Дорнбергер

Фау-2. Сверхоружие Третьего Рейха

Предисловие

Солдатские воспоминания, как правило, противоречивы. Военные мемуары, особенно написанные проигравшими, часто служат одной-единственной цели – более или менее «совместить» интерпретацию исторических событий с точкой зрения автора.

Содержание этой книги конечно же обусловлено кругозором автора, смыслом и размахом его личного опыта. Таков и должен быть отчет о событиях, написанный в условиях ограниченного доступа к официальным документам. Тщательное историческое исследование, основанное на исчерпывающей документальной основе и свидетельствах, собранных в ходе допросов участников, без сомнения, прольет иной свет на эти события. Тем не менее для понимания исторического смысла действий непреходящую ценность имеют решения, которые принимала другая сторона на основе известных ей фактов.

Я решил написать эту книгу потому, что в ней идет речь об изобретении, которое, без сомнения, оказало решающее действие на будущее человечества. Я попытался исчерпывающе изложить все, что необходимо, для понимания того, как в Германии в 1930-1945 годах шло развитие производства ракет на жидком топливе, включая и обстоятельства, в которых мы жили, работали и добивались успехов, и, наконец, чем все это кончилось.

После войны появилось множество противоречивых, неточных и путаных книг и статей о немецком ракетостроении. Не знаю, откуда эти самозваные эксперты извлекали свою информацию. И похоже, пришло время покончить с путаницей, раз и навсегда устранить заблуждения.

Я надеюсь, что эта книга будет воспринята в соответствии с тем духом, в котором она и писалась, – то есть как рассказ человека, который более десяти лет имел честь возглавлять группу высококвалифицированных ученых, инженеров и опытных рабочих, совершивших технический подвиг, имеющий исключительное значение для будущего.

Мы довели наше поколение до порога космической эры – и теперь дорога к звездам открыта.

Вальтер Дорнбергер

Технические данные ракеты «А-4» («V-2»)

Длина – 14 м

Диаметр корпуса – 1,65 м

Диаметр по стабилизаторам – 3,55 м

Вес (с боеголовкой, но не заправленной) – 4000 кг

Стартовый вес – 12 900 кг

Полезная нагрузка – 1000 кг

Вес взрывчатки – 750 кг

Спирт (25 % воды) – 3965 кг

Жидкий кислород – 4970 кг

Потребление горючего (в секунду) – 127 кг

Пропорция смеси (спирт/кислород) – 0,81

Время горения (мак.) – 65 с

Тяга на старте – 25 000 кг

Тяга перед отсечкой топлива – 4200 кг

Ускорение на старте – 0,9 g

Ускорение перед отсечкой топлива – 5 g

Температура двигателя – ок. 2700 °С

Давление в двигателе – 15,45 атм.

Давление зажигания (сверх давления двигателя) – 2,4 атм.

Скорость истечения топлива – 2050 м/с

Ракета стоит вертикально: после старта 4 с полностью поднимается 50 с отклоняется на 49 градусов 54 с набирает скорость звука 25 с

Скорость полета по траектории (макс.) – 1600 м/с

Скорость в момент удара – 900-1100 м/с

Высота к моменту отсечки топлива – 22 км

Расстояние от старта до отсечки топлива – 24 км

Высшая точка траектории – 80 – 90 км

Предельное расстояние – 320 км

Глава 1. 3 Октября 1942 года- «Ракета пошла!»

Приказ был отдан. Я положил микрофон, который через пульт связи доносил мои слова до испытательного стенда номер 7, стартовой команды и измерительного центра. Я стоял на его плоской крыше. Был полдень, и над всей Северной Германией простиралось ясное безоблачное небо. Я перевел взгляд со сборочного ангара в мрачной камуфляжной раскраске к просторам сосновых лесов, к заросшему тростником мысу на самой оконечности Пенемюнде и дальше к островку под названием Грейфсвалдер-Ойе, что лежал в 10 километрах.

Южнее, в гуще вечнозеленых лесов, я видел два больших ангара светлого бетона, где проводились подготовительные работы; их крыши, сориентированные на север, были прикрыты маскировочными сетями. На западе на далеком берегу речки Пене пологие холмы господствовали над краснокирпичной башней кафедрального собора в Вольгасте. Светло-голубые контуры завода по производству кислорода, которые были почти не видны под маскировочным прикрытием, шесть подозрительных вроде бы каминных труб мощной прибрежной силовой станции и длинные ангары военно-воздушной базы Пенемюнде дополняли картину, которую я так хорошо знал.

Крыша измерительного центра с кирпичным парапетом была идеальным наблюдательным пунктом. В этот октябрьский день во мне жила лишь одна мысль: будет ли в этот раз запуск успешным? Удалось ли нам вскрыть причину неудач двух последних попыток 13 июня и 16 августа? Достаточно ли будет тех шагов, которые мы предприняли? И если сегодня, 3 октября, нас ждет успех, сможет ли он увенчать все наши старания и вознаградить за десять лет трудов и тревог? Все мы понимали, как много зависит от этого запуска. Беспокойство терзало не только меня. Рядом со мной, упираясь локтями о парапет, стоял инженер-полковник Занcсен и, с трудом сохраняя спокойствие, рассматривал отдаленное пространство в свой цейссовский бинокль. Я заметил, что он особенно долго и пристально смотрит в северную сторону, хотя там ничего не происходило. Его мысли тоже были всецело поглощены снедавшими его тревогами. Как командир армейской экспериментальной станции Пенемюнде, он нес на себе ответственность, которая станет чуть легче, только если наша сегодняшняя попытка увенчается успехом. А вот за ее успех или неудачу отвечал я.

Пытаясь сбросить напряжение этих минут, я окликнул Занcсена. Когда он поднял на меня светло-голубые глаза, я заметил, как он бледен. Мне захотелось приободрить его.

– Скрестите пальцы на счастье! На этот раз все должно получиться; слишком высока ставка!

Занcсен в ответ лишь слабо улыбнулся и снова поднес к глазам бинокль. Что он мог ответить? Я тоже взялся за бинокль. На плоской крыше светло-зеленого сборочного цеха рядом со стартовой площадкой суетились люди. Там, на высоте 30 метров, уже были в полной готовности фотографы и операторы, вместе с инженерами измерительной техники и командой испытательного стенда.

Я знал, что в укрытиях для наблюдателей и измерительной аппаратуры испытательного стенда все уже готово. Инженеры застыли в напряженном ожидании. Процедура запуска была неоднократно отрепетирована. Доктор Тиль, отвечавший за район испытаний, составил тщательнейшее расписание действий, графика которого надо было неукоснительно придерживаться. Бдительные наблюдатели приникли к перископам, встроенным в толстую крышу бетонного укрытия, глядя, как инженеры завершают последние приготовления на стартовой площадке.

Ракета «А-4» – позже её стали называть «V-2» («Фау-2»), и под этим именем она и вошла в историю, – стояла готовая к запуску. От нее еще тянулась пуповина в виде двух кабелей – к измерительной аппаратуре в укрытии и к источнику электроэнергии. Ведущие инженеры, ответственные за запуск и курс, стояли в убежище у своей панели управления, на которую падал рассеянный свет. Они считывали многочисленные показания с самых разных манометров, вольтметров и амперметров. Наблюдая за мельканием зеленых, красных и белых огоньков, они держали руки на тумблерах, готовые включить их, едва только поступит сигнал на старт. В своем отдельном закутке инженеры фирмы «Сименс» настраивали точную фокусировку дальномерных съемочных камер. Пронзительно заливались телефоны. Гнусавые голоса из динамиков доносили подробности телефонных переговоров между командой контроля запуска, измерительным центром, противопожарной службой и инженером-энергетиком.

Наконец последняя проверка – еще раз повторена последовательность включений, безупречность работы электрических датчиков стабилизации и направления, все важнейшие клапаны, трубы и камеры давления – подошла к …

knigogid.ru

Глава 11. Гитлер одобряет. Фау-2. Сверхоружие Третьего Рейха

Глава 11. Гитлер одобряет

И снова Дегенколб предпринял свои сомнительные действия. В Пенемюнде появились четыре присланных им инженера. И сразу же до меня стали доходить странные слухи. Они вынудили меня позвонить Дегенколбу и осведомиться, что он имел в виду. Он объяснил, что эти четыре специалиста должны ознакомиться с нашими трудами, чтобы потом руководить линиями выпуска продукции. Во время некоего разговора в кабинете у меня появились дополнительные причины усомниться в честности намерений Дегенколба. Один из инженеров, Саватски, доверительно сообщил мне, что он и его коллеги получили от Дегенколба недвусмысленные указания подробно изучить Пенемюнде и как можно скорее прислать ему предложения о реорганизации работ. Недостатка в стимулах у них не было. Дегенколб заверил всех четверых, что они станут руководителями цехов опытной продукции. Это было неопровержимым доказательством, что Дегенколб не расстался с надеждой преобразовать Пенемюнде в свою частную компанию. Поскольку он отказывался отозвать своих людей, я отослал их всех, кроме Саватски, восвояси – туда, откуда они явились.

Я первый раз почувствовал, что время упущено. Неизмеримо возросли требования к поставкам стали и стройматериалов, а также к увеличению числа техников и строителей. То же самое было с жизненно необходимым нам оборудованием и аппаратурой. Начала болезненно сказываться и нехватка опытных инженеров. Ситуация снова стала критической.

Наконец 7 июля 1943 года Гитлер принял решение наделить Пенемюнде статусом высшей приоритетности в программе вооружения Германии. Великая борьба за признание, похоже, подошла к концу. Наше положение стало стремительно улучшаться. Потоком пошли материалы и людская сила. Мы успевали за несколько недель сделать то, на что раньше требовались месяцы и годы. Все министерства, все власти, которые имели к нам хоть какое-то отношение, предлагали поддержку. Нас даже не спрашивали, в чем мы нуждаемся, а тут же высылали нам материалы. Маятник резко пошел вверх.

7 июля я вместе с фон Брауном и Штейнхофом был приглашен на аудиенцию в Ставке фюрера. В густом тумане мы вылетели на нашем «Не-111». Пилотом был Штейнхоф. По пути радист связывался с аэропортом или метеостанцией, чтобы выяснить, как далеко к востоку тянется туман. Вызов пришел совершенно неожиданно. В 11.30 я получил приказ от Шпеера прибыть к нему, захватив с собой фильм, снятый 3 октября 1942 года, и другие необходимые материалы. Как много времени прошло с 3 октября! Почти девять месяцев!

Мы упаковали в дорогу все: фильм, модель бункера на берегу Ла-Манша для запуска ракет, маленькую деревянную модель транспортного средства, цветной чертеж расположения секций, организационный план, руководство для полевых частей, схему дуг траекторий.

Гитлера я не видел с марта 1939 года. Он больше не бывал в Пенемюнде. Хотя фюрер никогда не выражал абсолютного отрицания наших планов, относился он к ним скептически. Никогда, даже в кино его нельзя было увидеть при запуске ракеты дальнего радиуса действия, он никогда не испытывал возбуждения, которое вызывает вид огромной ракеты в полете, он никогда не посещал место ее падения. И сейчас нам предстояло убедительно доказать ему, что нам, так сказать, под силу. Мы решили остановиться на нашей обычной программе. Сначала – фильм, отснятый 3 октября 1942 года и съемки испытаний, которые сейчас стали постоянными, с комментариями фон Брауна. И не будем затрагивать другие аспекты, пока не увидим, что Гитлер явно заинтересован, что фильм убедил его в явных преимуществах этого оружия.

Вдруг туман исчез, как отрезали. Под нами, сколько видел глаз, тянулись темные лесные массивы Восточной Пруссии, украшенные россыпью блестящих озер и случайными цветочными полянами. Через полчаса мы приземлились в Растенбурге. Штабная машина Ставки доставила нас и наш объемный груз в армейскую гостиницу на Охотничьем холме. Первое, что мы услышали на месте, – лекция откладывается до пяти часов пополудни. Я предполагал услышать нечто худшее – о ее отмене.

За час до назначенного времени нас, вооруженных пропусками во все закрытые зоны, провели через поляну меж дубов, которые скрывали просторные здания казарменного типа и бетонные укрытия Ставки фюрера. Просмотровый зал был во внутренней закрытой зоне. Мы развесили наши планы и рисунки, устроив что-то вроде небольшой выставки. Время шло, давно миновало пять часов. Сгущались сумерки.

Внезапно распахнулась дверь, и мы услышали чей-то возглас: «Фюрер!». Появился Гитлер в сопровождении Кейтеля, Йодля, Буле, Шпеера и личных адъютантов. Больше никто не был допущен в это помещение. Меня поразила перемена в Гитлере. Просторный черный плащ с капюшоном прикрывал его сутулые плечи и согбенную спину. На нем были китель мышиного цвета и черные брюки. Лицо выглядело усталым. Жили только глаза. От них на лице, покрытом нездоровой бледностью от постоянного пребывания в закрытых помещениях и убежищах, остались, как казалось, только зрачки.

Отрывисто поздоровавшись с нами, он сел между Кейтелем и Шпеером в первом ряду кресел амфитеатра. После нескольких моих вступительных слов в помещении медленно померк свет. На экране возникла картина исторического взлета «А-4», который в то время так восхитил нас, а потом и всех, кто видел его. Комментарии давал фон Браун. Зрелище было потрясающим. Пришли в движение огромные, почти 30 метров вышиной, раздвижные ворота большого сборочного зала испытательного стенда номер 7. На могучей металлической раме ракета «А-4» в полной сборке поползла к стартовой площадке, где ей предстояло пройти статическую проверку. Она воздвиглась над большим туннелем с водой для отвода раскаленных газов, утопленным в земле. Рядом с гигантской конструкцией лесов, напоминающих дом на колесах, люди казались муравьями. Прошла статическая проверка, когда ракета удерживалась на месте специальными упорами; крупным планом был показан механизм управления стабилизаторами. Затем ракета была погружена на подвижный лафет, предназначенный для полевых условий. Испытания на прямых и извилистых участках дороги доказали, что ракету без труда можно перемещать с места на место.

Солдаты, управляющие гидравлическим подъемником, поставили ракету, конструкция которой была на удивление проста, на стартовый стол в вертикальном положении. Гидравлическая техника транспортера управлялась с 14-метровой ракетой весом 4,5 тонны как с игрушкой. Затем была показана последовательность процедуры заправки и подготовки к запуску, еще раз доказавших, что ракету можно использовать в полевых условиях. И наконец, подошла пора запуска. Уникальные крупные кадры показали, как ракета снимается со стартовой позиции и, стоя на хвосте пламени, начинает вертикальный подъем. Различные этапы подготовки и старта ракеты были показаны в замедленном режиме.

За кино- и фотодокументами последовали мультипликационные картинки траектории полета с указанием скорости, высоты и расстояния, достигнутых в этот день.

Последние несколько футов ленты демонстрировали в ритме рапида ключевые моменты всей операции: прибытие стартовой команды на испытательный стенд, статическая проверка, работа командного пункта и, наконец, сам запуск. В конце фильма появились слова, заполнившие весь экран: «Мы всё же это сделали!»

Фильм завершился. Комментарии фон Брауна смолкли. Наступило молчание. Никто не осмеливался произнести хоть слово.

Бросалось в глаза, что Гитлер был тронут и возбужден. Погруженный в свои мысли, он откинулся на спинку кресла, рассеянно глядя куда-то в пространство. Когда спустя какое-то время я пустился в объяснения, он с самого начала внимательно слушал меня, не скрывая неподдельного интереса. Казалось, что прежде, чем я произносил слова, он по моему лицу и губам читал их. Время от времени он качал головой или кивал, соглашаясь.

Я кратко подвел итог сегодняшнего положения дел, рассказал, как это оружие может быть использовано и что для этого необходимо сделать. Затем объяснил процедуру запуска из большого бункера и с подвижных установок. От темы промышленного выпуска – я привел данные по объему выпуска и графикам поставок – я перешел к вопросу о стартовых командах, как их надо комплектовать и готовить. С помощью наших моделей, чертежей и карт я старался создать впечатляющую картину наших трудов, которые годами не давали нам перевести дыхание.

Во время моей речи Гитлер вскочил с места и подошел к столу, на котором мы устроили небольшую выставку наших моделей. Он непрерывно переводил взгляд с них на меня. Наконец я сказал все, что считал нужным, и, замолчав, стал ждать вопросов.

Гитлер подошел и пожал мне руку. – Я благодарю вас, – сказал он шепотом. – Почему же я не верил в успех вашей работы? Если бы такие ракеты были у нас в 1939 году, не пришлось бы вести эту войну… – Его взгляд, казалось, снова растворился в пространстве. Теперь он больше не смотрел на меня, а лишь шевелил губами. – И Европа, и мир теперь станут слишком малы, чтобы вести войны. При таком оружии человечество их не выдержит. – Он повернулся к модели бункера.

Мы снова разобрали ее и во второй раз дали объяснения. Нам пришлось в деталях продемонстрировать, как ракету снимают со стапелей, заправляют, проверяют и готовят к запуску, после чего, полностью готовую, провозят сквозь узкие раздвижные ворота на открытое пространство, за минуту до старта запускают встроенные в нее гироскопы – и она тут же вертикально взмывает в небо.

Я не делал тайны из того, что мне не нравились старты из бункера. Предпочтение я отдавал маневренности, которая достигалась за счет моторизации, быстроты подготовки в полевых условиях и стрельбы с движения. Если враг обладает большим преимуществом в воздухе, много запусков из бункера не сделаешь.

Гитлер, вскинувшись, прервал меня и подозвал Шпеера, чтобы тот рассказал – не о тех ли больших укрытиях на берегу Ла-Манша идет речь, которые доказали свою надежность для подводных лодок. Он хотел иметь не один, а два или, если возможно, и три бункера для нас. По его мнению, враг быстро засечет моторизованные ракетные батареи и уничтожит их. Будущее доказало, что он ошибался.

Хотя я знал, что Гитлер терпеть не может возражений, я не стал медлить со своей точкой зрения. Я заметил, что при использовании подвижных батарей вражеской воздушной разведке будет исключительно трудно после запуска определить место стартовой позиции. На ней останутся только небольшие направляющие, а замаскировать несколько машин – это детская игра. Нетрудно будет после каждого залпа менять свое местоположение, не оставляя ничего, на что стоило бы тратить бомбы.

Но мои аргументы были тщетны. Бункеры были любимыми сооружениями для Гитлера, и он не мог отказаться от их идеи. Шпеер получил приказ, чтобы крыша бункера была толщиной не менее 7 метров. Гитлер дополнил свое указание объяснениями на плане:

– Эти укрытия будут манить вражеских летчиков, как мух на мед. И значит, чем больше на них будет сброшено бомб, тем меньше их упадет на Германию.

После того как я показал ему фотографии кратеров в земле после разрыва ракет, он, молча рассмотрев их, спросил, не можем ли мы увеличить вес боеголовок до 10 тонн и довести ежемесячный выпуск ракет до двух тысяч. Я ответил, что в таком случае понадобится совершенно новая ракета огромного размера и, чтобы она покрывала те же расстояния, потребуются ресурсы, которых у нас сейчас нет. Потребуется, самое малое, лет пять, чтобы создать такую гигантскую ракету.

– А как насчет их количества? – нетерпеливо прервал меня Гитлер.

– И это невозможно, – объяснил я. – У нас нет столько спирта. Цифры, упомянутые в моем докладе, – это самые высокие показатели, которые счел возможным дать плановый отдел. Любое альтернативное горючее иного происхождения и сочетания, – добавил я, – потребует создания новой ракеты, что также займет несколько лет.

Глаза Гитлера зажглись странным фанатичным огнем. Я испугался, что он может впасть в один из своих припадков неконтролируемой ярости.

– Но вот что мне надо – уничтожение! Полное уничтожение!

Что мне было ответить на это упрямое истерическое требование? Шпеер, Кейтель, Йодль, Буле и другие молча стояли в отдалении, внимательно наблюдая за мной.

– Никто не может получить из тонны взрывчатки, – коротко ответил я, – больше, чем она в состоянии дать. Может, нам удастся увеличить разрушительный эффект за счет использования более чувствительных взрывателей. Мы еще не испытывали их и пока никто из специалистов не может представить теоретическое обоснование.

Гитлер снова повернулся к моделям. Он стоял в профиль, и, продолжая говорить, я догадывался, о чем он думает.

– И прошу вас, умерьте пропаганду, которая уже начала рассказывать, что исход войны решит «всесокрушающее чудо-оружие», – предупредил я. – Это ничего не даст, кроме разочарования у населения. Нашей целью было путем использования новых методов увеличить расстояние, доступное для тяжелой артиллерии всех калибров. Мы добились успеха. Кроме того, использованием ракет мы свели к минимуму неприемлемый вес сверхтяжелых полевых орудий. Разброс при стрельбе сравнительно невелик, и мы можем посылать тонну взрывчатки на расстояние двести шестьдесят километров, поражая цели, до которых раньше могли добираться только бомбардировщики, не подвергая риску ни машины, ни экипажи. Защиты против ракет не существует…

Поскольку Гитлер ничего не сказал и продолжал внимательно слушать, я особо подчеркнул:

– Мы создали такое оружие. Мы можем обслуживать его и обеспечить тактическое использование. В наши задачи не входило оценивать его психологическое воздействие, его полезность в сегодняшних условиях или стратегическое значение в целом.

Пока я говорил, вдруг с абсолютной уверенностью осознал, что после всех этих лет промедлений Гитлер теперь надеется, что новое оружие внесет решительное изменение в ход войны. Свидетельством тому было только что прозвучавшее требование о десяти тоннах взрывчатки в боеголовке. Но если даже предположить, что удалось бы удовлетворить это бессмысленное требование, оно все равно не изменило бы хода войны. Потому что потребовались бы новые средства разрушения, новые источники энергии. Может, атомная энергия? Об этом не могло быть и речи. Я знал, насколько скудны были за последние годы успехи в этой области исследовательского отдела управления вооружений сухопутных войск. Я знал, каким серьезным ударом для проекта оказалось уничтожение завода по производству тяжелой воды в Норвегии. Потребуются годы, чтобы добиться хоть каких-то успехов, пусть даже проекту будет дана высшая степень приоритетности и максимум ресурсов.

Создавая в 1936 году нашу первую скромную ракету, мы и мечтать не могли о таком далеком будущем. Я почувствовал, что должен еще раз попытаться объяснить фюреру, на что он может твердо рассчитывать. Если будем принимать желаемое за действительное, это нам ничего не даст. Так что я снова начал:

– Когда мы приступили к конструированию, то не думали о всеуничтожающем воздействии. Мы…

Гитлер, впав в ярость, резко развернулся и заорал на меня:

– Вы! Знаю, вы-то об этом не думали! А вот я думал!

Столкнувшись с таким взрывом эмоций, я предпочел промолчать. Кейтель поспешил сменить тему разговора, подчеркнув необходимость защиты Пенемюнде от воздушных налетов. Надо немедленно прикрыть его зенитной артиллерией. Напряжение спало.

В доказательство своего расположения Гитлер пообещал, что отныне мы будем пользоваться всеми благами высшего приоритета.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

history.wikireading.ru