Кто такие кавалеристы: Что-то пошло не так (404)

КАВАЛЕРИЯ • Большая российская энциклопедия

КАВАЛЕ́РИЯ (итал. cavalleria, от лат. caballus – конь) (кон­ни­ца), род войск, в ко­то­ром для ве­де­ния бое­вых дей­ст­вий и пе­ре­дви­же­ния ис­поль­зо­ва­лась вер­хо­вая ло­шадь. К. за­ро­ди­лась в ви­де ир­ре­гу­ляр­ной кон­ни­цы в стра­нах Древ­не­го ми­ра в рай­онах мас­со­во­го раз­ве­де­ния ло­ша­дей. В ар­ми­ях Древ­не­го Егип­та, Ин­дии, Ки­тая и др. стран при­ме­ня­лись бое­вые ко­лес­ни­цы, за­пря­жён­ные ло­шадь­ми. Впер­вые как род ир­ре­гу­ляр­ных войск К. поя­ви­лась в Ас­си­рии и Урар­ту (9 в. до н. э.), за­тем в Пер­сии (6 в. до н. э.) и др. ра­бо­вла­дельч. го­су­дар­ст­вах. В перс. ар­мии К. бы­ла гл. ро­дом войск и де­ли­лась на тя­жё­лую, имев­шую на воо­ру­же­нии ме­чи и пи­ки, и лёг­кую, воо­ру­жён­ную лу­ка­ми, дро­ти­ка­ми и копь­я­ми. Ре­гу­ляр­ная К. впер­вые соз­да­на в Древ­ней Гре­ции. Вна­ча­ле её чис­лен­ность со­став­ля­ла по 1–1,5 тыс. всад­ни­ков в Афи­нах и Спар­те. Боль­шое ко­ли­че­ст­во ло­ша­дей на се­ве­ре Гре­ции (в Фес­са­лии и Бе­о­тии) по­зво­ли­ло сфор­ми­ро­вать в Фи­вах бо­лее мно­го­чис­лен­ную К.

В 1-й пол. 4 в. до н. э. фи­ван­ский пол­ко­во­дец Эпа­ми­нонд впер­вые при­ме­нил К. во взаи­мо­дей­ст­вии с пе­хо­той и уме­ло ис­поль­зо­вал её для за­вер­ше­ния раз­гро­ма про­тив­ни­ка в сра­же­ни­ях при Лев­к­трах и Ман­ти­нее. Наи­боль­ше­го раз­ви­тия в Древ­нем ми­ре ре­гу­ляр­ная К. дос­тиг­ла во 2-й пол. 4 в. до н. э. в ар­мии Алек­сан­д­ра Ма­ке­дон­ско­го. Она вы­де­ли­лась в са­мо­сто­ят. род войск, ста­ла иг­рать ре­шаю­щую роль в бою (напр., в сра­же­нии при Гав­га­ме­лах). Вы­со­ки­ми бое­вы­ми ка­че­ст­ва­ми об­ла­да­ла кар­фа­ген­ская К. Во вре­мя 2-й Пу­ни­че­ской вой­ны (см. Пу­ни­че­ские вой­ны) она ши­ро­ко при­ме­ня­лась Ган­ни­ба­лом для уда­ров по флан­гам и ок­ру­же­ния про­тив­ни­ка (напр., в сра­же­нии при Кан­нах). В 7–3 вв. до н. э. мно­го­числ. кон­ни­цу име­ли ски­фы, уме­ло ис­поль­зо­вав­шие её в вой­нах с Пер­си­ей и др. стра­на­ми. Силь­ная К. бы­ла у пар­фян; в сра­же­нии при Кар­рах она сыг­ра­ла важ­ную роль в раз­гро­ме рим. вой­ска.

У вост. сла­вян в 6–8 вв. н. э. име­лась не­мно­го­числ. кон­ни­ца, ко­то­рая иг­ра­ла вспо­мо­гат. роль. По­сле ус­та­нов­ле­ния феод. строя в Зап. Ев­ро­пе гл. во­ен. си­лу феод. ар­мий с 8–9 вв. ста­ла со­став­лять ры­цар­ская кон­ни­ца, всад­ни­ки ко­то­рой име­ли на воо­ру­же­нии меч и тя­жё­лое ко­пьё; за­щит­ным воо­ру­же­ни­ем ры­ца­ря бы­ли щит, шлем и пан­цирь, ко­то­рым за­кры­ва­лось всё те­ло, а со 2-й пол. 12 в. до­спе­ха­ми ста­ли по­кры­вать­ся и кони. Ры­ца­ри ата­ко­ва­ли про­тив­ни­ка, вы­страи­ваясь в ли­нию или усе­чён­ным кли­ном. Бое­вой по­ря­док в ли­нию обыч­но при­ме­нял­ся про­тив ры­цар­ско­го вой­ска, а клин – в сра­же­ни­ях с пе­хо­той. При этом ры­ца­ри рас­по­ла­га­лись в неск. ря­дов по пе­ри­мет­ру кли­на, а в его се­ре­ди­не на­хо­ди­лись пе­шие вои­ны, ко­то­рые за­вер­ша­ли раз­гром про­тив­ни­ка, оп­ро­ки­ну­то­го уда­ром ры­ца­рей. Од­на­ко ры­цар­ская кон­ни­ца ут­ра­ти­ла гл. пре­иму­ще­ст­во К. – под­виж­ность. В Ле­до­вом по­бои­ще 1242 ры­ца­ри по­тер­пе­ли по­ра­же­ние от рус.

вой­ска нов­го­род­ско­го кн. Алек­сан­д­ра Яро­сла­ви­ча Нев­ско­го, ос­но­ву ко­то­ро­го со­став­ля­ла пе­хо­та. В 9–10 вв. в вой­ске Др.-рус. гос-ва ос­но­ву кон­ни­цы со­став­ля­ла кня­же­ская дру­жи­на. В 11–12 вв. в хо­де борь­бы с ко­чев­ни­ка­ми кон­ни­ца уве­ли­чи­лась чис­лен­но и ста­ла иг­рать всё бóльшую роль в сра­же­ни­ях. В Ку­ли­ков­ской бит­ве 1380 кон­ный за­сад­ный полк кн. Вла­ди­ми­ра Ан­д­рее­ви­ча Храб­ро­го и Д. М. Боб­рок-Во­лын­ско­го ре­шил ис­ход сра­же­ния с вой­ском Ма­мая. В 13–14 вв. К. со­став­ля­ла ос­но­ву войск, уча­ст­во­вав­ших в за­вое­ват. по­хо­дах Чин­гис­ха­на и его пре­ем­ни­ков. Монг.-тат. кон­ни­ца об­ла­да­ла вы­со­кой бое­спо­соб­но­стью и ор­га­ни­зо­ван­но­стью, дли­тель­ное вре­мя не име­ла се­бе рав­ных в сра­же­ни­ях.

По­яв­ле­ние в 14 в. ог­не­стрель­но­го ору­жия и воз­рас­та­ние в свя­зи с этим ро­ли пе­хо­ты и ар­тил­ле­рии су­ще­ст­вен­но от­ра­зи­лись на раз­ви­тии К. В Зап. Ев­ро­пе к кон. 15 в. ры­цар­ская кон­ни­ца окон­ча­тель­но ут­ра­ти­ла своё зна­че­ние. В 16 в. на пер­вый план ста­ла вы­дви­гать­ся лёг­кая К., воо­ру­жён­ная ог­не­стрель­ным ору­жи­ем. Од­но­вре­мен­но ме­ня­лась так­ти­ка боя, вме­сто ата­ки в кон­ном строю и уда­ра хо­лод­ным ору­жи­ем ста­ла при­ме­нять­ся стрель­ба с ко­ня ше­рен­га­ми. В кон. 16 в. в К. поя­ви­лись дра­гу­ны, за­тем ки­ра­си­ры. Боль­шую ре­ор­га­ни­за­цию К. про­вёл швед. ко­роль Гус­тав II Адольф. Кав. полк шве­дов со­сто­ял из 4 эс­кад­ро­нов (по 125 всад­ни­ков), в ка­ж­дый из ко­то­рых вхо­ди­ло 4 кор­не­та (взво­да). К. шве­дов (дра­гу­ны и ки­ра­си­ры) в бою строи­лась в 3–4 ше­рен­ги, а в бое­вом по­ряд­ке ар­мии рас­по­ла­га­лась в 2 ли­нии. При та­ком по­строе­нии кон­ни­ца сно­ва пре­вра­ти­лась в мощ­ную удар­ную си­лу, спо­соб­ную ре­ши­тель­но ата­ко­вать и ма­нев­ри­ро­вать на по­ле боя. В 18 в. от­ли­ча­лась вы­со­кой ма­нёв­рен­но­стью и вы­уч­кой прус­ская К., ко­то­рая в плот­ных бое­вых по­ряд­ках ре­ши­тель­но ата­ко­ва­ла во фланг и тыл про­тив­ни­ка, что не­ред­ко пре­до­пре­де­ля­ло ис­ход сра­же­ний.

В 17–18 вв. в го­су­дар­ст­вах Зап. Ев­ро­пы бы­ло 3 ви­да К.: тя­жё­лая – ки­ра­си­ры; сред­няя – дра­гу­ны, ка­ра­би­не­ры, кон­но­гре­на­де­ры; лёг­кая – гу­са­ры и ула­ны. Чис­лен­ность К. рез­ко воз­рос­ла и со­став­ля­ла в ря­де стран до 50% все­го со­ста­ва ар­мии, а во Фран­ции К. бы­ло в 1,5 раза боль­ше, чем пе­хо­ты.

Кавалеристы: 1 – рядовой легкоконного полка. 1786–96; 2 – фанен-юнкер Каргопольского драгунского полка. 1812. Рис. Р. И. Маланичева

С об­ра­зо­ва­ни­ем Рус. гос-ва во 2-й пол. 15 в. бы­ли соз­да­ны пер­вые кав. пол­ки дво­рян­ской по­ме­ст­ной кон­ни­цы. Ка­ж­дый полк ор­га­ни­за­ци­он­но де­лил­ся на сот­ни, по­лу­сот­ни и де­сят­ки всад­ни­ков. В сер. 16 в. по­ме­ст­ная кон­ни­ца на­счи­ты­ва­ла 50–75 тыс. чел. По­сле при­сое­ди­не­ния в 1550-е гг. Ка­зан­ско­го и Ас­т­ра­хан­ско­го ханств в её со­став во­шла так­же та­тар­ская кон­ни­ца. С 1630-х гг. по­ме­ст­ная К. ста­ла за­ме­нять­ся кав. пол­ка­ми «но­во­го строя», ко­то­рых в 1663 бы­ло 25 (рей­тар­ских и дра­гун­ских). Ка­ж­дый из них со­сто­ял из 10–12 рот и на­счи­ты­вал от 1 до 2 тыс. чел. Зна­чит. роль в рус. ар­мии с кон. 16 в. иг­ра­ла ка­за­чья кон­ни­ца. В нач. 18 в. при Пет­ре I бы­ла соз­да­на ре­гу­ляр­ная К. дра­гун­ско­го ти­па (36 дра­гун­ских пол­ков об­щей чис­лен­но­стью ок. 40 тыс. всад­ни­ков). В 1724 в рос. гвар­дии сфор­ми­ро­ва­но пер­вое под­раз­де­ле­ние ка­ва­лер­гар­дов. К. при­ме­ня­лась как в от­ры­ве от ос­таль­ных сил ар­мии (напр., дей­ст­вия кор­во­лан­та в сра­же­нии при Лес­ной в 1708), так и со­вме­ст­но с пех. час­тя­ми и ар­тил­ле­ри­ей (напр., Пол­тав­ская бит­ва 1709). В по­сле­пет­ров­скую эпо­ху рос. К. ста­ла ме­нее при­спо­соб­лен­ной к са­мо­сто­ят. дей­ст­ви­ям в кон­ном строю с на­не­се­ни­ем уда­ра хо­лод­ным ору­жи­ем, т. к. ка­ва­ле­ри­сты, под­ра­жая зап.-ев­роп. по­ряд­кам, в осн. ве­ли стрель­бу с ло­ша­дей. В 1755 был вве­дён но­вый Кав. ус­тав, ко­то­рый в зна­чит. ме­ре по­мог воз­ро­дить пет­ров­ские тра­ди­ции бое­во­го ис­поль­зо­ва­ния К. В Се­ми­лет­ней вой­не 1756–63 рос.

К. ока­за­лась дос­той­ным про­тив­ни­ком силь­ной прус­ской К., ре­ор­га­ни­зо­ван­ной

Фрид­ри­хом II Ве­ли­ким. Во 2-й пол. 18 в. про­изош­ли круп­ные из­ме­не­ния – осо­бое вни­ма­ние бы­ло об­ра­ще­но на уве­ли­че­ние сред­ней и лёг­кой К. К кон. 18 в. рос. К. со­стоя­ла в осн. из ка­ра­би­нер­ных, кон­но­гре­на­дер­ских, дра­гун­ских, гу­сар­ских и лег­ко­кон­ных ре­гу­ляр­ных кав. пол­ков. В них вхо­ди­ли по 6–10 ли­ней­ных и 1–3 за­пас­ных эс­кад­ро­на, чис­лен­ность пол­ков со­став­ля­ла от 1100 до 1838 чел.

Кавалеристы: 1 – трубач лейб-гвардии Казачьего полка. 1878; 2 – знаменосец 46-го драгунского Переяславского полка. 1883. Рис. Р. И. Маланичева

В вой­нах 2-й пол. 19 в. кон­ни­ца ев­роп. ар­мий дей­ст­во­ва­ла ма­ло­ус­пеш­но, в ре­зуль­та­те воз­ник­ли со­мне­ния в не­об­хо­ди­мо­сти её даль­ней­ше­го су­ще­ст­во­ва­ния. Од­на­ко опыт Гра­ж­дан­ской вой­ны в США 1861–65 убе­ди­тель­но по­ка­зал эф­фек­тив­ность при­ме­не­ния круп­ных кав. со­еди­не­ний для глу­бо­ких рей­дов по ты­лам и ком­му­ни­ка­ци­ям про­тив­ни­ка.

В рос. ар­мии к на­ча­лу рус.-тур. вой­ны 1877–78 на­счи­ты­ва­лось 19 кав. ди­ви­зий, со­став ко­то­рых был раз­лич­ным. Ди­ви­зии вклю­ча­ли кон­но­гре­на­дер­ский, дра­гун­ский, улан­ский, гу­сар­ский и ка­за­чий пол­ки. Не­за­ви­си­мо от ко­ли­че­ст­ва пол­ков ка­ж­дая кав. ди­ви­зия со­стоя­ла из 2 бри­гад. Ре­гу­ляр­ные кав. пол­ки име­ли по 4 эс­кад­ро­на, ка­за­чьи – по 6 со­тен. Эс­кад­ро­ны и сот­ни со­стоя­ли из взво­дов. В 1896–97 бы­ли соз­да­ны 2 кав. кор­пу­са, ко­то­рые по­сле рус.-япон. вой­ны 1904–05 рас­фор­ми­ро­ва­ны. В иностр. ар­ми­ях до нач. 20 в. кав. кор­пу­сов не су­ще­ст­во­ва­ло. Толь­ко во Фран­ции и Гер­ма­нии в 1914 часть кав. ди­ви­зий бы­ла све­де­на в кор­пу­са. В Рос­сии кав. кор­пу­са бы­ли воз­ро­ж­дены в 1916 и со­стоя­ли из 2–3 кав. ди­ви­зий. К нач. 1-й ми­ро­вой вой­ны К. состав­ля­ла 8–10% от чис­лен­но­сти ар­мий обе­их коа­ли­ций. Стра­ны Ан­тан­ты име­ли в дей­ст­вую­щей ар­мии 49 кав. ди­ви­зий (Рос­сия – 36, Фран­ция – 10, Ве­ли­ко­бри­та­ния, Бель­гия и Сер­бия – по 1), а Гер­ма­ния и Ав­ст­ро-Венг­рия – 22. Кав. ди­ви­зия в рос. ар­мии со­стоя­ла из 4 пол­ков (дра­гун­ско­го, улан­ско­го, гу­сар­ско­го и ка­зачь­е­го) по 6 эс­кад­ро­нов, кон­но­ар­тил­ле­рий­ско­го ди­ви­зио­на (12 ору­дий), кон­но-пу­ле­мёт­ной и кон­но-са­пёр­ной ко­манд (об­щая чис­лен­ность ок. 4 тыс. чел.). Кав. ди­ви­зия герм. ар­мии вклю­ча­ла 3 бри­га­ды по 2 пол­ка в ка­ж­дой, кон­но­ар­тил­ле­рий­ский и егер­ский ба­таль­о­ны, пу­ле­мёт­ную ро­ту, от­ряд са­пё­ров и от­ряд свя­зи (все­го 4,2 тыс. чел.). Кав. ди­ви­зия брит. ар­мии име­ла 12 пол­ков по 3 эс­кад­ро­на и на­счи­ты­ва­ла 9 тыс. чел. Вслед­ст­вие на­сы­ще­ния про­ти­во­бор­ст­вую­щих ар­мий ар­тил­ле­ри­ей, пу­ле­мё­та­ми и при­ме­не­ния авиа­ции дей­ст­вия К. в хо­де вой­ны со­про­во­ж­да­лись боль­ши­ми по­те­ря­ми и бы­ли ма­ло­эф­фек­тив­ны­ми. Од­ним из не­мно­гих при­ме­ров при­ме­не­ния круп­ных сил К. для раз­ви­тия ус­пе­ха в опе­ра­тив­ном мас­шта­бе яв­ля­ет­ся Ви­лен­ская опе­ра­ция 1915, в хо­де ко­то­рой герм. ко­ман­до­ва­ние ис­поль­зо­ва­ло для про­ры­ва груп­пу из 6 кав. ди­ви­зий. Мно­го­чис­лен­ная рос. К., не­смот­ря на вы­со­кую под­го­тов­ку ря­до­вых ка­ва­ле­ри­стов, да­же в на­чаль­ный, ма­нёв­рен­ный пе­ри­од вой­ны не сыг­ра­ла зна­чит. ро­ли. С на­сту­п­ле­ни­ем по­зи­ци­он­но­го пе­рио­да бое­вые дей­ст­вия К. как под­виж­но­го ро­да войск, по су­ще­ст­ву, пре­кра­ти­лись. Лич­ный со­став кав. со­еди­не­ний и час­тей был спе­шен и вёл бое­вые дей­ст­вия, как и пе­хо­та, в око­пах. По­сле 1-й ми­ро­вой вой­ны в свя­зи с ме­ха­ни­за­ци­ей и мо­то­ри­за­ци­ей иностр. ар­мий чис­лен­ность К. со­кра­ти­лась, а к кон. 1930-х гг. в ря­де го­су­дарств она как род войск бы­ла ли­к­ви­ди­ро­ва­на. Не­зна­чит. чис­ло кав. ди­ви­зий со­хра­ня­лось вплоть до 2-й ми­ро­вой вой­ны лишь в не­ко­то­рых стра­нах (во Фран­ции – 5, Ве­ли­ко­бри­та­нии – 2, Ита­лии в 1941 – 2). В хо­де вой­ны они су­ще­ст­вен­ной ро­ли не сыг­ра­ли и вско­ре бы­ли уп­разд­не­ны.

«Трубачи Первой Конной Армии». Художник М. Б. Греков. 1934. Третьяковская галерея (Москва).

Сов. К. на­ча­ла фор­ми­ро­вать­ся од­но­вре­мен­но с соз­да­ни­ем РККА из чис­ла доб­ро­воль­цев, пре­им. в мес­тах рас­по­ло­же­ния де­мо­би­ли­зо­ван­ных кав. со­еди­не­ний рос. имп. ар­мии. В хо­де Гра­ж­дан­ской вой­ны 1917–22 зна­че­ние К. не­ук­лон­но воз­рас­та­ло. Это­му спо­соб­ст­во­ва­ли ма­нёв­рен­ный ха­рак­тер дей­ст­вий войск, рас­тя­ну­тость ар­мий на ши­ро­ком фрон­те, на­ли­чие от­кры­тых сты­ков и про­ме­жут­ков в бое­вых по­ряд­ках, сла­бо при­кры­тых и не за­ня­тых вой­ска­ми уча­ст­ков. В этих ус­ло­ви­ях К. мог­ла в пол­ной ме­ре реа­ли­зо­вать свои бое­вые ка­че­ст­ва и воз­мож­но­сти – под­виж­ность, вне­зап­ность уда­ров и ре­ши­тель­ность дей­ст­вий. В янв. 1918 в Пет­ро­гра­де на ба­зе быв. л.-гв. Кон­но­го пол­ка был сфор­ми­ро­ван 1-й кон­ный полк. В авг. 1918 на­ча­лось соз­да­ние 2 кав. ди­ви­зий – в Мо­с­ков­ском и Ор­лов­ском во­ен. ок­ру­гах. Од­на­ко фор­ми­ро­ва­ние К. на­толк­ну­лось на зна­чит. труд­но­сти: осн. рай­оны, по­став­ляв­шие в ар­мию ка­ва­ле­ри­стов и вер­хо­вых ло­ша­дей (Ук­раи­на, юг и юго-вос­ток Рос­сии), бы­ли за­ня­ты вой­ска­ми Бе­лых ар­мий, в их ря­дах на­хо­ди­лось и боль­шин­ст­во ка­за­ков, ощу­ща­лась ост­рая не­хват­ка опыт­ных ко­ман­ди­ров, ору­жия и сна­ря­же­ния. К то­му же кон­ские ре­сур­сы стра­ны ока­за­лись в зна­чит. ме­ре ис­то­ще­ны. В свя­зи с этим фор­ми­ро­ва­ние кав. ди­ви­зии в Ор­лов­ском ВО за­вер­шить не уда­лось. Пер­вым со­еди­не­ни­ем ре­гу­ляр­ной К. Крас­ной Ар­мии ста­ла Моск. кав. ди­ви­зия (с февр. 1920 – 1-я кав. ди­ви­зия), сфор­ми­ро­ван­ная из доб­ро­воль­цев 2-й кав. ди­ви­зии рос. имп. ар­мии (уча­ст­во­ва­ла в бо­ях на Вост. фрон­те с вес­ны 1919 в со­ста­ве сов. 4-й ар­мии). По шта­там, ус­та­нов­лен­ным при­ка­зом РВС (от 13.11.1918), кав. ди­ви­зия со­стоя­ла из 3 бри­гад, кон­но­ар­тил­ле­рий­ско­го ди­ви­зио­на и др. час­тей и под­раз­де­ле­ний (все­го 7653 чел.). Фак­тич. чис­лен­ность кав. ди­ви­зии обыч­но не пре­вы­ша­ла 4–4,5 тыс. чел. Ле­том 1918 в во­ен. ок­ру­гах фор­ми­ро­ва­лись отд. эс­кад­ро­ны и ди­ви­зио­ны, ко­то­рые на­прав­ля­лись на Вост. фронт и по­пол­ня­ли вой­ско­вую К., вхо­дя в со­став пол­ков, бри­гад и ди­ви­зий. Кро­ме то­го, до сер. 1919 фор­ми­ро­ва­лись эс­кад­ро­ны «ез­дя­щей пе­хо­ты» (по 240 чел. ), пред­на­зна­чен­ные вес­ти бой спе­шив­шись. Все­го на Вост. фрон­те на 1.12.1918 на­счи­ты­ва­лось ок. 10 тыс. са­бель, но не бы­ло ни од­ной кав. ди­ви­зии. При­мер­но та­кое же по­ло­же­ние с К. сов. войск сло­жи­лось и на Юж. фрон­те, где ра­зоб­щён­ные отд. кав. эс­кад­ро­ны, ди­ви­зио­ны и пол­ки мог­ли ре­шать толь­ко ог­ра­ни­чен­ные так­тич. за­да­чи. В то же вре­мя Доб­ро­воль­че­ская ар­мия в дос­та­точ­ном ко­ли­че­ст­ве рас­по­ла­га­ла людь­ми и ло­шадь­ми, кад­ра­ми кав. офи­це­ров. В со­став бе­лой К. вхо­ди­ли 1-я кон­ная ди­ви­зия ген. от кав. И. Г. Эр­де­ли, 1-я Ку­бан­ская кон­ная ди­ви­зия ген.-м. В. Л. По­кров­ско­го и др. Зна­чит. си­лу уже ле­том 1918 пред­став­ля­ла К. Дон­ской ар­мии. Что­бы ли­шить Доб­ро­вольч. ар­мию пре­иму­ще­ст­ва в К., в РККА при­ни­ма­лись энер­гич­ные ме­ры по фор­ми­ро­ва­нию но­вых кав. со­еди­не­ний. В но­яб. 1918 на тер­ри­то­рии Дон­ско­го ок­ру­га бы­ла сфор­ми­ро­ва­на 1-я Свод­ная кав. ди­ви­зия (с 14.3.1919 – 4-я кав. ди­ви­зия), осн. яд­ро ко­то­рой со­ста­ви­ла 1-я Дон­ская кав. бри­га­да Б. М. Ду­мен­ко. К сер. 1919 в Крас­ной Ар­мии име­лось уже 5 кав. ди­ви­зий по 6 пол­ков в ка­ж­дой (в пол­ку – 4 эс­кад­ро­на), а об­щая чис­лен­ность К. пре­вы­си­ла 30 тыс. са­бель. В ию­не 1919 РВС сов. 10-й ар­мии об­ра­зо­вал из 4-й и 6-й кав. ди­ви­зий кон­ный кор­пус под ко­манд. С. М. Бу­дён­но­го. Од­на­ко в це­лом про­цесс соз­да­ния круп­ных кав. фор­ми­ро­ва­ний шёл мед­лен­но из-за не­дос­та­точ­но­го по­сту­п­ле­ния кон­ско­го со­ста­ва. В свя­зи с этим в сент. 1919 по­все­ме­ст­но вве­де­на мо­би­ли­за­ция ло­ша­дей, про­ве­де­на ре­ор­га­ни­за­ция кав. со­еди­не­ний и час­тей вой­ско­вой К. В Пет­ро­гра­де на ба­зе Офи­цер­ской кав. шко­лы рос. имп. ар­мии ста­ла дей­ст­во­вать Выс­шая кав. шко­ла Крас­ной Ар­мии. Кро­ме то­го, име­лось 8 ко­манд­ных кав. кур­сов. В сент. 1919 в со­ста­ве сов. 16-й ар­мии из 2 кав. бри­гад ди­ви­зи­он­ной К. и 1 отд. кав. бри­га­ды был об­ра­зо­ван Свод­но-кон­ный кор­пус под ко­манд. Б. М. Ду­мен­ко, а в но­яб. 1919 кон­ный кор­пус Бу­дён­но­го был раз­вёр­нут в Пер­вую кон­ную ар­мию. Све­де­ние отд. кав. ди­ви­зий в кон­ные кор­пу­са и со­з­да­ние кон­ной ар­мии по­зво­ли­ли РККА одер­жать на Юж. и Вост. фрон­тах ряд важ­ных по­бед над Бе­лы­ми ар­мия­ми, так­же при­ме­няв­ши­ми К. круп­ны­ми мас­са­ми в со­ста­ве не­сколь­ких кон­ных кор­пу­сов. К кон. 1919 си­лы сто­рон по К. срав­ня­лись. В ию­ле 1920 соз­да­на Вто­рая кон­ная ар­мия под ко­манд. О. И. Го­ро­до­ви­ко­ва (с сент. 1920 команд. – Ф. К. Ми­ро­нов). К кон. 1920 К. сов. войск со­стоя­ла из 27 кав. ди­ви­зий и не­сколь­ких отд. кав. бри­гад. По­сле вой­ны в РККА К. про­дол­жа­ла ос­та­вать­ся до­воль­но мно­го­числ. ро­дом войск. Со­хра­ни­лось её де­ле­ние на стра­те­ги­че­скую (кав. ди­ви­зии и кор­пу­са) и вой­ско­вую (кав. пол­ки и под­раз­де­ле­ния, вхо­див­шие в со­став стрелк. со­еди­не­ний). В 1928 вво­дит­ся еди­ный штат кав. со­еди­не­ний и час­тей. Кав. ди­ви­зия со­стоя­ла из 2 бри­гад, кон­но­ар­тил­ле­рий­ско­го ди­ви­зио­на, пу­ле­мёт­но­го эс­кад­ро­на и др. под­раз­де­ле­ний. В 1930-е гг. на ос­на­ще­ние К. на­ча­ли по­сту­пать ав­то­ма­тич. стрелк. ору­жие, зе­нит­ные и про­ти­во­тан­ко­вые сред­ст­ва. Штат кав. ди­ви­зии был из­ме­нён: 4 кав. пол­ка, ме­ха­ни­зир. (позд­нее тан­ко­вый) полк, от­дель­ные кон­но­ар­тил­ле­рий­ский и зе­нит­ный ар­тил­ле­рий­ский ди­ви­зио­ны, спец. под­раз­де­ле­ния (9240 чел., 64 лёг­ких тан­ка, 18 бро­не­ма­шин, 32 по­ле­вых, 16 про­ти­во­тан­ко­вых, 20 зе­нит­ных ору­дий, 64 ми­но­мё­та). К 1938 ко­ли­че­ст­во кав. со­еди­не­ний до­ве­де­но до 35 (32 кав. ди­ви­зии и 3 отд. кав. бри­га­ды), кор­пус­ных управ­ле­ний – до 7. Од­на­ко опыт на­ча­ла 2-й ми­ро­вой вой­ны по­ка­зал, что К. ут­ра­ти­ла своё бы­лое зна­че­ние. В раз­вер­нув­ших­ся сра­же­ни­ях в Поль­ше и во Фран­ции ре­шаю­щая роль при­над­ле­жа­ла тан­ко­вым и мо­то­ри­зов. со­еди­не­ни­ям при под­держ­ке ар­тил­ле­рии и авиа­ции. Это вы­зва­ло со­кра­ще­ние К., к ию­ню 1941 в РККА ос­та­ва­лось 13 кав. ди­ви­зий (в т. ч. 4 гор­ные) и 4 управ­ле­ния кав. кор­пу­сов. В Вел. Отеч. вой­ну К. уча­ст­во­ва­ла в боль­шин­ст­ве круп­ных опе­ра­ций. Ле­том и осе­нью 1941 кав. со­еди­не­ния ве­ли тя­жё­лые обо­ро­нит. бои, при­кры­вая от­ход об­ще­вой­ско­вых со­еди­не­ний, на­но­си­ли контр­уда­ры и контр­ата­ки по флан­гам и ты­лу про­ры­вав­ших­ся груп­пи­ро­вок про­тив­ни­ка, дез­ор­га­ни­зо­вы­ва­ли его управ­ле­ние, под­воз ма­те­ри­аль­ных средств и эва­куа­цию. При этом вы­яви­лась гро­мозд­кость кав. со­еди­не­ний до­во­ен­ной ор­га­ни­за­ции. В свя­зи с этим с ию­ля 1941 на­ча­лось фор­ми­ро­ва­ние лёг­ких кав. ди­ви­зий чис­лен­но­стью ок. 3 тыс. чел. К кон. 1941 раз­вёр­ну­ты 82 та­кие ди­ви­зии. Од­но­вре­мен­но все от­дель­ные кав. ди­ви­зии бы­ли све­де­ны в кав. кор­пу­са, ко­то­рых к февр. 1942 бы­ло 17. В хо­де на­сту­пат. опе­ра­ции вес­ной и ле­том 1942 кав. со­еди­не­ния и час­ти ус­пеш­но при­ме­ня­лись в ка­че­ст­ве эше­ло­нов раз­ви­тия ус­пе­ха фрон­тов и ар­мий. Од­на­ко из-за труд­но­стей в обес­пе­че­нии кон­ским со­ста­вом и по­не­сён­ных по­терь их ко­ли­че­ст­во к ию­лю 1942 умень­ши­лось поч­ти в 2 раза, а к кон. 1943 ос­та­лось все­го 27 кав. ди­ви­зий, ко­то­рые бы­ли пе­ре­ве­де­ны на но­вую ор­га­ни­за­цию (3 кав. пол­ка, арт. и тан­ко­вые пол­ки). Они бы­ли све­де­ны в 8 кав. кор­пу­сов. В со­став кор­пу­сов вхо­ди­ли 3 кав. ди­ви­зии. Кав. со­еди­не­ния при­ме­ня­лись для раз­ви­тия про­ры­ва, ок­ру­же­ния круп­ных груп­пи­ро­вок про­тив­ни­ка, борь­бы с его опе­ра­тив­ны­ми ре­зер­ва­ми, на­ру­ше­ния ком­му­ни­ка­ций, за­хва­та плац­дар­мов на вод­ных пре­гра­дах и важ­ных рай­онов (ру­бе­жей) в ты­лу, для пре­сле­до­ва­ния, на­не­се­ния контр­уда­ров. В це­лях бо­лее пол­ной реа­ли­за­ции бое­вых воз­мож­но­стей кав. со­еди­не­ний, на­чи­ная с 1943, их ста­ли при­ме­нять для раз­ви­тия ус­пе­ха при про­ры­ве обо­ро­ны про­тив­ни­ка в со­ста­ве кон­но-ме­ха­ни­зи­ров. групп (1–2 ка­ва­ле­рий­ских и 1 тан­ко­вый или ме­ха­ни­зи­ров. кор­пус). Кав. со­еди­не­ния РККА в го­ды Вел. Отеч. вой­ны уча­ст­во­ва­ли во мно­гих бое­вых опе­ра­ци­ях. В Мо­с­ков­ской бит­ве 1941–42 от­ли­чи­лись 1-й гв. кав. кор­пус под ко­манд. ген.-м. П. А. Бе­ло­ва и 2-й гв. кав. кор­пус под команд. ген.-м. Л. М. До­ва­то­ра. В Ста­лин­град­ской бит­ве 1942–43 ус­пеш­но дей­ст­во­ва­ли 3-й гв. кав. кор­пус ген.-м. И. А. Плие­ва (с 28.12.1942 ген.-м. Н. С. Ос­ли­ков­ско­го), 8-й (с 14.2.1943 – 7-й гв.) кав. кор­пус ген.-м. М. Д. Бо­ри­со­ва и 4-й кав. кор­пус ген.-л. Т. Т. Шап­ки­на. В Бит­ве за Кав­каз 1942–43 доб­ле­ст­но сра­жа­лись 4-й гв. Ку­бан­ский ка­за­чий кав. кор­пус ген.-л. Н. Я. Ки­ри­чен­ко и 5-й гв. Дон­ской ка­за­чий кав. кор­пус ген.-м. А. Г. Се­ли­ва­но­ва. За об­раз­цо­вое вы­пол­не­ние бое­вых за­да­ний ко­ман­до­ва­ния 7 кав. кор­пу­сов и 17 кав. ди­ви­зий бы­ли пре­об­ра­зо­ва­ны в гвар­дей­ские, боль­шин­ст­во кав. со­еди­не­ний на­гра­ж­де­ны ор­де­на­ми, им при­свое­ны по­чёт­ные на­име­но­ва­ния.

Опыт при­ме­не­ния К. во 2-й ми­ро­вой и Вел. Отеч. вой­нах по­ка­зал её боль­шую уяз­ви­мость при вы­со­кой на­сы­щен­но­сти ар­мий ар­тил­ле­ри­ей, ав­то­ма­тич. стрелк. ору­жи­ем, тан­ка­ми и авиа­ци­ей. В свя­зи с этим в пер­вые по­сле­во­ен­ные го­ды чис­лен­ность К. в Сов. Ар­мии рез­ко со­кра­ти­лась, а к сер. 1950-х гг., вви­ду соз­да­ния и вне­дре­ния в воо­руж. си­лах мн. стран но­вей­ших сис­тем ору­жия и пол­ной мо­то­ри­за­ции ар­мии, К. как род войск пре­кра­ти­ла своё су­ще­ст­во­ва­ние, и кав. час­ти бы­ли рас­фор­ми­ро­ва­ны.

Читать онлайн «Кавалеристы», Артем Драбкин – ЛитРес

© ООО «Яуза-каталог», 2019

Дупак Николай Лукьянович

Николай Дупак, фронтовое фото

В июне 1941-го мне было 19 лет, и я снимался в роли Андрея из «Тараса Бульбы» у Довженко. В субботу и воскресенье у нас был выходной. Нам сказали, что мы должны будем посмотреть какую-то зарубежную картину. Мы должны были в воскресенье, в 12 часов, быть на студии. Я что-то читал и перечитывал, лег спать поздно и проснулся от стрельбы. Я выхожу на балкон, и сосед тоже выходит. «Шо це таке?» – «Да це мабуть маневры Киевского военного округа». И только он это сказал – вдруг метрах, может быть, в 100 самолет со свастикой разворачивается и идет бомбить мост через Днепр. Вот это я впервые увидел. Это было часов в 5 утра. Жара страшенная – градусов 30. Окна открыты. Сосед побледнел – что-то не похоже на маневры. Спустились вниз. Никто ничего не знает. Я пошел на трамвай. Вдруг опять налет. Бросили бомбу на еврейский базар, который был на том месте, где сейчас находится цирк. Тогда я увидел первые жертвы. Приехал я на студию. Прослушали выступление Молотова. Картина стала ясна. Митинг. Александр Петрович выступил и сказал, что вместо запланированных полутора лет на съемку картины мы сделаем ее за полгода и будем бить врага на его территории. Настрой был вот такой! Но буквально на следующий день, когда мы приехали на съемки, то массовки, в которой участвовали солдаты, не было. Тогда мы поняли, что, извините, это – всерьез и надолго. В эти дни продолжались бомбежки, шли потоки беженцев с Украины. На второй или третий день войны ко мне в номер уже поставили кровати. Пытались создать условия для беженцев. Начали на студии рыть щели. Еще несколько дней мы собирались сниматься, но потом началась запись в народное ополчение. В него, кроме меня, вступили и Александр Петрович, и Андреев, и Олейников. Отправили нас под Новоград-Волынский. Когда мы туда приехали, я никого из них не увидел, а были только рабочие, монтировщики. Выстроилась наша команда. «Кто имеет высшее образование – 2 шага вперед, среднее – шаг вперед». Я, вроде, высшего не имел. Сделал шаг, потом потоптался и еще немного вперед. «Напра-а-во!» И нас – в казармы. А дальше происходило распределение – кого куда учить. Меня спросили, умею ли я ездить верхом. Я сказал: «Да», – и меня зачислили в кавалерийское училище.

Особенно нас отрезвило выступление Сталина 3 июля. Тут уж мы со всей очевидностью поняли, что это надолго. Погрузили нас в состав и повезли в Харьков. А оттуда – в Новочеркасское кавалерийское училище. Учили на лейтенантов, командиров взводов. У нас была боевая подготовка и занятия с лошадьми, за которыми мы сами ухаживали. Выездка. Чистка. Кормежка. Плюс к этому овладевали джигитовкой, вольтижировкой, рубкой лозы. Вскакивали на ходу. У меня первой лошадью была кобыла Ежевика – ужасно вредное животное. Командир училища решил два эскадрона по 150 человек сделать, а чтобы не путались, он разделил по цвету на гнедых и вороных. И тут у меня Ежевику забрали и дали потрясающего коня Орсика, который впоследствии меня спас. Надо сказать, что три раза меня лошадь выручала от гибели. Нас учили с октября по январь. В ноябре или начале декабря, после того как немцы ворвались в Донбасс, нас послали заткнуть дыру во фронте. Нас выгрузили на станции, и мы верхом две ночи ехали – искали противника. Километрах в пятидесяти от станции передовой дозор наткнулся на мотоциклистов, и полковник Артемьев, командир, решил атаковать. Оказалось, что там не только мотоциклисты, но и танки. Нас расколошматили, мы потеряли человек двадцать. Меня ранило в горло, я схватился за гриву коня, и одиннадцать километров до речки Кальмус, где располагался наш полевой госпиталь, он меня нес. Я находился в полусознании. Меня сняли. Сделали операцию. Вставляли трубку. Нас срочно вернули в Новочеркасск, откуда мы своим ходом отправились в Пятигорск на учебу.

Нас выпустили младшими лейтенантами 2 января. За тот бой мне дали награду. Получилось так, что нас, несколько человек – отличников боевой и политической подготовки, отправили в Москву, в резервный эскадрон инспектора кавалерии Красной армии Ока Ивановича Городовикова. Кормили плохо. Мы все время писали рапорты, чтобы отправили нас на фронт. Было такое патриотическое чувство, что надо Родину защищать.

В итоге меня назначили командиром взвода в 250-й, впоследствии 29-й гвардейский кавалерийский полк, во вновь сформированную в Оренбурге Краснознаменную 11-ю дивизию имени Морозова 1-й конной армии. (В сентябре 1941-го в Оренбурге сформировали 11-ю кд, которая к концу войны называлась 8-я Гвардейская кавалерийская Ровенская Краснознаменная ордена Суворова дивизия имени Морозова. Командовал ею с момента формирования полковник Суржиков Михаил Иосифович. Преобразована в 8-ю гв. кд 19.01.1943. Первоначально вошла в 60-ю армию (резерв), потом переброшена под Москву в состав Московской зоны обороны, 4 января 1942-го вошла в состав 16-го кк (Рязань). 16 марта 1942-го вошла в состав 7-го кк, в составе которого воевала на Брянском фронте. – А. Киян.)

Мы все имели. Оренбуржцы нас очень хорошо одели: папахи, бурки. Наряженные, мы очень отличались от других. Нам даже шоколад давали, когда мы стали гвардейской частью. Снабжение было хорошее. Было положено 50 г масла, крупа – 500 г, 800 г хлеба, для лошадей – овес или сено. С фуражом было так: в училище выдавали корм централизованно, а на фронте искали фураж, когда не успевали его подвозить. Сам не покушай, а коня накорми.

В кавполку я впервые увидел противотанковые ружья. Через неделю после моего прибытия мы выступили из Москвы на Брянский фронт. Сначала эти ружья везли в седле и, конечно, набили холки лошадям так, что они вышли из строя. Мое первое рационализаторское предложение было поставить эти ружья на лыжи, поводки от которых тянули два всадника.

На фронте

Уже на Брянском фронте мы попали в окружение, и я получил благодарность от командования за то, что организовал добычу дегтя. Деготь нужен для смазки сбруи, поскольку она высыхает, и ее необходимо постоянно смазывать. Я помнил картинку из учебника физики или химии, где было показано, как гонят деготь. На фронте меня назначили адъютантом командира полка. Потом меня ранило, и когда я вернулся, я попросился в боевую часть. Хотелось командовать самостоятельно. Меня назначили командиром взвода разведки. Вскоре меня контузило, но после контузии я вернулся во взвод. В январе 1943-го командир эскадрона был смертельно ранен, и меня назначили на его место. Закончил я войну под Мерефой, где был ранен, старшим лейтенантом, командиром эскадрона. Я вот сейчас удивляюсь, как я мог в 20 лет командовать эскадроном? Это же около 120 человек да плюс еще пулеметный взвод и батарея 45 мм. В общем 250 человек. Это же надо всех напоить, накормить и корм для лошадей достать! Помогало, конечно, и то, что молодежи в кавалерии было мало. Потому что надо любить коня, знать коня, уметь обращаться. Жалели коней, потому что, если конь выйдет из строя, ты уже не кавалерист. После большого перехода нельзя лошади давать пить. Надо обязательно покрыть попоной, чтобы лошадь остыла. Целая наука! Запасных лошадей не было. Все время шло пополнение.

В марте месяце 1943 года была страшная распутица. Армия Рыбалко прорвала фронт под Кантемировкой, и мы вошли в прорыв. Взяли крупный железнодорожный центр Валуйки. При его захвате нам удалось остановить эшелоны с продовольствием и вооружением, которые шли на восток. Видимо, немцы не ожидали такого глубокого прорыва. На той станции стояло, наверное, шесть груженых составов. Со всяким добром, вплоть до спирта. Некоторые выстрелят в цистерну, наберут котелок, а остальное его не интересует. За Валуйки нам дали и гвардейское имя, и мне – орден Красного Знамени.

Пошли дальше и уже под Мерефой столкнулись с переброшенной туда дивизией «Викинг». Это вояки страшные – и по росту, и по убежденности. Они не отступали. Там я был ранен и отправлен из медсанбата в госпиталь в Тарановку. Документы туда ушли, а меня мой коновод выкрал и вывез меня в свою часть. Командира опекали. Это меня спасло. В Тарановку ворвались немцы и всех уничтожили – медсестер, раненых и больных.

Еще когда мы заняли Валуйки, там можно было выбрать себе лошадь. Мне присмотрелся битюг. Назвал я его «Немец». Нашел я и саночки. Коваленко, мой ординарец, взял под свое покровительство и саночки, и коня. Когда он приехал в госпиталь, мы не знали, где немцы. Короче, мы едем, и вдруг – какие-то солдаты на краю деревни, к которой мы подъезжаем, метрах, может, в 150–200. Хотели проехать через эту деревню. Я вижу, что это – немцы. Коваленко смекнул и тут же развернул коня и пустил его аллюром, и он летит с колоссальной скоростью. Я еще – идиот легкомысленный. Когда у коня ухо ранено, он становится зверем – самое больное место у коня. Я возьми и выстрели из пистолета в ухо. Видимо, попал. Как он понесся! Через овраги в лес. А сзади по нам – из автоматов. Вот так немецкий конь спас советского офицера. Однако ранения стопы и руки оказались серьезными. Сначала меня отправили в Мичуринск. Полежал неделю, и отправили в Бурденко в Москву. Там – 10 дней. Потом в Куйбышев. Там – 2–3 дня. Потом в Чапаевск, в Актюбинск. Смысл такой – если ты можешь вернуться в строй сейчас, то тебя не увозили далеко. Потом меня комиссовали.

Николай Дупак, фото времен войны

– Атаковали ли в конном строю?

– В атаку в конном строю я ходил только в училище, а так чтобы рубить – нет, и с кавалерией противника встречаться не приходилось. В училище были такие ученые лошади, что, даже заслышав жалкое «ура», они уже рвались вперед, и их только сдерживай. Храпят… Нет, не приходилось. Воевали, спешившись. Коноводы отводили лошадей в укрытия. Правда, часто жестоко за это расплачивались, поскольку немцы, бывало, обстреливали их из минометов. Коновод был один на отделение из 11 лошадей.

 

– Чем вы были вооружены?

– В основном вооружены были карабинами, но в начале 43-го нам выдали автоматы.

– Вы сказали, что лошади три раза вас спасали.

– Да, я уже рассказал, как меня спас Орсик и Немец. После Орсика у меня был конь Кавалер. Красавец! В 42-м году была первая годовщина формирования нашей дивизии. Командовал ею полковник Суржиков, бывший адъютант Ворошилова. Отмечали в 250-м кавполке, где я служил. Комдив поехал встречать Рокоссовского – командующего фронтом – за околицу, а мы, построившись в каре, ждем. Вдруг я вижу, что въезжает джип и выходит Рокоссовский. Я командую: «Полк! Равняйсь! Смирно!» Только я начал: «Товарищ командующий…», как вижу, на аллюре влетает Суржиков! Мне не удалось доложить, что мы к параду готовы. После парада командир полка полковник Евгений Леонидович Корбус говорит: «Я не поеду в 253-й полк поздравлять, а поручаю это тебе». Мы поехали вместе с командиром 253-го полка Серышевым, поздравили с праздником. Было это примерно в двух километрах от фронта, в районе Бежин Луг, Белев, Мичурин. Тургеневские места. Мы едем обратно. Вдруг начался обстрел. Нас – человек шесть, и первая мина падает прямо под брюхо Кавалера. Он как сноп падает, у него все разорвано, а я только контужен, да башлык и венгерка все в дырках. Принял на себя все осколки.

Конная разведка

– Тачанки использовались?

– Тачанки использовались. У нас было 4 штуки с пулеметом, все как у Василия Ивановича.

– Как их применяли?

– Как в кино. В том эпизоде с вражеской разведкой тачанка только успела развернуться к мотоциклистам, а тут как с танка шарахнут! И все вдребезги – постромки, люди, лошади…

– Болели ли люди?

– Я не помню, чтобы люди болели, а лошади болели.

– Какие лошади наиболее подходят для военной службы?

– Какие были, таких и брали. Были и необъезженные. Потом, лошади же воспитываются. Это как человек, только не разговаривает. Видишь, что-то она расстроенная. Сахарку принесешь. Сам не съешь, а ей принесешь, и она готова тебе служить. Чем лучше ты ее содержишь, тем лучше она к тебе относится. В Валуйках мы взяли потрясающих лошадей итальянского горно-альпийского стрелкового корпуса. Такие выездные. Наши все бросились на них, но потом пришлось их бросать, потому что они не приспособлены были к длительным маршам. Ведь иногда за ночь нужно было пройти 120–150 километров. Они просто гибли.

Слева направо: Николай Дупак, командир полка Евгений Леонидович Корбус, начальник штаба и комиссар.

– Как проходил марш под дождем?

– Под дождем – набивали холки. Были раненые. Лошадей лечили. Случилось так, что наш комиссар погиб. Он выехал на обочину и подорвался на мине, а у коня была ранена нога; и он стоит, и смотрит, и плачет… И мы понимаем, что и он безнадежен. Прыгает на трех ногах… Это самый страшный эпизод в моей жизни.

– Как относились к пленным?

– По-разному. Поехал я на разведку, а заодно и на поиски фуража. Вижу, идет колонна без оружия. Я высылаю двух разведчиков. Оказалось, что это – итальянцы, которые бросили фронт и шли к себе домой. Вот эту команду, почти 500 человек, мы привели. У меня даже в эскадроне было два итальянца при кухне, но потом вышел приказ, чтобы всех пленных отправить в тыл. Они рассказывали, что у их офицеров были шпаги, и когда он звал в атаку, то размахивал шпагой. Они ему аплодировали и кричали «Браво. Брависсимо». Конечно, они не хотели воевать. Да и вообще, итальянцы – не вояки. Добродушный народ.

В другой раз мы на месте расстреляли шестерых солдат из дивизии «Викинг». Видимо, это был передовой дозор из 12–15 человек, который в одной деревне перебил почти взвод наших ребят вместе с лейтенантом, замечательным мужиком. Потом нам удалось их окружить и частично уничтожить, а шестерых захватить. Вооружены они были прекрасно. Здоровые, крепкие мужики. Семьи, дети. Это очень неприятный момент, и о нем лучше не вспоминать, но это была месть за конкретных ребят. Потом это осудили, но под суд никого не отдали. В общем, такого, что расстреливали за то, что они пленные, не было. Расстреливали тех, которых захватили на месте преступления. Война – очень жестокая вещь.

– Как вы относились к немцам?

– Немцы – враг номер один. Так и относились. Очень воинственные, грамотные, но туповатые, туповатые ребята. Они больше нас убивали. Конечно, мы вырвали победу, не считаясь с потерями. Важно было выстоять и победить. Самые жестокие – это власовцы, когда деревни освобождали, жители говорили, что с немцами можно было договориться, а с этими – нет: «Ты – коммуняка, сволочь большевистская!» Забирали все.

– Что было самым тяжелым на войне?

– Самое тяжелое, когда 100 километров надо было пройти за ночь. Рысь – галоп, рысь – галоп. Бесконечные команды: «Не жалеть лошадей! Не жалеть лошадей!» Потому что к утру надо быть в другом месте. Если в небоевой обстановке тебя могли за загнанного коня под трибунал отправить, то в этом случае требовали выжимать из лошади все, на что она способна. Время! Время! Люди падали с лошадей, засыпая. Падали и лошади с разрывом сердца. Надо сказать, что лошадей мне жалко больше, чем людей. Человек может все-таки лечь, спрятаться. У него есть возможности избежать трагической ситуации. Это ты сидишь в седле и управляешь, а лошадь ничего этого не может.

Интервью и лит. обработка АРТЕМА ДРАБКИНА

Деревянкин Николай Андреевич

Николай Андреевич Деревянкин, подполковник. Послевоенные годы

Родился я в деревне Григорьевка Духовницкого района, где и жил до семи лет. А в семь лет вместе с родителями был выслан на хутор Мухино Перелюбского района Саратовской области. В 37-м году отца признали врагом народа, и мы с матерью бежали из Саратовской области в Куйбышевскую, ибо нам грозились, что нас сошлют в Сибирь. Но в 40-м году вражеская деятельность отца не подтвердилась, его освободили, но он к этому времени уже болел туберкулезом.

Ну, кончил 10 классов 16 июня 41-го года. 21 июня у нас был выпускной вечер, каждый из нас мечтал на выпускном вечере поступать в институт. А 22-го объявили войну.

26-го я уже со своими товарищами тремя был в Чкаловском зенитно-артиллерийском училище. Откуда меня через месяц отчислили, так как сказали, что я слабосильный. Когда же нас собрали в кавалерийском училище, то там и сильные были. И тут нам один еврей сказал: «Братцы! Не поэтому. Вы же, наверное, дети кулаков».

– Да, да…

– Ну, вот-вот, поэтому вас и… Вы самолет пропустите, не собьете, как быть? И за вас отвечай…

Кончил я училище в конце января 42-го года и был направлен в Москву, во 2-й Гвардейский кавалерийский казачий Кубанский полк, но не в казачью дивизию, а в 30-ю кавалерийскую дивизию, в которой я в наступательных боях… Все меня спрашивают: «А ты же 5 декабря не был в Москве, а почему у тебя медаль «За оборону Москвы»?» Я отвечаю: «Оборона-то до 20 апреля считалась, и поэтому мы входили в состав обороняющих Москву». Здесь я был 6 апреля. 6 апреля наша дивизия должна была войти в тыл врага, но при переходе линии обороны я был ранен. Попал в госпиталь.

Пролежал в госпитале четыре месяца. Потом, по выздоровлении, из госпиталя выписали меня в 87-й запасной кавалерийский полк. Тут я встретил своего однокашника по полку, Алексея Иванова. Он мне рассказал про всех, кто погиб. «Все, – говорит, – в основном погибли… В основном погибли… ранеными. Потому что расположили, – говорит, – в лесу, а их немцы забросали гранатами». Алексей был направлен в маршевый взвод. Это те, которые уезжают на фронт. А я был направлен командиром взвода постоянного состава. Разница в том, что маршевики, командир маршевого взвода ждет отправки на фронт, а я готовлю свои кадры и передаю кому-то другому. За эти годы я побывал 7 раз на фронте и видел, как…

Ведь везешь: одни молчат, другие начинают шутить… солдаты, которые на фронт-то, чтоб успокоить себя… третьи балагурят. И думаешь: «Ну, чего…»

Прослужил я год и семь месяцев, побывав на фронте несколько раз. И 14 марта 44-го года я встретился с Буденным. И повздорили. Дело в том, что мы везли очень худой конский состав, а к этому составу прикреплен был вагон подарков Сталину, Тимошенко, Ворошилову и Буденному. Это хорошие жеребцы были. А Буденный приказал жеребцов везти на фронт, а кобылиц пусть врач отберет, и выгрузить ему. Я говорю: «Не буду. Это подарки Сталина. Да меня посадят сразу, как только я приеду, если не раньше». Говорили, говорили, адъютант его и говорит: «Ты, лейтенант, заслужишь штрафбата. Ты вместо сопровождать поедешь в штрафбат». Я говорю: «Тогда пишите распоряжение письменно». Адъютант написал, Буденный подписал. Я успокоился, отдал им кобыл, а жеребцов повез на фронт. Там опять загвоздка: жеребцов на фронт не положено, кастрированных надо. Я говорю: «Буденный приказал». А надо мной смеются: «Буденный… Видел ли ты его?» Я: «Как же, видел!» Ладно, приехал я, сдал, предупредил командира корпуса генерала Соколова, что это команда Буденного, никакой ошибки нет. Вот у меня есть бумажка, что я по его команде выполнил. Возвратился и сам переживаю: «Черт возьми! Вот кто-нибудь донесет: подарки Сталину отправил на фронт, кобыл нет».

Прослужил я в запасном полку год семь месяцев, а служить в запасном полку хуже, чем на фронте: все думают, что шкуру спасает этот лейтенант. «Смотрите, все воюют, а он здесь учит воевать». Несмотря на то что у меня на груди ленточка и медаль. А ему что, солдату…

Произошел тут случай. Один из бывших арестантов, уголовников, избил якута-солдата. Пришлось его избить. И надо же, на фронт поехали мы с ним вместе. У меня, конечно, поджилки трясутся: «Черт его знает!» И вот он однажды по дороге мне говорит: «Товарищ лейтенант, ударь меня».

– За что?

– А как в прошлый раз. Ты здорово бьешь. Ну, ударь…

Я ему:

– Брось дурить-то. Я знаю, что ты хочешь от меня узнать. Ты даже не понял, что бил-то не я, а бил сержант сзади левой рукой. И ты падал, а я только махал.

– Я его найду, я его убью, гада такого-то.

И вот едем, все ж я боюсь. Доложить, что уберите от меня солдата, кто это пойдет мне… А потом, он может меня пристрелить и не в одном взводе, а в разных взводах…

Я приехал на фронт со своим взводом: мне привилегию сделали. И с этим взводом я воевал уже в 10-й Гвардейской кавалерийской казачьей Кубанской дивизии, а та стала, в которой я раньше воевал, 17-й. В 36-м Гвардейском казачьем Кубанском двух орденов Александра Невского…

И вдруг прибывает к нам майор, бывший мой командир взвода. Мы встречаемся с ним. «Откуда ты, – говорят, – знаешь? Теперь у тебя блат». – «Не знаю, не знаю, – говорю, – блат будет или нет».

И в первом же бою… Бой был не столько удачный в целом-то, а для нашего полка был удачный: мы взяли населенный пункт. И кто-то донес, что мы отошли из населенного пункта без приказа. И вместо орденов нас к следователю. Мы два дня доказывали, что никуда мы не отступали. Где наше место? Здесь. Так куда же мы отступали… Откуда мы знаем, кто доложил. А получилось, видимо, так… Мы-то прошли, а тут танкисты противника начали стрельбу. Посыльный не мог пройти и вернулся назад, сказал, что мы отошли. «Ладно, – говорят, – мы вас восстановим». Так и не восстановили.

Через семь дней мы все же по ордену Красной Звезды получили, за другой бой. Тут мы воевали с другой дивизией, с 9-й Гвардейской казачьей Кубанской дивизией. Приданы были в помощь на правом фланге. Дивизия наступает против лесозавода, а мы: «Чего нам лезть на лесозавод? Дай-ка правее, раз никого нет». Оврагом зашли в город. Город-то взяли, кричали своих-то, а этот командир дивизии забыл, что у него есть эскадрон приданный, чужой. И мы решили выйти назад. Взяли пленных, убитых припрятали до возвращения. Идем и попадаем на командный пункт командира дивизии. И он уже со страха кричит командиру эскадрона: «Кто вы?»

– Мы – четвертый эскадрон.

– Кто такие? – спрашивает.

– Мы вам приданы.

Подходит командир эскадрона к нему, он его бьет:

– Врешь ты, немцы там.

– Нету немцев в городе. Ну нету…

 

Он ему говорит, командир эскадрона Дроздов был: «Скажите: что делать-то? Мы еще раз зайдем в город, но что делать-то? Если хочешь наступать, наступай, мы с тыла ударим. Потому что нам же тяжелей: артиллерия будет бить, и немецкая, и наша, по нам же». Договорились, часа через два взяли… они вышли к нам в город, мы на окраину города. Приходим в свой полк. «Вы, – говорят, – все живые?» – «Да, четверых только…» Погибло четверо. Это, как говорится, очередной бой.

– Где это было?

– Это было в Чехословакии. Деревня называется Алначи. У нас (в Удмуртии) Алнаши, а деревня называется Алначи.

Во взятии Дебрецена мы внешний фронт занимали. Его окружили, врага-то, а мы не подпускали с внешней стороны. Нам пообещали ордена, если у нас кони будут чистые, а мы с Федей Абрамовым пошутили, что наша боевая готовность от чистоты хвоста не зависит. И нас лишили орденов.

А последний бой был тоже в Чехословакии. Я получил одно задание, чтобы тыл прикрыть. А пока прикрывал, полк положил один пулеметчик. Один пулеметчик с горы. И мне говорят: «Ты пока не зашел туда-то. Давай-ка зайди посмотри, что на горе-то». Зашли – один! Мы в него выпустили тринадцать пуль… И взяли. Я ранен был, и командир эскадрона был убит. Подходит заместитель командира полка и говорит: «Ты чего, ранен?» Я говорю: «Да».

– Где командир эскадрона?

– Убит.

– А ты чего не идешь в тыл?

Я говорю: «Так некому командовать эскадроном-то». Он говорит: «Давай я пока останусь за тебя, может, кто-нибудь подойдет». Я говорю: «Вон у меня сержант тут, неплохой мужик». «Ладно, иди», – говорит. Пулеметчик один мой, тоже раненый, не оставил поля боя и без наград остался. И меня только представили к награждению орденом за этот последний бой после войны. Я уже отлежал полтора месяца в госпитале.

Кончилась война. Я думал уволиться, так как мне перспективы не было, что меня везде будут тыкать носом, что я сын врага народа и внук кулака (смеется).

Самое главное, кончилась война, уж отец твой был (он родился в 1950-м). Приезжаю в Златоуст, куда дед был выслан. И дорогой едем, бабка какая-то рассказывает, как она вот то-то и то-то, как ей трудно живется-то. У меня мысли были уже в Златоусте. Приезжаем – встречают. Первой бабку, а потом меня. Это бабка моя была родная! Я говорю: «Ты чего не сказала?» А она говорит: «Ты чего не сказал?»

– Я не узнал.

Решили надуть деда. Приходим, я и говорю: «Вот что, старик, я у вас буду жить на квартире». Открываю чемодан, размещаюсь. Он: «Я сказал, что у меня нет квартиры».

– Дед, ничего, выдержишь.

Он берет меня за руку и выводит… Пытается вывести. Тут уж моя тетка говорит: «Папа, да это твой же внук!»

– Что?! Ах, балбес! – и пошел… – Бутылка-то есть?

– Есть-есть.

– Ты чего сразу-то не сказал, что ты внук?

Тетка говорит: «Да мы тебя разыгрывали, пап. Мы думали, кто из вас узнает или не узнает. Николай-то узнал, потому что мы его привели, но ты-то чего-нибудь мог». И потом так расстались.

Я продолжал служить до 73-го года на интендантской должности.

– Чему учили в кавалерийском училище?

– В училище лейтенант Колбас человек службистый был. Он учил нас четыре часа чистить кобылам подхвостье. И сколько мы ни говорили, что ну не зависит… Мыть еще заставлял больных лошадей. Остальное… Конная подготовка – мороз на улице. Одни надевают на себя три пилотки, чтоб не замерзнуть, все теплое берут. Одно отделение идет на занятия по конной подготовке, второе – изучать материальную часть. А ее и не было, материальной части. Хотели нас выпустить раньше, потом кто-то одумался, что офицеров и так не хватает, а тут еще выпустить… А вот куда уж делся этот майор Колбас, не знаю.

– Какие были настроения?

– Воевать хотели, воевать… Нас же научили! У меня же четыре значка было: «Будь готов к труду и обороне», «Ворошиловский стрелок». Фотокарточка где-то у меня есть. Приехал я в полк-то и не знаю. Знаю материальную часть винтовки образца 1891 года. Мне тут же ребята, которые были, дали автомат немецкий и пистолет большой.

Война эта никому не нужна. Смотришь… Если в бой:

– Ты чего такой?

– Да ничего.

– Чего?!

– Да ничего.

– Ну, ты скажешь или нет?!

– Вот, прислали письмо из деревни, дети голодают.

Некоторое-то цензура вычеркивала, а это…

– Не ходи сегодня в бой. Иди вон к коням в тыл. Дня через два оклемается и идет в бой.

А один был, лейтенант Мальцев, вот он живой или нет, не знаю, каждый бой у него дурно что-нибудь случается. Даже на самодеятельности и то подвел он меня. Перед последним наступлением чем-то солдат надо занять. Материальной частью его уже не займешь. Он или знает, или не знает, ему не до этого. Он знает, что я завтра в бой пойду. И вот, вдруг меня командир эскадрона Дроздов вызывает и говорит: «Слушай, ты в самодеятельности что-нибудь понимаешь?»

– Ничего не понимаю.

– Как это ты не понимаешь?

– А чего?

Дает мне стакан водки. Выпил я. Не водки, а вина, что ли… Пошел на самодеятельность, а там молдаване в основном были, это уж третье пополнение. Я с ними говорю, а они говорят: «Да ты маши руками-то, как хочешь, мы все равно петь будем, как хотим» (смеется). Я, значит, машу и вдруг вижу, что я упаду с настила-то. И я делаю сальто через голову и на ноги становлюсь. Признали, что я это сознательно сделал. От испугу-то бежать скорее с этой самодеятельности. Попросил еще полстаканчика, дал мне старшина. Слышу, играют на аккордеоне и кричат: «Это же твой аккордеон. Ты же премию получил».

– За что?

– А посчитали твой номер, как будто ты сознательно сделал.

Я говорю: «Какой же это сознательно?»

Нет, тяжело. Вот так вот вспомнишь… Ну вот, якуты, эвенки были. Русского не знают… Вот… И нельзя с плохим настроением идти в бой! Бдительность теряется. И уж тут я, конечно, научился, что вперед я не совался, только сзади шел все время. Полз, а не шел.

Потерял я первый раз коня, убили подо мной, а второго танком задавили. Мы ушли. Их-то оставили, а сами ушли. Немецкие танки их подавили. Немного осталось.

А озоровать, все равно озоровали. Как было… Даже думаешь: «Вот черт возьми, ведь знаешь: завтра тебя убьют или искалечат». Сколько хороших ребят погибло. Жалко, а чем поможешь. Смотришь, выворочены все внутренности. Он просит добить – я не имею права добивать, а вдруг он будет жить. А сейчас эти лопухи…

– За лошадьми много приходилось ухаживать?

– Да где? Ее же… Лошадей оставляешь с коноводами, а сами в бой.

– В конном строю не ходили в бой?

– Ни разу. Ни разу… Разговор был только о Доваторе, что он пошел в конном строю. С одной стороны говорили, что он поднял. С другой стороны: «Глупость». «Ну что, – говорит, – раз, и тут же его прибили». И, бедный, шашку носил я четыре года и никому ничего не рубил ей. Вот сейчас прошу казаков, чтоб мне шашку подарили.

– Казачьи части отличались от обычных кавалерийских частей?

– Формой.

– Носили ее?

– А куда ж ты денешься, больше ничего не давали. Она-то была смешанная. У кого-то есть, у кого-то нет. У командира эскадрона была форма, у меня фуфайка была. И, может быть, это и спасло меня. Его погубила форма, потому что он в казачьей форме высунулся. Хороший человек был, смелый, решительный. У него правило было: «Чего отступать? Завтра заставят брать. Нет, не будем отступать». И как только обстановка ухудшается, он спать хочет. Ложится спать. Буркой укроется, а мы с Федей следим, знаем, что он не спит.

– Где командир эскадрона?

– Вон спит!

И успокаиваются все.

– Как было с бытом? Кормили на фронте лучше, чем в запасном полку?

– Что достанется. Там от чего… То надо подвезти, то кухню разбомбили. Сама норма была выше. В запасном-то полку… как она… третья, что ли, норма была. А здесь первая, и обидно, что когда уходишь с передовой на отдых, тоже тебе дают вторую, чтоб ты не очень-то разжирел.

Так что я не советовал бы никому воевать. Слава богу, что вот между этой контрреволюцией не было гражданской войны. А-то перебили бы…

– В запасном полку как долго учили солдат?

– Три месяца, а лейтенанта шесть. А нас пять, так как мы на месяц позднее пришли. Некоторых сразу отправляли, потому что прибывали уже опытные некоторые. Но за год семь месяцев ни одного солдата я не видел, чтоб возвратился с фронта. Ни одного. Или попадали в другие… Ни одного.

147 человек я недосчитался в своем взводе.

Во второй-то раз я мог бы, конечно, открутиться, не ехать. Сам виноват.

– Какой был возраст солдат?

– Всякий. От 18, 17 с половиной до 50. Поэтому некоторых стариками (в беседе он называл другое слово на «c», но его на записи не разобрать. Позже он не смог вспомнить, что это за слово. Сказал, что людей старшего возраста называли «стариками», «отцами») называли. Но чтобы, как ее… дедовщина, нет. Вот я говорю, кроме одного случая (имеется в виду случай с уголовником, о котором говорилось ранее). Посмеяться, что-нибудь поозоровать, привязать за что-нибудь…

Н.С. Гумилев Записки кавалериста

Глава I Мне, вольноопределяющемуся-охотнику одного из кавалерийских полков, работа нашей кавалерии представляется как ряд отдельных вполне законченных задач, за которыми следует отдых, полный самых фантастических мечтаний о будущем. Если пехотинцы — поденщики войны, выносящие на своих плечах всю ее тяжесть, то кавалеристы — это веселая странствующая артель, с песнями в несколько дней кончающая прежде длительную и трудную работу. Нет ни зависти, ни соревнования. «Вы — наши отцы, — говорит кавалерист пехотинцу, — за вами как за каменной стеной». ……………………………………………………………………… Помню, был свежий солнечный день, когда мы подходили к границе Восточной Пруссии. Я участвовал в разъезде, посланном, чтобы найти генерала М., к отряду которого мы должны были присоединиться. Он был на линии боя, но, где протянулась эта линия, мы точно не знали. Так же легко, как на своих, мы могли выехать на германцев. Уже совсем близко, словно большие кузнечные молоты, гремели германские пушки, и наши залпами ревели им в ответ. Где-то убедительно быстро на своем ребячьем и страшном языке пулемет лепетал непонятное. Неприятельский аэроплан, как ястреб над спрятавшейся в траве перепелкою, постоял над нашим разъездом и стал медленно спускаться к югу. Я увидел в бинокль его черный крест. Этот день навсегда останется священным в моей памяти. Я был дозорным и первый раз на войне почувствовал, как напрягается воля, прямо до физического ощущения какого-то окаменения, когда надо одному въезжать в лес, где, может быть, залегла неприятельская цепь, скакать по полю, вспаханному и поэтому исключающему возможность быстрого отступления, к движущейся колонне, чтобы узнать, не обстреляет ли она тебя. И в вечер этого дня, ясный, нежный вечер, я впервые услышал за редким перелеском нарастающий гул «ура», с которым был взят В. Огнезарная птица победы в этот день слегка коснулась своим огромным крылом и меня. На другой день мы вошли в разрушенный город, от которого медленно отходили немцы, преследуемые нашим артиллерийским огнем. Хлюпая в черной липкой грязи, мы подошли к реке, границе между государствами, где стояли орудия. Оказалось, что преследовать врага в конном строю не имело смысла: он отступал нерасстроенным, останавливаясь за каждым прикрытием и каждую минуту готовый поворотить — совсем матерый, привыкший к опасным дракам волк. Надо было только нащупывать его, чтобы давать указания, где он. Для этого было довольно разъездов. По трясущемуся наспех сделанному понтонному мосту наш взвод перешел реку. ……………………………………………………………………… Мы были в Германии. Я часто думал с тех пор о глубокой разнице между завоевательным и оборонительным периодами войны. Конечно, и тот и другой необходимы лишь для того, чтобы сокрушить врага и завоевать право на прочный мир, но ведь на настроение отдельного воина действуют не только общие соображения, — каждый пустяк, случайно добытый стакан молока, косой луч солнца, освещающий группу деревьев, и свой собственный удачный выстрел порой радуют больше, чем известие о сражении, выигранном на другом фронте. Эти шоссейные дороги, разбегающиеся в разные стороны, эти расчищенные, как парки, рощи, эти каменные домики с красными черепичными крышами наполнили мою душу сладкой жаждой стремления вперед, и так близки показались мне мечты Ермака, Перовского и других представителей России, завоевывающей и торжествующей. Не это ли и дорога в Берлин, пышный город солдатской культуры, в который надлежит входить не с ученическим посохом в руках, а на коне и с винтовкой за плечами? Мы пошли лавой, и я опять был дозорным. Проезжал мимо брошенных неприятелем окопов, где валялись сломанная винтовка, изодранные патронташи и целые груды патронов. Кое-где виднелись красные пятна, но они не вызывали того чувства неловкости, которое нас охватывает при виде крови в мирное время. ……………………………………………………………………… Передо мной на невысоком холме была ферма. Там мог скрываться неприятель, и я, сняв с плеча винтовку, осторожно приблизился к ней. Старик, давно перешедший возраст ландштурмиста, робко смотрел на меня из окна. Я спросил его, где солдаты. Быстро, словно повторяя заученный урок, он ответил, что они прошли полчаса тому назад, и указал направление. Был он красноглазый, с небритым подбородком и корявыми руками. Наверно, такие во время нашего похода в Восточную Пруссию стреляли в наших солдат из монтекристо. Я не поверил ему и проехал дальше. Шагах в пятистах за фермой начинался лес, в который мне надо было въехать, но мое внимание привлекла куча соломы, в которой я инстинктом охотника угадывал что-то для меня интересное. В ней могли прятаться германцы. Если они вылезут прежде, чем я их замечу, они застрелят меня. Если я замечу их вылезающими, то — я их застрелю. Я стал объезжать солому, чутко прислушиваясь и держа винтовку на весу. Лошадь фыркала, поводила ушами и слушалась неохотно. Я так был поглощен моим исследованием, что не сразу обратил внимание на редкую трескотню, раздававшуюся со стороны леса. Легкое облачко белой пыли, взвивавшееся шагах в пяти от меня, привлекло мое внимание. Но только когда, жалостно ноя, пуля пролетела над моей головой, я понял, что меня обстреливают, и притом из лесу. Я обернулся на разъезд, чтобы узнать, что мне делать. Он карьером скакал обратно. Надо было уходить и мне. Моя лошадь сразу поднялась в галоп, и как последнее впечатление я запомнил крупную фигуру в черной шинели, с каской на голове, на четвереньках, с медвежьей ухваткой вылезавшую из соломы. Пальба уже стихла, когда я присоединился к разъезду. Корнет был доволен. Он открыл неприятеля, не потеряв при этом ни одного человека. Через десять минут наша артиллерия примется за дело. А мне было только мучительно обидно, что какие-то люди стреляли по мне, бросили мне этим вызов, а я не принял его и повернул. Даже радость избавления от опасности нисколько не смягчала этой внезапно закипевшей жажды боя и мести. Теперь я понял, почему кавалеристы так мечтают об атаках. Налететь на людей, которые, запрятавшись в кустах и окопах, безопасно расстреливают издали видных всадников, заставить их бледнеть от все учащающегося топота копыт, от сверкания обнаженных шашек и грозного вида наклоненных пик, своей стремительностью легко опрокинуть, точно сдунуть, втрое сильнейшего противника, это — единственное оправдание всей жизни кавалериста. ……………………………………………………………………… На другой день испытал я и шрапнельный огонь. Наш эскадрон занимал В., который ожесточенно обстреливали германцы. Мы стояли на случай их атаки, которой так и не было. Только вплоть до вечера, все время протяжно и не без приятности, пела шрапнель, со стен сыпалась штукатурка да кое-где загорались дома. Мы входили в опустошенные квартиры и кипятили чай. Кто-то даже нашел в подвале насмерть перепуганного жителя, который с величайшей готовностью продал нам недавно зарезанного поросенка. Дом, в котором мы его съели, через полчаса после нашего ухода был продырявлен тяжелым снарядом. Так я научился не бояться артиллерийского огня. Глава II 1 Самое тяжелое для кавалериста на войне, это — ожидание. Он знает, что ему ничего не стоит зайти во фланг движущемуся противнику, даже оказаться у него в тылу, и что никто его не окружит, не отрежет путей к отступлению, что всегда окажется спасительная тропинка, по которой целая кавалерийская дивизия легким галопом уедет из-под самого носа одураченного врага. ……………………………………………………………………… Каждое утро, еще затемно, мы, путаясь среди канав и изгородей, выбирались на позицию и весь день проводили за каким-нибудь бугром, то прикрывая артиллерию, то просто поддерживая связь с неприятелем. Была глубокая осень, голубое холодное небо, на резко чернеющих ветках золотые обрывки парчи, но с моря дул пронзительный ветер, и мы с синими лицами, с покрасневшими веками плясали вокруг лошадей и засовывали под седла окоченелые пальцы. Странно, время тянулось совсем не так долго, как можно было предполагать. Иногда, чтобы согреться, шли взводом на взвод и, молча, целыми кучами барахтались на земле. Порой нас развлекали рвущиеся поблизости шрапнели, кое-кто робел, другие смеялись над ним и спорили, по нам или не по нам стреляют немцы. Настоящее томление наступало только тогда, когда уезжали квартирьеры на отведенный нам бивак, и мы ждали сумерек, чтобы последовать за ними. О, низкие, душные халупы, где под кроватью кудахтают куры, а под столом поселился баран; о, чай! который можно пить только с сахаром вприкуску, но зато никак не меньше шести стаканов; о, свежая солома! расстеленная для спанья по всему полу, — никогда ни о каком комфорте не мечтается с такой жадностью, как о вас!!. И безумно-дерзкие мечты, что на вопрос о молоке и яйцах вместо традиционного ответа: «Вшистко германи забрали», хозяйка поставит на стол крынку с густым налетом сливок и что на плите радостно зашипит большая яичница с салом! И горькие разочарования, когда приходится ночевать на сеновалах или на снопах немолоченого хлеба, с цепкими, колючими колосьями, дрожать от холода, вскакивать и сниматься с бивака по тревоге! 2 Предприняли мы однажды разведывательное наступление, перешли на другой берег реки Ш. и двинулись по равнине к далекому лесу. Наша цель была — заставить заговорить артиллерию, и та, действительно, заговорила. Глухой выстрел, протяжное завыванье, и шагах в ста от нас белеющим облачком лопнула шрапнель. Вторая разорвалась уже в пятидесяти шагах, третья — в двадцати. Было ясно, что какой-нибудь обер-лейтенант, сидя на крыше или на дереве, чтобы корректировать стрельбу, надрывается в телефонную трубку: «Правее, правее!» ……………………………………………………………………… Мы повернули и галопом стали уходить. ……………………………………………………………………… Новый снаряд разорвался прямо над нами, ранил двух лошадей и прострелил шинель моему соседу. Где рвались следующие, мы уже не видели. Мы скакали по тропинкам холеной рощи вдоль реки под прикрытием ее крутого берега. Германцы не догадались обстрелять брод, и мы без потерь оказались в безопасности. Даже раненых лошадей не пришлось пристреливать, их отправили на излечение. На следующий день противник несколько отошел и мы снова оказались на другом берегу, на этот раз в роли сторожевого охранения. Трехэтажное кирпичное строение, нелепая помесь средневекового замка и современного доходного дома, было почти разрушено снарядами. ……………………………………………………………………… Мы приютились в нижнем этаже на изломанных креслах и кушетках. Сперва было решено не высовываться, чтобы не выдать своего присутствия. Мы смирно рассматривали тут же найденные немецкие книжки, писали домой письма на открытках с изображением Вильгельма. ……………………………………………………………………… 3 Через несколько дней в одно прекрасное, даже не холодное утро свершилось долгожданное. Эскадронный командир собрал унтер-офицеров и прочел приказ о нашем наступлении по всему фронту. Наступать — всегда радость, но наступать по неприятельской земле, это — радость, удесятеренная гордостью, любопытством и каким-то непреложным ощущением победы. Люди молодцевато усаживаются в седлах. Лошади прибавляют шаг. ……………………………………………………………………… ………………………………Время, когда от счастья спирается дыхание, время горящих глаз и безотчетных улыбок. Справа по три, вытянувшись длинной змеею, мы пустились по белым обсаженным столетними деревьями дорогам Германии. Жители снимали шапки, женщины с торопливой угодливостью выносили молоко. Но их было мало, большинство бежало, боясь расплаты за преданные заставы, отравленных разведчиков. ……………………………………………………………………… Особенно мне запомнился важный старый господин, сидевший перед раскрытым окном большого помещичьего дома. Он курил сигару, но его брови были нахмурены, пальцы нервно теребили седые усы, и в глазах читалось горестное изумление. Солдаты, проезжая мимо, робко на него взглядывали и шепотом обменивались впечатлениями: «Серьезный барин, наверно, генерал… ну и вредный, надо быть, когда ругается…» ……………………………………………………………………… ………………………………Вот за лесом послышалась ружейная пальба — партия отсталых немецких разведчиков. Туда помчался эскадрон, и все смолкло. Вот над нами раз за разом разорвалось несколько шрапнелей. Мы рассыпались, но продолжали продвигаться вперед. Огонь прекратился. Видно было, что германцы отступают решительно и бесповоротно. Нигде не было заметно сигнальных пожаров, и крылья мельниц висели в том положении, которое им придал ветер, а не германский штаб. Поэтому мы были крайне удивлены, когда услыхали невдалеке частую, частую перестрелку, точно два больших отряда вступили между собой в бой. Мы поднялись на пригорок и увидали забавное зрелище. На рельсах узкоколейной железной дороги стоял горящий вагон, и из него и неслись эти звуки. Оказалось, он был наполнен патронами для винтовок, немцы в своем отступлении бросили его, а наши подожгли. Мы расхохотались, узнав, в чем дело, но отступающие враги, наверно, долго и напряженно ломали голову, кто это там храбро сражается с наступающими русскими. Вскоре навстречу нам стали попадаться партии свежепойманных пленников. ……………………………………………………………………… ………………………………Очень был забавен один прусский улан, все время удивлявшийся, как хорошо ездят наши кавалеристы. Он скакал, объезжая каждый куст, каждую канаву, при спусках замедляя аллюр, наши скакали напрямик и, конечно, легко его поймали. Кстати, многие наши жители уверяют, что германские кавалеристы не могут сами сесть на лошадь. Например, если в разъезде десять человек, то один сперва подсаживает девятерых, а потом сам садится с забора или пня. Конечно, это легенда, но легенда очень характерная. Я сам видел однажды, как вылетевший из седла германец бросился бежать, вместо того чтобы опять вскочить на лошадь. 4 Вечерело. Звезды кое-где уже прокололи легкую мглу, и мы, выставив сторожевое охраненье, отправились на ночлег. Биваком нам послужила обширная благоустроенная усадьба с сыроварнями, пасекой, образцовыми конюшнями, где стояли очень недурные кони. По двору ходили куры, гуси, в закрытых помещениях мычали коровы, не было только людей, совсем никого, даже скотницы, чтобы дать напиться привязанным животным. Но мы на это не сетовали. Офицеры заняли несколько парадных комнат в доме, нижним чинам досталось все остальное. Я без труда отвоевал себе отдельную комнату, принадлежащую, судя по брошенным женским платьям, бульварным романам и слащавым открыткам, какой-нибудь экономке или камеристке, наколол дров, растопил печь и как был, в шинели, бросился на кровать и сразу заснул. Проснулся уже за полночь от леденящего холода. Печь моя потухла, окно открылось, и я пошел на кухню, мечтая погреться у пылающих углей. ……………………………………………………………………… ………………………………И в довершение я получил очень ценный практический совет. Чтобы не озябнуть, никогда не ложиться в шинели, а только покрываться ею. На другой день был дозорным. Отряд двигался по шоссе, я ехал полем, шагах в трехстах от него, причем мне вменялось в обязанность осматривать многочисленные фольварки и деревни, нет ли там немецких солдат или хоть ландштурмистов, то есть попросту мужчин от семнадцати до сорока трех лет. Это было довольно опасно, несколько сложно, но зато очень увлекательно. В первом же доме я встретил идиотического вида мальчишку, мать уверяла, что ему шестнадцать лет, но ему так же легко могло быть и восемнадцать, и даже двадцать. Все-таки я оставил его, а в следующем доме, когда я пил молоко, пуля впилась в дверной косяк вершка на два от моей головы. В доме пастора я нашел лишь служанку-литвинку, говорящую по-польски; она объяснила мне, что хозяева бежали час тому назад, оставив на плите готовый завтрак, и очень уговаривала меня принять участие в его уничтожении. Вообще мне часто приходилось входить в совершенно безлюдные дома, где на плите кипел кофе, на столе лежало начатое вязанье, открытая книга; я вспомнил о девочке, зашедшей в дом медведей, и все ждал услышать грозное: «Кто съел мой суп? Кто лежал на моей кровати?» ……………………………………………………………………… Дики были развалины города Ш. Ни одной живой души. Моя лошадь пугливо вздрагивала, пробираясь по заваленным кирпичами улицам мимо зданий с вывороченными внутренностями, мимо стен с зияющими дырами, мимо труб, каждую минуту готовых обвалиться. На бесформенной груде обломков виднелась единственная уцелевшая вывеска «Ресторан». Какое счастье было вырваться опять в простор полей, увидеть деревья, услышать милый запах земли. ……………………………………………………………………… Вечером мы узнали, что наступление будет продолжаться, но наш полк переводят на другой фронт. Новизна всегда пленяет солдат . . . . . но, когда я посмотрел на звезды и вдохнул ночной ветер, мне вдруг стало очень грустно расставаться с небом, под которым я как-никак получил мое боевое крещенье. Октябрь 1914 г.

кавалерийских ролей | Музей национальной армии

Кавалерия

Британская армия использовала лошадей самыми разными способами, в том числе для буксировки и перевозки припасов и снаряжения. Но около одной трети его лошадей использовались в качестве верховых животных. Солдаты, сражавшиеся верхом на лошадях, назывались кавалерией. Они часто доминировали на поле боя и выполняли множество важных ролей.

Атака тяжелой бригады под Балаклавой, 1854 г.

Атака тяжелой бригады под Балаклавой, 1854 г.

Конная война

Кавалеристы на больших, тяжелых и сильных лошадях использовались для прорыва вражеских порядков. Некоторая кавалерия, а позже и конная пехота также давали командирам мобильную огневую мощь на поле боя.

Маленькие, легкие и быстрые лошади использовались для разведки, патрулирования и преследования. Разведчиков учили замечать признаки врага и отслеживать его передвижения, оставаясь незамеченными. Они также стали профессиональными стрелками, которые могли очень точно стрелять с большого расстояния.

Солдаты на быстрых лошадях развозили важные приказы и новости (депеши) между командирами и офицерами. В случае поражения лошади также могли обеспечить быстрое бегство.

Лошадь дала дополнительный рост. Это позволяло генералам и их штабу перемещаться по полю боя, подбадривая и направляя своих солдат. Их могли лучше видеть их войска, а также враги, что делало их главными целями для снайперов.

«Кавалерия полезна до, во время и после битвы».

---

Наполеон Бонапарт

Аркебузиры и карабинеры

Первые кавалеристы, вооруженные огнестрельным оружием, были известны как аркебузиры. Название произошло от слова «аркебуза», которое было их основным оружием. У него был более короткий ствол, чем у мушкета пехотинца, что облегчало стрельбу с лошади, но давало меньшую дальность.

Укороченный мушкет или винтовка, позже ставшие известными как карабины, использовались карабинерами. Великобритания впервые сформировала карабинерный полк в 169 г.1. Они часто были бронированы, как кирасиры, и в некотором смысле действовали как драгуны.

Однако с самого начала они использовались как обычная конная кавалерия, в отличие от драгун, которым понадобились сотни лет, чтобы дойти до этой роли. В то время они также были общеевропейским явлением — «карабинеры» в итальянской полиции имеют такое же происхождение.

Пальто желтовато-коричневого цвета, которое носил аркебузир майор Томас Сандерс во время Гражданской войны в Англии, 1640-е гг.

Королевский полк карабинеров, 1709 г.

Королевский полк карабинеров, 1709

Драгуны

Драгуны изначально были конными солдатами, предназначенными в первую очередь для пешего боя. Они были названы в честь своего основного оружия, «дракона», который был типом огнестрельного мушкета, распространенного в 16 веке.

В те ранние годы драгунские лошади, как правило, были дешевыми вьючными животными, а не прекрасными кавалерийскими скакунами. Однако к концу 18 века большинство драгунских полков превратились в обычную кавалерию, способную атаковать и сражаться верхом.

Они были вооружены короткими винтовками, известными как карабины, и тяжелыми мечами. В британской армии были легкие драгуны, использовавшиеся для разведки и разведки, и драгунские гвардейцы, которые выполняли роль тяжелой кавалерии, нанося удары на поле боя.

Образец 1796 Тяжелый драгунский карабин

2-й полк Королевских северных британских драгун, 1812 г.

Кирасиры

Тяжелая кавалерия была обучена разбивать вражеские отряды на поле боя. Они ездили на больших тяжелых лошадях, были вооружены большими мечами и носили спину и нагрудник, известные как кирасы. Последние дали им французское название «кирасиры».

В британской армии роль кирасира выполняли лейб-гвардии и Королевская конная гвардия.

Шлем, который носил при Ватерлоо капитан Уильям Тирвитт-Дрейк, Королевская конная гвардия, 1815 год.

Несмотря на то, что сегодняшняя Домашняя кавалерия оснащена бронированными машинами, она по-прежнему ходит верхом и носит униформу в стиле 18-го века с кирасой и шлемом, охраняя королеву во время торжественных мероприятий в Лондоне.

Атака тяжелой бригады под Балаклавой, 25 октября 1854 г.

Атака тяжелой бригады под Балаклавой, 25 октября 1854 г. Их использовали для ведения ближних боев и ведения разведки. Первоначально венгры, к середине 18 века большинство европейских армий набирали гусарские полки.

Британская армия впервые столкнулась с ними во время войны за австрийское наследство (1740-48 гг.), но не приступала к преобразованию некоторых своих легких драгунских полков в гусарские до 1806 г.

Капрал 10-го полка (Собственности принца Уэльского), 1812 г. . Это были короткие отороченные мехом куртки, которые носили накинутыми через плечо наподобие накидок и застегивались шнурком.

Их мундиры достигли пика великолепия ко времени Крымской войны (1854-56). Во время этого конфликта два гусарских полка — 8-й и 11-й — приняли участие в знаменитой Атаке легкой бригады в 1854 году. Сегодняшние гусарские полки водят бронетехнику.

— Друг мой, любой гусар, который не умрет к тридцати, — мерзавец.

---

Генерал Антуан-Шарль-Луи де Лассаль, французский гусарский командир , 1804 г.

Уланы

Основной задачей улан было атаковать пехотные и кавалерийские соединения противника. Они также использовались для типичных задач легкой кавалерии, таких как перестрелки и разведка.

Хотя в качестве главного оружия они использовали устрашающее копье, копейщики обычно были вооружены саблями, пистолетами или карабинами. Это оружие предназначалось для ближнего боя, тогда как копье имело наибольшее значение в атаке.

Копье образца 1846 года с красно-белым вымпелом

Британцы создали уланские полки в 1816 году после столкновения с французскими уланами во время наполеоновских войн. Усовершенствования дальности и точности винтовок в конце 19 века, наряду с появлением пулемета, сделали роль улан в значительной степени устаревшей.

Сегодня отряды копейщиков механизированы.

«Я никогда прежде не осознавал огромного превосходства копья над мечом».

---

Французский командующий генерал Дюрютт при Ватерлоо , 1815 г.

17-й уланский полк в Балаклаве, 1854 г.

17-й уланский полк в Балаклаве, 1854 г.

Йоменри

Добровольческие йоменские кавалерийские подразделения были первоначально сформированы в 1790-х годах в ответ на угрозу вторжения со стороны революционной Франции. Однако они также использовались для поддержки гражданской власти в подавлении политических и социальных беспорядков. Так продолжалось до середины 19века, когда полиция взяла на себя эту роль. Затем йоменри сосредоточились на местной обороне.

Члены йоменри обычно были вооружены мечами и пистолетами или карабинами. Они не были обязаны служить за границей, но когда их об этом попросили, как в 1914 году, когда разразилась Первая мировая война, большинство из них это сделали. К тому времени йомены стали кавалерийским крылом Территориальной армии.

Последним конным полком йоменов были Йоркширские драгуны королевы, которые 19 марта были преобразованы в бронетанковые.42.

2/1-й полк Хартфордшира на марше к военным позициям, август 1914 г.

2/1-й полк Хартфордшира на марше к военным позициям, август 1914 г. конец 19 века.

Пешие полки сформировали конные взводы для разведки и ведения боевых действий во время службы за границей в Австралии, Южной Африке, Египте и Судане. Многие из них в конечном итоге сформировали Имперскую конную пехоту.

Войска преодолевали большие расстояния на лошадях, но сражались пешком с винтовками. Точно так же несколько колониальных подразделений, таких как Cape Mounted Rifles, Natal Carbineers и Victorian Mounted Rifles, сражались как конная пехота.

Многие колониальные солдаты были опытными наездниками и охотниками, привыкшими к жизни на открытом воздухе у себя на родине. Из них получились опытные конные пехотинцы.

Австралийский разведчик в Южной Африке, 1901 г.

Различие между традиционной кавалерией и конной пехотой часто стиралось. Во время Второй афганской войны (1878-80) 9Уланы всегда шли в бой с карабинами за спиной, чтобы в случае необходимости сражаться в пешем строю.

Настоящая разница заключалась в том, что в то время как кавалерия могла выполнять обязанности конной пехоты, конная пехота не могла эффективно атаковать, не имея ни меча, ни копья.

Конная пехота поит своих лошадей, Южная Африка, 1901 г. колониальная война. К 1914 большинство частей было расформировано.

Королевский конно-артиллерийский отряд в битве при Фуэнтес-д’Оноро, 1811 г.

Королевский конно-артиллерийский отряд в битве при Фуэнтес-д’Оноро, 1811 г. 1793 г. и имел задачу оказывать артиллерийскую поддержку кавалерии. Со всеми его солдатами, едущими в бой на лошадях, фургонах или передках, RHA могла не отставать от быстро движущихся конных частей. Обычно для запуска орудий RHA использовались упряжки из шести лошадей. Бенгальская и Бомбейская армии Ост-Индской компании также сформировали свои конно-артиллерийские подразделения по аналогичному принципу.

Бенгальская конная артиллерия в действии, 1857 г.

Оказавшись на позиции, расчеты конной артиллерии были обучены быстро спешиваться, разбирать орудия, а затем быстро вести огонь по противнику. Затем они могли так же быстро размяться, пересесть и быть готовыми перейти на новое место.

Классическое применение конной артиллерии было против пехотного каре противника, выстроившегося для отражения кавалерийской атаки. Стрельба картечью по массивным рядам могла разбить каре и позволить кавалерии уничтожить его.

Другой распространенной ролью RHA было прикрытие во время отступления медленно движущихся подразделений. Их скорость развертывания означала, что они также могли действовать как силы быстрого реагирования, отражая атаки в угрожаемом секторе поля боя.

Кавалерия Животные 1600-е годы 1700-е годы 1800-е годы 1900s Лошади

Введение в кавалерию гражданской войны

Введение в кавалерию гражданской войны История 2 марта 1833 года, действуя в соответствии с мерой, представленной Ричардом Джонсоном, Конгресс создал Драгунский полк Соединенных Штатов. С созданием этого подразделения родилась кавалерия США. (Урвин, 54 года) Численность драгунского полка США была установлена ​​Конгрессом в 34 офицера и 1715 человек. Генри Додж был назначен командующим полковником. Другими заслуживающими внимания офицерами были подполковник Стивен Уоттс Кирни, капитан Эдвин В. Самнер, первый лейтенант Филип Сент-Джордж Кук и второй лейтенант Джефферсон Дэвис (Урвин, 55 лет) 9.0003 Для мексиканской войны было ясно, что США нужно больше конных войск: так велики были расстояния в Мексике. В регулярных войсках произошло некоторое расширение, но многие из них были добровольцами, которые были распущены в конце войны. В 1850 году федеральное правительство последовало его примеру. Только два драгунских полка и один полк конных стрелков (создан в 1846 г.) пережили правительственные послевоенные сокращения. Но пять лет спустя, 3 марта 1855 года, Конгресс санкционировал формирование двух конных полков. Они были необходимы, чтобы справиться с расширяющейся западной границей, особенно по мере того, как поселенцы все больше и больше напирали на индейцев. 1-й и 2-й кавалерийские полки США были первыми регулярными американскими военными организациями, носившими название «кавалерия». (Урвин, 96) Среди драгун и конных стрелков ходили слухи, что военный министр Джефферсон Дэвис намеренно получил это специальное обозначение, чтобы позволить ему назначить многих своих южных друзей, игнорируя старшинство среди старых конных подразделений. Был ли этот слух правдой или нет, непропорциональное количество южных офицеров в новых подразделениях определенно повлияет на формирование кавалерии Союза в Гражданской войне шесть лет спустя. 1-й кавалерийский полк был собран в форте Ливенворт под командованием полковника Эдвина В. Самнера. Пять из его офицеров позже сыграли значительную роль в Гражданской войне: подполковник Джозеф Э. Джонстон, майор Джон Седжвик, майор Уильям Х. Эмори, капитан Джордж Б. Макклеллан и лейтенант Дж. Э. Б. Стюарт. (Урвин, 96) 2-й кавалерийский полк прошел обучение в казармах Джефферсона. Альберт Сидни Джонстон был полковником, и некоторыми из его офицеров были: подполковник Роберт Э. Ли, майор Уильям Дж. Харди, майор Джордж Х. Томас, капитаны Эрл Ван Дорн, Джордж Стоунман, Эдмунд Кирби Смит, лейтенанты. Джон Белл Худ и Фицхью Ли. 2-й получил прозвище «Собственный Джефф Дэвис» и в течение следующих четырех лет почти сорок раз сталкивался с врагами. Наиболее успешными вылетами полка руководил его старший капитан Брев. Майор Эрл Ван Дорн. (Урвин, 96-7) В начале Гражданской войны в 1861 году в США было пять кавалерийских полков: 1-й и 2-й драгунские, 1-й конно-стрелковый и 1-й и 2-й кавалерийские. Вскоре после того, как в 1861 году был организован 3-й кавалерийский полк, все полки были перенумерованы с одного до шести, и была принята организация двенадцати войск. (Коггинс, 48) Из 176 офицеров пяти первоначальных полков 104 связали свою судьбу со своими родными южными штатами, когда началась Гражданская война. В результате у кавалерии Союза было не только много зеленых и непроверенных войск, но и их офицеры были неопытны. Напротив, кавалерия Конфедерации имела более опытное руководство, что способствовало нескольким годам превосходства на поле боя. Кавалерийская организация американских кавалерийских полков были организованы следующим образом: каждый полк состоял из 12 солдат, каждый отряд состоял из 100 человек, под командованием капитана, 1-го лейтенанта, 2-го лейтенанта и сверхштатного лейтенанта. В 1863 году были внесены изменения для создания более гибкой кавалерии. Эскадрон был сброшен вместе со сверхштатным лейтенантом, и были сформированы батальоны, обычно из четырех человек. Они были удобнее на марше (более короткие колонны) и их было удобнее выделять, чем полный полк. № Полком командовал полковник, имел подполковника, 3 майора и штат адъютанта, квартирмейстера, комиссара, полкового фельдшера и помощника. В число унтер-офицеров входили: один сержант-майор, один квартирмейстер-сержант, один комиссар-сержант, один сержант-шорник, главный кузнец или кузнец и два больничных стюарда. В каждом отряде, который теперь насчитывал 82-100 человек, был свой 1-й сержант, квартирмейстер-сержант, комиссар-сержант, помимо пяти сержантов, восемь капралов, два возницы, два кузнеца, один шорник, один возчик и два музыканта. Южный кавалерийский полк был организован по такому же принципу. На бумаге он состоял из десяти рот или эскадронов, каждая из которых насчитывала от 60 до 80 рядовых. Каждую роту возглавляли капитан, 1-й и 2-й лейтенанты, в нее входили пять сержантов, четыре капрала, кузнец и кузнец. Офицерами полка были полковник, подполковник, майор и адъютант. (Коггинс, 49) Это была организация на бумаге; редко были подразделения в полном составе. В армиях Конфедерации и Союза полки были объединены в бригады; бригады в дивизии; дивизии в корпуса. В кавалерийской дивизии Конфедерации могло быть до шести бригад, в то время как в дивизии Союза обычно было две или три бригады. Количество полков в каждой бригаде варьировалось от двух до шести, в зависимости от численности частей. Корпус состоял из двух-трех дивизий. По возможности к кавалерии прикреплялась конная артиллерия, а за ней следовал собственный обоз с боеприпасами, повозками с припасами и передвижным фуражом. Роль кавалерии Во время Гражданской войны кавалерия достигла своего апогея, отметив самое высокое положение, которое конный солдат когда-либо занимал в американской армии. Между 1861-1865 годами было сформировано 272 полных кавалерийских полка для сохранения Союза, 137 — для Юга. В это число не входят сформированные отдельные батальоны и отдельные роты. Традиционно кавалерия считалась «глазами» армии, информируя своего командира о передвижениях противника. Они также прикрывали свою армию, прикрывали фланги, нарушали коммуникации и линии снабжения противника и при необходимости предоставляли мобильную ударную силу. Первоначально правительство США рассматривало кавалерию как экстравагантную и ненужную трату, отказываясь от многих подразделений, которые предлагались отдельными штатами для службы. Северные политики придерживались теории о том, что на подготовку эффективного кавалериста уходит добрых два года, и считали, что мятежные южане будут разгромлены задолго до того, как какая-либо федеральная кавалерия сможет выйти на поле боя. По этой причине для первой битвы при Булл-Ране было доступно только семь отрядов регулярной кавалерии. После этого мнение верховного командования Союза о кавалерии существенно изменилось. Свидетельства очевидцев о полном полку одетых в серое всадников, преследующих разбитых федералов, скорее всего, имели решающее значение для поворота. Конфедератов поддерживал не только 1-й Вирджинский кавалерийский полк подполковника Дж. Э. Б. Стюарта, но и конный батальон из четырех рот легиона полковника Уэйда Хэмптона и несколько независимых рот (Урвин, 110). Однако обе стороны разделили свою кавалерию, используя войска кое-где придавались большей части пехотных бригад. К концу августа 1861 года для армии Союза был сформирован тридцать один добровольческий кавалерийский полк. К концу первого года Гражданской войны на Севере появилось восемьдесят два новых кавалерийских полка. (Урвин, 112) Тактика кавалерии Хотя часто утверждается, что кавалерия была не более чем конной пехотой, показания участников доказывают обратное. Генерал Ранний сообщил в 1864 году: . «…но дело в том, что кавалерия противника значительно превосходит нашу, как по численности, так и по оснащению, и страна настолько благоприятна для действий кавалерии, что нашим с его конницей тягаться невозможно. Конница Ломакса полностью вооружен ружьями и не имеет сабель, и, как следствие, они не могут сражаться верхом, а в этой открытой местности они не могут успешно сражаться в пешем порядке против больших отрядов кавалерии». (Коггинс, 49 лет) Сэр Генри Хэвлок, говоря о нападении Шеридана на Сэйлерс-Крик, сказал: «Способ, при котором Шеридан, благодаря специальному вооружению и обучению своей кавалерии, имел возможность расправиться с этим арьергардом, сначала настигнуть его при отступлении, затем пройти совсем за него, повернуться к нему лицом, и занять на досуге позиция, достаточно сильная, чтобы позволить ему удерживать ее, несмотря на его естественно яростные и решительные попытки прорваться, в высшей степени характерна для уверенной в себе, самодостаточной эффективности, до которой в это время был доведен северный всадник. .» (Коггинс, 49 лет) Из-за повышенных характеристик нарезного мушкета атаки на пехоту были редки и часто вызывали насмешки у пехотинцев. Когда кавалерия Союза атаковала южный генерал, он сказал, что его люди ответят криком; — Мальчики, вот опять идут эти дураки с саблями, дайте им. (Коггинс, 50) Некоторые всадники разработали собственную тактику, освободившись от нездоровых традиций европейской кавалерии. Так было и с рейдером генералом Джоном Хантом Морганом. Генерал Бэзил В. Дюк, зять Моргана и автор «Истории кавалерии Моргана», отметил следующее:0003 «Точно такие же изменения были применимы для конного или пешего боя, но последний метод широко практиковался — мы фактически были не кавалерией, а конными стрелками. Небольшой отряд всадников обычно держали в резерве, чтобы действовать на флангах. , прикрыть отступление или добиваться победы, но в остальном наши люди очень мало сражались верхом, за исключением разведывательных экспедиций». (Коггинс, 50) Как правило, войска маневрировали колоннами по четыре, что было гибким и простым в развертывании. В то время как старые армейские учебники учений призывали к развертыванию в два разряда для атаки, учебник генерала Сент-Джорджа Кука от 1962 года и генерал-майора Джозефа Уиллера призывали к одному званию. (Коггинс, 51) Атаки также производились колоннами по четверки или двойными колоннами по четверки. Идеальная позиция для начала атаки была с фланга. Во многих случаях кавалеристы сражались в пешем порядке, особенно в конце войны, когда пополнение стало недостаточным, а атака конной кавалерии считалась безрассудной. Некоторыми обстоятельствами, которые требовали спешивания, были: захватить и удерживать территорию до прибытия пехоты, заполнить бреши в боевых порядках, прикрыть отступление пехоты или там, где местность была непрактичной для конной кавалерии. На марше кавалерия могла пройти около тридцати пяти миль за восьмичасовой день при хороших условиях. Однако некоторые рейды и экспедиции доводили человека и зверя до предела. Во время рейда Стюарта на Чемберсбург в 1862 году его команда прошла восемьдесят миль за двадцать семь часов; в 1864 году дивизии Вильсона и Каутца прошли 300 миль за десять дней. Во время великого рейда Моргана его солдаты находились в седле в среднем по двадцать часов в день. Солдаты часто спали в седлах в таких дальних переходах, и лошади брели в сомнамбулическом состоянии. Когда были большие отряды кавалерии, они занимали большое расстояние дороги. Джек Коггинс, автор книги «Оружие и снаряжение гражданской войны», оценивает расстояния таким образом; «Лошадь занимает примерно три ярда, а между рядами было около одного ярда. Отряд из девяноста шести человек в колоннах по четыре человека будет иметь длину девяносто пять ярдов». Полковник Кидд из Шестого Мичиганского кавалерийского полка отметил, что колонна Шеридана из десяти тысяч солдат растянулась на тринадцать миль. Пешком кавалерия могла пройти четыре мили за час; на медленной рыси шесть; маневренной рысью — восемь; на попеременной рыси и шагу — пять; на маневренном галопе двенадцать; а на полном прибавленном галопе — шестнадцать. Солдаты-ветераны научились путешествовать как можно налегке, живя за счет сельской местности. Эта практика не только пощадила лошадь, но и позволила войскам быстрее преодолевать препятствия. Кавалерийское оружие Федеральные добровольцы-кавалеристы были вооружены саблями и револьверами. Первоначально у некоторых были карабины или винтовки. Но по ходу войны карабин стал стандартным оружием. Легкая изогнутая кавалерийская сабля со временем заменила более тяжелую прямую саблю прусского типа. Распространенными моделями револьверов были ударные армейские или морские модели, а также модели Remington. Южный кавалерист также носил саблю, револьвер и карабин, хотя у некоторых была винтовка или дульнозарядное ружье. Карабину Sharps часто отдавали предпочтение из-за того, что он стрелял льняным патроном, тогда как другим требовались металлические патроны. Нередко можно было найти кавалериста с двумя револьверами, а у некоторых, как у людей Мосби, было четыре. В конце войны некоторые полки Союза были вооружены винтовкой Генри, улучшенной по сравнению с винтовкой Шарпса и Спенсера, поскольку она производила до шестнадцати выстрелов с большой точностью. Хотя Юг имел превосходство в кавалерии в течение первых двух лет войны, к 1863 году ситуация изменилась. грозный противник на полях сражений. В 1865 году армия Ли Северной Вирджинии, истощенная и голодная, подверглась преследованиям со стороны федеральной кавалерии, направлявшейся на запад от Ричмонда. Федеральные солдаты захватили двадцать четыре пушки Конфедерации, удерживая Ли на месте до прибытия федеральной пехоты, тем самым решив судьбу армии Конфедерации в здании суда Аппоматтокс 9 апреля.. Аппоматтокс, должно быть, был победой федеральных кавалеристов, которые больше не были посмешищем Потомакской армии, а одним из самых эффективных отрядов солдат на земле. Справочные источники: «Оружие и снаряжение гражданской войны», Коггинс, Джек, Doubleday & Company, Нью-Йорк, 1962 г. «Кавалерия Соединенных Штатов; иллюстрированная история», Урвин, Джергори Дж. В., Blandford Press, Poole Dorset, 1983 «Кавалерия, часть IV, фотографическая история гражданской войны», Миллер, Фрэнсис Тревельян, Castle Books, Нью-Йорк, 19.57   Автор статьи: Алетия Д. Сэйерс

Кавалерия американской революции

Rev War  | Статья

«Потрясение было настолько внезапным и сильным, что они не выдержали»

Трэвис Шоу

Библиотека Конгресса

К 18 веку кавалерия представляла собой один из трех основных родов войск любой европейской армии, наряду с пехотой и артиллерией. Конные войска были самых разных типов в зависимости от роли, которую они играли на поле боя. Легкая кавалерия, такая как гусары, ездила на маленьких быстрых лошадях и несла легкое оружие, идеально подходящее для разведки и ведения перестрелок. С другой стороны, тяжелая кавалерия, в том числе кирасиры и копейщики, часто была бронирована и ездила верхом на сильных сильных лошадях, которых они использовали, чтобы разбивать и ломать вражеские порядки в ближнем бою. Характер местности и тактические реалии Американской революции сократили использование кавалерии, заставив полевых командиров адаптировать свою тактику по сравнению с тактикой, используемой в Европе. Хотя кавалерия британской и американской армий не так важна для исхода конфликта, как пехота или артиллерия, она была необходима для военных действий.

Ко времени американской революции в британской армии было 16 кавалерийских полков. В отличие от держав на континенте, британцы не выставляли большого количества тяжелой кавалерии, а вместо этого полагались на средние и легкие войска. Несколько довоенных полков входили в состав домашней кавалерии, отвечавшей за охрану царской семьи. Остальные относились к «драгунским гвардейским» и легким драгунским полкам. Эти формирования уходят своими корнями в 17 ^й век, где драгуны служили гибридом между пехотой и настоящей кавалерией. Первоначально драгуны ездили на менее желанных ездовых животных, вооруженные короткими мушкетами, известными по-французски как «драконы», и спешивались, чтобы сражаться. Эти войска идеально подходили для разведки и стычек с противником перед быстрым отходом. Ко времени американской революции британские драгуны стали ближе к обычной кавалерии. Они по-прежнему носили огнестрельное оружие в виде кавалерийских карабинов, но также были оснащены саблями для боя верхом. В Европе их может уступить тяжелая кавалерия, но они пригодятся в Северной Америке.

17-й полк (легких) драгун (17-й улан) (1784-1810) Всеобщее достояние

Британская армия направила два полка легких драгун на службу в Северную Америку во время Войны за независимость. Первым прибыл 17-й ^-й -й легкий драгун, высадившийся в Бостоне в 1775 году, когда город все еще находился в осаде Континентальной армии. Боевое крещение они получили вскоре после прибытия, когда всадники вызвались спешиться и принять участие в битве при Банкер-Хилле. Они останутся в Америке в течение следующих восьми лет, участвуя почти во всех крупных кампаниях вплоть до окончания военных действий. В октябре 1776 г. к ним присоединились 16 ^-й Легкие драгуны. Два полка сражались бок о бок во время кампаний вокруг Нью-Йорка, Пенсильвании и Нью-Джерси, но, в отличие от своих соотечественников, 16-й ^-й -й вернулся в Великобританию в 1779 году. как немецкими, так и лоялистскими войсками в ходе войны. Dragoner-Regiment Prinz Ludwig отплыл из немецкого штата Брансуик, чтобы усилить британские войска в Канаде перед кампанией в Саратоге. Хотя по прибытии в Северную Америку им обещали лошадей, они не смогли добыть подходящих скакунов и отправились в поход Бургойна в качестве пехотинцев. Во время кампании они составляли часть колонны, которая отделилась для реквизиции припасов, включая столь необходимых лошадей, которые потерпели решительное поражение в битве при Беннингтоне. Другим немецким войскам повезло больше. Несколько рот егерей (немецких стрелков) включали в себя конные контингенты, которые служили передовыми разведчиками для армии. Также были собраны многочисленные кавалерийские отряды лоялистов, особенно в южных колониях. Они варьировались от неформальных ассоциаций и ополчений до очень страшного Британского легиона и Королевских рейнджеров. И Легион, и Рейнджеры были организованы как формирования «легиона», что означало, что они объединяли кавалерию и пехоту (а иногда и артиллерию) в гибкую объединенную силу. Способность этих легионов быстро двигаться и наносить мощные удары конными и пешими солдатами, действующими согласованно, делала их невероятно эффективными на поле боя. К концу войны и кавалерия Британского легиона, и Королевские рейнджеры были приняты в состав американского истеблишмента, что официально сделало их частью британской армии — они были двумя из пяти полков лоялистов, удостоенных этой чести.

Легкая кавалерия Гарри Ли.

Континентальная армия начала войну практически без кавалерии. Несколько штатов сформировали кавалерийские полки из числа своих ополченцев, но только в 1776 году были санкционированы первые континентальные драгунские полки. К 1777 г. в составе армии служило четыре драгунских полка, а также было санкционировано несколько «партизанских легионов». Как и их лояльные коллеги, эти легионы представляли собой смесь кавалерийских и пехотных рот, искусных в стиле ведения войны «бей и беги», который определял большую часть конфликта. Несколько человек, выбранных для командования этими кавалерийскими подразделениями, к концу войны станут нарицательными. Летом 1777 года в Америку прибыл молодой польский дворянин по имени Казимир Пуласки, написавший Джорджу Вашингтону: «Я пришел сюда, где защищают свободу, чтобы служить ей и жить или умереть за нее». Будучи добровольцем, Пуласки сначала не имел никакого звания, но быстро сделал себе имя как смелый и предприимчивый офицер. Весной 1778 года Пуласки было разрешено собрать легион смешанной кавалерии и легкой пехоты численностью около 300 человек. Он руководил своим командованием в нескольких стычках в Нью-Джерси, прежде чем его отправили на юг для борьбы с растущей там британской угрозой. Во время франко-американской осады Саванны в 1779 г.Пуласки командовал кавалерией союзников, и именно там он был смертельно ранен британской картечью 9 октября ^г. г., когда собирал своих людей. «Отец американской кавалерии», как его стали называть, умер через два дня. Одним из самых известных современников Пуласки был Генри Ли, который также командовал партизанским корпусом на континентальной службе. Член влиятельной семьи Вирджинии с хорошими связями, Ли в начале войны командовал драгунским отрядом, но в 1778 году был избран командиром 29-го полка.0302-й -й партизанский легион. Как и Пуласки, Ли и его подразделение были отправлены на юг, где они прошли тяжелую службу против лоялистских партизан и развили ожесточенное соперничество с Британским легионом под командованием Банастра Тарлтона. К концу войны «Легкий Кавалер Гарри» Ли считался лучшим кавалерийским офицером Континентальной армии и был близким доверенным лицом Вашингтона.

Преобладание смешанных легионов как на американской, так и на британской службе было ответом на некоторые трудности кавалерийских кампаний в Северной Америке. Большая часть первоначальных боев происходила в северных колониях, где лесистый и холмистый ландшафт исключал крупномасштабные кавалерийские атаки, подобные тем, которые использовались в Европе. По мере того как конфликт переместился в средние и южные колонии, потребность в кавалерии возросла. Это было особенно верно для британской армии, в которой действовало всего два драгунских полка. Эти полки были разделены на небольшие отряды для разведки, поиска пищи, доставки депеш, охраны багажа и других обязанностей, что не позволяло им когда-либо собираться в эффективную боевую силу. Британцы все больше полагались на легкую пехоту для разведки и прикрытия, которые традиционно выполняла кавалерия. Еще одним фактором, ограничивавшим их эффективность, была нехватка лошадей, как это было летом 1777 года. Во время движения флота из Нью-Йорка в Чесапикский залив перед Филадельфийской кампанией на транспортах погибло большое количество лошадей, и многие другие были больны или ослаблены в путешествии.

Кавалерия стала еще более важной в военной кампании на юге, где ценились скорость и маневренность, поскольку небольшие отряды покрывали обширную территорию. Кавалерия также хорошо подходила для быстрой и мощной партизанской войны на юге. Именно в этой среде партизанские легионы проявили себя и доказали свою ценность. Юг также был ареной крупнейшего кавалерийского сражения войны (и самого «традиционного» по европейским меркам). 3 9 октября0302 rd , 1781 г. Британский фуражировочный отряд отправился из Глостер-Пойнт, штат Вирджиния, в поисках еды для осажденной армии в Йорктауне. В сопровождении кавалерии Британского легиона под командованием Тарлтона они вскоре столкнулись с колонной французской кавалерии под командованием Арманда Луи де Гонто, герцога де Лозена. Французская кавалерия врезалась в лоялистов, спешившись и почти захватив Тарлтон и отбросив их обратно к британским позициям с тяжелыми потерями.

Роль кавалерии как в британской, так и в американской армиях менялась в ходе войны, от небольших разведывательных отрядов до безжалостно эффективных партизанских легионов. Из-за отсутствия тяжелой кавалерии в конфликте легкая кавалерия, такая как драгуны и гусары, была вынуждена выполнять эту роль и при необходимости вступать в ближний бой. Конные кавалерийские атаки с саблями и пистолетами оказались эффективными как против ополченцев, так и против разрозненных формирований регулярных войск, как драгуны Уильяма Вашингтона доказали свою эффективность против британцев в битве при Каупенсе. Хотя они редко были решающей силой в бою, кавалерия была важным компонентом обеих армий. Они служили как силами быстрого реагирования, так и «глазами и ушами» армии, предвосхищая ту роль, которую им предстояло сыграть в более поздних конфликтах в Америке.

Дополнительная литература:

Трэвис Шоу

Трэвис Шоу — уроженец Мэриленда, глубоко любящий местную историю. Желая поделиться этой любовью с другими, он получил степень бакалавра истории в Колледже Святой Марии в Мэриленде и степень магистра общественной истории в Американском университете. Его профессиональная карьера включает в себя почти два десятилетия опыта работы в.