Харитон курчатов: Харитон Ю. Б. — История Росатома

Харитон Ю. Б. — История Росатома

Юлий Бори­со­вич Хари­тон родился 14 фев­раля (27 фев­раля по новому стилю) 1904 года в Петер­бурге в семье жур­на­ли­ста Бориса Иоси­фо­вича Хари­тона и артистки МХАТА Мирры Яко­влевны Буров­ской. Кроме него, в семье было две дочери: Лидия (1899 г.р.) и Анна (1901 г.р.).

В 1915 году Юлия опре­де­ляют в реаль­ное учи­лище, курс кото­рого он завер­шает в 1919 году. Так как в выс­шие учеб­ные заве­де­ния при­ни­мали с 16 лет, ему при­шлось год про­ра­бо­тать уче­ни­ком-меха­ни­ком в желез­но­до­рож­ной теле­граф­ной мастер­ской. В 1920 году в воз­расте 16 лет Юлий Бори­со­вич посту­пил в Ленин­град­ский поли­тех­ни­че­ский инсти­тут. Здесь он слу­шал лек­ции пат­ри­арха оте­че­ствен­ной физики А.Ф. Иоффе, кото­рые воз­бу­дили у моло­дого сту­дента инте­рес к физике. Через год после начала учебы Ю.Б. Хари­тон пере­шел с элек­тро­ме­ха­ни­че­ского на физико-меха­ни­че­ский факуль­тет, кото­рый окон­чил в 1925 году, полу­чив диплом инже­нера-физика.

Еще будучи сту­ден­том, Юлий Бори­со­вич с 1921 года по при­гла­ше­нию Н.Н. Семе­нова начал рабо­тать в его лабо­ра­то­рии, создан­ной в Физико-тех­ни­че­ском инсти­туте, дирек­то­ром кото­рого был А.Ф. Иоффе. В этой лабо­ра­то­рии Юлий Бори­со­вич выпол­нил свои пер­вые иссле­до­ва­ния. Пер­выми его рабо­тами (1924 г.) было опре­де­ле­ние кри­ти­че­ской тем­пе­ра­туры кон­ден­са­ции метал­ли­че­ских паров и сов­мест­ные с Н.Н. Семе­но­вым и А.И. Шаль­ни­ко­вым иссле­до­ва­ния вза­и­мо­дей­ствия моле­кул с поверх­но­сти твер­дых тел. В 1925 году выхо­дит «Задач­ник по физике», напи­сан­ный А.Ф. Валь­те­ром, В.И. Кон­дра­тье­вым и Ю.Б. Хари­то­ном, когда они еще были сту­ден­тами. Задач­ник поль­зо­вался заслу­жен­ной популяр­но­стью у сту­ден­тов-физи­ков несколь­ких поко­ле­ний. В 20-лет­нем воз­расте Ю.Б. Хари­тон сов­местно с З.Ф. Валь­той выпол­нил и опуб­ли­ко­вал науч­ную работу «Окис­ле­ние паров фос­фора при малых дав­ле­ниях», в кото­рой впер­вые экс­пе­ри­мен­тально пока­зал суще­ство­ва­ние раз­ветв­лен­ных цеп­ных хими­че­ских реак­ций на при­мере окис­ле­ния фос­фора.

Откры­тие этого явле­ния в даль­ней­шем яви­лось проч­ной осно­вой создан­ной Н.Н. Семе­но­вым тео­рии раз­ветв­ля­ю­щихся цеп­ных реак­ций, за кото­рую он был в 1956 году удо­стоен Нобелев­ской пре­мии. На своей моно­гра­фии «Цеп­ные реак­ции», выпу­щен­ной в 1934 году, Н.Н. Семе­нов сде­лал дар­ствен­ную над­пись: «Доро­гому Юлию Бори­со­вичу, кото­рый пер­вым толк­нул мою мысль в область цеп­ных реак­ций».

В 1926 году Хари­тон был направ­лен на два года в науч­ную коман­ди­ровку в Англию в зна­ме­ни­тую Кавен­диш­скую лабо­ра­то­рию. Здесь под руко­вод­ством Резер­форда и Чедвика он выпол­нил работу по мето­дике реги­стра­ции альфа-частиц, а в 1928 году защи­тил дис­сер­та­цию на сте­пень док­тора фило­со­фии. Воз­вра­тив­шись в Рос­сию, Хари­тон в тече­ние 10 лет вел педа­го­ги­че­скую работу в Поли­тех­ни­че­ском инсти­туте, а также воз­об­но­вил работу в руко­во­ди­мом Н.Н. Семе­но­вым физико-хими­че­ском сек­торе Физико-тех­ни­че­ского инсти­тута. Он созна­тельно и целе­устрем­ленно выби­рает новое направ­ле­ние своей даль­ней­шей дея­тель­но­сти.

В 1931 году физико-хими­че­ский сек­тор был пре­об­ра­зо­ван в Инсти­тут хими­че­ской физики, где Хари­тон орга­ни­зо­вал и воз­гла­вил лабо­ра­то­рию взрыв­ча­тых веществ (ВВ), кото­рая вскоре стала обще­при­знан­ной шко­лой физики взрыва.

Перед вой­ной Хари­тон занялся иссле­до­ва­ни­ями цеп­ного деле­ния урана. В 1939 году была опуб­ли­ко­вана ста­тья Ю.Б. Хари­тона и Я.Б. Зель­до­вича «К вопросу о цеп­ном рас­паде основ­ного изо­топа урана», и под­го­тов­лена ста­тья «О цеп­ном рас­паде урана под вза­и­мо­дей­ствием мед­лен­ных ней­тро­нов». Основ­ной вывод из этих работ — необ­хо­ди­мость обо­га­ще­ния урана лег­ким изо­то­пом для реа­ли­за­ции ядер­ной цеп­ной реак­ции. При про­ве­де­нии иссле­до­ва­ний по деле­нию ядер урана Юлий Бори­со­вич активно общался с И.В. Кур­ча­то­вым и в 1940 году вошел в «ура­но­вую комис­сию» Ака­де­мии наук СССР.

Во время Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны Хари­тон, исполь­зуя опыт и зна­ние физики взрыва, вел боль­шую экс­пе­ри­мен­таль­ную и тео­ре­ти­че­скую работу по обос­но­ва­нию новых видов воору­же­ний Крас­ной Армии и изу­че­нию новых видов воору­же­ний про­тив­ника, а также по сур­ро­га­ти­ро­ван­ным ВВ, про­дол­жая руко­во­дить отде­лом тео­рии взрыв­ча­тых веществ в инсти­туте хими­че­ской физики.

В 1943 году И.В. Кур­ча­тов, кото­рый воз­гла­вил в СССР Атом­ный про­ект, при­вле­кает Хари­тона к раз­ра­ботке атом­ного ору­жия и зачис­ляет в состав Лабо­ра­то­рии № 2 АН СССР. Выбор И.В. Кур­ча­това созна­те­лен и одно­зна­чен — при­влечь лидера оте­че­ствен­ной науки по цеп­ным реак­циям к реа­ли­за­ции цеп­ной реак­ции ядер­ного взрыва.

В мае 1945 года СССР вме­сте с союз­ни­ками (США, Англией и Фран­цией) завер­шила раз­гром Гер­ма­нии и празд­но­вала Победу. Ю.Б. Хари­тон был вклю­чен в группу физи­ков для выяс­не­ния состо­я­ния немец­ких иссле­до­ва­ний по ядер­ному ору­жию, кото­рая в мае выле­тела в Бер­лин. Одним из суще­ствен­ных резуль­та­тов были обна­ру­жен­ные Ю.Б. Хари­то­ном и И.К. Кико­и­ным около ста тонн окиси урана. Руко­во­ди­тель группы А.П. Заве­ня­гин орга­ни­зо­вал отправку окиси урана в Москву. И.В. Кур­ча­тов гово­рил, что най­ден­ный в Гер­ма­нии уран при­мерно на год сокра­тил пуск про­мыш­лен­ного реак­тора на Урале для нара­ботки плу­то­ния.

20 авгу­ста, после атом­ной бом­бар­ди­ровки Хиро­симы и Нага­саки, Государ­ствен­ный коми­тет обо­роны при­нял поста­нов­ле­ние о созда­нии Спе­ци­аль­ного коми­тета (пред­се­да­тель — Л.П. Берия), наде­лен­ного чрез­вы­чай­ными пол­но­мо­чи­ями, кото­рому пред­сто­яло воз­гла­вить руко­вод­ство по реше­нию про­блемы. Для рас­смот­ре­ния научно-тех­ни­че­ских вопро­сов по атом­ной про­блеме был создан Тех­ни­че­ский совет при Спец­ко­ми­тете. В каче­стве чле­нов совета были при­вле­чены И.В. Кур­ча­тов и Ю.Б. Хари­тон.

В 1946 году поста­нов­ле­нием СМ СССР для непо­сред­ствен­ного созда­ния атом­ной бомбы орга­ни­зо­ван филиал лабо­ра­то­рии № 2 — кон­струк­тор­ское бюро (КБ-11). Руко­вод­ство страны назна­чает глав­ным кон­струк­то­ром атом­ной бомбы, а затем науч­ным руко­во­ди­те­лем ядер­ных заря­дов и ядер­ных бое­при­па­сов Ю.Б. Хари­тона

С этого момента жизнь и твор­че­ство Ю.Б. Хари­тона нераз­рывно свя­заны с пре­одо­ле­нием ядер­ной моно­по­лии США, созда­нием нашей атом­ной бомбы, а затем раз­ви­тием и совер­шен­ство­ва­нием оте­че­ствен­ного ядер­ного ору­жия.

Это была гран­ди­оз­ная работа по сво­ему мас­штабу, по раз­ви­тию мно­же­ства науч­ных и тех­ни­че­ских обла­стей зна­ний, из кото­рых состоит ядерно-ору­жей­ная тех­но­ло­гия, и по своей военно-поли­ти­че­ской зна­чи­мо­сти.

Вот как сам Ю.Б. Хари­тон опи­сы­вает вступ­ле­ние нашей страны в атом­ную эру: «Я пора­жа­юсь и пре­кло­ня­юсь перед тем, что было сде­лано нашими людьми в 1946—1949 годах. Было нелегко и позже. Но этот период по напря­же­нию, геро­изму, твор­че­скому взлету и само­от­даче не под­да­ется опи­са­нию. Только силь­ный духом народ после таких неве­ро­ятно тяже­лых испы­та­ний мог сде­лать совер­шенно из ряда вон выхо­дя­щее: полу­го­лод­ная и только что вышед­шая из опу­сто­ши­тель­ной войны страна за счи­тан­ные годы раз­ра­бо­тала и внед­рила новей­шие тех­но­ло­гии, нала­дила про­из­вод­ство урана, сверх­чи­стого гра­фита, плу­то­ния, тяже­лой воды…»

На посту науч­ного руко­во­ди­теля ВНИИЭФ Ю.Б. Хари­тон оста­вался в тече­ние 46 лет, вплоть до 1992 года, когда он стал почет­ным науч­ным руко­во­ди­те­лем ВНИИЭФ. Исклю­чи­тель­ный талант уче­ного и орга­ни­за­тора науки поз­во­лил Хари­тону успешно руко­во­дить основ­ными направ­ле­ни­ями науч­ной и кон­струк­тор­ской работы инсти­тута. По тру­до­спо­соб­но­сти и вынос­ли­во­сти ему не было рав­ных, как и в твор­че­ском дол­го­ле­тии. Почти поло­вину сто­ле­тия он являлся пред­се­да­те­лем Научно-тех­ни­че­ского совета Мина­тома по ядер­ному ору­жию.

Поль­зу­ясь огром­ным вли­я­нием и обла­дая уди­ви­тель­ным даром до дета­лей раз­би­раться в любых науч­ных и тех­ни­че­ских вопро­сах, он при изоби­лии пред­ло­же­ний и точек зре­ния отдель­ных уче­ных и инсти­ту­тов умел выбрать наи­бо­лее цен­ные идеи и пре­тво­рить их в новые выда­ю­щи­еся кон­струк­ции. Когда между инсти­ту­тами воз­ни­кали раз­но­гла­сия, Ю.Б. Хари­тон все­гда стре­мился детально разо­браться в их при­чи­нах и суще­стве новых пред­ло­же­ний и идей. Бла­го­даря его уме­лому руко­вод­ству и высо­чай­шему лич­ному авто­ри­тету уда­ва­лось найти опти­маль­ные реше­ния.

В оте­че­ствен­ном Атом­ном про­екте при­няло уча­стие немало бле­стя­щих уче­ных и руко­во­ди­те­лей. Но среди этих выда­ю­щихся людей Юлий Бори­со­вич был явле­нием. Уни­каль­ность его заклю­ча­лась в том, что он был не только физи­ком-тео­ре­ти­ком, но и выда­ю­щимся экс­пе­ри­мен­та­то­ром, кон­струк­то­ром-тех­но­ло­гом, созда­те­лем системы про­из­вод­ства, экс­плу­а­та­ции и испы­та­ний ядер­ного ору­жия.

Он взял на себя и нес пол­ноту ответ­ствен­но­сти не только за все, что каса­ется раз­ра­ботки ядер­ного ору­жия и его непре­рыв­ного про­гресса, но и за без­опас­ность про­из­вод­ства, испы­та­ния и экс­плу­а­та­цию этого не име­ю­щего ана­ло­гов по раз­ру­ши­тель­ной силе ору­жия.

Ю.Б. Хари­тон пер­вый сфор­му­ли­ро­вал тре­бо­ва­ния к без­опас­но­сти ядер­ного ору­жия, гово­рил о недо­пу­сти­мо­сти ядер­ного взрыва при всех слу­чай­ных ситу­а­циях, в кото­рых может ока­заться ядер­ное ору­жие. Бла­го­даря его тре­бо­ва­тель­но­сти мы до сих пор не имели сры­вов, неудач и избе­жали ава­рий с ядер­ным ору­жием.

Он был твор­цом исто­рии не только ядер­ного ору­жия нашей страны, но и мно­гих чело­ве­че­ских судеб, посвя­тив свою жизнь науке, кото­рая спасла мир от ужас­ной по своим послед­ствиям войны. Его исклю­чи­тель­ная дея­тель­ность и твор­че­ские дости­же­ния пора­жают и вызы­вают изум­ле­ние. Ю.Б. Хари­тон — созда­тель целого ряда науч­ных школ в самых раз­но­об­раз­ных направ­ле­ниях физики и тех­ники. Среди его уче­ни­ков — выда­ю­щи­еся уче­ные.

К тихому голосу этого чело­века при­слу­ши­ва­лись все лидеры нашего госу­дар­ства от Ста­лина до Ель­цина. И в том, что Мина­том/Роса­том — един­ствен­ный из гиган­тов оте­че­ствен­ного ВПК уце­лел и про­дол­жает суще­ство­вать, во мно­гом его заслуга.

Страна высоко оце­нила дея­тель­ность Ю.Б. Хари­тона. Он — Три­жды Герой Соци­а­ли­сти­че­ского Труда, лау­реат Ленин­ской и Государ­ствен­ных пре­мий, награж­ден шестью орде­нами Ленина, орде­нами Крас­ной Звезды, Октябрь­ской Рево­лю­ции, Тру­до­вого Крас­ного Зна­мени, меда­лью «За обо­рону Ленин­града», дей­стви­тель­ный член Ака­де­мии наук СССР с 1953 года, удо­стоен выс­ших наград РАН — Золо­тых меда­лей им. М.В. Ломо­но­сова и И.В. Кур­ча­това.

В конце сво­его жиз­нен­ного пути Юлий Бори­со­вич Хари­тон с осо­бой остро­той ощу­щал свою как уче­ного и чело­века, ответ­ствен­ность за буду­щее чело­ве­че­ства. Его заве­ща­нием всем нам стали слова: «Стре­мясь к луч­шему, не натво­рить худ­шего».

Скон­чался Ю.Б. Хари­тон 18 декабря 1996 года.

Литература

Зельдович Я. Б., Харитон Ю. Б. К вопросу о цепном распаде основного изотопа урана

 

Зельдович Я. Б., Харитон Ю. Б. Деление и цепной распад урана

 

Зельдович Я. Б., Харитон Ю. Б. Механизм деления ядер. I

 

Зельдович Я. Б., Харитон Ю. Б. Механизм деления ядер. II

 

Харитон Ю. Б. О Ванникове

// Б. Л. Ванников: мемуары, воспоминания, статьи / [сост. В. П. Насонов]. — М. : ЦНИИатоминформ, 1997. — 120 с. : ил. — (Творцы ядерного века). — С. 101–102. 

 

Завалишин Ю. К. Ю. Б.

// Завалишин Ю. К. Встречи в Сарове. — Саров ; Саранск: Тип. «Красн. Окт.», 2002. — С. 32–55. 

 

«Бомба» от Тодоровского и Копылова превзошла ожидания Курчатова и Харитона

Рамки остросюжетного сериала, который на четыре вечера прошлой недели приковал внимание зрителей канала «Россия-1», определяются хронологически с точностью до одного дня и даже минуты. И это при том, что фильм создавался и анонсировался как художественный, а не документальный, хотя и с опорой на реальные исторические события, с сохранением подлинных имен и фамилий: Игорь Курчатов, Лаврентий Берия, Юлий Харитон, Борис Ванников, Нильс Бор…

Завязка — поздний вечер 6 августа 1945 года, когда в Москве по приказу Берии экстренно собрали ученых, чтобы сообщить им пренеприятное известие: американцы сбросили на Хиросиму атомную бомбу.

Финал (у фильма) — 29 августа 1949-го, 7.00 по московскому времени, когда на испытательной башне Семипалатинского полигона привели в действие «изделие РДС-1». Чтобы увидеть ожидаемую картину ядерного взрыва и доложить наверх: есть Реактивный Двигатель Сталина! А уж после этого заявить миру, своим союзникам и антагонистам: Россия Делает Сама.

1473 дня и ночи — больше, чем Великая Отечественная — продолжалась эта неведомая абсолютному большинству, героическая и жертвенная эпопея, давшая начало тому, что полвека спустя назовут Атомным проектом СССР.

Едва ослабли секретные грифы, приоткрылись архивы и сейфы с документами «Особая папка», историки, журналисты, писатели, а вослед им режиссеры и сценаристы документального кино принялись воссоздавать отдельные эпизоды этого прошлого. И уже, надо признать, выстроена довольно полная и подкрепленная документами ретроспектива.

Сказать на этом — документальном — поле что-то принципиально новое уже трудно. А вот средствами художественного кино…

Это будет «Бомба»! — таким заголовком на различных сайтах и медиа-площадках анонсировали телепремьеру одноименного фильма от Валерия Тодоровского (генеральный продюсер) и режиссера-постановщика Игоря Копылова (стал известен недавними фильмами «Ржев» и «Ленинград 46»).

Получилось ли?

Если судить о том, как наглядно, в буквальном смысле на спичках объясняли с экрана неподготовленному зрителю сложнейшие научные и конструкторские задачи, которые пришлось решать героям фильмам — безусловно, да. Тому, как аргументировали и доказывали молодые советские физики преимущества вертикальной компоновки реактора перед горизонтальной, чтобы уже была реализована в США, могут поучиться ведущие научно-популярных и образовательных программ на российском телевидении.

Источник нейтронов и их поглотитель, графит для реактора и йодная яма, плутоний, которого нет в природе, а в бомбе без него никак — разве это материал для остросюжетного кино? Даже в фильме «Девять дней одного года», когда полстраны симпатизировало ученым-физикам, а едва ли не каждый второй мальчишка им завидовал, о таком с экрана не говорили.

А критмасса, имплозия, идеальная симметрия при взрывном сферическом обжатии заряда — как это объяснить телезрителю? И надо ли вообще в художественном фильме? Даже притом, что в Cinema пришла компьютерная графика…

Полосатый астраханский арбуз, попавший в руки физику-экспериментатору Михаилу Рубину (актер Евгений Ткачук) разом отмел сомнения: его простая, как все гениальное, догадка стала прозрением и для зрителя. Захватила, повела вместе с героем дальше и уже не отпустила до самого последнего кадра.

Уверенный в себе и дерзкий, способный нагрубить даже Берии, за что и попал в ГУЛАГ — всю войну лес рубил на Севере — в диалоге с Харитоном он бросает крамольные для того времени слова: «Если б из лагеря меня не вытащили сюда, уже два года был бы на свободе…»

Профессор Харитон, лишь не на много старше, коллегу за такие параллели не осуждает, хотя и не соглашается: «А я не могу перестать здесь работать». И раз за разом, не афишируя, вступается за Михаила Рубина, у которого душа как оголенный нерв, перед Ванниковым и Берией, просит понять и простить его вспыльчивость.

Историки науки и, в частности, советского Атомного проекта, в образе гениального физика Рубина (на мой взгляд — лучшая актерская работа в фильме) угадывают собирательные черты и факты биографии Якова Зельдовича, Кирилла Щелкина и, конечно, Льва Ландау, хотя имя последнего Михаил сам называет в фильме — словно дистанцируясь и, одновременно, сливаясь с ним.

Рубин — не единственный герой сериала, у которого были и угадываются реальные прототипы.

Самая очевидная аналогия — в позиции и поступках радиолога Анны Галеевой (актриса Евгения Брик) и врача в четвертом поколении, выпускницы Свердловского мединститута Ангелины Гуськовой (1924-2015). Незадолго до ухода из жизни Ангелина Константиновна сама отважится описать свою работу на Урале, связанную с комбинатом «Маяк» и первым реактором, в автобиографической книге «Атомная отрасль глазами врача». Она станет член-корреспондентом Академии медицинских наук СССР, главным научным сотрудником Института биофизики, обладателем высоких и заслуженных наград. Но самым близким человеком в конце жизни будет ей лишь родная сестра — своей семьи Ангелина Гуськова так и не создаст.

Перекличка судеб и времен видна уже в созвучии имен: Ангелина Гуськова — Анна Галеева. И та, и другая добивались организации строгого дозиметрического контроля, чтобы защитить от переоблучения работающих на атомном реакторе и смежных с ним участках радиохимического производства. Сами при этом тоже рисковали — собственным здоровьем, возможностью иметь семью и продолжить род…

И в этом «Бомба» — безусловно, бомба. Но местами сериал для взрослых не по-взрослому метафоричен.

Обручальное кольцо, в сердцах сдернутое с пальца и выброшенное из машины — на ходу, в придорожную грязь, весьма пожую на ту, что месили ногами колонны заключенных, присланные копать котлован для «Аннушки» — первого на Урале промышленного реактора для наработки оружейного плутония.

И первый в своем роде индивидуальный дозиметр — одеваемый, как и кольцо, на палец. Его радиолог Анна Галеева привезла из Москвы, из Института биофизики, и словно в знак примирения успела передать мужу — буквально за мгновение до того, как Игорь Муромцев (актер Виктор Добронравов) и два его товарища-добровольца пойдут, образно говоря, на амбразуру. А в прямом смысле — под жесткий, фактически смертельный поток излучения, чтобы устранить аварийное спекание топлива — так называемый «козел» в одном из каналов действующего реактора.

Следующие за этим сцены — пожалуй, самые метафоричные в фильме: физики в белых комбинезонах с бранспойтами наизготовку, чтобы по первой команде залить взбунтовавшийся реактор — как бронебойщики под Москвой перед надвигающимися танками врага. Тут врага нет, но опасность чудовищная, хотя для глаз невидимая. И что все понимают — рукотворная…

У оператора фильма Сергея Мачильского немало творческих находок, удачных ракурсов и, что хотелось бы особо подчеркнуть, молчаливых сцен. Безмолвных и выразительных. Такие паузы, вопреки мнению отдельных критиков, лично мне не кажутся затянутыми или чересчур театральными. Напряженные «паузы» нужны, чтобы и зритель позволил себе задуматься, а не бежал, глотая попкорн, только за сюжетом…

Камера оператора не нарочито, но точно акцентирует детали. Очень характерно, например, посверкивали стекла очков у Лаврентия Берии — и в пультовой реактора, и в театральной ложе. Но это, пожалуй, и все, что сближало его кинематографический облик, многократно воссозданный на экране, с тем, который явил в сериале «Бомба» Виталий Коваленко — конечно, не без участия режиссера.

Критиковать «за непохожесть», как и хвалить «за оригинальность», «новое прочтение» не стану. Ведь изначально условились, что речь о кино художественном, и тут нет места категориям «похож — не похож». Но одну ремарку себе позволю.

Лет десять назад вышел из печати и даже был подарен «Российской газете» фолиант на 1180 страниц с провокационным названием «Берия. Лучший менеджер XX века». За псевдонимом Сергей Кремлев не скрывал своего авторства уже знакомый нам по публикациям Сергей Брезкун, в то время сотрудник одного из аналитических подразделений РФЯЦ-ВНИИЭФ — того самого ядерного центра в Сарове, где была сконструирована первая в СССР атомная бомба. Инженер по образованию, а по роду занятий — въедливый историк и публицист-интерпретатор, он издал к этому дню немало резонансных книг, в том числе еще несколько, посвященных Берии, включая его, якобы сохранившиеся дневники. А «гроссбух» в тысячу с лишним страниц стал бестселлером и выдержал шесть переизданий.

Упоминаю все это, чтобы сказать: образ Лаврентия Берии как руководителя Спецкомитета «по урановой проблеме», созданный в сериале «Бомба», — лучшее, о чем мог бы мечтать автор более чем спорных книг и вольных интерпретаций на болезненные темы из нашего прошлого. Но большинство других историков, думаю, не согласятся принять такую заведомо комплиментарную трактовку.

Если посмотреть все восемь серий «Бомбы» и принять их за чистую монету, невольно подумаешь: «Лучшего руководителя нашим ученым просто и желать нельзя!» Деловой, немногословный, требовательный. Лица и просьбы запоминает — ну просто отец родной! А как слово держит: сказал — сделал.

Рядом с «товарищем маршалом» начальник Первого главного управления при ГКО СССР, а до этого, еще в годы войны, нарком боеприпасов Борис Ванников в исполнении Владимира Богданова — просто генерал на побегушках со звездой Героя соцтруда. Да и профессор Курчатов (актер Михаил Хмуров) на том же фоне — что-то усредненное между начальником смены на пульте управления реактором и модератором, как сейчас бы сказали, на коллоквиуме физиков и материаловедов. И пресловутая борода авторитета не добавляет…

А вот товарищ Берия, что самое удивительное, всегда оказывается в нужном месте в самый острый и нужный момент. Будь то спор профессора Курчатова с маститыми академиками, пуск опытного реактора или уже апофеоз — подрыв атомного заряда на полигоне под Семипалатинском.

Лаврентию Павловичу — кому же еще! — предлагает Игорь Курчатов перевести рубильник на пульте подрыва. И актер Виталий Коваленко в образе вездесущего Берии этот «рубильник судьбы» переводит, чего на самом деле не было.

Команда на подрыв, что давно и широко известно, выдавалась запущенной в строго определенный момент автоматикой, она же последовательно включала и синхронизировала всю регистрирующую аппаратуру опытного поля.

…Фильм про физиков и бомбу не стал бы сериалом, не будь построен на любовном треугольнике, где все по классической схеме: любовь, разрыв, арест, разлука, свадьба друга и стараниями друга — нежданное освобождение. А дальше снова споры, сомнения, драка, семейный разлад и каждый — в поисках ответов на вечные вопросы: что делать? с кем быть? где выход?

Мимолетная встреча мятущегося физика с осужденной художницей из Ленинграда (актриса Ольга Смирнова), которая отбывала срок в Сарове, где невольником чувствовал себя и Миша Рубин, стала для обоих знаком судьбы. И соединила их свободные израненные души.

Сначала на земле, но ненадолго. Лишь до поры, пока обозленный таким поворотом начальник женской колонии (а для него — гарема) не отправил Ольгу этапом на Север, где она погибла от крупозного воспаления легких, как и предрекал «гражданин начальник» своей заключенной избраннице и своему обидчику Рубину.

Потом их души соединились навсегда. В тот самый день 29 августа, когда гениальный ученый, физик-экспериментатор и друг, которых поискать, свой в доску Мишка Рубин, получивший накануне радиационной ожог такой степени, когда вся медицина бессильна, не покинул дом-макет рядом с Бомбой. И сгорел, испарился в рукотворном чудовищном шаре, что за мгновение поднялся до самых облаков, на которые еще в саровском храме показывала Ольга.

До облаков, а может быть, и выше.

P.S.

Одновременно с титрами в конце каждой из восьми серий (их показывали по две четыре вечера подряд) зрители могли видеть и слышать мнения ветеранов атомной отрасли, в том числе тех, кто работал рядом и в одно время с академиками Курчатовым, Харитоном, Зельдовичем, кто встречался при жизни с Борисом Ванниковым, помнит и знает не по рассказам то время и обстановку. Их оценки и суждения не касаются самого фильма или каких-то его эпизодов, потому что записывались и монтировались, судя по всему, параллельно или даже независимо от работы над сериалом. И потому в проекции на художественное произведение с большой долей авторского вымысла, сконструированных обстоятельств и собирательных образов выглядят чужеродно, как наспех приклеенные усы.

Если б решились показать тем же людям смонтированный фильм, их голоса, уверен, зазвучали бы совсем по-другому.

С какой целью решили соединить вымышленное с документальным? Возможно, лишь для того, чтобы найти компромисс. Между ожиданиями заказчиков и продюсеров фильма (а их под руководством Валерия Тодоровского восемь) и тем, что в итоге получилось у съемочной группы во главе с режиссером-постановщиком Игорем Копыловым.

Как бы там ни было, премьера сериала «Бомба» состоялась и стала событием общественной жизни.

ЗВЕЗДА ХАРИТОНА | Наука и жизнь

Юлий Борисович Харитон, чье 100-летие со дня рождения отмечалось в феврале нынешнего года, был выдающимся ученым даже среди тех немногих, кто первым осознал громадный потенциал атомной энергии. Он внес решающий вклад в развитие ядерной физики и, прежде всего, в создание советской атомной бомбы и термоядерного оружия.

Юлий Борисович Харитон(1904-1996).

Первый научный руководитель Ю. Б. Харитона Н. Н. Семенов. Середина 1920-х годов.

Юлий Харитон — студент физико-технического факультета Ленинградского Политехнического института. 1924 год.

Ю. Б. Харитон после защиты докторской диссертации в Кембридже. 1928 год.

Ю. Б. Харитон (слева), П. Л. Капица (в центре) и Л. Термен у стен Кавендишской лаборатории. 1927 год.

И. В. Курчатов и Ю. Б. Харитон. Начало 1950-х годов.

Сотрудники КБ-11. Крайний слева П. М. Зернов, крайний справа И. В. Курчатов, рядом с ним К. И. Щелкин.

Поселок Саров, на месте которого построен Российский федеральный ядерный центр — Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики (РФЯЦ

Натурный эксперимент по разработке конструкции первой атомной бомбы РДС-1 на испытательной площадке КБ-11.

Взрывной опыт на внутреннем полигоне.

Макет первого ядерного заряда. Музей ядерного оружия ВНИИЭФа в Сарове.

Атомные бомбы РДС-1 (слева), РДС-4 (вверху) и водородная бомба РДС-6С (справа). Музей ядерного оружия ВНИИЭФа в Сарове.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Разработчики атомного термоядерного оружия, в том числе сверхмощной водородной бомбы РДС-6, академики Я. Б. Зельдович (вверху), И. Е. Тамм (в центре) и А. Д. Сахаров.

Ю. Б. Харитон (на фото — четвертый слева) в математическом отделении ВНИИЭФа, в числе первых в стране освоившем вычислительную технику.

Лазерное отделение ВНИИЭФа. Ю. Б. Харитон у макета камеры установки ИСКРА-4.

Для исследования процессов обжатия ядерного заряда во ВНИИЭФе использовали метод математического моделирования на ЭВМ. На снимках: двухмерная модель распространения продуктов взрыва в различные моменты времени.

В разные годы во ВНИИЭФе были созданы уникальные физические установки, оснащенные самыми совершенными методиками и средствами измерения: быстрый импульсный графитовый реактор (БИГР) — 1.

Линейный импульсный ускоритель (ЛИУ-10) — 2.

Рентгеновская импульсная установка (РИУС 3В) — 3.

физический котел на быстрых нейтронах (ФКБН-2М) — 4.

Оборудование для работы с радиоактивными изотопами в боксах — 5.

Лазерная установка «Луч» — 6.

Лазерная установка «Искра-5» — 7.

Улица академика Харитона в Сарове.

‹

›

Этот маленький щуплый человек, а таким он оставался всю жизнь, был нужен Сталину и Берии, Хрущеву и Брежневу, Горбачеву и Ельцину — всем, кто стоял во главе нашего государства. СССР, а затем и Россию, нельзя было бы называть великой державой, если бы не труд и не подвиг Юлия Борисовича Харитона, академика, трижды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственных премий, главного конструктора и научного руководителя проекта создания ядерного и термоядерного оружия.

29 августа 1949 года, в день первого успешного испытания советской атомной бомбы, он находился в подземном бункере вместе с И. В. Курчатовым, другими учеными и военными. Массивную дверь приоткрыли, чтобы видеть вспышку ядерного взрыва. Когда прозвучала команда «Ноль!», степь озарилась ослепительным огнем, и в щель приоткрытой двери бункера «ворвалось» вновь рожденное солнце. Харитон бросился к двери, чтобы прикрыть ее: вскоре должна была придти ударная волна. Но тут Берия схватил его, приподнял, крепко прижал к себе и расцеловал. Лаврентий Павлович понимал, что благодаря этому человеку становится в глазах Сталина главной фигурой в Атомном проекте — он выполнил поручение вождя и «сделал» атомную бомбу. Харитон яростно вырывался из объятий Берии. Наконец ему это удалось, и буквально в последнее мгновение он прикрыл дверь. Тут же с грохотом и ревом ударная волна пронеслась над ними, уничтожая все вокруг.

Спустя несколько лет, когда Берию арестовали, из обвинительного заключения стало известно, что он не только западный шпион и диверсант, но и большой любитель женщин, которые наградили его «дурной болезнью». Физики, как известно, изрядные шутники, и после объятий Берии Харитон в очередной раз оказался в центре их внимания. Близкие друзья «предупреждали» друг друга, что пожимать руку Харитона небезопасно.

Юлий Борисович всегда ценил шутки в свой адрес и при случае рассказывал их сам. Эпизод с поцелуем Берии он тоже поведал мне, когда вспоминал об испытаниях первой атомной бомбы. Однако, честно признаюсь, я так и не понял: правда это или еще один миф о главном конструкторе.

Но совсем иную правду о ХХ веке и о времени, что пережила наша страна, рассказывает судьба Юлия Борисовича Харитона. Его биография покажется непосвященному не только богатой на всевозможные события, но и почти невероятной. Действительность оказалась намного щедрее и разнообразнее, чем любой приключенческий или фантастический роман, созданный воображением писателя.

Мне посчастливилось не раз встречаться с Юлием Борисовичем Харитоном, провести много часов рядом, беседовать, причем не только с ним, но и о нем с его коллегами и друзьями. Тот образ человека и ученого, который сложился у меня конечно же субъективен, но уверен, он близок к реальному, потому что я мог судить о человеке «со стороны», что в нашей жизни немаловажно.

Коллеги и соратники всегда (когда это было возможно по условиям секретности) с удовольствием рассказывали о Харитоне. Каждый спешил поведать какую-нибудь легенду о Юлии Борисовиче, иногда даже не одну, и подчас было трудно определить, где правда, а где вымысел. Но у меня появилась возможность узнать об истинности легенд от их главного героя, и я, не стесняясь, расспрашивал его.

Мне говорили: «С ним весело, он любит добрую шутку». Харитон комментировал так:

— А мне кажется, что я довольно скучный человек…

«С ним интересно, — рассказывали мне, — его отличают нестандартность подхода к проблемам, оригинальность выводов… Всегда трудно предсказать, как именно он среагирует на то или иное событие или результат. И это прекрасно!» Юлий Борисович возражал:

— Я молчаливый человек, неразговорчивый…

«А как удивительно интересно он выступает! Литературу знает прекрасно, однажды стихи Марины Цветаевой читал — заслушались. И никогда не говорит по бумажке, терпеть не может выступать по писаному…» Харитон признавался:

— Мне очень трудно говорить, нескладно получается. К примеру, всегда нелегко отчитываться перед избирателями — я, ко всему прочему, депутат Верховного Совета СССР, — ведь необходимо сказать главное и не упустить ничего важного, ну а какой из меня оратор. Я документы возвращаю своим подчиненным по несколько раз, потому что считаю, что они должны быть написаны четко, ясно и хорошим русским языком…

Кому и чему верить? Служение науке — это не только радость познания, взлет вдохновения, открытие неизвестного, проникновение в новые области. Это еще и гражданская позиция ученого, его патриотизм, его преданность делу. И лучшие представители отечественной науки, ее лидеры, всегда это понимали. Они этим жили и живут. Судьба академика Юлия Борисовича Харитона — ярчайший тому пример.

ВОСХОЖДЕНИЕ

Как жаль, что нет «машины времени»! Включил бы ее счетчик и перенесся в 20-е годы в Петроград и, подобно студенту Юлию Харитону, отправился из центра города на окраину, в Политехнический институт. Пришел бы на лекцию чуть раньше, осмотрелся. Да, довольно пестро выглядит студенческая аудитория — кто в бушлате, кто в армейской шинели, кто в телогрейке. Холодно, голодно… Но вот появляется профессор. Одет безукоризненно: в пиджаке, при галстуке. Хоть и стужа на дворе, а он, кажется, и не замечает, что давно уже не топлено. Его голос звучит громко, дикция четкая. Но не это главное — тишина в аудитории удивительная, потому что лектор не пересказывает учебники и книги, а размышляет и тем самым побуждает слушателей вместе с ним думать и анализировать то, что происходит в физике сегодня. Впрочем, а что в ней может происходить? Кто-то из больших ученых еще несколько лет назад заявил, что физика исчерпала себя и что в этой науке все существенное уже известно.

— Мне повезло: я попал в поток, где курс физики читал Абрам Федорович Иоффе, — рассказывал Юлий Борисович. — Прослушал две-три его лекции и понял, что самое интересное — не электротехника, которой я в то время увлекался, а физика. И не я один, а буквально вся аудитория замирала и с волнением слушала то, что говорил Иоффе. Под влиянием его лекций я перешел на другой факультет. После первого курса Абрам Федорович поручил нескольким студентам составить и в дальнейшем прочитать на семинаре рефераты. Мне досталась тема «Работы Резерфорда в области строения атома». Это было первое знакомство с ядерной физикой, интерес к которой никогда уже потом не покидал меня.

Ленинградский Физтех… В те далекие годы в его стенах собрался весь цвет будущей отечествен ной физики. Семенов, Капица, Курчатов, Александров, Алиханов, Кикоин, Курдюмов, Френкель, Шальников — да разве возможно даже упомянуть их всех! Пройдут годы, и эти молодые ученые возглавят крупнейшие научные центры страны, откроют новые направления в науке, выведут физику на передовые рубежи научно-технического прогресса. Но это будет через два десятка лет, а тогда…

— Что помогало выявлять таланты, давать им крепнуть, расти?

— Прежде всего надо было приметить талант, а такой способностью обладал не только Иоффе, но и его ближайшие помощники. И в первую очередь Николай Николаевич Семенов. Однажды встречает он меня во дворе института и говорит радостно: «Сейчас принимал экзамен на втором курсе, очень интересный паренек отвечал, фамилия его Кикоин. Запомните…»

Юлий Харитон испытал такую же заботу и внимание на себе. После первого курса Семенов пригласил его прогуляться по парку. Присели на скамейку, и тут Николай Николаевич предложил студенту работать в лаборатории, которую он создает в Физтехе.

— Я согласился, хотя жил в центре Петрограда, а до института было восемь километров. Частенько приходилось идти пешком туда, а иногда и обратно. Время от времени, когда, бывало, заработаешься допоздна, оставался на работе на ночь и спал на лабораторном столе. Но в 17 лет это не слишком трудное дело… Конечно, можно создать наиблагоприятнейшие условия для выявления и развития талантов, но необходимо и иное — самоотверженность, преданность делу и труд. Если человек работает по 12-16 часов в сутки, его иногда с осуждением называют «фанатиком». Да, они были фанатиками, но никто не заставлял их, не принуждал — это было упоение трудом, высшее наслаждение, доступное человеку. Но они не стали аскетами. Влюблялись, веселились, разыгрывали друг друга, в общем, жили радостями, доступными в то время молодым людям. И эти ощущения молодости каждый пронес сквозь годы.

— Одно из самых ярких впечатлений юности, — вспоминал Харитон, — встреча в Доме литераторов с Маяковским. Я не очень любил его стихи, не понимал их… Но вот поэт вышел на сцену и начал читать. Это было потрясающе! Вернулся домой, достал томик его стихов и уже по-иному увидел Маяковского. С тех пор он стал для меня одним из самых любимых поэтов. Мне посчастливилось слышать и Блока, видеть на сцене Качалова… Да, мы были увлечены физикой, много работали, но тем не менее старались увидеть и узнать побольше…

1928 год. Гитлер еще не пришел к власти, но в Германии уже появились фашистские листовки. Молодой физик, приехавший в Берлин в служебную командировку, интересовался у немецких ученых, как они относятся к нацистам. Те только посмеивались: эти «опереточные мальчики» не опасны, серьезно к ним не следует относиться.

— Мы были подкованы политически получше, чем наши немецкие коллеги, и прекрасно понимали, какую угрозу несет фашизм. Но наших опасений немецкие интеллигенты тогда не разделяли. К сожалению, свою ошибку они поняли слишком поздно.

Вечером 21 июня 1941 года шли на банкет — Н. Н. Семенову была присуждена Сталинская премия. Вместе с друзьями ученый отмечал это событие. Был теплый летний вечер. Ю. Б. Харитон со своим другом Я. Б. Зельдовичем размышляли о том, что, вероятнее всего, в этом году война не начнется, так как уже середина лета, а если бы Гитлер решил напасть на нас, то сделал бы это весной…

Они уже давно работали вместе. Встречались чаще всего по вечерам, так как расчеты нейтронно-ядерных цепных реакций были для них «внеплановыми». Харитон в то время руководил лабораторией взрывчатых веществ, а Зельдович вел теоретические исследования. Конечно, никто и не думал о ядерной бомбе, однако физики уже обнаружили и наблюдали ядерные превращения, да и в Физтехе произошли перемены: Игорь Васильевич Курчатов «оставил» физику твердого тела и занялся новой областью науки.

— Этот резкий и внезапный поворот многих из нас удивил. Работы Курчатова по сегнетоэлектрикам были изящны и красивы — образцы настоящего классического исследования, но он занялся другим. Поразительно, насколько быстро Игорь Васильевич вошел в новую область. Он был человеком, удивительно подходившим для осуществления намеченной грандиозной программы. Великолепный физик, выдающийся организатор и исключительно доброжелательный человек. Эти черты привлекали к нему не только умы, но и сердца людей… То было время очень напряженной работы, чувствовалось, что начинается что-то совсем новое и очень важное.

А Харитон и Зельдович вечерами вели расчеты ядерных реакций. Их работы были опубликованы в «Журнале экспериментальной и теоретической физики», в «Успехах физических наук», и они стали первыми… Но об этом сами авторы и их коллеги узнали только много лет спустя.

— Кстати, одна из работ, последняя, не была опубликована, — уточняет Харитон, — началась война. Правда, спустя 42 года статья все-таки появилась в журнале. Но сколько событий разделяют эти публикации!

Мы пьем чай. Рассматриваем фотографии. Шутим с внучкой Юлия Борисовича. И оба прекрасно понимаем, что предстоит нелегкий разговор. Я давно уже заметил: трудно вспоминать о жестокой военной поре, когда твой город стягивала блокадная петля, на фронтах погибали друзья и близкие…

Физики Ленинграда заняли свое место в строю защитников Родины. Многие ученые ушли на фронт, трудились на оборонных предприятиях. Курчатов и Александров вели работы по размагничиванию боевых кораблей. Харитон работал в одном из институтов, создававших новые взрывчатые вещества и боеприпасы, сначала в Ленинграде, потом в Казани, а в 1942 году — в Москве.

— И вот однажды меня приглашает к себе Игорь Васильевич и предлагает перейти работать к нему. Война в разгаре. Мы занимаемся нужным для победы делом — и вдруг такое предложение! Я возражаю: считаю своим долгом до конца войны работать для фронта… А Курчатов объясняет: мы должны заботиться о будущей безопасности страны, нельзя упускать время. Уговаривать Курчатов умел, даже мою жену убеждал, что мне необходимо перейти к нему. Естественно, я согласился… Перед физиками и физикой стояла совсем новая, а значит, и очень интересная задача.

…Дома у Юлия Борисовича много фотографий. Есть среди них и видовые снимки. Их автор — академик Харитон.

— Это хобби? — интересуюсь я.

— Фотографией увлекался, — подтверждает он, — но времени всегда не хватало, потому что физика требует постоянных размышлений.

— И не оставляет в покое никогда?

— Физика — это моя жизнь…

— Мне довелось видеть ядерный взрыв не в кино, а наяву. Это был ад… Другого сравнения в голову не приходит… И американские физики, описывавшие первые испытания ядерного оружия, подчеркивали, что им было очень страшно… А вам?

— Дело не в страхе. Не забывайте, у нас была сверхзадача: в кратчайшие сроки создать сверхмощное оружие, которое могло бы защитить нашу Родину. Когда удалось решить эту проблему, мы почувствовали облегчение, даже счастье, ведь, овладев новым оружием, мы лишили другие страны возможности применить его против СССР безнаказанно, а значит, оно служит миру и безопасности. Все, кто принимал участие в Атомном проекте, сознавали это и работали, не считаясь ни со временем, ни с трудностями, ни со здоровьем… Ну а ядерный взрыв? Он способен и созидать. У него есть мирные профессии: укрощать газовые фонтаны, создавать в пустыне искусственные водоемы и многое другое.

— Пожалуй, вы лучше многих понимаете, сколь велика опасность ядерной катастрофы…

— И не только ее. Другие виды оружия тоже опасны. Его накоплено столько, что все человечество находится под угрозой. Сила ядерного оружия наглядна — достаточно увидеть последствия взрыва. Но есть и иные средства массового уничтожения, в первую очередь бактериологическое и химическое оружие. Бинарные снаряды с нервно-паралитическим газом — разве это не чудовищно? Или биологическое оружие? Я считаю, необходимо бороться против всех средств массового уничтожения.

САМЫЙ СЕКРЕТНЫЙ АКАДЕМИК

Отмечался юбилей ленинградского Физтеха. Вечером на вокзале в Москве за пять минут до отхода «Красной стрелы» встретились академики Келдыш, Александров, Миллионщиков, Капица, Семенов, Харитон, Арцимович, Зельдович — делегация Академии наук СССР. Мстислав Всеволодович Келдыш, президент Академии, был единственным, кто не работал в Физтехе. Среди этой компании оказался и автор этих строк, в то время корреспондент отдела науки «Комсомольской правды». Келдыш великодушно разрешил мне ехать вместе с делегацией. В купе я оказался с худым, невысокого роста человеком. Он поздоровался, снял плащ, потом пиджак, аккуратно повесил их на вешалку и сразу же вышел. Я поднял глаза и увидел на лацкане пиджака три Звезды Героя! Понял, что мой сосед — академик Харитон.

А вагон уже дрожал от хохота. Ученые набились в одно купе и рассказывали анекдоты. Предусмотри тельные Александров и Зельдович достали «резерв главного командования» и разливали по очереди. Анатолий Петрович Александров предпочитал «беленькую», а Яков Борисович Зельдович настаивал на том, что «отъезд всегда надо отмечать коньячком». Так как к единому мнению не пришли, то пришлось ликвидировать обе бутылки. Тогда свою лепту внес Юлий Борисович, и я узнал, что он на стороне Александрова…

Было удивительно тепло, весело, непринужденно. Убеленные сединами ученые словно сбросили груз лет и вновь оказались в своей юности — такой незабываемой и неповторимой. Редко им доводилось видеться, много забот у каждого, а теперь — всего на два дня — они освободились от них и ехали «домой», в Физтех, который вновь собрал их вместе.

В те далекие шестидесятые годы я даже не подозревал, что этих ученых объединяет не только прошлое, но и то настоящее, которое скрыто от посторонних глаз многими запретами и барьерами, определяемыми всего несколькими словами: «Сов. секретно. Особая папка». Это были документы и дела, к которым имели отношение всего несколько человек в стране. И Харитон в их числе.

Некоторые документы Атомного проекта СССР рассекречены совсем недавно, уже после ухода Юлия Борисовича из жизни. Убежден, что он и не подозревал, насколько часто его имя встречается в них. Так, в протоколах заседаний Технического совета Специального комитета при ГОКО, где решались все главные проблемы создания ядерного оружия в СССР, среди его членов непременно значится Харитон.

По-настоящему старт Атомного проекта был дан сразу же после атаки американцев на Японию. Первое заседание состоялось 27 августа 1945 года. В сентябре собирались уже пять раз — 5, 6, 10, 16 и 24-го. Именно в эти дни были определены главные направления работы. Будущие атомные бомбы начали называть «изделиями», и этот термин сохраняется до сегодняшнего дня. Ну а «главным бомбоделом» стал Юлий Борисович Харитон.

15 октября 1945 года он выступил на Техническом совете с докладом «О принципах, положенных в основу разработки образцов заводской продукции». Одно из поручений по докладу: «… представить в десятидневный срок на рассмотрение Технического совета предложения по вопросам организации одного или нескольких бюро для проведения более интенсивных исследований, конструирования и изготовления образцов заводской продукции, учитывая при этом необходимость создания условий совершенно закрытого характера этих работ». Этот документ можно считать началом биографии ядерного научного центра «Арзамас-16», основателем и бессменным научным руководителем которого был Ю.  Б. Харитон.

Однажды мы встретились с Юлием Борисовичем поздно вечером в его кабинете в «Белом доме» — так называют главный корпус центра. Он находится в самом начале «промзоны», сразу же за специальной «полосой безопасности», которая охраняется чуть ли не строже, чем государственная граница. В этой привычной для Юлия Борисовича обстановке разговор был откровенным и более открытым, чем обычно. Я спросил его:

— Современная структура ядерного центра родилась при его закладке?

— Пожалуй… Когда организовывали институт и КБ, я посчитал, что недостаточно хорошо разбираюсь в организационных вопросах. Чтобы использовать свои возможности максимально и заниматься только наукой и техникой, то есть быть по-настоящему главным конструктором, нужен был еще один руководитель, который взял бы на себя все остальное. Так появилась должность директора. Я посоветовался с Курчатовым, а затем обратился с такой просьбой к Берии. Директором назначили Павла Михайловича Зернова, заместителя наркома. Мы дружно с ним работали. Начали с поиска места для «Объекта». Нас тогда было немного, вместе с Зельдовичем всего несколько человек. Мы понимали, что для атомной бомбы потребуется много взрывчатых веществ, а потому место должно быть уединенным. Ванников посоветовал объехать заводы, которые производили боеприпасы. Мы побывали в ряде мест, и здесь нам показалось удобнее всего: маленький заводик и большой простор.

— Насколько мне известно, вы были в Германии сразу после Победы?

— В составе комиссии, которую возглавлял Завенягин. Вместе с Кикоиным мы начали искать в Германии уран. Обнаружили, что на одном из складов он был совсем недавно, но военные вывезли его как краску, ведь окись урана ярко-желтого цвета. На границе с американской зоной нам все-таки удалось найти 100 тонн урана. Это позволило сократить срок создания первого промышленного реактора на год… Однако я вскоре вернулся в Москву, необходимо было разворачивать работы по атомной бомбе.

— Уже здесь, в «Арзамасе-16»?

— Да. Курчатов одобрил выбор места, и началась энергичная работа по созданию лабораторий и набору кадров. Мы с Щелкиным составили первый список научных работников — 70 человек. Поначалу казалось, что это слишком много, ведь никто тогда не представлял масштабов работы.

Сразу после испытаний первой атомной бомбы специально для И. В. Сталина были подготовлены документы. Естественно, существовал один экземпляр, который хранился «за семью печатями». Просматривали его всего два человека — Сталин и Берия. Эти документы позволяют представить масштабы нашего Атомного проекта. Особо секретные сведения, как и положено, вписаны от руки.

Из Справки о строительстве специальных объектов:

«За период времени с конца 1945 г. и по 1 сентября 1949 г. Главпромстроем МВД СССР построено и введено в действие 35 специальных объектов, в том числе научно-исследовательских институтов, лабораторий и опытных установок — 17, горнорудных и металлургических предприятий — 7, комбинатов и заводов основного сырья — 2, химических предприятий — 5, машиностроительных и прочих предприятий — 4 …

Продолжается строительство 11 научно-исследовательских и промышленных объектов, а также жилых домов и коммунально-бытовых сооружений. Наряду с этим ведутся дальнейшие работы по развитию и наращиванию новых мощностей на введенных в действие объектах».

Пожалуй, впервые мы можем представить, как именно создавалась атомная промышленность страны. Особую роль в этом процессе конечно же занимало «хозяйство Харитона». Впрочем, оно также именовалось и «хозяйством Зернова». Все зависело от того, какие специалисты направлялись на работу в КБ № 11. Если это были физики, то они ехали «к Харитону», а инженеры и конструкторы — «к Зернову».

Ну а насколько «ошибся» Харитон, когда выбирал место для «Объекта», дает представление еще один секретный документ, направленный Сталину. В нем сообщается, что общая численность людей, занятых созданием атомного оружия, составляет 230 671. Естественно, военные строители и заключенные не учитывались.

В документах о КБ № 11 значилось: «…а) общая численность работающих — 4 507 чел., в том числе: научных и инженерно-технических работников — 848… Руководящий состав: 1. Начальник КБ № 11 — т. Зернов П. М.; 2. Гл. конструктор — чл.-кор. АН СССР Харитон Ю. Б.; 3. Зам. гл. конструктора — проф. Щелкин К. И.; 4. Зам. гл. конструктора — инж. Духов Н. Л.; 5. Зам. гл. конструктора — инж. Алферов В. И…»

Наш вечерний разговор с академиком Харитоном продолжался. Он сказал:

— Как известно, мы получили довольно подробную информацию от Фукса. Он дал описание первой атомной бомбы, и мы решили сделать нашу аналогично американской.

— Копировать, конечно, легче…

— Не скажите! Работа была напряженной и нервной. Просчитать все процессы, происходящие в атомной бомбе, все давления, а они разные, ведь идет детонация по взрывчатому веществу, — это очень тонкая работа. Я решил создать две группы, которые должны были работать параллельно: первая дала заключение — изделие сработает, вторая — не сработает. Оказалось, что права первая группа… Этот пример я привел как иллюстрацию того, насколько нервной, напряженной была обстановка.

— Но по ходу дела изменялись и задачи?

— Конечно. На определенном этапе потребовались уже не физики, а взрывники. На должность заместителя главного конструктора пригласили Духова из танковой промышленности. Всё и всех, если это было необходимо, нам предоставляли без промедления. Масштабы работ становились все шире и шире, особенно при создании водородной бомбы.

— Вас часто называют «отцом атомной бомбы». Это так?

— Это неправильно. Создание бомбы потребовало усилий огромного количества людей. Реакторы, выделение плутония — это гигантская работа! Так что нельзя никого называть «отцом атомной бомбы». Без всеохватывающего комплекса научных и исследовательских работ ее создать невозможно… Безусловно, главная роль в урановом проекте принадлежит Игорю Васильевичу Курчатову. Я руководил непосредственно созданием бомбы, точнее, всей ее «физикой»… Сначала нам предстояло сжать материал с помощью обычной взрывчатки, чтобы получить надкритическую массу. В 1940 году мы с Я. Б. Зельдовичем считали, что для этого потребуется десять килограммов урана-235, на самом деле оказалось, что его нужно в несколько раз больше, а получить уран необычайно сложно…

ЗЕРКАЛО «АДА»

Несколько раз мы подолгу беседовали с Юлием Борисовичем. Это было в 60-80-х годах теперь уже прошлого века. Харитон подробно рассказывал о работе в Физтехе, о военном времени, об Иоффе и Курчатове, но стоило завести речь о ядерном оружии, он тут же замолкал. «Нельзя, — говорил он, — но обещаю, что при первой возможности расскажу…»

И вот однажды у меня дома раздался телефонный звонок. Голос Харитона:

— Помните, вы просили рассказать о первых испытаниях?

— Конечно, — неуверенно ответил я, так как, признаюсь честно, забыл о нашей договоренности.

— Пожалуй, теперь можно, — сказал Юлий Борисович. — Если не возражаете, я сейчас приеду…

Было начало восьмого утра. Я понял, что академик звонил с вокзала, куда только что пришел поезд из «Арзамаса-16». Через полчаса Юлий Борисович был у меня. Мы пили чай и разговаривали не только о первом испытании.

— У вас были сомнения, что первая бомба, ну, не получится, что ли, не сработает?

— Нет. То количество плутония, которым мы располагали, позволяло нам не сомневаться, что будет так, как мы рассчитывали. Провала мы не боялись. Экспериментально все было проверено.

— На первом этапе вы постоянно дублировали американцев?

— Нет, конечно. Пожалуй, лишь при создании первой бомбы. В последние годы появились статьи, где американцы пытаются представить, будто мы ничего не сделали сами, а все украли у них. Но недавно их специалисты побывали у нас и убедились, что работы идут на равных. На первых порах мы использовали данные Фукса, это так, но дальше шли своим путем. А что касается водородной бомбы, то главное сделали Тамм, Сахаров и другие. У нас было два отдела, одним руководил Сахаров, другим — Зельдович. Они работали вместе, поэтому неверно приписывать все достижения Андрею Дмитриевичу. Бесспорно, он — гениальный человек, но создатели водородной бомбы — это и Сахаров, и Зельдович, и Трутнев… А американцы в конце 1949 — начале 1950 года наделали много ошибок и не смогли найти дальнейший путь…

— Вы были на испытаниях водородной бомбы?

— Конечно. Наблюдательный пункт находился на расстоянии 70 километров от эпицентра. На краю поселка стояло здание, а внизу амфитеатром были расставлены скамьи. Там собралось много военных, они наблюдали за взрывом и только еще пытались понять, что такое атомная бомба… Мы с Игорем Васильевичем стояли наверху. Бомбу сбрасывали с самолета, и взрыв был в воздухе. Ударная волна пришла через три минуты, сорвала с военных фуражки. Потом они долго не могли их найти… После испытаний мы поехали на место, то есть под точку взрыва, и увидели, как «вздулась» земля… Очень страшное это оружие, но оно было необходимо, чтобы сохранить мир на Земле. Я убежден, что без ядерного сдерживания ход истории был бы иным, наверное, более агрессивным. По моему убеждению, ядерное оружие нужно для стабилизации обстановки, оно способно предупредить большую войну, потому что в нынешнее время решиться на нее может только безумец. Пока современное ядерное оружие отвечает самым жестким требованиям. Но я постоянно напоминаю о безопасности, о комплексе мер, которые должны ее обеспечивать. На мой взгляд, сегодня — это главная проблема. Остальное мы уже решили в прошлом…

— Понятно, что у нас, обывателей, есть страх перед бомбой: не может ли с ядерным оружием произойти то же самое, что случилось в Чернобыле? Ведь даже в канун катастрофы физики утверждали, что ее произойти в принципе не может! И тут же — крупнейшая авария… Есть ли гарантии в отношении оружия?

— Мы никогда не говорили, что наши «изделия» абсолютно безопасны! Наоборот, всячески подчеркиваем, что они опасны, и поэтому необходима очень высокая тщательность в работе и в обеспечении доступа к ядерному оружию. Речь идет не о ядерном взрыве. Приходится, например, возить наши «изделия» по железной дороге, где возможны аварии. Бывают и сходы составов с рельсов, и пожары. Поэтому мы постоянно призываем к максимальной бдительности, сокращению перевозок и так далее. Этой гранью безопасности мы специально занимались. Поскольку заводы разбросаны, пришлось провести некоторую перекомпоновку производств, чтобы наши заряды в собранном виде перевозит ь на минимальные расстояния… Раньше, на мой взгляд, очень легкомысленно это делалось, но мы вмешались , и многое изменилось — ненужные перевозки сократились. Если, к примеру, злоумышленник или террорист решится выстрелить в «изделие», то в ряде его конструкций это может вызвать детонацию взрывчатого вещества, что приведет к распылению ударной волной плутония и, как результат, возникновению радиоактивного облака. У американцев, как известно, над Испанией случилась авария — самолет потерял атомную бомбу, произошел взрыв обычной взрывчатки , и распылился плутоний. Очистка местности потребовала гигантских затрат… Так что надо «держать ухо востро». Вопросы безопасности должны находиться на первом плане. Но не так легко этого добиться, ведь кроме понимания нужны и определенные финансовые затраты.

НЕБЛАГОНАДЕЖНАЯ ФАМИЛИЯ

С точки зрения «ведомства Берии», у Харитона грехов было вполне достаточно, чтобы до конца жизни находиться в одном из заведений ГУЛАГа. И дело не только в национальности — преследование евреев с присущим сталинизму размахом началось уже после того, как Харитон и многие его коллеги были прикрыты «ядерным щитом», который они же и создавали. Нет, были у семьи Харитона «грехи» более значительные…

Отца в 1922 году выслали из страны как «идеологически вредный элемент». Он обосновался в Риге. В 1940 году после вступления в Прибалтику советских войск был арестован и отправлен в лагерь, где и погиб. Мать — актриса. Работала в Художественном театре. Уехала на гастроли в Германию и не вернулась. Сестра оказалась на оккупированной фашистами территории, что в те времена считалось преступлением. Да и сам Юлий Борисович выезжал в Англию, где работал у Резерфорда. На пути домой он побывал в Берлине, а там, вполне вероятно, мог встречаться с матерью…

В общем, одного из руководителей Атомного проекта любой, даже самый заурядный следователь «ведомства Берии» мог обвинить и в шпионаже, и в предательстве Родины. Не сомневаюсь, что с таким ощущением Харитон жил и работал. Но вспоминать об этом не любил.

В одной из бесед я спросил его:

— Сахаров как-то сказал о создании ядерного оружия: «Я тоже прилагал огромные усилия, потому что считал: это нужно для мирного равновесия. Понимаете, я и другие думали, что только таким путем можно предупредить третью мировую войну»… Вы согласны с ним?

— Конечно. Мы обеспечивали оборону страны. В коллективе ученых, создававших атомное оружие, царило взаимопонимание, была спайка, дружба крепкая… Шла спокойная и напряженная работа. Хотя, конечно, без «сукиных сынов» не обходилось… Однажды приезжаю на комбинат, Игорь Васильевич Курчатов пригласил, у него день рождения был. Выпили в компании… А потом один из сотрудников приходит ко мне и говорит: «Если бы вы знали, сколько на вас писали!» Я понял: доносчиков хватало — везде были люди Берии.

— Вы часто контактировали с Берией?

— Сначала все проблемы решали через Курчатова. А потом приходилось и мне общаться…

— Он считался с вами?

— Вынужден был… Берия знал, что в нашем деле он ничего не понимает… и, повторяю, вынужден был выслушивать нас… К примеру, был такой случай. Где-то в начале 1950-х приехала к нам комиссия по проверке кадров. Члены комиссии вызывали к себе руководителей на уровне заведующих лабораториями. Расспрашивали и Льва Владимировича Альтшуллера. В частности, ему был задан вопрос: «Как вы относитесь к политике советской власти?» Альтшуллер резко раскритиковал Лысенко, сказал, что он безграмотный и опасный человек, а власть его поддерживает. Естественно, Альтшуллера распорядились убрать. Ко мне пришли Зельдович и Сахаров, рассказали эту историю. Я позвонил Берии. Тот сказал: «Он вам очень нужен?» «Да», — ответил я. «Хорошо, пусть остается», — нехотя, как мне показалось, распорядился Берия. И Альтшуллера не тронули… Кстати, в присутствии Сталина Берия сразу же становился другим, спесь мгновенно с него слетала…

— Вам приходилось это наблюдать?

— Однажды… Меня пригласили к Сталину. Захожу в кабинет, а Сталина не вижу — там было много народа… Берия как-то засуетился, потом пальцем показывает. Смотрю — Сталин. Я впервые его увидел. Очень маленький человек, рост его удивил меня… Попросили рассказать о первой бомбе. «А нельзя ли вместо одной большой сделать несколько маленьких?» — спросил Сталин. «Нет», — ответил я. Все были удовлетворены.

— Сколько вы видели ядерных взрывов?

— Точно не помню. Все — до 1963 года, пока испытания не ушли под землю. Честно скажу, страха, ужаса не было. Ведь все можно рассчитать, а значит, не бояться неожиданностей.

— Всю жизнь вы создавали атомные бомбы, а теперь мир борется за уничтожение атомного оружия. Вам не кажется, что ваш труд…

-… напрасен? Нет… Поначалу думалось о возможности войны, и она была реальна. Кто знает, что могло случиться, не будь у Советского Союза «ядерного щита»… Не буду скрывать и иной аспект: мы не думали тогда о возможности гибели человечества. Важно было, чтобы потенциальный противник тебя не обогнал… А сейчас человечество может погибнуть, поэтому нужен иной подход к оценке последствий атомной войны… Меня сегодня больше волнует другая сторона вопроса — борьба с АЭС. Людьми движет страх. Но не атомные станции грозят гибелью человечеству, а парниковый эффект. И с этой реальной катастрофой, очертания которой видны, можно бороться только с помощью АЭС. Безопасные отходы — реальность атомной энергетики. Эти проблемы нужно решать. А вот выступать против АЭС, демонтировать, запрещать их — безумие. Нельзя делать ошибки при проектировании, строительстве, эксплуатации — это ясно, но разумное и серьезное использование атомной энергии — вот главное направление. Надо заниматься и термоядерной энергетикой.

— Вы в этом убеждены?

— Абсолютно! Атомная энергетика — магистральный путь развития человечества…

… В последние годы жизни Юлий Борисович Харитон ослеп, восстановить зрение врачам как в России, так и в Америке не удалось, но это не мешало ему четко «видеть» будущее.

ТАЙНЫ «ШКОЛЫ ХАРИТОНА»

В октябре 1992 года академик Юлий Борисович Харитон вынужден был оставить пост научного руководителя Федерального ядерного центра «Арзамас-16», который возглавлял с момента его создания, то есть почти полвека. В администрации президента посчитали, что надо ввести ограничения по возрасту для государственных служащих — это давало возможность отправлять на пенсию неугодных чиновников, которые восходили к вершинам власти в советское время. Большая группа «новых русских» очень быстро заняла ключевые посты в государстве. Естественно, они не могли претендовать на высшие должности в военно-промышленном комплексе — знаний не хватало, но и там для утверждения новой власти требовались перемены. Одной из первых жертв этого произвола и стал академик Харитон.

К его многочисленным званиям прибавилось еще одно — «Почетный научный руководитель». И хотя мало что изменилось в жизни Юлия Борисовича — он по-прежнему в восемь утра отправлялся на работу и уезжал домой позже всех, — в табели о рангах его положение стало другим. Наметили официальное мероприятие — торжественные проводы в «Почетные». На этот день назначили открытие Музея ядерного оружия, где были выставлены образцы атомных и водородных бомб, которые создавались под руководством академика Харитона. Однако на торжества не могли приехать ни министр Минатома, ни министр обороны. Так и откладывалось это событие день ото дня.

Ну а мы, журналисты, хорошо знавшие Юлия Борисовича и бывавшие в «Арзамасе-16», решили все-таки устроить праздник, порадовать и самого Харитона, и его соратников, и друзей. Настояли на открытии музея. Об этом событии сообщили все средства массовой информации. Однако «в тени» осталось главное — встреча в Доме ученых «Арзамаса-16», где собрались Юлий Борисович и его соратники. Разговор получился интересный, волнующий. Он продолжался и за ужином, который затянулся до полуночи. Академик Харитон был с нами до конца, даже выпил несколько рюмок. Потом он сказал мне: «Это был один из прекрасных дней моей жизни». Юлию Борисовичу было тогда 88 лет.

Записи той встречи в Доме ученых у меня сохранились. Из многочасовой пленки я выбрал фрагменты, которые, как мне кажется, дают представление о роли академика Ю. Б. Харитона в Атомном проекте и в жизни нашей страны в ХХ веке.

Что такое «школа Харитона»? В чем ее особенности? Об этом размышляли соратники Юлия Борисовича.

Академик Юрий Трутнев:

— Для меня это в первую очередь — школа жизни. Вся она, сознательная и творческая, прошла под руководством и влиянием Юлия Борисовича. Он — великий учитель, потому что не признавал кривды, только правда, всегда и во всем! И, прежде всего, учил собственным примером, своим стилем руководства. Им создано множество направлений в современной науке. И именно они, а не только ядерные заряды, определяют лицо «Арзамаса-16».

Главный конструктор Георгий Дмитриев:

— Главная черта характера Харитона, которая меня поражает, его доступность и открытость. В 1956 году я приехал сюда, на «Объект», молодым специалистом и за первые полгода не менее десяти раз побывал в кабинете Юлия Борисовича. Дистанция между ним и мной была огромная, но тем не менее ее совершенно не чувствовалось. Кстати, и сейчас любой сотрудник центра может к нему обратиться, и он никогда не откажет во встрече. Мне кажется, эта черта присуща далеко не всем руководителям, тем более такого ранга, как Харитон. Когда мы говорим о «школе Харитона», то прежде всего должны назвать ее демократичность, в ней не существует границы, которую определяют звания и награды, ее творческий дух ломает все барьеры, а потому каждый из нас ощущает себя свободным человеком.

Мне приходилось много раз бывать на полигонах. Естественно, там мы встречались и работали вместе с Юлием Борисовичем. Я сразу же обратил внимание на то, что для него нет мелочей — он требует скрупулезности в работе и, прежде всего, показывает пример своим собственным отношением к делу… Его потрясающая работоспособность сначала удивляла, а затем воспринималась всеми как норма жизни. И мы перенимали ее. Оказалось, что иначе и нельзя! Так что умением работать мы обязаны именно Харитону.

Главный конструктор Станислав Воронин:

— Я приехал сюда в 1954-м и буквально через три недели начальник отдела взял меня с собой на совещание к Харитону. Я должен был докладывать результаты своей работы. Рассказал о том, что сделал и что задумал на ближайшее будущее. Меня поразило, что Харитон понял меня буквально с полуслова и тут же предложил свой вариант решения. Уже тогда я понял, насколько неординарен наш руководитель. Общение с ним каждый раз давало новый импульс работе, я это почувствовал на первой же встрече. Творческие импульсы необычайно стимулируют работу, они заставляют постоянно думать, что в конструкторской деятельности совершенно необходимо. Точно так же, как и в научной…

Харитон детально вникает в любую проблему и не оставляет ни одного вопроса не понятым до конца. Он никогда не откладывает выяснение загадки на будущее, а предпочитает вносить ясность сразу же. Поэтому с Харитоном, с одной стороны, работать просто, а с другой — необычайно трудно…

Директор Федерального ядерного центра Владимир Белугин:

— Создание ядерного и водородного оружия — это комплекс сложнейших технологических процессов, требующих знания всех разделов физики. Благодаря «школе Харитона» эта сложнейшая наука, не говоря уже о технике, достигла в Федеральном ядерном центре высочайшего уровня. Чтобы этого добиться, потребовалось несколько десятилетий невероятных усилий, прежде всего от Харитона. Он очень скрупулезно и последовательно отбирал специалистов, воспитывал их.

С Юлием Борисовичем мы познакомились в 1959 году. Конечно, и до этого были контакты — ведь в те годы «сессии», то есть испытания оружия, проводились интенсивно, а следовательно, я часто с ним встречался. Но 1959-й стал для меня особенным годом. Возникла идея «спрятать» ядерный взрыв в герметичную полость. Потребовалась большая работа газодинамиков, теоретиков, механиков. Харитон собирал нас первые три месяца каждый день, разбирался в самых мельчайших деталях. Ему не только было интересно, но и необычайно важно познать все нюансы нового дела. И это была для нас, инженеров и конструкторов, великая школа.

Главный конструктор Самвел Кочарянц:

— В 1947 году я приехал сюда и впервые встретился с Юлием Борисовичем. До этого работал в Энергетическом институте, ничего о ядерном оружии не знал и потому сразу же признался ему, что со мной произошла ошибка и я не могу не сказать об этом. Харитон улыбнулся, а потом заметил: «Для каждого найдется нужное дело, занимайтесь автоматикой, с которой вы хорошо знакомы». Я предложил ряд принципиальных схем, в частности так называемую «двухканальную систему». И что характерно, Харитон мгновенно оценил ее достоинства, мне даже показалось, что он хорошо знает нашу область. Лишь позже я понял: он доверяет специалистам, полагается на их квалификацию, и это во многом определило общий успех. Харитон всегда был творческим партнером, а потому мы так успешно решали сложнейшие проблемы как на стадии разработки «изделий», так и в процессе их испытаний.

Академик генерал Евгений Негин:

— Многие, с кем мы работали, считали Оппенгеймера выдающимся организатором и ученым, и у нас был распространен лозунг: «Перехаритонить Оппенгеймера». В конце концов мы это сделали!

Я хочу отметить: человек никогда не бывает один. В любых обстоятельствах. У Юлия Борисовича были выдающиеся помощники. Я не могу не вспомнить Зернова, Музрукова, Рябева, его ближайших соратников — Зельдовича, Франк-Каменецкого, Сахарова, Щелкина и многих других. В целом «школа Харитона», бесспорно, явление уникальное. Думаю, она единственная не только у нас, но и за рубежом. Ведь мало кто может сказать, что справился с огромным коллективом и решил глобальную задачу. А Харитон это сделал!

Академик Александр Павловский:

— Хочу еще раз напомнить принцип Харитона: «Знать в десять раз больше!» Это не просто красивое выражение — это реальность. Именно благодаря такому принципу тот научный коллектив, который сложился в «Арзамасе-16», не замкнулся на решении узких проблем. Такая идеология создала предпосылки для реализации в наши дни тех идей и научных направлений, которые были начаты давно. Результаты нашей работы не только в прошлом, мы будем ощущать их и в ближайшие годы…

… Разговор затянулся. Пожалуй, труднее всего было самому Юлию Борисовичу: он не привык, чтобы о нем там много и так долго говорили. Несколько раз он пытался остановить течение беседы, направить ее в иное русло, но я, как хозяин вечера, не давал ему слова. И лишь в заключение наконец-то дошла очередь до главного виновника торжества.

— Сегодня я попал в довольно трудное положение, — признался Юлий Борисович. — Я не представлял себе характер разговора, и то, что все говорили обо мне, а не о деле, несколько обескуражило… Я не могу не признаться, что происходит преувеличение моих заслуг, но главное в том, что нам удалось организовать очень хорошую коллективную работу. В действительности та проблема, над которой мы все работали, — создание ядерного и термоядерного оружия — связана с очень многими разделами физики, и то, что удалось достичь взаимного понимания людей, работающих в разных отраслях, необычайно важно. Коллективная работа была абсолютно необходима, в то же время появлялись отдельные изобретения, принадлежавшие конкретным людям. К сожалению, в ряде случаев мы забывали об их авторстве, и через много лет я чувствую, что не выполнил своего долга в том отношении, что многие изобретения, многие идеи остались безымянными. И я чувствую свою вину, потому что слишком поздно обратил на это внимание…

Юлий Борисович Харитон даже в этот праздничный день был верен себе — он размышлял о том, что нужно обязательно сделать в ближайшее время. В оставшиеся ему четыре года жизни он пытался воссоздать истинную историю атомной эпопеи.

Харитон Юлий Борисович. Персональные помощники руководителя

Харитон Юлий Борисович

Помощник Курчатова Игоря Васильевича, одного из создателей ядерной физики в СССР

27 февраля 1904 года в Санкт-Петербурге родился Юлий Борисович Харитон. Будущий главный конструктор ядерного оружия, трижды Герой Социалистического Труда.

Для каждого небезразлично, в какой семье человек «родился-воспитывался». Но советская система возвела значение родственных связей в квадрат. Легче было рабу Эзопу или крепостному Шевченко пробиться в поэты, чем классово чуждому элементу в 1920-1930-е годы получить пристойное образование. Но хуже происхождения, чем у Харитона, придумать было невозможно – просто проклятие.

Его отец был редактором кадетской газеты «Речь», директором санкт-петербургского Дома литераторов. В 1922 году его на «философском пароходе» вместе с Бердяевым, Франком, Ильиным, ректором МГУ Макаровым выслали из Советской России. Харитон-старший обосновался в Риге, издавал газету «Сегодня», в 1940 году после присоединения Латвии к СССР был арестован НКВД и приговорен к высшей мере. Мать Харитона была актрисой, играла во МХАТе, в 1910 году покинула семью, вышла замуж за берлинского психиатра-фрейдиста, в 1930-х годах эмигрировала в Тель-Авив и была похоронена у Стены плача.

Харитон был одним из немногих людей в СССР, кто на протяжении нескольких десятилетий круглосуточно находился под опекой личных телохранителей. Но по-настоящему заложником системы он стал из-за идеологически чуждых родственников. Дело отца Юлия Харитона лежало в сейфе Берии. И никому не известно, что имел в виду этот зловещий человек, когда 29 августа 1949 года после первого удачного испытания атомной бомбы, поцеловав Харитона в лоб, сказал ему: «Вы не представляете, какое было бы несчастье, если бы она не сработала». Когда однажды Андрей Сахаров поделился с ним надеждами на взаимопонимание с высшим руководством страны, Харитон вздохнул: «У этих людей свои представления об авторитете».

В 1929 году Сталин, раздавивший к тому времени внутренних политических противников, сказал: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Страна бежала по всем направлениям – индустриализация, коллективизация. Ученые пытались внушить руководству мысль о том, что физика обеспечит основу техники будущего. С этим никто не спорил. Но плохо было то, что ученые сохраняли интеллектуальную независимость. Академик Френкель договорился до ереси: «Ни Энгельс, ни Ленин не являются авторитетами для физиков».

Физики, в отличие от ученых других, более «понятных» областей, верили, что они и без партийного руководства смогут понять, какие теории верны и какие проблемы интересны. Они считали себя частью мирового научного сообщества. Харитон, к примеру, два года работал в Кембридже, подготовил докторскую диссертацию под руководством нобелевских лауреатов Резерфорда и Чэдвика. Не случаен был разгром Харьковского УФТИ, который посещали Нильс Бор, Джон Кокрофт и Поль Дирак. УФТИ вышел из Ленинградского физтеха, где работал Харитон. Были расстреляны лучшие ученые – Шубников, Розенкевич, Горский, арестованы Лейпунский, Обреимов, самый сильный советский теоретик Ландау. Немецких физиков Вайсберга и Хаутерманса передали в руки гестапо.

В начале 30-х годов считалось, что ядерная физика не имеет никакого отношения к практической пользе. Так думали даже великие Резерфорд и Ферми. И мысль учителя Харитона академика Абрама Иоффе о том, что ядерная энергия может привести человечество через две сотни лет к решению проблемы энергетического кризиса, была чрезвычайно смелой. В 1932 году в СССР было принято решение о расширении исследований по ядру. Но даже отдаленных мыслей об использовании нового вида энергии для военных целей ни у кого не было.

На рубеже 1930-1940-х годов в США и Германии сделали фундаментальные работы по самоподдерживающейся цепной реакции и расщеплению ядра. Но и наши физики имели достижения. Важную теоретическую работу сделали Юлий Харитон и Яков Зельдович: были определены условия, при которых происходит ядерная цепная реакция. Еще в 1925 году Харитон выполнил работу, которая дала начало исследованиям ветвящихся цепных реакций, за что Николай Семенов в 1956 году получил Нобелевскую премию. Но были также отличные исследования Петржака, Флерова, Курчатова, Френкеля, который сделал первую советскую работу по делению ядра, что было значительно важнее его критического отношения к Энгельсу и Ленину. Иногда опыты проводились на станции метро «Динамо», чтобы исключить влияние космических лучей.

В 1939 году будущий нобелевский лауреат Игорь Тамм сказал о работе Харитона и Зельдовича: «Это открытие означает, что может быть создана бомба, которая разрушит город в радиусе 10 километров». В 1940 году Иоффе заметил: «Вы говорите о необычайной дороговизне. Но если речь идет о том, чтобы сбросить полтонны урана и взорвать половину Англии, тут о дороговизне можно не говорить». В отличие от американских и немецких физиков, которые сумели убедить свои правительства в необходимости работы над новым сверхоружием, советские ученые с такими идеями к руководству не обращались.

В итоге мы отстали с атомной бомбой на несколько лет, что во многом предопределило дальнейший ход мировой истории. Говорить о вине ученых проще всего. С равным успехом можно говорить о вине общества, где наука не востребована и не умеет говорить с властью. В конце 1930-х годов в заключении оказались все советские ракетчики во главе с Королевым, которые досаждали генералам новыми и непонятными вооружениями. В тюрьме оказался и великий авиаконструктор Туполев. Так что больше резона говорить о взаимодействии власти и науки – и власть от недоверия теряет, и наука.

Но были и объективные причины невнимания (недосмотра?) СССР к атомной перспективе. В 1928 году Харитон побывал у матери в Германии. Он был поражен количеством фашистской литературы. Муж матери профессор-фрейдист Эйтингтон сказал: «Это чепуха, над ними все смеются, это просто мода. Через несколько лет о них забудут«. На Запад эмигрировало много ученых из Германии, которые принесли слухи о нацистской атомной бомбе. Запад оказался втянутым в войну с Германией. СССР же после подписания пакта Молотова-Риббентропа пребывал в благостном настроении, делил с Германией окрестные территории. Этот пакт привел к прекращению обмена информацией с западными физиками. (Харитону и Зельдовичу не дали Сталинскую премию, поскольку на работу не было реакции из-за рубежа, который молчал, чего мы не знали, уже из конспиративных соображений.) В марте 1940 года в Англии появился секретный меморандум «О конструкции супербомбы, основанной на цепной ядерной реакции».

И все же какая-то информация до наших ученых докатывалась. В 1940 году по инициативе старейшего академика Вернадского (его сын жил в США) создали комиссию по изучению вопроса: сколько в стране запасов урана? В комиссию от физиков вошли Курчатов, Капица, Иоффе, Вавилов, Харитон. Геологи признались: в отсутствие спроса единственный рудник закрыт, запасы урана неизвестны. Но в 1941–1942 годах советская разведка стала получать сведения о том, что в США и Германии в строжайшей тайне разрабатывается невиданная доселе бомба. Около полугода не доверявший всем и вся Берия не докладывал об этом Сталину. 28 сентября 1942 года Сталин подписал распоряжение о возобновлении в СССР работ по урановой проблеме. Курчатов составил список участников проекта: Алиханов, Кикоин, Харитон, Зельдович. В 1943 году Курчатов предложил возглавить группу по работе над конструкцией бомбы Харитону. Тот поначалу отказывался, его захватила другая работа – современное минное и противотанковое оружие. Но Курчатов убедил Харитона: надо думать о будущей безопасности страны и нельзя упускать время.

Наконец, Сталин, который понимал, что кадры решают все, снимает с поста руководителя атомного проекта Молотова и назначает Берию. О его роли в создании советского атомного оружия все ученые, Харитон в том числе, отзывались очень высоко: отличный для тоталитарной системы администратор. Когда по примеру генетики намечалось избиение чуждой марксизму квантовой физики, Харитон пожаловался Берии, что это затрудняет работу над оружием. Берия вспыхнул: «Мы не позволим засранцам мешать вашей работе!». Неоднократно Харитон добивался у Берии «прощения» идеологически проштрафившихся физиков. Берия хмуро спрашивал: «Он вам очень нужен?» Но однажды Берия сказал главному конструктору: «Юлий Борисович, если бы вы знали, сколько донесли на вас!» Помолчав, добавил: «Но я им не верю».

Поначалу с приборами было тяжело. Кварц для осциллографа купили на Тишинском рынке в Москве. Часть приборов вывезли из Германии. Но самое главное – в 1945 году в Германии после детективных поисков на кожевенном заводе удалось найти склад солей урана. В поисках участвовали Харитон и Зельдович, которых по этому случаю обрядили в полковничью форму. Все другие склады, где тоже мог быть уран, будто по досадному совпадению разбомбили союзники.

Через несколько лет член Политбюро Лазарь Каганович недовольно назвал «атомные города» курортами. Но в 1946 году Сталин говорил, что атомную бомбу надо получить как можно скорее, без оглядки на затраты. У Америки бомба уже была. Взрыв японской Хиросимы стоил жизни 120 тысячам человек…

КБ-11, объект № 550, Кремлев, Москва, центр-300, Приволжская контора, Арзамас-75, Саров, Арзамас-16 – в разные времена так называлось место, где в 1946 году было создано сверхсекретное конструкторское бюро по разработке атомного оружия. Его называли советским Лос-Аламосом по аналогии с местом, где находился подобный американский центр. (Любопытно, что в 10 км от нашего Лос-Аламоса стояла деревня Аламасово.) Когда-то здесь жил Серафим Саровский – один из самых почитаемых на Руси святых, был знаменитый монастырь, куда приезжал последний император Николай II с семьей. В годы войны на территории монастыря расположили небольшой оружейный завод. А в 1946 году сюда прислали тысячи заключенных, которые ударными темпами возводили ядерный центр. Многие церкви были разрушены.

Надо «перехаритонить» Оппенгеймера – так говорили в Арзамасе. Роберт Оппенгеймер – руководитель американского атомного проекта, работал в Кембридже в те же годы, что и Харитон, научный руководитель и главный конструктор советского атомного проекта с 1946 по 1992 год.

Маленького роста, невзрачный, очень худой – внешне Харитон резко контрастировал с делом, за которым стояла огромная разрушительная мощь. Из-за непритязательной внешности с ним сплошь и рядом случались забавные истории, когда секретари райкомов и провинциальные вельможи не признавали в нем главного конструктора атомного оружия. До конца 1980-х годов его имени не знал никто, но он был начисто лишен тщеславия и никогда не предъявлял своих чинов. С ним можно было поговорить о Гейнсборо, Гольбейне, Тернере, он радовался томику стихов Михаила Кузмина, был влюблен в Товстоногова и, измотавшись вконец, ходил на последние киносеансы, хотя досадовал, что хороших фильмов почти не снимают.

Многие удивлялись: почему Курчатов «позвал» на Арзамас Харитона – мягкого, интеллигентного человека, который совсем не походил на начальника сталинских времен? Он был старорежимно вежлив, никогда не садился раньше другого человека, всегда подавал пальто, самым страшным ругательством в его устах было «черт!» Но Харитон обладал чертой, которая отмечалась всеми, кто знал его, и отличала ото всех, кто работал рядом: феноменальная ответственность. Как говорил один из известных физиков, такой ответственностью отличался еще только президент Академии наук Сергей Вавилов. Совпадение ли, что брат Вавилова и отец Харитона погибли в тюрьмах НКВД?

Харитон наизусть знал тысячи чертежей, которые сопровождали каждое изделие. Он сидел в кабинете до глубокой ночи, но в 8 утра всегда был на работе. Долгие совещания по выходным были обычным явлением, он мягко и застенчиво извинялся перед сотрудниками за очередной вызов, передавал привет их женам. Он проверял каждую деталь перед испытаниями и, к примеру, лично возглавлял разработку нейтронного запала для первой бомбы. Он стал еще более въедливым, изводя сотрудников проверками после первого отказа на испытаниях в 1954 году. Говорили, что у него совсем испортился характер. Нет, не испортился – сам того не ведая, он возвел ответственность в культ.

Рискуя впасть в недопустимый по нынешним временам пафос, надо сказать, что Харитон и все другие ученые сознавали, что они не просто создают атомную, а потом и водородную бомбу, но работают над оружием сдерживания, которое сделает невозможным одностороннее применение ядерного оружия и, значит, сохранит мир. Теми же мотивами руководствовались западные ученые, которые шли на контакт с советской разведкой. По многочисленным свидетельствам, денег за информацию они, даже Фукс, передавший СССР сведения об имплозии, не получали. В 1948 году у США было уже 56 атомных бомб. Объединенный комитет начальников штабов разработал чрезвычайную доктрину «Полумесяц», которая предусматривала «мощное воздушное нападение, использование разрушительной и психологической мощи атомного оружия против жизненно важных центров советского военного производства». Было скрупулезно подсчитано, сколько миллионов советских людей погибнет и на сколько процентов снизится промышленный потенциал СССР. Счастье, что президент Трумэн отклонил этот план.

Харитон любил повторять: «Надо знать в десять раз больше того, что мы делаем». Коллеги называли это правило «критерием Харитона», хотя первый, научный критерий Харитона следовал из его классической работы 1940 года по цепным реакциям. Но своей научной карьерой он сознательно пожертвовал. И категорически запрещал – быть может, в том был какой-то не понятый никем смысл – подписывать свои официальные бланки титулом «академик».

Первая советская атомная бомба – фактически копия американской. Многие чертежи и технологические подсказки (например, о технологии имплозии, то есть сжатия заряда) были добыты разведкой. Это сэкономило СССР один-два года. Из ученых к разведывательной информации в полной мере допускались только Курчатов и Харитон. Но необходимо было создать промышленные установки, а все технологические решения многократно проверить. Иногда физики предлагали более эффективные решения, но Курчатов и Харитон настаивали на иных схемах. Они не могли сказать, что именно эти схемы уже сработали, не могли открыть источник уверенности. Бомбу надо было сделать быстро, ведь Сталин создал все условия.

В 1949 году накануне первого испытания атомной бомбы в Кремле состоялась единственная встреча Харитона со Сталиным. После доклада Харитона Сталин спросил: нельзя ли из одной бомбы при таком же количестве плутония сделать две бомбы? Харитон ответил, что это невозможно. Больше вопросов Сталин не задавал. Первую советскую атомную бомбу назвали РДС-1 – реактивный двигатель Сталина. Вторую – РДС-2. На Западе этого не знали, но по наитию называли советские бомбы «Джо-1», «Джо-2».

Вторая советская атомная бомба РДС-2 была испытана в 1951 году. Она была вдвое легче и вдвое мощнее американской. В 1953 году СССР испытал первую в мире водородную бомбу конструкции Сахарова. 30 октября 1961 года в СССР над Новой Землей был осуществлен непревзойденный по мощности взрыв 50-мегатонной бомбы, которая была в 3 тысячи раз сильнее бомбы, сброшенной на Хиросиму. В главе авторов разработки стоит фамилия академика Сахарова.

Говоря об академике Харитоне, нельзя не сказать о Сахарове. Для самого Харитона это была, быть может, самая болезненная тема. Оба они были трижды Героями Социалистического Труда. Но у Сахарова все звания отобрали, сослали в ссылку, отстранили от науки. Между тем именно Сахарова видел Харитон своим преемником в качестве научного руководителя Арзамаса-16: «Я не сомневаюсь в его высоких моральных качествах». Харитон считал Сахарова научным гением (как и Зельдовича). Но Харитон в 1973 году подписал коллективное письмо 40 академиков, где Сахаров обвинялся в подрыве социалистических устоев и идеологических диверсиях против СССР. Эту подпись ему ставят в вину до сих пор. Почему он, не боявшийся Берию, испугался Брежнева? Может быть, болото страшнее пропасти… Домашние рассказывают, что для Юлия Борисовича это был самый мучительный шаг в его жизни. Он не обольщался по поводу режима, хотя при его замкнутости услышать от него даже реплику по этому поводу могли лишь самые близкие люди. (Однажды Харитон тихо сказал, что через 15–20 лет среди наших руководителей появятся люди, которые будут играть не в домино, а в шахматы, но парная баня все равно будет объединять и тех, и других). Проработав два года в Кембридже – это было самое светлое время в его жизни, – он не мог не разделять мыслей Сахарова о необходимости сближения двух идеологических систем. И он поддерживал Сахарова в его борьбе с Лысенко. Но сейчас за ним стоял огромный коллектив и огромное дело, от которого он мог быть отстранен. И он поставил осуждающую подпись. Дома был скандал, на Юлия Борисовича было страшно смотреть… Но именно Харитон, пользуясь своим влиянием, ходил к Андропову и Устинову, писал прошения, чтобы родственников Сахарова выпустили за границу, неоднократно пытался добиться смягчения его участи. И впоследствии никогда не рассказывал об этом Сахарову, потому что сразу говорить об этом запрещалось, а потом стало непонятно, что возымело действие. В годы перестройки они опять начали встречаться, подолгу разговаривали. Харитон написал личное поручительство и повторил на Политбюро: Сахарова, который был носителем многих государственных секретов, можно выпустить за границу. О Сахарове Харитон сказал: «Андрей Дмитриевич относится к числу немногих людей, которым безусловно можно доверять, и он не способен нарушить данное им слово».

И Сахаров никогда не бросал упреков Харитону. Когда у Юлия Борисовича умерла жена, первым позвонил Сахаров. Через полчаса – Брежнев: «Сочувствую, у вас умерла матушка». «Это была моя жена», – поправил Харитон.

На похоронах Сахарова Харитон стоял у гроба совершенно потерянный. Это была не первая тяжелая утрата. В 1961 году фактически на руках у Харитона во время прогулки умер Курчатов. Потом ушли Зельдович, Семенов, Александров. Жена, единственная дочь…

Последний раз он вышел на люди в 1996 году, когда в Колонном зале проходило торжественное заседание, посвященное 100-летию его учителя Николая Семенова. На тот момент Юлий Борисович Харитон был последним трижды Героем Социалистического Труда в нашей стране. Когда-то он стал первым из них. В президиуме сидели Ельцин, Черномырдин, Лужков и смотрели в зал. С трибуны говорилось о замечательной роли наших ученых. Академик Харитон сидел в зале, хотя именно благодаря ему с теми, кто сидел в президиуме, еще разговаривали на равных.

История советского атомного проекта, как и судьбы замечательных ученых, работавших над бомбой, дают богатую пищу для размышлений о связи между наукой и властью. Советский атомный проект был реализован в невиданно короткие сроки потому, что наши ученые еще оставались частью мировой научной элиты. И потому, что в самом СССР физика, хотя ученые сохраняли лояльность к власти, по своей сути оставалась островком интеллектуальной свободы. С другой стороны, именно физика, хотя и была поставлена на службу государству, являлась тем стержнем, где в СССР поддерживались принципы демократии и здравого смысла. Власть ради своего выживания нуждалась в науке, но наука оказывала влияние на власть и подталкивала ее к реформам. Если наука была цивилизующей силой в советском государстве, то какую роль играет она сейчас?

Многие предлагают присвоить имя Харитона Всероссийскому НИИ экспериментальной физики в Арзамасе-16. Другие наши ядерные центры получили имена своих руководителей, которые были замечательными учеными и организаторами, но все же – без обиды – не сыграли в атомном проекте такой роли, как Харитон. Есть решение Государственной думы, есть письма самых уважаемых академиков обоим российским президентам. Но есть и противники. Вслух аргументы не произносятся. Иногда говорят, что надо было ему раньше уйти. А есть еще негласное мнение, что нельзя называть крупнейший научный центр, расположенный в святом для православных месте, именем человека неславянского происхождения, при котором были погублены многие церкви. А вернее всего, это борьба амбиций. И это так мелочно. И так свойственно нашему времени…

Биография:

Харитон Юлий Борисович [р. 14(27).2.1904, Петербург], советский физик, академик АН СССР (1953; член-корреспондент 1946). Трижды Герой Социалистического Труда. Член КПСС с 1956. Окончил Ленинградский политехнический институт (1925). С 1921 начал работать в Физико-техническом институте под руководством Н. Н. Семенова. В 1926-28 командирован в Кавендишскую лабораторию (Великобритания), где исследовал у Э. Резерфорда природу сцинтилляций и чувствительность глаза и получил степень доктора философии. С 1931 работает в институте химической физики АН СССР и др. научно-исследовательских учреждениях. Исследовал конденсацию металлических паров, изучал совместно с З. Ф. Вальта явление нижнего предела окисления паров фосфора и открыл его снижение примесью аргона. Разработал теорию разделения газов центрифугированием. Х. и его ученикам принадлежат основополагающие работы по физике горения и взрыва. В 1939 совместно с Я. Б. Зельдовичем впервые осуществил расчет цепной реакции деления урана. Лауреат Ленинской и 3 Государственная премия СССР. Депутат Верховного Совета СССР 3-9-го созывов. Награжден 5 орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, 2 др. орденами, а также медалями.

Основные произведения:

Электронная химия (1927 г.) (совместно с В. Н. Кондратьевым и Н. Н. Семеновым)

Механизм конденсации и образование коллоидов (1934 г. ) (совместно с А. И. Шальниковым)

Электронные явления (1935 г.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Ядерный гений Юлий Харитон: жизнь под грифом секретно

Нелетная погода нарушила планы российского президента – он не смог в среду вылететь в ядерную столицу страны Саров. Поездку пришлось перенести на сутки. Прибыв туда, первым делом Владимир Путин отправился на территорию ядерного центра и возложил цветы к памятнику человеку, без которого не было бы российской ядерной триады и атомных станций. О выдающемся ученом, чья жизнь была под грифом секретно, материал корреспондента «МИР 24» Максима Красоткина.

Заснять на пленку Юлия Харитона удалось только после перестройки. Все это время имя создателя первой советской атомной бомбы было под грифом секретно. В августе 1949-го после испытаний на Семипалатинском полигоне Советский Союз стал ядерной державой. Харитон был главным конструктором бомбы и вторым человеком после Игоря Курчатова в советском атомном проекте.

«После нажатия кнопки все осветилось ярчайшим светом. А так как было расстояние 10 километров, а звук идет со скоростью 300 метров в секунду, тогда уже была закрыта дверь, чтобы ударная волна никаких неприятностей не учинила. И через 30 секунд дошел толчок ударной волны, после чего уже можно было выйти. Берия тоже находился вместе с нами в каземате. Он поцеловал Игоря Васильевича, поцеловал меня в лоб», – рассказывал трижды Герой Социалистического труда, главный конструктор советской атомной бомбы Юлий Харитон.

Юлий Харитон еще до войны смог рассчитать на бумаге цепную реакцию урана. До этого, будучи первокурсником Петроградского политеха, уже занимался научными исследованиями. Получив диплом, уехал на двухлетнюю стажировку в Кембридж. Казалось бы, такому ученому путь в самый секретный проект страны закрыт: имеет связи за границей, к тому же сын «врага народа» – его отца осудили за антисоветскую агитацию. Но именно Харитону Курчатов предложил возглавить научный институт, для которого выбрали место среди глухих мордовских лесов.

«Лаврентий Берия предъявил требования к будущему ядерному центру: недалеко от Москвы, в пределах 600 километров, вдали от крупных городов, должна быть начальная материальная база и энергетические мощности, чтобы не начинать с нуля и экономить ресурсы и время», – рассказала директор Музея ядерного оружия г. Саров Екатерина Власова.

Небольшой поселок Саров, где в здании бывшего монастыря работал завод по производству боеприпасов, сразу обнесли колючей проволокой и его упоминание изъяли из всех справочников. Покинуть его работники ядерного КБ могли только в случае командировки или лечения. Это было похоже на шарашки времен войны. Условия изоляции компенсировались тем, что там не знали слова «дефицит». Еще это место постоянно меняло название. Ядерный центр назывался «Объектом 550», «Шатки-1» (по наименованию станции где-то в стороне), «Кремлевым» (монастырь тогда называли кремлем) и «Арзамасом-75» (цифра в названии указывала примерное расстояние в километрах до города Арзамас). Позже посчитали, что для режима секретности это слишком просто и 75 заменили на 16.

«В Арзамасе на тот период было 15 почтовых отделений. И решили назвать «Арзамас-16», будто бы мы тоже часть города Арзамаса», – рассказала Екатерина Власова.

Оружие, созданное в стенах «Арзамаса-16», получило индекс РДС-1. Версий расшифровки было множество – «Родина дарит Сталину», «Россия делает сама». Хотя на самом деле все было проще: реактивный двигатель типа «С», наверное, советский. Точной расшифровки последней буквы в документах не было. А вот ответственность у физиков была на высоте. Все понимали, с чем имеют дело.

«Чтобы ручку, которая активирует эту атомную бомбу, кто-то случайно не задел, там есть одна линия защиты, вторая, а третья – это амбарный замок, который они повесили», – добавил научный руководитель Госархива Сергей Мироненко.

Здесь же при участии Андрея Сахарова, тогда еще не диссидента, создали самую мощную в мире водородную бомбу, взрывная волна от которой три раза обогнула земной шар. Создателей оружия сдерживания охраняли круглосуточно. Например, Юлия Харитона неразлучно сопровождали двое охранников, которых называли секретарями. Еще ему в целях безопасности запрещалось летать самолетом. Впрочем, академик и сам не особо это любил – на борту работать неудобно. Поэтому предпочитал поезд. Харитону выделили личный вагон. В нем была кухня, спальня, купе для гостей и рабочий кабинет. Менять команду, не только ученых, он не любил, поэтому бессменным проводником у академика была Клавдия Егорова.

«Игорь Васильевич сидит, Юлий Борисович сидит, я им подаю завтрак. В старом вагоне еще. Игорь Васильевич меня спросил: «Клава, у вас есть чеснок»? Я говорю: «Есть». Он говорит: «Я люблю макароны с чесноком кушать». А Юлий Борисович отвечает: «А я терпеть не могу чеснок», – поделилась проводник спецвагона Клавдия Егорова.

В спецвагоне Харитон нередко возил родственников своих подчиненных, когда тем не хватало билетов на «большую землю». А многие коллеги ему обязаны свободой. Академик мог напрямую позвонить Берии и заступиться за ученого, над которым сгущались тучи.

«Выяснилось, что у одного из сотрудников есть далекая тетушка, которую он никогда не видел, где-то в Южной Америке. Это тоже являлось основанием для того, чтобы человека с объекта вывести. И Юлий Борисович за него тоже вступился, сказал: «Причем здесь какая-то тетушка, какое она имеет отношение к конкретному человеку?» И его тоже на объекте оставили», – добавила Екатерина Власова.

Всю жизнь Юлий Харитон шел бок о бок со своим начальником и другом Игорем Курчатовым. И это последний человек, которого в своей жизни увидел руководитель советского атомного проекта. Курчатов умер во время прогулки, когда отдыхал в санатории.

«Недалеко прошлись, сели на скамейку. Я сидел как-то боком, говорил, не глядя на него, не видя его лица. Я говорю, а никаких вопросов он не задает. Я повернулся и увидел, что его нету», – поделился Юлий Харитон.

Как и многие физики первой волны, Юлий Харитон не избежал облучения. Это было на одном эксперименте. Доза оказалась большой, но не смертельной. Это не помешало ему дожить до 92 лет и создать ядерный центр, который в наши дни – ведущее предприятие атомной промышленности России.

Советский Оппенгеймер – Газета Коммерсантъ № 30 (1674) от 27.02.1999

&nbspСоветский Оппенгеймер
Сегодня создателю советского ядерного оружия Юлию Харитону исполнилось бы 95 лет
       Фамилия Харитона — главного конструктора ядерного оружия, научного руководителя ядерного центра, академика, трижды Героя социалистического труда, лауреата Сталинских и Ленинской премий — при его жизни появлялась в прессе разве что под некрологами. Его же собственная смерть прошла не замеченной соотечественниками. В день, когда его не стало, российская общественность вовсю оплакивала уход великого итальянца Мастроянни.
       
       В 1983 году автор этой статьи, в то время молодой инженер, сотрудник Института атомной энергии им. Курчатова, сидел вечером один дома, в квартире родителей жены. Неожиданно зазвонил телефон, я снял трубку. «Добрый вечер,— произнес негромкий, приятный мужской голос,— будьте любезны, позовите, пожалуйста, Евгения Ивановича». Я ответил, что тестя нет дома. «Пожалуйста, будьте любезны, передайте Евгению Ивановичу, что звонил Харитон». Так я впервые столкнулся с этим человеком. Позже тесть объяснил, что «это руководитель нашего института в Арзамасе». Но прошло еще несколько лет, прежде чем для многих из нас выяснилась истинная роль Юлия Харитона в становлении ядерной мощи СССР.
       
«Такая маленькая голова, но в ней что-то фантастическое»
       1946 год. Кремль. На политбюро решается вопрос, кого назначить главным конструктором атомной бомбы. Кандидатур — две. Научный руководитель всей атомной программы Курчатов поддерживал Харитона, которому еще в 1945 году предложил заняться работами по созданию ядерного заряда. Рассматривался также Николай Семенов — академик, директор Института химической физики и, в отличие от Харитона, член ВКП(б).
       Обоих поочередно заслушали, задавали вопросы, после чего попросили выйти. Курчатов, сидевший рядом с Анастасом Микояном, поинтересовался, кто ему больше по душе. «Вы знаете,— сказал он,— мне нравится этот маленький».
       Когда Харитон был уже назначен «главным», он пришел к Курчатову и спросил: «А кто же директор?» Курчатов пообещал решить вопрос и связался с Берией. «Как! Этот маленький просит еще и директора?!» — воскликнул тот. После этого в атомных делах так и повелось: есть главный конструктор — научный руководитель, а есть директор, то есть администратор.
       Шел август 1947 года. В лабораторию, где работал будущий главный конструктор ядерных боеприпасов, а тогда младший научный сотрудник Аркадий Бриш, зашел человек небольшого роста с приятными, правильными чертами лица, внимательным взглядом. Гость попросил рассказать о работе, проявив при этом на редкость глубокое понимание проблем. Потом Бриш поинтересовался у коллег, кто это такой. «Вы что,— удивились они,— это же главный конструктор объекта (этим термином пользовались из-за секретности)». — «Главный? Не похож»,— подумал Бриш. По его словам, Харитон никак не укладывался в сложившийся стереотип руководителя столь высокого ранга — строгого и недоступного, жесткого и нетерпеливого.
       В день первого атомного взрыва, 29 августа 1949 года, Харитон был в специальном каземате вместе с Курчатовым, Берией и другим начальством. Когда стало ясно, что взрыв прошел удачно, Берия поцеловал в лоб Курчатова и Харитона.
       В 1959 году Харитон, тогда уже академик, научный руководитель КБ-11 (знаменитый ВНИИ экспериментальной физики в Арзамасе), становится председателем научно-технического совета Минсредмаша по ядерному оружию. Он руководил им до 1992 года.
       Он сам готовил повестку дня, вникал во все детали. Харитон выносит на обсуждение весьма необычные на то время вопросы, например, в 60-м году — о необходимости разработки ядерных боеприпасов, стойких к проникающим излучениям ядерного взрыва (военные удивлялись: зачем это нужно? Это пригодилось, когда заговорили о ПРО). Многим это не нравилось, но для дела было очень полезно. Обычно его звали Ю. Б., за глаза иногда Джульбарсом (на экранах тогда шел одноименный приключенческий фильм), изредка Харитошей. Если совет не успевал пройти всю повестку дня, он мог продлить заседание, порой весьма надолго. Коллеги ворчали: «Ну вот, опять захаритонились». Харитон занимался всем — конструкцией и технологией, контролем и безопасностью. Его девизом было — «Мы должны знать в десять раз больше, чем это нужно сегодня». Когда появились лазеры и заговорили о лазерном оружии, он стал интересоваться им, и в первую очередь защитой от него.
       Начальник первого главного управления при Совете министров СССР (оно занималось атомной проблемой) Борис Ванников как-то сказал о нем: «Такая маленькая голова, но в ней что-то фантастическое, какая-то нечеловеческая материя».
       В этой голове хватало места и для его сотрудников. Одного из его коллег перевели из Сарова, где тот имел трехкомнатную квартиру, в Москву. Здесь вскоре ему предложили хорошую однокомнатную. Ему позвонил Харитон и, узнав о предложении, заявил: «Слушайте, не вселяйтесь ни в коем случае. Вы должны получить такую же, какую имели на объекте». Видимо, он что-то предпринял, поскольку этому человеку вскоре дали большую трехкомнатную квартиру в центре Москвы.
       Юлий Харитон не боялся начальства, ничего не скрывал. В начале 60-х годов неожиданно возникла серьезная проблема: из-за коррозионных процессов в ядерной начинке под угрозой оказались гарантийные сроки хранения всех ядерных зарядов. Он решил доложить об этом в ЦК. Министр Славский сказал ему: «Не ходи». В министерстве не хотели раздувать проблему. Но Харитон считал, что он несет ответственность, что это он подвел всех, не предусмотрел, не решил вовремя все вопросы. Он понимал, что у него могут быть неприятности, но больше всего этот человек хотел, чтобы ему доверяли. Харитон рассказал обо всем секретарю ЦК.
       
Жизнь под колпаком
       К властям Харитон всегда проявлял лояльность. Он считал: если ты «главный», ты должен поддерживать правительство. Но к взглядам других был терпим.
       Начальник лаборатории Альтшулер слишком часто критиковал власть имущих вслух. Однажды в присутствии комиссии из КГБ он скептически отозвался о Трофиме Лысенко. Вскоре Харитон узнал о том, что его коллеге грозит опасность. Того решили удалить с объекта как «вейсманиста-морганиста». Тогда Юлий Борисович позвонил Берии и стал убеждать его не отсылать Альтшулера. Берия выслушал и спросил: «Он вам нужен»? — «Да, это ценный работник»,— ответил Харитон. Альтшулера не тронули.
       Харитон часто повторял: «Для дела можно и нужно использовать всех».
       Вскоре после первого взрыва замначальника первого главного управления Аврамий Завенягин (кстати, бывший первым заместителем самого Берии) заявил Харитону, что главный конструктор советской атомной бомбы обязательно должен быть членом партии. Харитон написал заявление. Но только после смерти Сталина.
       В 1953 году многим стало ясно, что готовится замена почти всей верхушки нашего атомного проекта. Только что прошло дело врачей-убийц. Когда по радио говорили об этом, было видно, как Харитон мрачнел. По-видимому, Сталин задумал еще и дело физиков-евреев. Скорее всего, готовилась замена и Харитону. По крайней мере, он понимал это или догадывался. К этому времени на объекте появилось много новых ученых (среди них, кстати, и Андрей Сахаров). Тем не менее, по словам Аркадия Бриша, хорошо знавшего Харитона, Сталина он глубоко уважал, хотя от репрессий пострадал и его, Харитона, отец.
       Сталин, в свою очередь, настолько ценил Харитона, что в какой-то момент запретил ему (как и Курчатову) летать самолетом. Поэтому Харитон пользовался личным салон-вагоном. Поначалу это был старый деревянный вагон, в которым до революции ездил сам царь.
       Юлий Борисович полностью разделял идеи социализма, но не верил в скорое появление идеального человека «светлого коммунистического завтра». Когда в 1968 году Андрей Сахаров через «Голос Америки» обнародовал свое знаменитое письмо, Харитон сказал: «Зачем он лезет в политику? Он же гений, ему нужно физикой заниматься. Как он может разменивать свой талант на политику?» Харитон был человеком, целиком отдавшим себя науке. Он жил как бы «под колпаком», в каком-то другом измерении и, по словам его близких, не вполне адекватно представлял себе советскую действительность. Он не представлял себе реально, против чего боролся Сахаров. Кровно заинтересованная в успехе его дела, власть поворачивалась к нему далеко не худшей своей стороной. И ему трудно было относиться к ней критически.
       Как-то в 70-е годы в Горький пожаловал Брежнев. Харитона позвали вечером на приватную встречу с генсеком. Говорят, Юлий Борисович вернулся пораженный. Он потом рассказывал близким, как Леонид Ильич на память читал стихи. Для Харитона человек, знавший поэзию, уже значил много. Сам он поэзию знал и очень любил, в 90 лет наизусть по-немецки (он владел им совершенстве) декламировал «Лорелею» Гейне, очень любил Гумилева, Блока, следил за литературными новинками. Разбирался в живописи, музыке (его мать была актрисой МХАТа), никогда не упускал возможности посетить консерваторию.
       Видя то невнимание, которое высшее руководство новой России стало проявлять к ядерному оружейному комплексу, Харитон сетовал: «Не понимаю, что происходит. Что они творят, зачем они все разрушают. Нужно сохранить ядерную отрасль». Когда в 1995 году его спросили, что он думает о происходящем в стране, он махнул рукой и сказал, что не имеет никакого представления о том, что происходит.
       
Эта голова выдержала пять тысяч рентген
       Как-то после испытания, когда экспресс-информация подтвердила ожидаемые параметры взрыва, Харитон пригласил Аркадия Бриша, который сконструировал автоматику для атомного заряда, поехать вместе с начальством в эпицентр. Там все ходили по хрустящей корке обожженной земли. Харитон выглядел довольным. Бриш нагнулся, что-то поднял. Увидев, что в руках у Бриша какой-то металлический осколок, Харитон воскликнул: «Бросьте немедленно! Что вы делаете?»
       К радиации он относился очень серьезно. У него были на то веские основания. До 1954 года существовал порядок, по которому при опытах с делящимся веществом, близким к критической массе, обязательно должен присутствовать Харитон. Однажды Юлия Борисовича позвали на очередной опыт с U-235. К специальной урановой сборке сверху по металлическому стержню с резьбой мог придвигаться урановый диск, и создавались условия, близкие к критическим. Придвигая диск, Харитон вдруг почувствовал наличие «люфта». Это его насторожило. «Я решил посмотреть,— вспоминал потом Харитон,— может, резьба дальше отсутствует. Нагнулся и смотрю, видно было плохо, и я невольно передвинул голову ближе. Вдруг раздался страшный крик: ‘Ю. Б.!’ Я отпрянул от этого места; оказывается, моя голова нисколько не хуже уранового диска. У Давиденко (он проводил измерения) мгновенно зашкалило прибор, показывающий количество нейтронов. Тут все почувствовали себя неуютно, спрашивали, сколько же я получил рентген. Прибор, который показывает амплитуду нейтронного потока, был не в порядке». Сотрудник, поколебавшись, сказал Харитону, что, видимо, получено пять тысяч рентген. «У меня не было неприятных ощущений,— продолжал Юлий Борисович,— было ясно, что ничего страшного нет. Но вот сколько именно я получил, хотелось знать. Я поехал в больницу, чтобы взять пробу крови. Я знал, как выглядит кривая состава крови при получении летальной дозы. Мои анализы за последние несколько дней шли по летальной кривой. Но неприятных изменений я не чувствовал, что утвердило меня в уверенности, что это не смертельная доза, и, действительно, скоро кривая пошла на убыль». Он так и не узнал, сколько рентген получил. Но кто знает, может быть, именно этот эпизод сыграл потом роковую роль в его жизни — в 70-х годах у него развилась глаукома, он начал терять зрение. В конце 1995 года Юлий Харитон окончательно ослеп.
       
«Я осознаю нашу причастность к ужасной гибели людей»
       Страха перед ядерным оружием он не испытывал, верил, что оно никогда не будет применено.
       Когда американцы организовали полеты самолетов с атомными бомбами к нашим границам, Харитон выступил против аналогичных полетов. «Бомба никогда не может быть абсолютно безопасной,— говорил он,— на то она и бомба. Военным следует быть чрезвычайно осторожными с атомным оружием».
       Наши бомбардировщики так и не летали на дежурства с ядерными бомбами. Американцы же за время своих полетов имели 31 инцидент с атомным оружием, включая его потери.
       Он был сторонником контроля над развитием ядерной энергетики. На каждом серийном заводе по его указанию ввели должность главного физика — для оперативного решения возникающих вопросов.
       После Чернобыля Харитон сказал: «Я уже не уверен, что человечество дозрело до владения этой энергией. Я осознаю нашу причастность к ужасной гибели людей, к чудовищным повреждениям, наносимым природе нашего дома — Земли. Слова покаяния ничего не изменят. Дай Бог, чтобы те, кто идет после нас, нашли пути, нашли в себе твердость духа и решимость, стремясь к лучшему, не натворить худшего».
       
«Оппенгеймер советского атомного проекта»
       На Западе до 80-х годов о Харитоне практически никто не знал, кроме разве что ЦРУ. Но разведка, понятно, не публикует своих данных. Лишь в 1982 году появились первые намеки о его причастности к советской ядерной программе. Академик Андрей Сахаров в письме, опубликованном в нью-йоркском журнале, назвал Харитона руководителем института, в котором сам работал в течение многих лет. Тогда американцам стало ясно, что Юлий Харитон был важной фигурой в советском ядерном проекте. В 1987 году Сахаров во время встречи в Москве с американским историографом и специалистом по контролю над вооружением Дэвидом Холлуэем назвал Харитона «Оппенгеймером советского атомного проекта».
       Первая встреча Юлия Борисовича с Холлуэем состоялась весной 1988 года. Пожалуй, с довоенного времени это был первый человек с Запада, с которым разговаривал Харитон. Холлуэй был поражен его исключительно вежливым и немножко старомодным обращением с людьми.
       В 1991 году Харитон впервые после своего возвращения в 1928 году из Кембриджа (некоторое время он там работал) снова оказался на Западе, в США. Его привезли в Вашингтон. У Белого дома он сфотографировался на память (см. фото). Миллионы людей снимались на том же месте до него. Но вряд ли кто-то из присутствующих догадывался, что этот невысокий пожилой мужчина в куртке — советский конструктор ядерных боеголовок, нацеленных, возможно, и на Вашингтон.
       Поразительно, как много совпадений и параллелей в биографиях «отца» американской атомной бомбы Юлиуса Роберта Оппенгеймера и нашего Харитона. Это отмечал и сам Юлий Борисович. Оба родились в 1904 году в образованных ассимилированных еврейских семьях, были тезками. Оба наследовали от своих матерей любовь к искусству, поэзии и музыке. Оба занялись газодинамикой, в 1926 году работали в Кавендишской лаборатории в Кембридже, но, насколько известно, не познакомились там. Наконец, оба стали первыми руководителями национальных ядерных оружейных центров.
       После рассекречивания в 1954 году Оппенгеймер фактически подвергся унижению. Харитон, хотя и был до конца жизни обласкан властями, после рассекречивания в начале 90-х стал свидетелем распада государства, ради безопасности которого работал всю жизнь.
       АЛЕКСАНДР Ъ-САФРОНОВ, ИВАН Ъ-ШВАРЦ
       
       

Биография Юлия Харитона — РИА Новости, 01.03.2020

Через год, в 1920 году, он поступил на электромеханический факультет Петроградского политехнического института, в 1921 году перешел на физико-механический факультет, в 1925 году окончил институт.

В 1921 году, будучи студентом, Юлий Харитон начал работать в Физико-техническом институте в лаборатории Николая Семенова. В 1924 году вышла его первая научная работа, посвященная изучению конденсации металлических паров. В 1925-1926 годах Юлий Харитон занимался исследованиями и открыл явление нижнего предела по давлению кислорода, а также влияние на этот предел примесей инертных газов.

С 1926 года по 1928 год он находился в научной командировке в Кавендишской лаборатории в Кембридже (Великобритания), где работал под руководством Эрнеста Резерфорда и Джеймса Чедвика. Во время пребывания в Англии защитил диссертацию и получил степень доктора философии.

В 1928 году, вернувшись на родину, Харитон возобновил исследования в руководимом Семеновым физико-химическом секторе Физико-технического института и вскоре приступил к систематической работе над вопросами теории взрывчатых веществ.

В 1931-1946 годах он руководил лабораторией взрывчатых веществ в Институте химической физики Академии наук СССР (Ленинград). Занимался теорией взрывов, горения и детонации, основал советскую школу физики взрывов. В 1936 году развил общую теорию центрифужного разделения газовых смесей, выводы которой справедливы и для случая разделения изотопов. В 1939-1941 годах Юлий Харитон и Яков Зельдович впервые осуществили расчет цепной реакции деления урана в реакторе.

В 1943 году Игорь Курчатов привлек Харитона к работам по атомному проекту СССР. В Лаборатории № 2 АН СССР Юлий Харитон являлся научным руководителем сектора №3, созданного для проектирования атомной бомбы.

С 1946 года по 1952 год Харитон был первым заместителем директора — главным конструктором конструкторского бюро КБ-11, организованного на базе одного из заводов Наркомата боеприпасов в поселке на юге Горьковской области (ныне город Саров Нижегородской области) для создания атомной бомбы и в 1950 году ставшего самостоятельной организацией (в настоящее время — Российский федеральный ядерный центр «Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики», ВНИИЭФ).

В 1959-1992 годах Юлий Харитон был научным руководителем, а с 1992 года по 1996 год — почетным научным руководителем ВНИИЭФ.

К работе над реализацией ядерно-оружейной программы под руководством Харитона были привлечены лучшие физики СССР. Эти работы завершились испытанием советских атомной (29 августа 1949 года) и водородной (12 августа 1953 года) бомб.

Узнайте подробнее о создании первой советской атомной бомбы в программе «Хроники Александра Рацимора» >>

Юлий Харитон — член-корреспондент Академии наук СССР с 1946 года, академик — с 1953 года. В начале 1990-х годов принимал активное участие в создании Международной академии информатизации и в организации ее отделения в городе Сарове.

Юлий Харитон — трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и трех Государственных премии CCCP. Награжден пятью орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, боевым орденом Красной Звезды, другими орденами, медалями, в том числе Большой золотой медалью имени М. В. Ломоносова АН СССР (1982) и Золотой медалью И. В. Курчатова (1974).

Юлий Харитон скончался 19 декабря 1996 года в городе Саров Нижегородской области. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Бюст ученого установлен в Санкт-Петербурге на Аллее Героев Московского парка Победы. В 1997 году в городе Сарове улица Тольятти была переименована в улицу Академика Харитона.

В 2004 году на доме (№ 9 по Тверской улице), в котором Харитон жил в Москве, была установлена мемориальная доска.

Материал подготовлен на основе информации открытых источников

В возрасте 92 лет скончался выдающийся физик-ядерщик Юлий Харитон. Харитон умер в Сарове, ранее известном как Арзамас-16, исследовательском центре ядерного оружия недалеко от Нижнего Новгорода на реке Волге, который он основал 45 лет назад и с тех пор возглавляет.

Информационное агентство ИТАР-ТАСС, сообщившее о его смерти, не приводит причин и других подробностей.

Харитон получил докторскую степень за свою работу под руководством Эрнеста Резерфорда, лауреата Нобелевской премии и пионера атомной физики, в Кавендишской лаборатории Кембриджского университета в Великобритании в 1926-28 гг.

В 1931 году он поступил в Физический институт АН СССР, а в 1939 году вместе с Яковом Зельдовичем, другим выдающимся советским ученым-ядерщиком, сделал первый советский расчет деления ядер.

В 1943 году он присоединился к группе ученых под руководством Игоря Курчатова, которым было поручено разработать ядерное оружие.Группа разработала первую советскую атомную бомбу, которая была испытана 29 августа 1949 года.

Харитон был трижды награжден высшей советской медалью _ Героя Социалистического Труда_, а также престижной Ленинской премией и многими другими наградами.

«Физика — это моя жизнь», — сказал однажды Харитон, сообщает ИТАР-ТАСС.

Его работа _ и даже его имя _ были государственной тайной в советское время, и Харитон не любил обсуждать свою учебу, говорили друзья.

Начальник советской тайной полиции Лаврентий Берия, руководивший ядерным проектом в 1940-х годах, считал, что Харитон настолько важен для программы, что запретил ему летать на самолетах из опасения, что один из них может разбиться. Берия также передал ученому личный вагон бывшего царя, сообщило российское телевидение ОРТ.

Но высокая оценка Берией Харитона не спасла его отца, погибшего в сталинских лагерях в 1943 году, сообщил телеканал.

Харитона похоронят рядом с женой на Новодевичьем кладбище в Москве в понедельник.

Цифровой архив Центра Вильсона

Совершенно секретно

(Специальное досье)

Совет Министров СССР

Приказ №805-327сс/оп от 9 апреля 1946 г. Кремль, г. Москва

Вопросы лаборатории № 2

1. Сектор № 6 АН СССР Лаборатория № 2 реорганизовать в КБ АН СССР Лаборатория № 2. 2 для разработки конструкции реактивного двигателя [атомного оружия] и изготовления прототипа.

2. В дальнейшем указанное конструкторское бюро именовать как Конструкторское бюро № 11 (КБ-11) Лаборатории № 2 АН СССР.М., заместителя министра транспортного машиностроения, начальником КБ-11 с освобождением от текущих министерских обязанностей;

Профессор Харитон Ю. В. Б. Главным конструктором КБ-11 по разработке и изготовлению опытных образцов реактивных двигателей.

4. Принять предложение Комиссии в составе Ванникова, Яковлева, Завенягина, Горемыкина, Мешика и Харитона о размещении КБ-11 на базе завода № 550 Минсельхозмашиностроения и прилегающей территории.

5. При необходимости принять:

а) привлечь Институт химической физики АН СССР (директор академик Семенов Н.Н.) в расчетах по заказам Лаборатории № 2 (Академик Курчатов) по проектированию реактивных двигателей, измерению необходимых констант, подготовке и проведению основных испытаний реактивных двигателей;

б) организовать в Институте химической физики АН СССР разработку теоретических вопросов ядерного взрыва и горения и их применение в технике.

В связи с этим все основные силы Института химической физики АН СССР перебросить на выполнение вышеуказанных задач.

6. Возложить на Первое Главное Управление Совета Министров СССР (г-н Ванников) материально-техническое обеспечение КБ-11 и Института химической физики АН СССР.

7. Поручить г-ну Ванникову рассмотрение и решение совместно с г-ном Зерновым всех вопросов по приспособлению завода № 550 под КБ-11.

8. Поручить гг. Ванникову (созыв), Зернову, Курчатову, Харитону, Семенову, Первухину, Устинову, Завенягину рассмотреть предложения академика Семенова о мерах по обеспечению работ, возложенных на ИХФ, и в пределах 5 дней на разработку и представление проекта решения по данному вопросу.

Штамп: Главное управление Совета Министров СССР по делам Совета Министров СССР.

Ядерный центр

Ядерный центр

Российский федеральный ядерный центр — ВНИИЭФ — крупнейший научный центр России, успешно решающий задачи обороны, науки и народного хозяйства. Институт основан в 1946 г.; она внесла большой вклад в производство ядерного и термоядерного оружия в СССР и ликвидировала монополию США на ядерное оружие.Деятельность ВНИИЭФ обеспечивала ядерный паритет в мире в годы «холодной войны», удерживая Человечество от глобальных военных конфликтов.

Директор — Костюков Валентин Ефимович Доктор технических наук, профессор. Лауреат Государственной премии Российской Федерации в области науки и техники, награжден орденом «Почет», орденом «За заслуги перед Отечеством» 3-й и 4-й степени, медалью «За заслуги перед Отечеством».

Высокий научный потенциал и многообразие задач, решаемых РФЯЦ-ВНИИЭФ, во многом определяются талантом и энергией выдающихся ученых, стоявших у истоков ВНИИЭФ. Школы мысли, инициированные ими, получили широкое развитие. Это позволяет получать передовые знания в различных областях науки и техники, развивать новые идеи и высокие технологии.Во ВНИИЭФ работали видные ученые: И.В.Курчатов, Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович, А.Д. Сахаров, Н. Н. Боголюбов, М.А. Лаврентьев, И.Е. Тамм, Г.Н. Флеров, Е.А. Негин, С.Г. Кочарянц, А.И. Павловский, Ю.Н. Бабаев, С.Б. Кормер и многие другие. Они создали многое из того, чем гордится российская наука. Нынешнее поколение ученых вместе с ведущими учеными продолжает эти традиции. В институте созданы и развиваются школы физики, математики, проектирования, эксперимента, химии и технологии.

Сегодня основной задачей института является обеспечение надежности и безопасности ядерного оружия в России.

РФЯЦ — ВНИИЭФ располагает мощной расчетно-экспериментальной, испытательной и производственной базой, позволяющей своевременно и эффективно решать поставленные перед институтом задачи.

В состав РФЯЦ-ВНИИЭФ входят несколько институтов: Институт теоретической и вычислительной физики, Институт экспериментальной газодинамики и физики детонации, Институт ядерной и радиационной физики, Институт лазерной физики, Научно-технический центр физики высоких плотностей энергии и Конструкторские бюро. и другие программные подразделения, управляемые общим научным и административным управлением.

Институт интенсивно работает над улучшением характеристик ядерного оружия, повышением его эффективности, безопасности и надежности. В настоящее время, в условиях действия Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, исследования и разработки в области ядерного оружия в основном сосредоточены в расчетно-теоретических, конструкторских и испытательных подразделениях института.

Ядерно-оружейная деятельность РФЯЦ-ВНИИЭФ осуществляется в соответствии с федеральными программами развития ядерных арсеналов и ядерно-оружейной промышленности в контексте обязательств России по соблюдению Договора о нераспространении ядерного оружия и Соглашений о совершенствовании системы экспортного контроля.Система менеджмента качества в РФЯЦ-ВНИИЭФ по вопросам обороны сертифицирована на соответствие требованиям государственных военных стандартов, действующих в Российской Федерации.

ВНИИЭФ инициировал реализацию обширной программы Советского Союза по проведению ядерных взрывов в мирных целях. В 1962 году перед учеными ВНИИЭФ была поставлена ​​уникальная задача воспламенения термоядерного топлива в отсутствие делящихся материалов. Это был значительный шаг вперед на пути к будущей термоядерной энергетике.

Обладая высоким научным и технологическим потенциалом, РФЯЦ — ВНИИЭФ смог расширить масштабы исследований и разработок и эффективно осваивать новые области высоких технологий, получать научные результаты мирового уровня и проводить уникальные фундаментальные и прикладные исследования. С 1990 года институт развивает интенсивное международное сотрудничество в несекретных областях науки и техники.

Росатом Государственная корпорация по атомной энергии Росатом мировой лидер в области ядерных технологий атомная энергетика

Исследования в области ядерной физики в СССР относятся к первой половине ХХ века.В 1921 году при Академии наук была создана Радиевая лаборатория (ныне Радиевый институт им. Хлопина). В 1933 г. в Ленинграде состоялась I Всероссийская конференция по ядерной физике. В 1939 году Яков Зельдович, Юлий Харитон и Александр Лейпунский доказали возможность цепной реакции ядерного деления в уране. В 1940 году исследователи Радиевого института Константин Петржак и Георгий Флеров открыли спонтанное деление тяжелых ядер (без нейтронной бомбардировки) на примере урана.

В 1940-е годы военный «ядерный проект» дал мощный толчок развитию отрасли. 28 сентября 1942 г. ГКО принял секретное постановление № 2352сс об организации работ по урану. В 1943 г. была создана Лаборатория измерительных приборов № 2 АН СССР (ныне НИЦ «Курчатовский институт»); Его директором был назначен Игорь Курчатов. 20 августа 1945 г. было подписано постановление о создании руководящего органа, ответственного за руководство работами по урану: Особого комитета при ГКО СССР.Считается, что эта дата ознаменовала появление атомной промышленности.

В 1946 г. в реакторе Ф-1 Лаборатории № 2 была осуществлена ​​самоподдерживающаяся цепная ядерная реакция в уране. Ф-1 был первым ядерным реактором в СССР и Европе. В 1949 г. в СССР было проведено первое успешное испытание ядерного оружия, а в 1953 г. последовало испытание первой советской термоядерной бомбы. В 1958 г. была построена первая советская атомная подводная лодка «Ленинский комсомол». «Ядерный щит» страны помог решить глобальную задачу: историки считают, что ядерный паритет между СССР и США помог избежать Третьей мировой войны, а ядерное оружие стало средством мирного сдерживания.Помимо обороноспособности, еще одним направлением было использование атомной энергии в гражданском секторе советской экономики. В 1953 году было создано Министерство среднего машиностроения. В 1957 году министерство возглавил Ефим Славский. Академики Игорь Курчатов и Анатолий Александров руководили разработкой программы развития атомной энергетики в СССР, которая предусматривала широкое использование атомной энергии в энергетике, на транспорте и в других областях народного хозяйства.

В 1954 году была введена в эксплуатацию первая в мире атомная электростанция — Обнинская АЭС. В 1959 году был введен в строй первый в мире атомный ледокол «Ленин». В 1964 году на Нововоронежской АЭС был введен в эксплуатацию первый реактор ВВЭР мощностью 210 МВт. В 1974 году на Ленинградской АЭС был введен в эксплуатацию первый реактор РБМК мощностью 1000 МВт. К концу 1980-х годов общая мощность АЭС в СССР достигла 37 ГВт. Советские атомщики заложили основу для будущего: построили невероятно мощные ускорители частиц, установки ядерного синтеза для исследований по сжатию плазмы и многие другие установки.

Чернобыльская ядерная катастрофа 1986 года затормозила развитие атомной энергетики. Но в то же время эта трагическая авария побудила к кардинальному пересмотру подходов к безопасности, в том числе к развитию культуры безопасности. 1990-е годы, сложные для России, ознаменовались также периодом стагнации в отрасли. Но атомная отрасль выстояла и сохранила свой уникальный научно-производственный потенциал и, самое главное, свой человеческий ресурс.В 2000-е годы возобновился ввод в эксплуатацию новых энергоблоков АЭС, в 2001 и 2004 годах были введены в эксплуатацию энергоблок № 1 Ростовской АЭС и энергоблок № 3 Калининской АЭС.

В 2007 году создана Государственная корпорация по атомной энергии «Росатом» (Росатом). Корпорации были переданы полномочия ныне несуществующего Федерального агентства по атомной энергии (правопреемник советского Министерства среднего машиностроения). Росатом начал кропотливую работу по объединению разрозненных атомных предприятий и отраслевых институтов в единый и эффективный механизм.Создание Корпорации открыло новые возможности для развития атомной энергетики и науки, значительного расширения ее зарубежного присутствия. Сегодня Госкорпорация «Росатом» — многопрофильная корпорация, одна из крупнейших компаний России и мировой лидер в области ядерных технологий.

Подробнее о деятельности и достижениях Госкорпорации «Росатом» см. публичные годовые отчеты.

Бывшее советское государство инкубирует высокотехнологичные предприятия на бывшем полигоне ядерного оружия [слайд-шоу]

КУРЧАТОВ, Казахстан — Несколько лет назад здешний ядерный исследовательский центр умирал. Его когда-то процветающее население в 40 000 человек сократилось до 5 000 и, казалось, приближалось к нулю. Город Курчатов, где во время холодной войны проводилась большая часть ядерных исследований Советского Союза в рамках подготовки к более чем 400 испытательным ядерным взрывам, возвращался к своим истокам как место забвения, просто еще одно место в пустынной степи, где мало больше, чем растет ковыль.

Давно ушли из жизни известные в городе ученые-ядерщики — Игорь Курчатов, руководитель советских проектов по созданию атомной бомбы, в честь которого назван город; Юлий Харитон, отец советской атомной бомбы; и Андрей Сахаров, автор советской водородной бомбы.Ушел из жизни и глава советской тайной полиции Лаврентий Берия, чье жестоко-эффективное административное управление ядерной программой вовремя доставило бомбы.

Сегодня Курчатов в Семипалатинской области Казахстана переживает значительный ренессанс: старые казармы советской армии переоборудуются для размещения ученых, техников и бизнесменов, которые будут работать в недавно открытом Парке ядерных технологий, своего рода Силиконовой долине в степи. . Предприниматели уже живут в обширном комплексе лабораторий и опытно-конструкторских мастерских, который когда-то был местом реализации советских программ создания атомного оружия, предназначенных для борьбы с капиталистическими странами.

Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев и его советники по науке выбрали Курчатов в качестве площадки для новаторского высокотехнологичного инновационного центра страны прежде всего из-за его близости к ученым страны в Казахстанском национальном ядерном центре (НЯЦ), который также переживает период возрождения своего рода в кластере новых зданий. В то время как НЯЦ занимается фундаментальными исследованиями, ядерной безопасностью и проектами в области ядерной энергетики, цель Парка ядерных технологий — быть инкубатором прибыльных предприятий.

«Основные объекты и радиационные технологии Парка ядерных технологий спроектированы и разработаны учеными Национального ядерного центра», — сообщил первый заместитель Министерства энергетики и минеральных ресурсов РК, представитель НЯЦ Ерлан Григорьевич Батырбеков. электронное письмо. «Сейчас ученые НЯЦ совместно с технопарком совместно работают над двумя проектами: Центр радиационной стерилизации и Комплекс по очистке отходов НОРМ.»

Планы создания этого делового и технологического центра были обнародованы Назарбаевым в 2003 году, что первоначально считалось безрассудством, но после некоторых недавних успехов теперь считается ясновидением. Недавнее финансирование совместных предприятий поступило из Южной Кореи, России, Германии. и украинские источники Шесть компаний были запущены и уже производят продукцию Недавняя торговая выставка, проведенная в центре, привлекла представителей 40 мировых компаний

Эти шесть семипалатинских стартапов уже прошли стадию старта.Используя промышленные ускорители электронов, компании разработали ряд продуктов, многие из которых были облученными, первоначально для удовлетворения потребностей Казахстана и его торговых зон соседних стран. Облучение можно использовать, помимо прочего, для уничтожения бактерий или улучшения механических, термических и химических свойств продуктов на основе полимеров. Одна компания, поддерживаемая южнокорейским венчурным капиталом, производит полимерные кровельные и гидроизоляционные материалы, которые должны быть более прочными, чем конкурирующие продукты, уже представленные на мировых рынках.На самом деле суровый степной климат вдохновляет на разработку особо прочных изделий, ведь там они более востребованы. Некоторые компании используют ускорители электронов ЭЛВ-4 и ИЛУ-10 для разработки стерилизованных медицинских инструментов и расходных материалов, а также для облучения продуктов питания и другой сельскохозяйственной продукции. Еще одно усилие направлено на разработку фармацевтических препаратов на ядерной основе.

Первые успехи технопарка во многом основаны на опыте, полученном учеными НЯЦ, также расположенного в Курчатове.На недавней презентации в Курчатове Кайрат Кадыржанов, генеральный директор НЯЦ, отметил, что казахстанские ученые прошли ядерную подготовку на рабочем месте, работая над утилизацией некогда огромного ядерного арсенала страны, четвертого по величине в мире, когда Берлин Стена пала, и холодная война подошла к концу.

«Казахстан обладает от 18 до 20 процентов мировых месторождений урана», по словам Кадыржанова, который добавил, что в последние годы страна приложила значительные усилия для разработки мер ядерной безопасности и теперь имеет хорошие возможности для участия в мирном развитии ядерной энергетики. энергия.Казахстан закрыл свою единственную ядерную энергетическую установку недалеко от Каспийского моря много лет назад, а его обилие запасов нефти и газа устраняет любую немедленную спешку с созданием собственного реактора, хотя курчатовские ученые выразили надежду построить мини-реактор для атомной энергетики в 2015–2018 годах.

«Раньше казахстанские ученые выбрасывали большую часть своих ноу-хау в ящик стола», — говорит Абзал Кусаинов, президент бизнес-центра. «Теперь в технопарке они смогут тестировать и внедрять собственные разработки.Наша цель — привлечение частных инвестиций и научных идей».

Кусаинов предполагает, что когда-то секретный город Курчатов станет открытым «научным центром», где инвесторы из многих стран смогут участвовать в стартапах технопарка. Масштабы образовательных и обучающих программ уже реализуются. Реконструкция бывших казарм Красной Армии, которая также продолжается, первоначально обеспечит жильем около 1200 сотрудников, а позже ожидается, что их число увеличится. Производственные линии в Инновационном центре парка выглядят так, как будто их можно было работает в Силиконовой долине в Калифорнии или на шоссе 128 в Бостоне, за исключением, конечно, одежды для сотрудников.Зимой они кутаются в большие меховые шапки, чтобы защититься от обычных степных минус 45 градусов по Цельсию. Летом температура часто поднимается до 45 градусов по Цельсию.

Между тем, северный сосед Казахстана, Россия, также присматривается к высокотехнологичным инновационным центрам, открывая один из них на окраине Москвы. Недавно президент России Дмитрий Медведев посетил Силиконовую долину в поисках вдохновения и партнеров, заручившись поддержкой Google и Intel.

Во всем этом есть элемент гонки черепах и зайцев: пока Россия торопится создать свой высокотехнологичный инновационный центр, бывшая советская Республика Казахстан последние несколько лет бредет к своему собственному . Казахстан может опередить в этом своего бывшего сюзерена.

Редкие фотографии проекта советской бомбы

Недавно я просматривал несколько русскоязычных книг о советском проекте атомной бомбы в Библиотеке Конгресса и наткнулся на одну, которая была действительно удивительной. Сама книга представляет собой каталог большой выставки, посвященной проекту советской бомбы («Атомный проект СССР: 60-летие российского ядерного щита», которая проходила в Москве осенью 2009 г. Большая часть текста представляет собой механическое повторение то, что было известно в течение многих лет — с некоторыми историческими странностями, такими как повторное использование «мы» для обозначения СССР, что не является самым обнадеживающим поступком для русских — но изображения фантастические, и многие из них довольно новый.

Назвать это «новым» можно с большой натяжкой, так как книга вышла три года назад. Но это ново для меня, а если это ново для меня, то, наверное, ново и для вас! Это определенно новее, чем большинство имеющихся фотографий советской ядерной программы, большинство из которых появилось в начале 1990-х годов, когда российские архивы (временно) стали проще в использовании.

Прежде чем я начну, я хотел бы отметить, как безумно то, что эта книга так хорошо написана.Она на глянцевой бумаге. Дизайн хорошо сделан. Картинки цветные! Ничего из этого не было бы примечательным, если бы книга была из Соединенных Штатов или страны Западной Европы, но большинство русскоязычных книг, которые я видел в этой стране, выглядят так, будто они были напечатаны на переработанной газетной бумаге старыми марксистами. Кто-то потратил сравнительное состояние на публикацию этой книги. Это гладкая книга; Я хотел бы, чтобы было легко купить его в Интернете.

Все начинается с этой удивительной фотографии Владимира Путина и ряда русских православных воротил в Сарове, городе, который когда-то был известен как Арзамас-16, советский эквивалент Лос-Аламоса.Судя по всему, советские ученые-бомбардировщики любили называть это место «Лос-Арзамас». Саров на протяжении веков был местом расположения большого русского православного монастыря.

В книге есть замечательные редкие фотографии ведущих советских ученых-оружейников. Здесь слева направо у нас молодой безбородый Игорь Курчатов; Курчатов после того, как отрастил свою знаменитую бороду; лихой портрет Георгия Флерова и, наконец, Юлия Харитона. Курчатов согласился не сбривать бороду до тех пор, пока враг не будет побежден, во время Второй мировой войны, но то, что он был «Бородач», несколько ему шло, поэтому я не думаю, что он когда-либо сбривал ее.Он выглядит таким глупым ребенком на фотографии слева, которая, я думаю, была сделана, когда ему было немного за двадцать. Фотография бороды начала 1940-х годов.

Флеров — человек, который действительно запустил советский проект с нуля. Его история довольно увлекательна. В 1942 году он надеялся получить Сталинскую премию за работу по самопроизвольному делению U-238, которая удержала бы его от кровопролитного Восточного фронта Второй мировой войны, но был отклонен, потому что его статья никем не цитировалась. , и, таким образом, был оценен как неважный.Флеров пролистал литературу и понял, что никто больше о делении не публиковался — и действительно, все те, кто публиковался о нем, полностью исчезли с карты. Он тут же начал писать письма, в том числе и самому Сталину, в которых указывал, что это может свидетельствовать лишь о том, что Соединенные Штаты работают над атомной бомбой. Во всяком случае, это самая эффектная его фотография, которую я когда-либо видел. Датируется 1940 годом.

Харитон был главным советским теоретиком — чем-то вроде их Оппенгеймера.Фото датируется 1940-ми годами. Харитон, как ни странно, имеет некоторые связи с ближайшим окружением Фрейда. Я не считаю, что это сильно меняет мое понимание бомбы, но все же это неожиданно. (Спасибо Майклу Деннису за то, что он переслал мне это.)

Перспективный вид рудника в Табошаре, Таджикистан, 1944 год. Табошар был одним из немногих первых источников советского урана, известным с 1920-х годов, и с 1945 года активно добывали уран. Приобретение необработанного урана было ключевым фактором, определяющим график советской бомбовой программы.У них было очень мало известных источников руды в конце Второй мировой войны, и Соединенные Штаты и Великобритания работали за кулисами, пытаясь обеспечить монополию на все другие известные мировые поставки. Генерал Гровс считал, что их доступ к урану настолько ограничен, что Советам потребуется 20 лет, чтобы получить бомбу, но оказалось, что урана больше, чем он думал, и концентрации, добыча которых для Соединенных Штатов была бы экономически невыгодной. оказалось вполне подходящим для советского рабского труда.

Здесь у нас есть две схемы атомной бомбы Нагасаки (Толстяк), основанные на информации, переданной Советам Клаусом Фуксом и другими шпионами. Сегодня они не являются особенно конфиденциальными, но когда они были получены, это были бы совершенно секретные данные. Справа основные размеры корпуса бомбы, а слева более подробная схема, показывающая электрические системы внутри бомбы. Любой, кто читает этот блог, без сомнения знает, что в Советском Союзе было несколько шпионов, занимавших высокие посты как в американской, так и в британской сторонах Манхэттенского проекта, который они на своем кодовом языке назвали «ENORMOZ».

Что мне нравится в этих рисунках, кроме их новизны, так это то, что этикетки сначала на английском, а потом снова переведены на русский язык — выдавая их явные шпионские корни.

Здесь также воспроизведены несколько интересных документов. Это из доклада, написанного для Лаврентия Берии от 28 февраля 1945 года, о «продвижении атомной бомбы за границей». В нем говорится, что ожидается, что Соединенные Штаты произведут бомбу к июлю того же года, а затем в самых общих чертах объясняется, как она работает.Еще мне нравится пунктуация технических терминов написанным от руки английским («фугасное вещество», «состав С», «коммерческая радиевая трубка»). только около 5 кг плутония было использовано в имплозивной бомбе (фактическое значение было близко к 6 кг, но кто считает), обсуждение различных взрывчатых веществ, участвующих в имплозии, и, что забавно, термин «трубчатый сплав» как кодовое название урана .

Последняя подчеркнутая строка гласит: «Взрыв ожидается ориентировочно 10 июля.Как писал Солженицын в Архипелаг ГУЛАГ , « Органы всегда получали свою зарплату».

Красивый разворот с надписью «Территория Лаборатории № 2, 1943 год». Довольно пустынно. Лаборатория № 2 расположена недалеко от Москвы, ею руководил Курчатов, здесь был первый советский ядерный реактор, а теперь Курчатовский институт.

Это вид снаружи на палатку Лаборатории № 2, тоже 1943 года. Видимо, проводились «опыты с ураном».

А вот вид той же палатки изнутри. Стопка справа выглядит как графитовые блоки, из которых был сделан первый советский реактор. (Как и первый американский реактор, разумеется.)

Вот три вида сборки Ф-1, первого советского реактора. Слева укладывают графитовые блоки; посередине вы можете увидеть его более собранным; справа схема конструкции. Их легко сравнить с первой американской конструкцией реактора Chicago Pile-1.

Реактор F-1 в 2009 году. Забавный факт дня: реактор F-1 по-прежнему является действующим ядерным реактором. Он достиг критичности 25 декабря 1946 года и до сих пор использует свой первоначальный запас топлива. (Это очень низкая мощность, так что это не так впечатляет, как кажется. ) Это самый старый действующий ядерный реактор в мире.

Внесен в список центрального зала реактора «А» после его модернизации в конце 1950-х годов. Реактор А был реактором военного производства в Челябинске, работающим на природном урановом топливе с графитом в качестве замедлителя.К июню 1948 года он был запущен и давал плутоний для первой советской атомной бомбы.

Другими словами, это что-то вроде советского аналога реактора B в Хэнфорде, хотя после вышеупомянутой модернизации реактор A смог работать на 500 МВт, что примерно вдвое больше, чем у реактора B.

И напоследок… сама бомба. Во всяком случае, его модель. В подписи написано, что это макет первой советской бомбы на «Полигоне», так назывался Семипалатинский полигон.Каким-то образом ему удается выглядеть очень футуристично (большие круги, большие столбы) и в то же время довольно простовато (деревья, то, как все выглядит так, как будто это было вылеплено вручную каким-то древним казахским мастером).

(Если кто-нибудь знает, какую функцию выполняют полюса и большой круг, я бы хотел знать.)

Это одна из самых интимных фотографий советской бомбы, которую я когда-либо видел. Фотографии гаджета «Тринити» в таком расположении были обычным явлением уже несколько десятилетий, но советские аналоги довольно редки.

Пожалуй, это моя любимая фотография из всего набора: наиболее показательная для советской ситуации и наиболее графически захватывающая. Потрепанный русский рабочий, прямо из Гоголя, позирующий рядом с клепаной, грубой и страшной атомной бомбой. Это антиутопическое противопоставление: отчаянное старое в паре с ужасным новым.

«Бомба», по-видимому, является ранней моделью корпуса бомбы, использовавшейся для аэродинамических испытаний. Я подозреваю, что они использовали эти прототипы корпусов так же, как это делали США: бесконечно сбрасывая их с самолетов, чтобы убедиться, что они не будут вращаться или вращаться неприятным образом, который может вызвать дребезжание чувствительных внутренних компонентов.

Это из доклада об испытании первой атомной бомбы, написанного в соавторстве Берией и Курчатовым для удовольствия товарища Сталина. На нем показано, что случилось с Лавочкиным Ла-9, который находился в 500 метрах от испытательного взрыва. Это драматично, ладно.

Игорь Курчатов, отец советской бомбы, и Сергей Королев, отец советской межконтинентальной баллистической ракеты, тусуются в 1950-х. Я не могу точно сказать, что у Королева в руках — это похоже на гигантскую (усиленную Лысенко) капусту, но при этом выглядит несколько отражающей, чего большинство капуст не имеет.Трудно сказать, но Курчатова и Королева это, кажется, забавляет. [Мой отец предполагает, что это очень похоже на Jiffy-Pop, без сомнения полученное из специальных источников разведки. Эй, кто знает?]

И с проделанной работой пришло… благодарственное письмо на Сталину. В Советском Союзе Сталин не благодарит вас, когда вы делаете что-то трудное. .. вы благодарите Сталина! Хорошо, правда, это они благодарили Сталина за вручение им наград (а не, знаете ли, их расстрел) после удачного испытания.Но все равно забавно.

Это читается примерно так (извините за мой возможный нечеткий перевод):

Товарищ Сталин
Уважаемый Иосиф Виссарионович!

Сердечно благодарим Вас за высокую оценку нашего труда, которой наградили нас партия, правительство и Вы лично.

Только ежедневное внимание, забота и поддержка, которые вы нам оказывали за эти четыре с лишним года упорного труда, позволили нам успешно решить задачу организации производства атомной энергии и создания атомного оружия.

Обещаем Вам, дорогой товарищ Сталин, что мы будем с еще большей энергией и самоотверженностью работать над дальнейшим развитием вверенного нам дела и приложим все наши силы и знания, чтобы оправдать Ваше доверие к нам.

Подписано Берией, Курчатовым, Харитоном и кучей других советских ученых. Сталин был доволен? Ну нет. Записка слева вверху написана рукой Сталина и гласит: «Почему не Риль (немец)?» Например, где подпись Николауса Риля? Риль был одним из немецких ученых, приступивших к работе над советской бомбой после Второй мировой войны.Ах, этот Сталин… никогда не умел принимать комплименты!

(История Риля интересна — он был наполовину гостем, наполовину пленником. Много хорошего получил за свою работу, но был и в юридически неоднозначном статусе. На первом советском испытании не присутствовал, узнал об этом позже От прослушивания британского радио Отсутствие подписи у Риля на письме, вероятно, было связано не столько с попыткой оскорбить Сталина — он не был склонен к суициду, — сколько с тем, что он был исключен из этой части проекта.)

Наконец, он заканчивается фотографией «ветеранов первого испытания советской атомной бомбы», собранной в 1999 году. Я видел много фотографий людей с советской бомбой, но эта действительно выявила тот факт, что на самом деле очень большая бомба действительно .

Теги: 1940-е, 1950-е, Книги, Шпионаж, Клаус Фукс, Лаврентий Берия, Атомная энергетика, Ядерные испытания, Советский Союз, Троица

Эта запись была размещена в пятницу, 27 июля 2012 г., в 7:44 и находится в разделе «Видения».Вы можете следить за любыми ответами на эту запись через ленту RSS 2.0. И комментарии и запросы в настоящий момент закрыты.

Образец цитирования: Алекс Веллерштейн, «Редкие фотографии проекта советской бомбы», Данные с ограниченным доступом: Блог ядерной тайны , 27 июля 2012 г., по состоянию на 25 января 2022 г., http://blog.nuclearsecrecy.com /27.07.2012/редкие-фото-проекта-советской-бомбы/.

Ядерные файлы: Библиотека: Биографии: Игорь Курчатов

Игорь Курчатов Игорь Курчатов — российский физик, руководитель первой советской программы создания атомного оружия.Он родился в 1903 году на Симском заводе и всего за три года окончил физический факультет Крымского государственного университета. Затем он работал научным сотрудником на физическом факультете Политехнического института в Баку, а в 1925 году перешел в Физико-технический институт, где изучал радиоактивность. В 1932 году Курчатов переключил область своих исследований с сегнетоэлектричества на ядерную физику, работая с группой, создавшей первый русский циклотрон. В то время, всего через несколько лет после прихода Сталина к власти, такое изменение интересов было опасным.Хотя в Советском Союзе действительно была сильная ориентация на научные и

технологических открытия, ученые должны были произвести разработки, которые были бы полезны государству, особенно в контексте сталинской пятилетки. В начале тридцатых годов ядерная физика все еще оставалась высокотеоретической наукой с очень небольшим количеством практических приложений в обозримом будущем. К 1936 году работа Курчатова принесла ему признание в международном научном сообществе, но ему еще предстояло оказать влияние в своей стране. Несмотря на это, он избежал Великой чистки невредимым, в отличие от многих своих коллег-ученых и инженеров. В 1942 году Курчатов присоединился к военным и направил свои исследования на технологии защиты кораблей ВМФ от магнитных мин. В том же году Сталин получил отчет британского MAUD Комитета о возможности создания ядерного оружия и назначил Курчатова руководителем весьма скромно финансируемой ядерной программы. Но после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки масштабы и финансирование программы Курчатова резко возросли, поскольку она заняла первое место в сталинском списке приоритетов.По мере увеличения ресурсов росло и давление, и потенциальные последствия для Курчатова, директора программ. Возможно, из-за этого он требовал от советских ученых проверять каждую крупицу информации, которую они получали из США и Великобритании путем шпионажа. Курчатов также был известен тем, что поклялся не стричь бороду, пока проект не увенчается успехом, и этот ритуал он придерживался на протяжении всей своей карьеры.