Харитон курчатов: Харитон Ю. Б. — История Росатома

Харитон Ю. Б. — История Росатома

Юлий Бори­со­вич Хари­тон родился 14 фев­раля (27 фев­раля по новому стилю) 1904 года в Петер­бурге в семье жур­на­ли­ста Бориса Иоси­фо­вича Хари­тона и артистки МХАТА Мирры Яко­влевны Буров­ской. Кроме него, в семье было две дочери: Лидия (1899 г.р.) и Анна (1901 г.р.).

В 1915 году Юлия опре­де­ляют в реаль­ное учи­лище, курс кото­рого он завер­шает в 1919 году. Так как в выс­шие учеб­ные заве­де­ния при­ни­мали с 16 лет, ему при­шлось год про­ра­бо­тать уче­ни­ком-меха­ни­ком в желез­но­до­рож­ной теле­граф­ной мастер­ской. В 1920 году в воз­расте 16 лет Юлий Бори­со­вич посту­пил в Ленин­град­ский поли­тех­ни­че­ский инсти­тут. Здесь он слу­шал лек­ции пат­ри­арха оте­че­ствен­ной физики А.Ф. Иоффе, кото­рые воз­бу­дили у моло­дого сту­дента инте­рес к физике. Через год после начала учебы Ю.Б. Хари­тон пере­шел с элек­тро­ме­ха­ни­че­ского на физико-меха­ни­че­ский факуль­тет, кото­рый окон­чил в 1925 году, полу­чив диплом инже­нера-физика.

Еще будучи сту­ден­том, Юлий Бори­со­вич с 1921 года по при­гла­ше­нию Н.Н. Семе­нова начал рабо­тать в его лабо­ра­то­рии, создан­ной в Физико-тех­ни­че­ском инсти­туте, дирек­то­ром кото­рого был А.Ф. Иоффе. В этой лабо­ра­то­рии Юлий Бори­со­вич выпол­нил свои пер­вые иссле­до­ва­ния. Пер­выми его рабо­тами (1924 г.) было опре­де­ле­ние кри­ти­че­ской тем­пе­ра­туры кон­ден­са­ции метал­ли­че­ских паров и сов­мест­ные с Н.Н. Семе­но­вым и А.И. Шаль­ни­ко­вым иссле­до­ва­ния вза­и­мо­дей­ствия моле­кул с поверх­но­сти твер­дых тел. В 1925 году выхо­дит «Задач­ник по физике», напи­сан­ный А.Ф. Валь­те­ром, В.И. Кон­дра­тье­вым и Ю.Б. Хари­то­ном, когда они еще были сту­ден­тами. Задач­ник поль­зо­вался заслу­жен­ной популяр­но­стью у сту­ден­тов-физи­ков несколь­ких поко­ле­ний. В 20-лет­нем воз­расте Ю.Б. Хари­тон сов­местно с З.Ф. Валь­той выпол­нил и опуб­ли­ко­вал науч­ную работу «Окис­ле­ние паров фос­фора при малых дав­ле­ниях», в кото­рой впер­вые экс­пе­ри­мен­тально пока­зал суще­ство­ва­ние раз­ветв­лен­ных цеп­ных хими­че­ских реак­ций на при­мере окис­ле­ния фос­фора.

Откры­тие этого явле­ния в даль­ней­шем яви­лось проч­ной осно­вой создан­ной Н.Н. Семе­но­вым тео­рии раз­ветв­ля­ю­щихся цеп­ных реак­ций, за кото­рую он был в 1956 году удо­стоен Нобелев­ской пре­мии. На своей моно­гра­фии «Цеп­ные реак­ции», выпу­щен­ной в 1934 году, Н.Н. Семе­нов сде­лал дар­ствен­ную над­пись: «Доро­гому Юлию Бори­со­вичу, кото­рый пер­вым толк­нул мою мысль в область цеп­ных реак­ций».

В 1926 году Хари­тон был направ­лен на два года в науч­ную коман­ди­ровку в Англию в зна­ме­ни­тую Кавен­диш­скую лабо­ра­то­рию. Здесь под руко­вод­ством Резер­форда и Чедвика он выпол­нил работу по мето­дике реги­стра­ции альфа-частиц, а в 1928 году защи­тил дис­сер­та­цию на сте­пень док­тора фило­со­фии. Воз­вра­тив­шись в Рос­сию, Хари­тон в тече­ние 10 лет вел педа­го­ги­че­скую работу в Поли­тех­ни­че­ском инсти­туте, а также воз­об­но­вил работу в руко­во­ди­мом Н.Н. Семе­но­вым физико-хими­че­ском сек­торе Физико-тех­ни­че­ского инсти­тута. Он созна­тельно и целе­устрем­ленно выби­рает новое направ­ле­ние своей даль­ней­шей дея­тель­но­сти.

В 1931 году физико-хими­че­ский сек­тор был пре­об­ра­зо­ван в Инсти­тут хими­че­ской физики, где Хари­тон орга­ни­зо­вал и воз­гла­вил лабо­ра­то­рию взрыв­ча­тых веществ (ВВ), кото­рая вскоре стала обще­при­знан­ной шко­лой физики взрыва.

Перед вой­ной Хари­тон занялся иссле­до­ва­ни­ями цеп­ного деле­ния урана. В 1939 году была опуб­ли­ко­вана ста­тья Ю.Б. Хари­тона и Я.Б. Зель­до­вича «К вопросу о цеп­ном рас­паде основ­ного изо­топа урана», и под­го­тов­лена ста­тья «О цеп­ном рас­паде урана под вза­и­мо­дей­ствием мед­лен­ных ней­тро­нов». Основ­ной вывод из этих работ — необ­хо­ди­мость обо­га­ще­ния урана лег­ким изо­то­пом для реа­ли­за­ции ядер­ной цеп­ной реак­ции. При про­ве­де­нии иссле­до­ва­ний по деле­нию ядер урана Юлий Бори­со­вич активно общался с И.В. Кур­ча­то­вым и в 1940 году вошел в «ура­но­вую комис­сию» Ака­де­мии наук СССР.

Во время Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны Хари­тон, исполь­зуя опыт и зна­ние физики взрыва, вел боль­шую экс­пе­ри­мен­таль­ную и тео­ре­ти­че­скую работу по обос­но­ва­нию новых видов воору­же­ний Крас­ной Армии и изу­че­нию новых видов воору­же­ний про­тив­ника, а также по сур­ро­га­ти­ро­ван­ным ВВ, про­дол­жая руко­во­дить отде­лом тео­рии взрыв­ча­тых веществ в инсти­туте хими­че­ской физики.

В 1943 году И.В. Кур­ча­тов, кото­рый воз­гла­вил в СССР Атом­ный про­ект, при­вле­кает Хари­тона к раз­ра­ботке атом­ного ору­жия и зачис­ляет в состав Лабо­ра­то­рии № 2 АН СССР. Выбор И.В. Кур­ча­това созна­те­лен и одно­зна­чен — при­влечь лидера оте­че­ствен­ной науки по цеп­ным реак­циям к реа­ли­за­ции цеп­ной реак­ции ядер­ного взрыва.

В мае 1945 года СССР вме­сте с союз­ни­ками (США, Англией и Фран­цией) завер­шила раз­гром Гер­ма­нии и празд­но­вала Победу. Ю.Б. Хари­тон был вклю­чен в группу физи­ков для выяс­не­ния состо­я­ния немец­ких иссле­до­ва­ний по ядер­ному ору­жию, кото­рая в мае выле­тела в Бер­лин. Одним из суще­ствен­ных резуль­та­тов были обна­ру­жен­ные Ю.Б. Хари­то­ном и И.К. Кико­и­ным около ста тонн окиси урана. Руко­во­ди­тель группы А.П. Заве­ня­гин орга­ни­зо­вал отправку окиси урана в Москву. И.В. Кур­ча­тов гово­рил, что най­ден­ный в Гер­ма­нии уран при­мерно на год сокра­тил пуск про­мыш­лен­ного реак­тора на Урале для нара­ботки плу­то­ния.

20 авгу­ста, после атом­ной бом­бар­ди­ровки Хиро­симы и Нага­саки, Государ­ствен­ный коми­тет обо­роны при­нял поста­нов­ле­ние о созда­нии Спе­ци­аль­ного коми­тета (пред­се­да­тель — Л.П. Берия), наде­лен­ного чрез­вы­чай­ными пол­но­мо­чи­ями, кото­рому пред­сто­яло воз­гла­вить руко­вод­ство по реше­нию про­блемы. Для рас­смот­ре­ния научно-тех­ни­че­ских вопро­сов по атом­ной про­блеме был создан Тех­ни­че­ский совет при Спец­ко­ми­тете. В каче­стве чле­нов совета были при­вле­чены И.В. Кур­ча­тов и Ю.Б. Хари­тон.

В 1946 году поста­нов­ле­нием СМ СССР для непо­сред­ствен­ного созда­ния атом­ной бомбы орга­ни­зо­ван филиал лабо­ра­то­рии № 2 — кон­струк­тор­ское бюро (КБ-11). Руко­вод­ство страны назна­чает глав­ным кон­струк­то­ром атом­ной бомбы, а затем науч­ным руко­во­ди­те­лем ядер­ных заря­дов и ядер­ных бое­при­па­сов Ю.Б. Хари­тона

С этого момента жизнь и твор­че­ство Ю.Б. Хари­тона нераз­рывно свя­заны с пре­одо­ле­нием ядер­ной моно­по­лии США, созда­нием нашей атом­ной бомбы, а затем раз­ви­тием и совер­шен­ство­ва­нием оте­че­ствен­ного ядер­ного ору­жия.

Это была гран­ди­оз­ная работа по сво­ему мас­штабу, по раз­ви­тию мно­же­ства науч­ных и тех­ни­че­ских обла­стей зна­ний, из кото­рых состоит ядерно-ору­жей­ная тех­но­ло­гия, и по своей военно-поли­ти­че­ской зна­чи­мо­сти.

Вот как сам Ю.Б. Хари­тон опи­сы­вает вступ­ле­ние нашей страны в атом­ную эру: «Я пора­жа­юсь и пре­кло­ня­юсь перед тем, что было сде­лано нашими людьми в 1946—1949 годах. Было нелегко и позже. Но этот период по напря­же­нию, геро­изму, твор­че­скому взлету и само­от­даче не под­да­ется опи­са­нию. Только силь­ный духом народ после таких неве­ро­ятно тяже­лых испы­та­ний мог сде­лать совер­шенно из ряда вон выхо­дя­щее: полу­го­лод­ная и только что вышед­шая из опу­сто­ши­тель­ной войны страна за счи­тан­ные годы раз­ра­бо­тала и внед­рила новей­шие тех­но­ло­гии, нала­дила про­из­вод­ство урана, сверх­чи­стого гра­фита, плу­то­ния, тяже­лой воды…»

На посту науч­ного руко­во­ди­теля ВНИИЭФ Ю.Б. Хари­тон оста­вался в тече­ние 46 лет, вплоть до 1992 года, когда он стал почет­ным науч­ным руко­во­ди­те­лем ВНИИЭФ. Исклю­чи­тель­ный талант уче­ного и орга­ни­за­тора науки поз­во­лил Хари­тону успешно руко­во­дить основ­ными направ­ле­ни­ями науч­ной и кон­струк­тор­ской работы инсти­тута. По тру­до­спо­соб­но­сти и вынос­ли­во­сти ему не было рав­ных, как и в твор­че­ском дол­го­ле­тии. Почти поло­вину сто­ле­тия он являлся пред­се­да­те­лем Научно-тех­ни­че­ского совета Мина­тома по ядер­ному ору­жию.

Поль­зу­ясь огром­ным вли­я­нием и обла­дая уди­ви­тель­ным даром до дета­лей раз­би­раться в любых науч­ных и тех­ни­че­ских вопро­сах, он при изоби­лии пред­ло­же­ний и точек зре­ния отдель­ных уче­ных и инсти­ту­тов умел выбрать наи­бо­лее цен­ные идеи и пре­тво­рить их в новые выда­ю­щи­еся кон­струк­ции. Когда между инсти­ту­тами воз­ни­кали раз­но­гла­сия, Ю.Б. Хари­тон все­гда стре­мился детально разо­браться в их при­чи­нах и суще­стве новых пред­ло­же­ний и идей. Бла­го­даря его уме­лому руко­вод­ству и высо­чай­шему лич­ному авто­ри­тету уда­ва­лось найти опти­маль­ные реше­ния.

В оте­че­ствен­ном Атом­ном про­екте при­няло уча­стие немало бле­стя­щих уче­ных и руко­во­ди­те­лей. Но среди этих выда­ю­щихся людей Юлий Бори­со­вич был явле­нием. Уни­каль­ность его заклю­ча­лась в том, что он был не только физи­ком-тео­ре­ти­ком, но и выда­ю­щимся экс­пе­ри­мен­та­то­ром, кон­струк­то­ром-тех­но­ло­гом, созда­те­лем системы про­из­вод­ства, экс­плу­а­та­ции и испы­та­ний ядер­ного ору­жия.

Он взял на себя и нес пол­ноту ответ­ствен­но­сти не только за все, что каса­ется раз­ра­ботки ядер­ного ору­жия и его непре­рыв­ного про­гресса, но и за без­опас­ность про­из­вод­ства, испы­та­ния и экс­плу­а­та­цию этого не име­ю­щего ана­ло­гов по раз­ру­ши­тель­ной силе ору­жия.

Ю.Б. Хари­тон пер­вый сфор­му­ли­ро­вал тре­бо­ва­ния к без­опас­но­сти ядер­ного ору­жия, гово­рил о недо­пу­сти­мо­сти ядер­ного взрыва при всех слу­чай­ных ситу­а­циях, в кото­рых может ока­заться ядер­ное ору­жие. Бла­го­даря его тре­бо­ва­тель­но­сти мы до сих пор не имели сры­вов, неудач и избе­жали ава­рий с ядер­ным ору­жием.

Он был твор­цом исто­рии не только ядер­ного ору­жия нашей страны, но и мно­гих чело­ве­че­ских судеб, посвя­тив свою жизнь науке, кото­рая спасла мир от ужас­ной по своим послед­ствиям войны. Его исклю­чи­тель­ная дея­тель­ность и твор­че­ские дости­же­ния пора­жают и вызы­вают изум­ле­ние. Ю.Б. Хари­тон — созда­тель целого ряда науч­ных школ в самых раз­но­об­раз­ных направ­ле­ниях физики и тех­ники. Среди его уче­ни­ков — выда­ю­щи­еся уче­ные.

К тихому голосу этого чело­века при­слу­ши­ва­лись все лидеры нашего госу­дар­ства от Ста­лина до Ель­цина. И в том, что Мина­том/Роса­том — един­ствен­ный из гиган­тов оте­че­ствен­ного ВПК уце­лел и про­дол­жает суще­ство­вать, во мно­гом его заслуга.

Страна высоко оце­нила дея­тель­ность Ю.Б. Хари­тона. Он — Три­жды Герой Соци­а­ли­сти­че­ского Труда, лау­реат Ленин­ской и Государ­ствен­ных пре­мий, награж­ден шестью орде­нами Ленина, орде­нами Крас­ной Звезды, Октябрь­ской Рево­лю­ции, Тру­до­вого Крас­ного Зна­мени, меда­лью «За обо­рону Ленин­града», дей­стви­тель­ный член Ака­де­мии наук СССР с 1953 года, удо­стоен выс­ших наград РАН — Золо­тых меда­лей им. М.В. Ломо­но­сова и И.В. Кур­ча­това.

В конце сво­его жиз­нен­ного пути Юлий Бори­со­вич Хари­тон с осо­бой остро­той ощу­щал свою как уче­ного и чело­века, ответ­ствен­ность за буду­щее чело­ве­че­ства. Его заве­ща­нием всем нам стали слова: «Стре­мясь к луч­шему, не натво­рить худ­шего».

Скон­чался Ю.Б. Хари­тон 18 декабря 1996 года.

Литература

Зельдович Я. Б., Харитон Ю. Б. К вопросу о цепном распаде основного изотопа урана

// ЖЭТФ, 1939, т. 9, № 12. — С. 1425–1427. см. Зельдович Я. Б., Харитон Ю. Б. К вопросу о цепном распаде основного изотопа урана // Харитон Ю. Б. Сборник научных статей. — Саров : РФЯЦ-ВНИИЭФ, 2003. — С. 205—206. 

 

Зельдович Я. Б., Харитон Ю. Б. Деление и цепной распад урана

// УФН 1940, т. 23, № 4. — С. 329–357. см. Зельдович Я. Б., Харитон Ю. Б. Деление и цепной распад урана // Харитон Ю. Б. Сборник научных статей. — Саров : РФЯЦ-ВНИИЭФ, 2003. — С. 223—242. 

 

Зельдович Я. Б., Харитон Ю. Б. Кинетика цепного распада урана

// Нейтрон: к пятидесятилетию открытия. — М. : Наука, 1983. — С. 325—332. — Перепечатка: ЖЭТФ, 1940, т. 10, вып. 5, с. 447 

 

Зельдович Я. Б., Харитон Ю. Б. О цепном распаде урана под действием медленных нейтронов

// Нейтрон: к пятидесятилетию открытия. — М. : Наука, 1983. — С. 316—324. — Перепечатка: ЖЭТФ, 1940, т. 10, вып. 1, с. 29. 

 

Юлий Борисович Харитон. Путь длиною в век : [сборник]

/ [РАН, Ин-т хим. физики им. Н. Н. Семенова; ред.-сост.: В. И. Гольданский (гл. ред.) и др. ; науч. ред.: Ю. Н. Смирнов]. — Изд. 2-е, доп. — М. : Наука, 2005. — 557 с., [17] л. ил. : портр. — 

 

Харитон Ю. Б. О Ванникове

// Б. Л. Ванников: мемуары, воспоминания, статьи / [сост. В. П. Насонов]. — М. : ЦНИИатоминформ, 1997. — 120 с. : ил. — (Творцы ядерного века). — С. 101–102. 

 

Ю. Б. Харитон. Эпизоды из прошлого

/ Ред. совет В. Б. Адамский, Р. И. Илькаев (пред.) и др. — Саров: РФНЦ—ВНИИЭФ, 1999. — 184 c., 28 л. ил. 

 

Вопросы современной экспериментальной и теоретической физики

: К 80-летию со дня рождения Ю. Б. Харитона : Сб. науч. тр / АН СССР, Отд-ние ядер. физики ; Отв. ред. А. П. Александров. — Л. : Наука. Ленингр. отд-ние, 1984. — 364 с., 1 л. портр. : ил. — Библиогр. в конце ст. 

 

Харитон Ю. Б. Как мы подошли к первой атомной бомбе

// Хочешь мира — будь сильным: Сб. материалов конференции по истории разработок первых образцов атомного оружия. — Арзамас-16. РФЯЦ—ВНИИЭФ, 1995. — С. 22–41 

 

Харитон Юлий Борисович

// Физики о себе / Отв. ред. В.Я. Френкель . — Л. : Наука, 1990. — С. 437–443. 

 

Харитон Юлий Борисович

// Герои атомного проекта. — Саров: Росатом, 2005. — С. 391–393. 

 

Завалишин Ю. К. Ю. Б.

// Завалишин Ю. К. Встречи в Сарове. — Саров ; Саранск: Тип. «Красн. Окт.», 2002. — С. 32–55. 

 

Сенин М. Д. Почти полвека сотрудничества с Ю. Б. Харитоном

// Сенин М. Д. Руководитель разработки химической очистки солей урана-235… М. М. Попов и его команда. Почти полвека сотрудничества с Ю. Б. Харитоном. — М : ВНИИНМ, 2000. — С. 45—54. 

 

Фотогалерея

Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон в рабочем кабинете

Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон и РДС-1

Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон

И.В. Курчатов и Ю.Б. Харитон

И.В. Курчатов и Ю.Б. Харитон

И.Е.Тамм и Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон и А.П. Александров

А.П. Александров, Ю.В. Харитон, Е.П….

Я.Б. Зельдович и Ю. Б. Харитон

Ю.Б. Харитон и В.А. Цукерман

Ю.Б. Харитон и В.А. Цукерман

Я.Б. Зельдович и Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон и Я.Б. Зельдович

Я.Б. Зельдович, Ю.Б. Харитон, Н.Н….

И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон, К.И. Щёлкин

Ю.Б. Харитон и И.Е. Забабахин

Ю.Б. Харитон и Е.А. Негин

Ю.Б.Харитон, А.А.Бриш, Е.А.Негин,…

Ю.А. Трутнев, И.Д. Спасский, А.А….

А.А. Бриш и Ю.Б. Харитон

Ю.Б. Харитон и П.Л. Капица

П.Л. Капица и Ю.Б. Харитон

В.А. Цукерман, Л.В. Альтшулер, Ю.Б….

Ю.Б. Харитон и Д.А. Фишман

Ю.Б. Харитон и Б.Г. Музруков

Ю.Б. Харитон и Ю.А. Романов

Ю.Б. Харитон и Ю.А. Романов

Ю.Б. Харитон среди коллег

Ю.Б. Харитон среди коллег

Ю.Б. Харитон за работой

Л.В. Альтшулер и Ю.Б. Харитон. Старые…

Товарищи Первухин, Харитон, Курчатов…

Семья Харитонов

Семья Харитонов

Мемориальный дом-музей Ю.Б. Харитона

Мемориальная доска Ю.Б. Харитона в…

Памятник Ю. Б. Харитону

 

ЗВЕЗДА ХАРИТОНА | Наука и жизнь

Юлий Борисович Харитон, чье 100-летие со дня рождения отмечалось в феврале нынешнего года, был выдающимся ученым даже среди тех немногих, кто первым осознал громадный потенциал атомной энергии. Он внес решающий вклад в развитие ядерной физики и, прежде всего, в создание советской атомной бомбы и термоядерного оружия.

Юлий Борисович Харитон(1904-1996).

Первый научный руководитель Ю. Б. Харитона Н. Н. Семенов. Середина 1920-х годов.

Юлий Харитон — студент физико-технического факультета Ленинградского Политехнического института. 1924 год.

Ю. Б. Харитон после защиты докторской диссертации в Кембридже. 1928 год.

Ю. Б. Харитон (слева), П. Л. Капица (в центре) и Л. Термен у стен Кавендишской лаборатории. 1927 год.

И. В. Курчатов и Ю. Б. Харитон. Начало 1950-х годов.

Сотрудники КБ-11. Крайний слева П. М. Зернов, крайний справа И. В. Курчатов, рядом с ним К.  И. Щелкин.

Поселок Саров, на месте которого построен Российский федеральный ядерный центр — Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики (РФЯЦ

Натурный эксперимент по разработке конструкции первой атомной бомбы РДС-1 на испытательной площадке КБ-11.

Взрывной опыт на внутреннем полигоне.

Макет первого ядерного заряда. Музей ядерного оружия ВНИИЭФа в Сарове.

Атомные бомбы РДС-1 (слева), РДС-4 (вверху) и водородная бомба РДС-6С (справа). Музей ядерного оружия ВНИИЭФа в Сарове.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Разработчики атомного термоядерного оружия, в том числе сверхмощной водородной бомбы РДС-6, академики Я. Б. Зельдович (вверху), И. Е. Тамм (в центре) и А. Д. Сахаров.

Ю. Б. Харитон (на фото — четвертый слева) в математическом отделении ВНИИЭФа, в числе первых в стране освоившем вычислительную технику.

Лазерное отделение ВНИИЭФа. Ю. Б. Харитон у макета камеры установки ИСКРА-4.

Для исследования процессов обжатия ядерного заряда во ВНИИЭФе использовали метод математического моделирования на ЭВМ. На снимках: двухмерная модель распространения продуктов взрыва в различные моменты времени.

В разные годы во ВНИИЭФе были созданы уникальные физические установки, оснащенные самыми совершенными методиками и средствами измерения: быстрый импульсный графитовый реактор (БИГР) — 1.

Линейный импульсный ускоритель (ЛИУ-10) — 2.

Рентгеновская импульсная установка (РИУС 3В) — 3.

физический котел на быстрых нейтронах (ФКБН-2М) — 4.

Оборудование для работы с радиоактивными изотопами в боксах — 5.

Лазерная установка «Луч» — 6.

Лазерная установка «Искра-5» — 7.

Улица академика Харитона в Сарове.

‹

›

Открыть в полном размере

Этот маленький щуплый человек, а таким он оставался всю жизнь, был нужен Сталину и Берии, Хрущеву и Брежневу, Горбачеву и Ельцину — всем, кто стоял во главе нашего государства. СССР, а затем и Россию, нельзя было бы называть великой державой, если бы не труд и не подвиг Юлия Борисовича Харитона, академика, трижды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственных премий, главного конструктора и научного руководителя проекта создания ядерного и термоядерного оружия.

29 августа 1949 года, в день первого успешного испытания советской атомной бомбы, он находился в подземном бункере вместе с И. В. Курчатовым, другими учеными и военными. Массивную дверь приоткрыли, чтобы видеть вспышку ядерного взрыва. Когда прозвучала команда «Ноль!», степь озарилась ослепительным огнем, и в щель приоткрытой двери бункера «ворвалось» вновь рожденное солнце. Харитон бросился к двери, чтобы прикрыть ее: вскоре должна была придти ударная волна. Но тут Берия схватил его, приподнял, крепко прижал к себе и расцеловал. Лаврентий Павлович понимал, что благодаря этому человеку становится в глазах Сталина главной фигурой в Атомном проекте — он выполнил поручение вождя и «сделал» атомную бомбу. Харитон яростно вырывался из объятий Берии. Наконец ему это удалось, и буквально в последнее мгновение он прикрыл дверь. Тут же с грохотом и ревом ударная волна пронеслась над ними, уничтожая все вокруг.

Спустя несколько лет, когда Берию арестовали, из обвинительного заключения стало известно, что он не только западный шпион и диверсант, но и большой любитель женщин, которые наградили его «дурной болезнью». Физики, как известно, изрядные шутники, и после объятий Берии Харитон в очередной раз оказался в центре их внимания. Близкие друзья «предупреждали» друг друга, что пожимать руку Харитона небезопасно.

Юлий Борисович всегда ценил шутки в свой адрес и при случае рассказывал их сам. Эпизод с поцелуем Берии он тоже поведал мне, когда вспоминал об испытаниях первой атомной бомбы. Однако, честно признаюсь, я так и не понял: правда это или еще один миф о главном конструкторе.

Но совсем иную правду о ХХ веке и о времени, что пережила наша страна, рассказывает судьба Юлия Борисовича Харитона. Его биография покажется непосвященному не только богатой на всевозможные события, но и почти невероятной. Действительность оказалась намного щедрее и разнообразнее, чем любой приключенческий или фантастический роман, созданный воображением писателя.

Мне посчастливилось не раз встречаться с Юлием Борисовичем Харитоном, провести много часов рядом, беседовать, причем не только с ним, но и о нем с его коллегами и друзьями. Тот образ человека и ученого, который сложился у меня конечно же субъективен, но уверен, он близок к реальному, потому что я мог судить о человеке «со стороны», что в нашей жизни немаловажно.

Коллеги и соратники всегда (когда это было возможно по условиям секретности) с удовольствием рассказывали о Харитоне. Каждый спешил поведать какую-нибудь легенду о Юлии Борисовиче, иногда даже не одну, и подчас было трудно определить, где правда, а где вымысел. Но у меня появилась возможность узнать об истинности легенд от их главного героя, и я, не стесняясь, расспрашивал его.

Мне говорили: «С ним весело, он любит добрую шутку». Харитон комментировал так:

— А мне кажется, что я довольно скучный человек…

«С ним интересно, — рассказывали мне, — его отличают нестандартность подхода к проблемам, оригинальность выводов… Всегда трудно предсказать, как именно он среагирует на то или иное событие или результат. И это прекрасно!» Юлий Борисович возражал:

— Я молчаливый человек, неразговорчивый…

«А как удивительно интересно он выступает! Литературу знает прекрасно, однажды стихи Марины Цветаевой читал — заслушались. И никогда не говорит по бумажке, терпеть не может выступать по писаному…» Харитон признавался:

— Мне очень трудно говорить, нескладно получается. К примеру, всегда нелегко отчитываться перед избирателями — я, ко всему прочему, депутат Верховного Совета СССР, — ведь необходимо сказать главное и не упустить ничего важного, ну а какой из меня оратор. Я документы возвращаю своим подчиненным по несколько раз, потому что считаю, что они должны быть написаны четко, ясно и хорошим русским языком…

Кому и чему верить? Служение науке — это не только радость познания, взлет вдохновения, открытие неизвестного, проникновение в новые области. Это еще и гражданская позиция ученого, его патриотизм, его преданность делу. И лучшие представители отечественной науки, ее лидеры, всегда это понимали. Они этим жили и живут. Судьба академика Юлия Борисовича Харитона — ярчайший тому пример.

ВОСХОЖДЕНИЕ

Как жаль, что нет «машины времени»! Включил бы ее счетчик и перенесся в 20-е годы в Петроград и, подобно студенту Юлию Харитону, отправился из центра города на окраину, в Политехнический институт. Пришел бы на лекцию чуть раньше, осмотрелся. Да, довольно пестро выглядит студенческая аудитория — кто в бушлате, кто в армейской шинели, кто в телогрейке. Холодно, голодно… Но вот появляется профессор. Одет безукоризненно: в пиджаке, при галстуке. Хоть и стужа на дворе, а он, кажется, и не замечает, что давно уже не топлено. Его голос звучит громко, дикция четкая. Но не это главное — тишина в аудитории удивительная, потому что лектор не пересказывает учебники и книги, а размышляет и тем самым побуждает слушателей вместе с ним думать и анализировать то, что происходит в физике сегодня. Впрочем, а что в ней может происходить? Кто-то из больших ученых еще несколько лет назад заявил, что физика исчерпала себя и что в этой науке все существенное уже известно.

— Мне повезло: я попал в поток, где курс физики читал Абрам Федорович Иоффе, — рассказывал Юлий Борисович. — Прослушал две-три его лекции и понял, что самое интересное — не электротехника, которой я в то время увлекался, а физика. И не я один, а буквально вся аудитория замирала и с волнением слушала то, что говорил Иоффе. Под влиянием его лекций я перешел на другой факультет. После первого курса Абрам Федорович поручил нескольким студентам составить и в дальнейшем прочитать на семинаре рефераты. Мне досталась тема «Работы Резерфорда в области строения атома». Это было первое знакомство с ядерной физикой, интерес к которой никогда уже потом не покидал меня.

Ленинградский Физтех… В те далекие годы в его стенах собрался весь цвет будущей отечествен ной физики. Семенов, Капица, Курчатов, Александров, Алиханов, Кикоин, Курдюмов, Френкель, Шальников — да разве возможно даже упомянуть их всех! Пройдут годы, и эти молодые ученые возглавят крупнейшие научные центры страны, откроют новые направления в науке, выведут физику на передовые рубежи научно-технического прогресса. Но это будет через два десятка лет, а тогда…

— Что помогало выявлять таланты, давать им крепнуть, расти?

— Прежде всего надо было приметить талант, а такой способностью обладал не только Иоффе, но и его ближайшие помощники. И в первую очередь Николай Николаевич Семенов. Однажды встречает он меня во дворе института и говорит радостно: «Сейчас принимал экзамен на втором курсе, очень интересный паренек отвечал, фамилия его Кикоин. Запомните…»

Юлий Харитон испытал такую же заботу и внимание на себе. После первого курса Семенов пригласил его прогуляться по парку. Присели на скамейку, и тут Николай Николаевич предложил студенту работать в лаборатории, которую он создает в Физтехе.

— Я согласился, хотя жил в центре Петрограда, а до института было восемь километров. Частенько приходилось идти пешком туда, а иногда и обратно. Время от времени, когда, бывало, заработаешься допоздна, оставался на работе на ночь и спал на лабораторном столе. Но в 17 лет это не слишком трудное дело… Конечно, можно создать наиблагоприятнейшие условия для выявления и развития талантов, но необходимо и иное — самоотверженность, преданность делу и труд. Если человек работает по 12-16 часов в сутки, его иногда с осуждением называют «фанатиком». Да, они были фанатиками, но никто не заставлял их, не принуждал — это было упоение трудом, высшее наслаждение, доступное человеку. Но они не стали аскетами. Влюблялись, веселились, разыгрывали друг друга, в общем, жили радостями, доступными в то время молодым людям. И эти ощущения молодости каждый пронес сквозь годы.

— Одно из самых ярких впечатлений юности, — вспоминал Харитон, — встреча в Доме литераторов с Маяковским. Я не очень любил его стихи, не понимал их… Но вот поэт вышел на сцену и начал читать. Это было потрясающе! Вернулся домой, достал томик его стихов и уже по-иному увидел Маяковского. С тех пор он стал для меня одним из самых любимых поэтов. Мне посчастливилось слышать и Блока, видеть на сцене Качалова… Да, мы были увлечены физикой, много работали, но тем не менее старались увидеть и узнать побольше…

1928 год. Гитлер еще не пришел к власти, но в Германии уже появились фашистские листовки. Молодой физик, приехавший в Берлин в служебную командировку, интересовался у немецких ученых, как они относятся к нацистам. Те только посмеивались: эти «опереточные мальчики» не опасны, серьезно к ним не следует относиться.

— Мы были подкованы политически получше, чем наши немецкие коллеги, и прекрасно понимали, какую угрозу несет фашизм. Но наших опасений немецкие интеллигенты тогда не разделяли. К сожалению, свою ошибку они поняли слишком поздно.

Вечером 21 июня 1941 года шли на банкет — Н. Н. Семенову была присуждена Сталинская премия. Вместе с друзьями ученый отмечал это событие. Был теплый летний вечер. Ю. Б. Харитон со своим другом Я. Б. Зельдовичем размышляли о том, что, вероятнее всего, в этом году война не начнется, так как уже середина лета, а если бы Гитлер решил напасть на нас, то сделал бы это весной…

Они уже давно работали вместе. Встречались чаще всего по вечерам, так как расчеты нейтронно-ядерных цепных реакций были для них «внеплановыми». Харитон в то время руководил лабораторией взрывчатых веществ, а Зельдович вел теоретические исследования. Конечно, никто и не думал о ядерной бомбе, однако физики уже обнаружили и наблюдали ядерные превращения, да и в Физтехе произошли перемены: Игорь Васильевич Курчатов «оставил» физику твердого тела и занялся новой областью науки.

— Этот резкий и внезапный поворот многих из нас удивил. Работы Курчатова по сегнетоэлектрикам были изящны и красивы — образцы настоящего классического исследования, но он занялся другим. Поразительно, насколько быстро Игорь Васильевич вошел в новую область. Он был человеком, удивительно подходившим для осуществления намеченной грандиозной программы. Великолепный физик, выдающийся организатор и исключительно доброжелательный человек. Эти черты привлекали к нему не только умы, но и сердца людей… То было время очень напряженной работы, чувствовалось, что начинается что-то совсем новое и очень важное.

А Харитон и Зельдович вечерами вели расчеты ядерных реакций. Их работы были опубликованы в «Журнале экспериментальной и теоретической физики», в «Успехах физических наук», и они стали первыми… Но об этом сами авторы и их коллеги узнали только много лет спустя.

— Кстати, одна из работ, последняя, не была опубликована, — уточняет Харитон, — началась война. Правда, спустя 42 года статья все-таки появилась в журнале. Но сколько событий разделяют эти публикации!

Мы пьем чай. Рассматриваем фотографии. Шутим с внучкой Юлия Борисовича. И оба прекрасно понимаем, что предстоит нелегкий разговор. Я давно уже заметил: трудно вспоминать о жестокой военной поре, когда твой город стягивала блокадная петля, на фронтах погибали друзья и близкие…

Физики Ленинграда заняли свое место в строю защитников Родины. Многие ученые ушли на фронт, трудились на оборонных предприятиях. Курчатов и Александров вели работы по размагничиванию боевых кораблей. Харитон работал в одном из институтов, создававших новые взрывчатые вещества и боеприпасы, сначала в Ленинграде, потом в Казани, а в 1942 году — в Москве.

— И вот однажды меня приглашает к себе Игорь Васильевич и предлагает перейти работать к нему. Война в разгаре. Мы занимаемся нужным для победы делом — и вдруг такое предложение! Я возражаю: считаю своим долгом до конца войны работать для фронта… А Курчатов объясняет: мы должны заботиться о будущей безопасности страны, нельзя упускать время. Уговаривать Курчатов умел, даже мою жену убеждал, что мне необходимо перейти к нему. Естественно, я согласился… Перед физиками и физикой стояла совсем новая, а значит, и очень интересная задача.

…Дома у Юлия Борисовича много фотографий. Есть среди них и видовые снимки. Их автор — академик Харитон.

— Это хобби? — интересуюсь я.

— Фотографией увлекался, — подтверждает он, — но времени всегда не хватало, потому что физика требует постоянных размышлений.

— И не оставляет в покое никогда?

— Физика — это моя жизнь…

— Мне довелось видеть ядерный взрыв не в кино, а наяву. Это был ад… Другого сравнения в голову не приходит… И американские физики, описывавшие первые испытания ядерного оружия, подчеркивали, что им было очень страшно… А вам?

— Дело не в страхе. Не забывайте, у нас была сверхзадача: в кратчайшие сроки создать сверхмощное оружие, которое могло бы защитить нашу Родину. Когда удалось решить эту проблему, мы почувствовали облегчение, даже счастье, ведь, овладев новым оружием, мы лишили другие страны возможности применить его против СССР безнаказанно, а значит, оно служит миру и безопасности. Все, кто принимал участие в Атомном проекте, сознавали это и работали, не считаясь ни со временем, ни с трудностями, ни со здоровьем… Ну а ядерный взрыв? Он способен и созидать. У него есть мирные профессии: укрощать газовые фонтаны, создавать в пустыне искусственные водоемы и многое другое.

— Пожалуй, вы лучше многих понимаете, сколь велика опасность ядерной катастрофы…

— И не только ее. Другие виды оружия тоже опасны. Его накоплено столько, что все человечество находится под угрозой. Сила ядерного оружия наглядна — достаточно увидеть последствия взрыва. Но есть и иные средства массового уничтожения, в первую очередь бактериологическое и химическое оружие. Бинарные снаряды с нервно-паралитическим газом — разве это не чудовищно? Или биологическое оружие? Я считаю, необходимо бороться против всех средств массового уничтожения.

САМЫЙ СЕКРЕТНЫЙ АКАДЕМИК

Отмечался юбилей ленинградского Физтеха. Вечером на вокзале в Москве за пять минут до отхода «Красной стрелы» встретились академики Келдыш, Александров, Миллионщиков, Капица, Семенов, Харитон, Арцимович, Зельдович — делегация Академии наук СССР. Мстислав Всеволодович Келдыш, президент Академии, был единственным, кто не работал в Физтехе. Среди этой компании оказался и автор этих строк, в то время корреспондент отдела науки «Комсомольской правды». Келдыш великодушно разрешил мне ехать вместе с делегацией. В купе я оказался с худым, невысокого роста человеком. Он поздоровался, снял плащ, потом пиджак, аккуратно повесил их на вешалку и сразу же вышел. Я поднял глаза и увидел на лацкане пиджака три Звезды Героя! Понял, что мой сосед — академик Харитон.

А вагон уже дрожал от хохота. Ученые набились в одно купе и рассказывали анекдоты. Предусмотри тельные Александров и Зельдович достали «резерв главного командования» и разливали по очереди. Анатолий Петрович Александров предпочитал «беленькую», а Яков Борисович Зельдович настаивал на том, что «отъезд всегда надо отмечать коньячком». Так как к единому мнению не пришли, то пришлось ликвидировать обе бутылки. Тогда свою лепту внес Юлий Борисович, и я узнал, что он на стороне Александрова…

Было удивительно тепло, весело, непринужденно. Убеленные сединами ученые словно сбросили груз лет и вновь оказались в своей юности — такой незабываемой и неповторимой. Редко им доводилось видеться, много забот у каждого, а теперь — всего на два дня — они освободились от них и ехали «домой», в Физтех, который вновь собрал их вместе.

В те далекие шестидесятые годы я даже не подозревал, что этих ученых объединяет не только прошлое, но и то настоящее, которое скрыто от посторонних глаз многими запретами и барьерами, определяемыми всего несколькими словами: «Сов. секретно. Особая папка». Это были документы и дела, к которым имели отношение всего несколько человек в стране. И Харитон в их числе.

Некоторые документы Атомного проекта СССР рассекречены совсем недавно, уже после ухода Юлия Борисовича из жизни. Убежден, что он и не подозревал, насколько часто его имя встречается в них. Так, в протоколах заседаний Технического совета Специального комитета при ГОКО, где решались все главные проблемы создания ядерного оружия в СССР, среди его членов непременно значится Харитон.

По-настоящему старт Атомного проекта был дан сразу же после атаки американцев на Японию. Первое заседание состоялось 27 августа 1945 года. В сентябре собирались уже пять раз — 5, 6, 10, 16 и 24-го. Именно в эти дни были определены главные направления работы. Будущие атомные бомбы начали называть «изделиями», и этот термин сохраняется до сегодняшнего дня. Ну а «главным бомбоделом» стал Юлий Борисович Харитон.

15 октября 1945 года он выступил на Техническом совете с докладом «О принципах, положенных в основу разработки образцов заводской продукции». Одно из поручений по докладу: «… представить в десятидневный срок на рассмотрение Технического совета предложения по вопросам организации одного или нескольких бюро для проведения более интенсивных исследований, конструирования и изготовления образцов заводской продукции, учитывая при этом необходимость создания условий совершенно закрытого характера этих работ». Этот документ можно считать началом биографии ядерного научного центра «Арзамас-16», основателем и бессменным научным руководителем которого был Ю.  Б. Харитон.

Однажды мы встретились с Юлием Борисовичем поздно вечером в его кабинете в «Белом доме» — так называют главный корпус центра. Он находится в самом начале «промзоны», сразу же за специальной «полосой безопасности», которая охраняется чуть ли не строже, чем государственная граница. В этой привычной для Юлия Борисовича обстановке разговор был откровенным и более открытым, чем обычно. Я спросил его:

— Современная структура ядерного центра родилась при его закладке?

— Пожалуй… Когда организовывали институт и КБ, я посчитал, что недостаточно хорошо разбираюсь в организационных вопросах. Чтобы использовать свои возможности максимально и заниматься только наукой и техникой, то есть быть по-настоящему главным конструктором, нужен был еще один руководитель, который взял бы на себя все остальное. Так появилась должность директора. Я посоветовался с Курчатовым, а затем обратился с такой просьбой к Берии. Директором назначили Павла Михайловича Зернова, заместителя наркома. Мы дружно с ним работали. Начали с поиска места для «Объекта». Нас тогда было немного, вместе с Зельдовичем всего несколько человек. Мы понимали, что для атомной бомбы потребуется много взрывчатых веществ, а потому место должно быть уединенным. Ванников посоветовал объехать заводы, которые производили боеприпасы. Мы побывали в ряде мест, и здесь нам показалось удобнее всего: маленький заводик и большой простор.

— Насколько мне известно, вы были в Германии сразу после Победы?

— В составе комиссии, которую возглавлял Завенягин. Вместе с Кикоиным мы начали искать в Германии уран. Обнаружили, что на одном из складов он был совсем недавно, но военные вывезли его как краску, ведь окись урана ярко-желтого цвета. На границе с американской зоной нам все-таки удалось найти 100 тонн урана. Это позволило сократить срок создания первого промышленного реактора на год… Однако я вскоре вернулся в Москву, необходимо было разворачивать работы по атомной бомбе.

— Уже здесь, в «Арзамасе-16»?

— Да. Курчатов одобрил выбор места, и началась энергичная работа по созданию лабораторий и набору кадров. Мы с Щелкиным составили первый список научных работников — 70 человек. Поначалу казалось, что это слишком много, ведь никто тогда не представлял масштабов работы.

Сразу после испытаний первой атомной бомбы специально для И. В. Сталина были подготовлены документы. Естественно, существовал один экземпляр, который хранился «за семью печатями». Просматривали его всего два человека — Сталин и Берия. Эти документы позволяют представить масштабы нашего Атомного проекта. Особо секретные сведения, как и положено, вписаны от руки.

Из Справки о строительстве специальных объектов:

«За период времени с конца 1945 г. и по 1 сентября 1949 г. Главпромстроем МВД СССР построено и введено в действие 35 специальных объектов, в том числе научно-исследовательских институтов, лабораторий и опытных установок — 17, горнорудных и металлургических предприятий — 7, комбинатов и заводов основного сырья — 2, химических предприятий — 5, машиностроительных и прочих предприятий — 4 …

Продолжается строительство 11 научно-исследовательских и промышленных объектов, а также жилых домов и коммунально-бытовых сооружений. Наряду с этим ведутся дальнейшие работы по развитию и наращиванию новых мощностей на введенных в действие объектах».

Пожалуй, впервые мы можем представить, как именно создавалась атомная промышленность страны. Особую роль в этом процессе конечно же занимало «хозяйство Харитона». Впрочем, оно также именовалось и «хозяйством Зернова». Все зависело от того, какие специалисты направлялись на работу в КБ № 11. Если это были физики, то они ехали «к Харитону», а инженеры и конструкторы — «к Зернову».

Ну а насколько «ошибся» Харитон, когда выбирал место для «Объекта», дает представление еще один секретный документ, направленный Сталину. В нем сообщается, что общая численность людей, занятых созданием атомного оружия, составляет 230 671. Естественно, военные строители и заключенные не учитывались.

В документах о КБ № 11 значилось: «…а) общая численность работающих — 4 507 чел., в том числе: научных и инженерно-технических работников — 848… Руководящий состав: 1. Начальник КБ № 11 — т. Зернов П. М.; 2. Гл. конструктор — чл.-кор. АН СССР Харитон Ю. Б.; 3. Зам. гл. конструктора — проф. Щелкин К. И.; 4. Зам. гл. конструктора — инж. Духов Н. Л.; 5. Зам. гл. конструктора — инж. Алферов В. И…»

Наш вечерний разговор с академиком Харитоном продолжался. Он сказал:

— Как известно, мы получили довольно подробную информацию от Фукса. Он дал описание первой атомной бомбы, и мы решили сделать нашу аналогично американской.

— Копировать, конечно, легче…

— Не скажите! Работа была напряженной и нервной. Просчитать все процессы, происходящие в атомной бомбе, все давления, а они разные, ведь идет детонация по взрывчатому веществу, — это очень тонкая работа. Я решил создать две группы, которые должны были работать параллельно: первая дала заключение — изделие сработает, вторая — не сработает. Оказалось, что права первая группа… Этот пример я привел как иллюстрацию того, насколько нервной, напряженной была обстановка.

— Но по ходу дела изменялись и задачи?

— Конечно. На определенном этапе потребовались уже не физики, а взрывники. На должность заместителя главного конструктора пригласили Духова из танковой промышленности. Всё и всех, если это было необходимо, нам предоставляли без промедления. Масштабы работ становились все шире и шире, особенно при создании водородной бомбы.

— Вас часто называют «отцом атомной бомбы». Это так?

— Это неправильно. Создание бомбы потребовало усилий огромного количества людей. Реакторы, выделение плутония — это гигантская работа! Так что нельзя никого называть «отцом атомной бомбы». Без всеохватывающего комплекса научных и исследовательских работ ее создать невозможно… Безусловно, главная роль в урановом проекте принадлежит Игорю Васильевичу Курчатову. Я руководил непосредственно созданием бомбы, точнее, всей ее «физикой»… Сначала нам предстояло сжать материал с помощью обычной взрывчатки, чтобы получить надкритическую массу. В 1940 году мы с Я. Б. Зельдовичем считали, что для этого потребуется десять килограммов урана-235, на самом деле оказалось, что его нужно в несколько раз больше, а получить уран необычайно сложно…

ЗЕРКАЛО «АДА»

Несколько раз мы подолгу беседовали с Юлием Борисовичем. Это было в 60-80-х годах теперь уже прошлого века. Харитон подробно рассказывал о работе в Физтехе, о военном времени, об Иоффе и Курчатове, но стоило завести речь о ядерном оружии, он тут же замолкал. «Нельзя, — говорил он, — но обещаю, что при первой возможности расскажу…»

И вот однажды у меня дома раздался телефонный звонок. Голос Харитона:

— Помните, вы просили рассказать о первых испытаниях?

— Конечно, — неуверенно ответил я, так как, признаюсь честно, забыл о нашей договоренности.

— Пожалуй, теперь можно, — сказал Юлий Борисович. — Если не возражаете, я сейчас приеду…

Было начало восьмого утра. Я понял, что академик звонил с вокзала, куда только что пришел поезд из «Арзамаса-16». Через полчаса Юлий Борисович был у меня. Мы пили чай и разговаривали не только о первом испытании.

— У вас были сомнения, что первая бомба, ну, не получится, что ли, не сработает?

— Нет. То количество плутония, которым мы располагали, позволяло нам не сомневаться, что будет так, как мы рассчитывали. Провала мы не боялись. Экспериментально все было проверено.

— На первом этапе вы постоянно дублировали американцев?

— Нет, конечно. Пожалуй, лишь при создании первой бомбы. В последние годы появились статьи, где американцы пытаются представить, будто мы ничего не сделали сами, а все украли у них. Но недавно их специалисты побывали у нас и убедились, что работы идут на равных. На первых порах мы использовали данные Фукса, это так, но дальше шли своим путем. А что касается водородной бомбы, то главное сделали Тамм, Сахаров и другие. У нас было два отдела, одним руководил Сахаров, другим — Зельдович. Они работали вместе, поэтому неверно приписывать все достижения Андрею Дмитриевичу. Бесспорно, он — гениальный человек, но создатели водородной бомбы — это и Сахаров, и Зельдович, и Трутнев… А американцы в конце 1949 — начале 1950 года наделали много ошибок и не смогли найти дальнейший путь…

— Вы были на испытаниях водородной бомбы?

— Конечно. Наблюдательный пункт находился на расстоянии 70 километров от эпицентра. На краю поселка стояло здание, а внизу амфитеатром были расставлены скамьи. Там собралось много военных, они наблюдали за взрывом и только еще пытались понять, что такое атомная бомба… Мы с Игорем Васильевичем стояли наверху. Бомбу сбрасывали с самолета, и взрыв был в воздухе. Ударная волна пришла через три минуты, сорвала с военных фуражки. Потом они долго не могли их найти… После испытаний мы поехали на место, то есть под точку взрыва, и увидели, как «вздулась» земля… Очень страшное это оружие, но оно было необходимо, чтобы сохранить мир на Земле. Я убежден, что без ядерного сдерживания ход истории был бы иным, наверное, более агрессивным. По моему убеждению, ядерное оружие нужно для стабилизации обстановки, оно способно предупредить большую войну, потому что в нынешнее время решиться на нее может только безумец. Пока современное ядерное оружие отвечает самым жестким требованиям. Но я постоянно напоминаю о безопасности, о комплексе мер, которые должны ее обеспечивать. На мой взгляд, сегодня — это главная проблема. Остальное мы уже решили в прошлом…

— Понятно, что у нас, обывателей, есть страх перед бомбой: не может ли с ядерным оружием произойти то же самое, что случилось в Чернобыле? Ведь даже в канун катастрофы физики утверждали, что ее произойти в принципе не может! И тут же — крупнейшая авария… Есть ли гарантии в отношении оружия?

— Мы никогда не говорили, что наши «изделия» абсолютно безопасны! Наоборот, всячески подчеркиваем, что они опасны, и поэтому необходима очень высокая тщательность в работе и в обеспечении доступа к ядерному оружию. Речь идет не о ядерном взрыве. Приходится, например, возить наши «изделия» по железной дороге, где возможны аварии. Бывают и сходы составов с рельсов, и пожары. Поэтому мы постоянно призываем к максимальной бдительности, сокращению перевозок и так далее. Этой гранью безопасности мы специально занимались. Поскольку заводы разбросаны, пришлось провести некоторую перекомпоновку производств, чтобы наши заряды в собранном виде перевозит ь на минимальные расстояния… Раньше, на мой взгляд, очень легкомысленно это делалось, но мы вмешались , и многое изменилось — ненужные перевозки сократились. Если, к примеру, злоумышленник или террорист решится выстрелить в «изделие», то в ряде его конструкций это может вызвать детонацию взрывчатого вещества, что приведет к распылению ударной волной плутония и, как результат, возникновению радиоактивного облака. У американцев, как известно, над Испанией случилась авария — самолет потерял атомную бомбу, произошел взрыв обычной взрывчатки , и распылился плутоний. Очистка местности потребовала гигантских затрат… Так что надо «держать ухо востро». Вопросы безопасности должны находиться на первом плане. Но не так легко этого добиться, ведь кроме понимания нужны и определенные финансовые затраты.

НЕБЛАГОНАДЕЖНАЯ ФАМИЛИЯ

С точки зрения «ведомства Берии», у Харитона грехов было вполне достаточно, чтобы до конца жизни находиться в одном из заведений ГУЛАГа. И дело не только в национальности — преследование евреев с присущим сталинизму размахом началось уже после того, как Харитон и многие его коллеги были прикрыты «ядерным щитом», который они же и создавали. Нет, были у семьи Харитона «грехи» более значительные…

Отца в 1922 году выслали из страны как «идеологически вредный элемент». Он обосновался в Риге. В 1940 году после вступления в Прибалтику советских войск был арестован и отправлен в лагерь, где и погиб. Мать — актриса. Работала в Художественном театре. Уехала на гастроли в Германию и не вернулась. Сестра оказалась на оккупированной фашистами территории, что в те времена считалось преступлением. Да и сам Юлий Борисович выезжал в Англию, где работал у Резерфорда. На пути домой он побывал в Берлине, а там, вполне вероятно, мог встречаться с матерью…

В общем, одного из руководителей Атомного проекта любой, даже самый заурядный следователь «ведомства Берии» мог обвинить и в шпионаже, и в предательстве Родины. Не сомневаюсь, что с таким ощущением Харитон жил и работал. Но вспоминать об этом не любил.

В одной из бесед я спросил его:

— Сахаров как-то сказал о создании ядерного оружия: «Я тоже прилагал огромные усилия, потому что считал: это нужно для мирного равновесия. Понимаете, я и другие думали, что только таким путем можно предупредить третью мировую войну»… Вы согласны с ним?

— Конечно. Мы обеспечивали оборону страны. В коллективе ученых, создававших атомное оружие, царило взаимопонимание, была спайка, дружба крепкая… Шла спокойная и напряженная работа. Хотя, конечно, без «сукиных сынов» не обходилось… Однажды приезжаю на комбинат, Игорь Васильевич Курчатов пригласил, у него день рождения был. Выпили в компании… А потом один из сотрудников приходит ко мне и говорит: «Если бы вы знали, сколько на вас писали!» Я понял: доносчиков хватало — везде были люди Берии.

— Вы часто контактировали с Берией?

— Сначала все проблемы решали через Курчатова. А потом приходилось и мне общаться…

— Он считался с вами?

— Вынужден был… Берия знал, что в нашем деле он ничего не понимает… и, повторяю, вынужден был выслушивать нас… К примеру, был такой случай. Где-то в начале 1950-х приехала к нам комиссия по проверке кадров. Члены комиссии вызывали к себе руководителей на уровне заведующих лабораториями. Расспрашивали и Льва Владимировича Альтшуллера. В частности, ему был задан вопрос: «Как вы относитесь к политике советской власти?» Альтшуллер резко раскритиковал Лысенко, сказал, что он безграмотный и опасный человек, а власть его поддерживает. Естественно, Альтшуллера распорядились убрать. Ко мне пришли Зельдович и Сахаров, рассказали эту историю. Я позвонил Берии. Тот сказал: «Он вам очень нужен?» «Да», — ответил я. «Хорошо, пусть остается», — нехотя, как мне показалось, распорядился Берия. И Альтшуллера не тронули… Кстати, в присутствии Сталина Берия сразу же становился другим, спесь мгновенно с него слетала…

— Вам приходилось это наблюдать?

— Однажды… Меня пригласили к Сталину. Захожу в кабинет, а Сталина не вижу — там было много народа… Берия как-то засуетился, потом пальцем показывает. Смотрю — Сталин. Я впервые его увидел. Очень маленький человек, рост его удивил меня… Попросили рассказать о первой бомбе. «А нельзя ли вместо одной большой сделать несколько маленьких?» — спросил Сталин. «Нет», — ответил я. Все были удовлетворены.

— Сколько вы видели ядерных взрывов?

— Точно не помню. Все — до 1963 года, пока испытания не ушли под землю. Честно скажу, страха, ужаса не было. Ведь все можно рассчитать, а значит, не бояться неожиданностей.

— Всю жизнь вы создавали атомные бомбы, а теперь мир борется за уничтожение атомного оружия. Вам не кажется, что ваш труд…

-… напрасен? Нет… Поначалу думалось о возможности войны, и она была реальна. Кто знает, что могло случиться, не будь у Советского Союза «ядерного щита»… Не буду скрывать и иной аспект: мы не думали тогда о возможности гибели человечества. Важно было, чтобы потенциальный противник тебя не обогнал… А сейчас человечество может погибнуть, поэтому нужен иной подход к оценке последствий атомной войны… Меня сегодня больше волнует другая сторона вопроса — борьба с АЭС. Людьми движет страх. Но не атомные станции грозят гибелью человечеству, а парниковый эффект. И с этой реальной катастрофой, очертания которой видны, можно бороться только с помощью АЭС. Безопасные отходы — реальность атомной энергетики. Эти проблемы нужно решать. А вот выступать против АЭС, демонтировать, запрещать их — безумие. Нельзя делать ошибки при проектировании, строительстве, эксплуатации — это ясно, но разумное и серьезное использование атомной энергии — вот главное направление. Надо заниматься и термоядерной энергетикой.

— Вы в этом убеждены?

— Абсолютно! Атомная энергетика — магистральный путь развития человечества…

… В последние годы жизни Юлий Борисович Харитон ослеп, восстановить зрение врачам как в России, так и в Америке не удалось, но это не мешало ему четко «видеть» будущее.

ТАЙНЫ «ШКОЛЫ ХАРИТОНА»

В октябре 1992 года академик Юлий Борисович Харитон вынужден был оставить пост научного руководителя Федерального ядерного центра «Арзамас-16», который возглавлял с момента его создания, то есть почти полвека. В администрации президента посчитали, что надо ввести ограничения по возрасту для государственных служащих — это давало возможность отправлять на пенсию неугодных чиновников, которые восходили к вершинам власти в советское время. Большая группа «новых русских» очень быстро заняла ключевые посты в государстве. Естественно, они не могли претендовать на высшие должности в военно-промышленном комплексе — знаний не хватало, но и там для утверждения новой власти требовались перемены. Одной из первых жертв этого произвола и стал академик Харитон.

К его многочисленным званиям прибавилось еще одно — «Почетный научный руководитель». И хотя мало что изменилось в жизни Юлия Борисовича — он по-прежнему в восемь утра отправлялся на работу и уезжал домой позже всех, — в табели о рангах его положение стало другим. Наметили официальное мероприятие — торжественные проводы в «Почетные». На этот день назначили открытие Музея ядерного оружия, где были выставлены образцы атомных и водородных бомб, которые создавались под руководством академика Харитона. Однако на торжества не могли приехать ни министр Минатома, ни министр обороны. Так и откладывалось это событие день ото дня.

Ну а мы, журналисты, хорошо знавшие Юлия Борисовича и бывавшие в «Арзамасе-16», решили все-таки устроить праздник, порадовать и самого Харитона, и его соратников, и друзей. Настояли на открытии музея. Об этом событии сообщили все средства массовой информации. Однако «в тени» осталось главное — встреча в Доме ученых «Арзамаса-16», где собрались Юлий Борисович и его соратники. Разговор получился интересный, волнующий. Он продолжался и за ужином, который затянулся до полуночи. Академик Харитон был с нами до конца, даже выпил несколько рюмок. Потом он сказал мне: «Это был один из прекрасных дней моей жизни». Юлию Борисовичу было тогда 88 лет.

Записи той встречи в Доме ученых у меня сохранились. Из многочасовой пленки я выбрал фрагменты, которые, как мне кажется, дают представление о роли академика Ю. Б. Харитона в Атомном проекте и в жизни нашей страны в ХХ веке.

Что такое «школа Харитона»? В чем ее особенности? Об этом размышляли соратники Юлия Борисовича.

Академик Юрий Трутнев:

— Для меня это в первую очередь — школа жизни. Вся она, сознательная и творческая, прошла под руководством и влиянием Юлия Борисовича. Он — великий учитель, потому что не признавал кривды, только правда, всегда и во всем! И, прежде всего, учил собственным примером, своим стилем руководства. Им создано множество направлений в современной науке. И именно они, а не только ядерные заряды, определяют лицо «Арзамаса-16».

Главный конструктор Георгий Дмитриев:

— Главная черта характера Харитона, которая меня поражает, его доступность и открытость. В 1956 году я приехал сюда, на «Объект», молодым специалистом и за первые полгода не менее десяти раз побывал в кабинете Юлия Борисовича. Дистанция между ним и мной была огромная, но тем не менее ее совершенно не чувствовалось. Кстати, и сейчас любой сотрудник центра может к нему обратиться, и он никогда не откажет во встрече. Мне кажется, эта черта присуща далеко не всем руководителям, тем более такого ранга, как Харитон. Когда мы говорим о «школе Харитона», то прежде всего должны назвать ее демократичность, в ней не существует границы, которую определяют звания и награды, ее творческий дух ломает все барьеры, а потому каждый из нас ощущает себя свободным человеком.

Мне приходилось много раз бывать на полигонах. Естественно, там мы встречались и работали вместе с Юлием Борисовичем. Я сразу же обратил внимание на то, что для него нет мелочей — он требует скрупулезности в работе и, прежде всего, показывает пример своим собственным отношением к делу… Его потрясающая работоспособность сначала удивляла, а затем воспринималась всеми как норма жизни. И мы перенимали ее. Оказалось, что иначе и нельзя! Так что умением работать мы обязаны именно Харитону.

Главный конструктор Станислав Воронин:

— Я приехал сюда в 1954-м и буквально через три недели начальник отдела взял меня с собой на совещание к Харитону. Я должен был докладывать результаты своей работы. Рассказал о том, что сделал и что задумал на ближайшее будущее. Меня поразило, что Харитон понял меня буквально с полуслова и тут же предложил свой вариант решения. Уже тогда я понял, насколько неординарен наш руководитель. Общение с ним каждый раз давало новый импульс работе, я это почувствовал на первой же встрече. Творческие импульсы необычайно стимулируют работу, они заставляют постоянно думать, что в конструкторской деятельности совершенно необходимо. Точно так же, как и в научной…

Харитон детально вникает в любую проблему и не оставляет ни одного вопроса не понятым до конца. Он никогда не откладывает выяснение загадки на будущее, а предпочитает вносить ясность сразу же. Поэтому с Харитоном, с одной стороны, работать просто, а с другой — необычайно трудно…

Директор Федерального ядерного центра Владимир Белугин:

— Создание ядерного и водородного оружия — это комплекс сложнейших технологических процессов, требующих знания всех разделов физики. Благодаря «школе Харитона» эта сложнейшая наука, не говоря уже о технике, достигла в Федеральном ядерном центре высочайшего уровня. Чтобы этого добиться, потребовалось несколько десятилетий невероятных усилий, прежде всего от Харитона. Он очень скрупулезно и последовательно отбирал специалистов, воспитывал их.

С Юлием Борисовичем мы познакомились в 1959 году. Конечно, и до этого были контакты — ведь в те годы «сессии», то есть испытания оружия, проводились интенсивно, а следовательно, я часто с ним встречался. Но 1959-й стал для меня особенным годом. Возникла идея «спрятать» ядерный взрыв в герметичную полость. Потребовалась большая работа газодинамиков, теоретиков, механиков. Харитон собирал нас первые три месяца каждый день, разбирался в самых мельчайших деталях. Ему не только было интересно, но и необычайно важно познать все нюансы нового дела. И это была для нас, инженеров и конструкторов, великая школа.

Главный конструктор Самвел Кочарянц:

— В 1947 году я приехал сюда и впервые встретился с Юлием Борисовичем. До этого работал в Энергетическом институте, ничего о ядерном оружии не знал и потому сразу же признался ему, что со мной произошла ошибка и я не могу не сказать об этом. Харитон улыбнулся, а потом заметил: «Для каждого найдется нужное дело, занимайтесь автоматикой, с которой вы хорошо знакомы». Я предложил ряд принципиальных схем, в частности так называемую «двухканальную систему». И что характерно, Харитон мгновенно оценил ее достоинства, мне даже показалось, что он хорошо знает нашу область. Лишь позже я понял: он доверяет специалистам, полагается на их квалификацию, и это во многом определило общий успех. Харитон всегда был творческим партнером, а потому мы так успешно решали сложнейшие проблемы как на стадии разработки «изделий», так и в процессе их испытаний.

Академик генерал Евгений Негин:

— Многие, с кем мы работали, считали Оппенгеймера выдающимся организатором и ученым, и у нас был распространен лозунг: «Перехаритонить Оппенгеймера». В конце концов мы это сделали!

Я хочу отметить: человек никогда не бывает один. В любых обстоятельствах. У Юлия Борисовича были выдающиеся помощники. Я не могу не вспомнить Зернова, Музрукова, Рябева, его ближайших соратников — Зельдовича, Франк-Каменецкого, Сахарова, Щелкина и многих других. В целом «школа Харитона», бесспорно, явление уникальное. Думаю, она единственная не только у нас, но и за рубежом. Ведь мало кто может сказать, что справился с огромным коллективом и решил глобальную задачу. А Харитон это сделал!

Академик Александр Павловский:

— Хочу еще раз напомнить принцип Харитона: «Знать в десять раз больше!» Это не просто красивое выражение — это реальность. Именно благодаря такому принципу тот научный коллектив, который сложился в «Арзамасе-16», не замкнулся на решении узких проблем. Такая идеология создала предпосылки для реализации в наши дни тех идей и научных направлений, которые были начаты давно. Результаты нашей работы не только в прошлом, мы будем ощущать их и в ближайшие годы…

… Разговор затянулся. Пожалуй, труднее всего было самому Юлию Борисовичу: он не привык, чтобы о нем там много и так долго говорили. Несколько раз он пытался остановить течение беседы, направить ее в иное русло, но я, как хозяин вечера, не давал ему слова. И лишь в заключение наконец-то дошла очередь до главного виновника торжества.

— Сегодня я попал в довольно трудное положение, — признался Юлий Борисович. — Я не представлял себе характер разговора, и то, что все говорили обо мне, а не о деле, несколько обескуражило… Я не могу не признаться, что происходит преувеличение моих заслуг, но главное в том, что нам удалось организовать очень хорошую коллективную работу. В действительности та проблема, над которой мы все работали, — создание ядерного и термоядерного оружия — связана с очень многими разделами физики, и то, что удалось достичь взаимного понимания людей, работающих в разных отраслях, необычайно важно. Коллективная работа была абсолютно необходима, в то же время появлялись отдельные изобретения, принадлежавшие конкретным людям. К сожалению, в ряде случаев мы забывали об их авторстве, и через много лет я чувствую, что не выполнил своего долга в том отношении, что многие изобретения, многие идеи остались безымянными. И я чувствую свою вину, потому что слишком поздно обратил на это внимание…

Юлий Борисович Харитон даже в этот праздничный день был верен себе — он размышлял о том, что нужно обязательно сделать в ближайшее время. В оставшиеся ему четыре года жизни он пытался воссоздать истинную историю атомной эпопеи.

Ядерный гений Юлий Харитон: жизнь под грифом секретно

19:17 29/11/2020

ФОТО : ТАСС / Черединцев Валентин

Нелетная погода нарушила планы российского президента – он не смог в среду вылететь в ядерную столицу страны Саров. Поездку пришлось перенести на сутки. Прибыв туда, первым делом Владимир Путин отправился на территорию ядерного центра и возложил цветы к памятнику человеку, без которого не было бы российской ядерной триады и атомных станций. О выдающемся ученом, чья жизнь была под грифом секретно, материал корреспондента «МИР 24» Максима Красоткина.

Заснять на пленку Юлия Харитона удалось только после перестройки. Все это время имя создателя первой советской атомной бомбы было под грифом секретно. В августе 1949-го после испытаний на Семипалатинском полигоне Советский Союз стал ядерной державой. Харитон был главным конструктором бомбы и вторым человеком после Игоря Курчатова в советском атомном проекте.

«После нажатия кнопки все осветилось ярчайшим светом. А так как было расстояние 10 километров, а звук идет со скоростью 300 метров в секунду, тогда уже была закрыта дверь, чтобы ударная волна никаких неприятностей не учинила. И через 30 секунд дошел толчок ударной волны, после чего уже можно было выйти. Берия тоже находился вместе с нами в каземате. Он поцеловал Игоря Васильевича, поцеловал меня в лоб», – рассказывал трижды Герой Социалистического труда, главный конструктор советской атомной бомбы Юлий Харитон.

Юлий Харитон еще до войны смог рассчитать на бумаге цепную реакцию урана. До этого, будучи первокурсником Петроградского политеха, уже занимался научными исследованиями. Получив диплом, уехал на двухлетнюю стажировку в Кембридж. Казалось бы, такому ученому путь в самый секретный проект страны закрыт: имеет связи за границей, к тому же сын «врага народа» – его отца осудили за антисоветскую агитацию. Но именно Харитону Курчатов предложил возглавить научный институт, для которого выбрали место среди глухих мордовских лесов.

«Лаврентий Берия предъявил требования к будущему ядерному центру: недалеко от Москвы, в пределах 600 километров, вдали от крупных городов, должна быть начальная материальная база и энергетические мощности, чтобы не начинать с нуля и экономить ресурсы и время», – рассказала директор Музея ядерного оружия г. Саров Екатерина Власова.

Небольшой поселок Саров, где в здании бывшего монастыря работал завод по производству боеприпасов, сразу обнесли колючей проволокой и его упоминание изъяли из всех справочников. Покинуть его работники ядерного КБ могли только в случае командировки или лечения. Это было похоже на шарашки времен войны. Условия изоляции компенсировались тем, что там не знали слова «дефицит». Еще это место постоянно меняло название. Ядерный центр назывался «Объектом 550», «Шатки-1» (по наименованию станции где-то в стороне), «Кремлевым» (монастырь тогда называли кремлем) и «Арзамасом-75» (цифра в названии указывала примерное расстояние в километрах до города Арзамас). Позже посчитали, что для режима секретности это слишком просто и 75 заменили на 16.

«В Арзамасе на тот период было 15 почтовых отделений. И решили назвать «Арзамас-16», будто бы мы тоже часть города Арзамаса», – рассказала Екатерина Власова.

Оружие, созданное в стенах «Арзамаса-16», получило индекс РДС-1. Версий расшифровки было множество – «Родина дарит Сталину», «Россия делает сама». Хотя на самом деле все было проще: реактивный двигатель типа «С», наверное, советский. Точной расшифровки последней буквы в документах не было. А вот ответственность у физиков была на высоте. Все понимали, с чем имеют дело.

«Чтобы ручку, которая активирует эту атомную бомбу, кто-то случайно не задел, там есть одна линия защиты, вторая, а третья – это амбарный замок, который они повесили», – добавил научный руководитель Госархива Сергей Мироненко.

Здесь же при участии Андрея Сахарова, тогда еще не диссидента, создали самую мощную в мире водородную бомбу, взрывная волна от которой три раза обогнула земной шар. Создателей оружия сдерживания охраняли круглосуточно. Например, Юлия Харитона неразлучно сопровождали двое охранников, которых называли секретарями. Еще ему в целях безопасности запрещалось летать самолетом. Впрочем, академик и сам не особо это любил – на борту работать неудобно. Поэтому предпочитал поезд. Харитону выделили личный вагон. В нем была кухня, спальня, купе для гостей и рабочий кабинет. Менять команду, не только ученых, он не любил, поэтому бессменным проводником у академика была Клавдия Егорова.

«Игорь Васильевич сидит, Юлий Борисович сидит, я им подаю завтрак. В старом вагоне еще. Игорь Васильевич меня спросил: «Клава, у вас есть чеснок»? Я говорю: «Есть». Он говорит: «Я люблю макароны с чесноком кушать». А Юлий Борисович отвечает: «А я терпеть не могу чеснок», – поделилась проводник спецвагона Клавдия Егорова.

В спецвагоне Харитон нередко возил родственников своих подчиненных, когда тем не хватало билетов на «большую землю». А многие коллеги ему обязаны свободой. Академик мог напрямую позвонить Берии и заступиться за ученого, над которым сгущались тучи.

«Выяснилось, что у одного из сотрудников есть далекая тетушка, которую он никогда не видел, где-то в Южной Америке. Это тоже являлось основанием для того, чтобы человека с объекта вывести. И Юлий Борисович за него тоже вступился, сказал: «Причем здесь какая-то тетушка, какое она имеет отношение к конкретному человеку?» И его тоже на объекте оставили», – добавила Екатерина Власова.

Всю жизнь Юлий Харитон шел бок о бок со своим начальником и другом Игорем Курчатовым. И это последний человек, которого в своей жизни увидел руководитель советского атомного проекта. Курчатов умер во время прогулки, когда отдыхал в санатории.

«Недалеко прошлись, сели на скамейку. Я сидел как-то боком, говорил, не глядя на него, не видя его лица. Я говорю, а никаких вопросов он не задает. Я повернулся и увидел, что его нету», – поделился Юлий Харитон.

Как и многие физики первой волны, Юлий Харитон не избежал облучения. Это было на одном эксперименте. Доза оказалась большой, но не смертельной. Это не помешало ему дожить до 92 лет и создать ядерный центр, который в наши дни – ведущее предприятие атомной промышленности России.

Автор : Максим Красоткин

«Бомба» от Тодоровского и Копылова превзошла ожидания Курчатова и Харитона

Завязка — поздний вечер 6 августа 1945 года, когда в Москве по приказу Берии экстренно собрали ученых, чтобы сообщить им пренеприятное известие: американцы сбросили на Хиросиму атомную бомбу.

Финал (у фильма) — 29 августа 1949-го, 7.00 по московскому времени, когда на испытательной башне Семипалатинского полигона привели в действие «изделие РДС-1». Чтобы увидеть ожидаемую картину ядерного взрыва и доложить наверх: есть Реактивный Двигатель Сталина! А уж после этого заявить миру, своим союзникам и антагонистам: Россия Делает Сама.

1473 дня и ночи — больше, чем Великая Отечественная — продолжалась эта неведомая абсолютному большинству, героическая и жертвенная эпопея, давшая начало тому, что полвека спустя назовут Атомным проектом СССР.

Едва ослабли секретные грифы, приоткрылись архивы и сейфы с документами «Особая папка», историки, журналисты, писатели, а вослед им режиссеры и сценаристы документального кино принялись воссоздавать отдельные эпизоды этого прошлого. И уже, надо признать, выстроена довольно полная и подкрепленная документами ретроспектива.

Сказать на этом — документальном — поле что-то принципиально новое уже трудно. А вот средствами художественного кино…

Это будет «Бомба»! — таким заголовком на различных сайтах и медиа-площадках анонсировали телепремьеру одноименного фильма от Валерия Тодоровского (генеральный продюсер) и режиссера-постановщика Игоря Копылова (стал известен недавними фильмами «Ржев» и «Ленинград 46»).

Получилось ли?

Если судить о том, как наглядно, в буквальном смысле на спичках объясняли с экрана неподготовленному зрителю сложнейшие научные и конструкторские задачи, которые пришлось решать героям фильмам — безусловно, да. Тому, как аргументировали и доказывали молодые советские физики преимущества вертикальной компоновки реактора перед горизонтальной, чтобы уже была реализована в США, могут поучиться ведущие научно-популярных и образовательных программ на российском телевидении.

Источник нейтронов и их поглотитель, графит для реактора и йодная яма, плутоний, которого нет в природе, а в бомбе без него никак — разве это материал для остросюжетного кино? Даже в фильме «Девять дней одного года», когда полстраны симпатизировало ученым-физикам, а едва ли не каждый второй мальчишка им завидовал, о таком с экрана не говорили.

А критмасса, имплозия, идеальная симметрия при взрывном сферическом обжатии заряда — как это объяснить телезрителю? И надо ли вообще в художественном фильме? Даже притом, что в Cinema пришла компьютерная графика…

Полосатый астраханский арбуз, попавший в руки физику-экспериментатору Михаилу Рубину (актер Евгений Ткачук) разом отмел сомнения: его простая, как все гениальное, догадка стала прозрением и для зрителя. Захватила, повела вместе с героем дальше и уже не отпустила до самого последнего кадра.

Уверенный в себе и дерзкий, способный нагрубить даже Берии, за что и попал в ГУЛАГ — всю войну лес рубил на Севере — в диалоге с Харитоном он бросает крамольные для того времени слова: «Если б из лагеря меня не вытащили сюда, уже два года был бы на свободе…»

Профессор Харитон, лишь не на много старше, коллегу за такие параллели не осуждает, хотя и не соглашается: «А я не могу перестать здесь работать». И раз за разом, не афишируя, вступается за Михаила Рубина, у которого душа как оголенный нерв, перед Ванниковым и Берией, просит понять и простить его вспыльчивость.

Историки науки и, в частности, советского Атомного проекта, в образе гениального физика Рубина (на мой взгляд — лучшая актерская работа в фильме) угадывают собирательные черты и факты биографии Якова Зельдовича, Кирилла Щелкина и, конечно, Льва Ландау, хотя имя последнего Михаил сам называет в фильме — словно дистанцируясь и, одновременно, сливаясь с ним.

Рубин — не единственный герой сериала, у которого были и угадываются реальные прототипы.

Самая очевидная аналогия — в позиции и поступках радиолога Анны Галеевой (актриса Евгения Брик) и врача в четвертом поколении, выпускницы Свердловского мединститута Ангелины Гуськовой (1924-2015). Незадолго до ухода из жизни Ангелина Константиновна сама отважится описать свою работу на Урале, связанную с комбинатом «Маяк» и первым реактором, в автобиографической книге «Атомная отрасль глазами врача». Она станет член-корреспондентом Академии медицинских наук СССР, главным научным сотрудником Института биофизики, обладателем высоких и заслуженных наград. Но самым близким человеком в конце жизни будет ей лишь родная сестра — своей семьи Ангелина Гуськова так и не создаст.

Перекличка судеб и времен видна уже в созвучии имен: Ангелина Гуськова — Анна Галеева. И та, и другая добивались организации строгого дозиметрического контроля, чтобы защитить от переоблучения работающих на атомном реакторе и смежных с ним участках радиохимического производства. Сами при этом тоже рисковали — собственным здоровьем, возможностью иметь семью и продолжить род…

И в этом «Бомба» — безусловно, бомба. Но местами сериал для взрослых не по-взрослому метафоричен.

Обручальное кольцо, в сердцах сдернутое с пальца и выброшенное из машины — на ходу, в придорожную грязь, весьма пожую на ту, что месили ногами колонны заключенных, присланные копать котлован для «Аннушки» — первого на Урале промышленного реактора для наработки оружейного плутония.

И первый в своем роде индивидуальный дозиметр — одеваемый, как и кольцо, на палец. Его радиолог Анна Галеева привезла из Москвы, из Института биофизики, и словно в знак примирения успела передать мужу — буквально за мгновение до того, как Игорь Муромцев (актер Виктор Добронравов) и два его товарища-добровольца пойдут, образно говоря, на амбразуру. А в прямом смысле — под жесткий, фактически смертельный поток излучения, чтобы устранить аварийное спекание топлива — так называемый «козел» в одном из каналов действующего реактора.

Следующие за этим сцены — пожалуй, самые метафоричные в фильме: физики в белых комбинезонах с бранспойтами наизготовку, чтобы по первой команде залить взбунтовавшийся реактор — как бронебойщики под Москвой перед надвигающимися танками врага. Тут врага нет, но опасность чудовищная, хотя для глаз невидимая. И что все понимают — рукотворная…

У оператора фильма Сергея Мачильского немало творческих находок, удачных ракурсов и, что хотелось бы особо подчеркнуть, молчаливых сцен. Безмолвных и выразительных. Такие паузы, вопреки мнению отдельных критиков, лично мне не кажутся затянутыми или чересчур театральными. Напряженные «паузы» нужны, чтобы и зритель позволил себе задуматься, а не бежал, глотая попкорн, только за сюжетом…

Камера оператора не нарочито, но точно акцентирует детали. Очень характерно, например, посверкивали стекла очков у Лаврентия Берии — и в пультовой реактора, и в театральной ложе. Но это, пожалуй, и все, что сближало его кинематографический облик, многократно воссозданный на экране, с тем, который явил в сериале «Бомба» Виталий Коваленко — конечно, не без участия режиссера.

Критиковать «за непохожесть», как и хвалить «за оригинальность», «новое прочтение» не стану. Ведь изначально условились, что речь о кино художественном, и тут нет места категориям «похож — не похож». Но одну ремарку себе позволю.

Лет десять назад вышел из печати и даже был подарен «Российской газете» фолиант на 1180 страниц с провокационным названием «Берия. Лучший менеджер XX века». За псевдонимом Сергей Кремлев не скрывал своего авторства уже знакомый нам по публикациям Сергей Брезкун, в то время сотрудник одного из аналитических подразделений РФЯЦ-ВНИИЭФ — того самого ядерного центра в Сарове, где была сконструирована первая в СССР атомная бомба. Инженер по образованию, а по роду занятий — въедливый историк и публицист-интерпретатор, он издал к этому дню немало резонансных книг, в том числе еще несколько, посвященных Берии, включая его, якобы сохранившиеся дневники. А «гроссбух» в тысячу с лишним страниц стал бестселлером и выдержал шесть переизданий.

Упоминаю все это, чтобы сказать: образ Лаврентия Берии как руководителя Спецкомитета «по урановой проблеме», созданный в сериале «Бомба», — лучшее, о чем мог бы мечтать автор более чем спорных книг и вольных интерпретаций на болезненные темы из нашего прошлого. Но большинство других историков, думаю, не согласятся принять такую заведомо комплиментарную трактовку.

Если посмотреть все восемь серий «Бомбы» и принять их за чистую монету, невольно подумаешь: «Лучшего руководителя нашим ученым просто и желать нельзя!» Деловой, немногословный, требовательный. Лица и просьбы запоминает — ну просто отец родной! А как слово держит: сказал — сделал.

Рядом с «товарищем маршалом» начальник Первого главного управления при ГКО СССР, а до этого, еще в годы войны, нарком боеприпасов Борис Ванников в исполнении Владимира Богданова — просто генерал на побегушках со звездой Героя соцтруда. Да и профессор Курчатов (актер Михаил Хмуров) на том же фоне — что-то усредненное между начальником смены на пульте управления реактором и модератором, как сейчас бы сказали, на коллоквиуме физиков и материаловедов. И пресловутая борода авторитета не добавляет…

А вот товарищ Берия, что самое удивительное, всегда оказывается в нужном месте в самый острый и нужный момент. Будь то спор профессора Курчатова с маститыми академиками, пуск опытного реактора или уже апофеоз — подрыв атомного заряда на полигоне под Семипалатинском.

Лаврентию Павловичу — кому же еще! — предлагает Игорь Курчатов перевести рубильник на пульте подрыва. И актер Виталий Коваленко в образе вездесущего Берии этот «рубильник судьбы» переводит, чего на самом деле не было.

Команда на подрыв, что давно и широко известно, выдавалась запущенной в строго определенный момент автоматикой, она же последовательно включала и синхронизировала всю регистрирующую аппаратуру опытного поля.

…Фильм про физиков и бомбу не стал бы сериалом, не будь построен на любовном треугольнике, где все по классической схеме: любовь, разрыв, арест, разлука, свадьба друга и стараниями друга — нежданное освобождение. А дальше снова споры, сомнения, драка, семейный разлад и каждый — в поисках ответов на вечные вопросы: что делать? с кем быть? где выход?

Мимолетная встреча мятущегося физика с осужденной художницей из Ленинграда (актриса Ольга Смирнова), которая отбывала срок в Сарове, где невольником чувствовал себя и Миша Рубин, стала для обоих знаком судьбы. И соединила их свободные израненные души.

Сначала на земле, но ненадолго. Лишь до поры, пока обозленный таким поворотом начальник женской колонии (а для него — гарема) не отправил Ольгу этапом на Север, где она погибла от крупозного воспаления легких, как и предрекал «гражданин начальник» своей заключенной избраннице и своему обидчику Рубину.

Потом их души соединились навсегда. В тот самый день 29 августа, когда гениальный ученый, физик-экспериментатор и друг, которых поискать, свой в доску Мишка Рубин, получивший накануне радиационной ожог такой степени, когда вся медицина бессильна, не покинул дом-макет рядом с Бомбой. И сгорел, испарился в рукотворном чудовищном шаре, что за мгновение поднялся до самых облаков, на которые еще в саровском храме показывала Ольга.

До облаков, а может быть, и выше.

P.S.

Одновременно с титрами в конце каждой из восьми серий (их показывали по две четыре вечера подряд) зрители могли видеть и слышать мнения ветеранов атомной отрасли, в том числе тех, кто работал рядом и в одно время с академиками Курчатовым, Харитоном, Зельдовичем, кто встречался при жизни с Борисом Ванниковым, помнит и знает не по рассказам то время и обстановку. Их оценки и суждения не касаются самого фильма или каких-то его эпизодов, потому что записывались и монтировались, судя по всему, параллельно или даже независимо от работы над сериалом. И потому в проекции на художественное произведение с большой долей авторского вымысла, сконструированных обстоятельств и собирательных образов выглядят чужеродно, как наспех приклеенные усы.

Если б решились показать тем же людям смонтированный фильм, их голоса, уверен, зазвучали бы совсем по-другому.

С какой целью решили соединить вымышленное с документальным? Возможно, лишь для того, чтобы найти компромисс. Между ожиданиями заказчиков и продюсеров фильма (а их под руководством Валерия Тодоровского восемь) и тем, что в итоге получилось у съемочной группы во главе с режиссером-постановщиком Игорем Копыловым.

Как бы там ни было, премьера сериала «Бомба» состоялась и стала событием общественной жизни.

Советский Оппенгеймер – Газета Коммерсантъ № 30 (1674) от 27.

02.1999

816 10 мин. …

&nbspСоветский Оппенгеймер

Сегодня создателю советского ядерного оружия Юлию Харитону исполнилось бы 95 лет

       Фамилия Харитона — главного конструктора ядерного оружия, научного руководителя ядерного центра, академика, трижды Героя социалистического труда, лауреата Сталинских и Ленинской премий — при его жизни появлялась в прессе разве что под некрологами. Его же собственная смерть прошла не замеченной соотечественниками. В день, когда его не стало, российская общественность вовсю оплакивала уход великого итальянца Мастроянни.
       
       В 1983 году автор этой статьи, в то время молодой инженер, сотрудник Института атомной энергии им. Курчатова, сидел вечером один дома, в квартире родителей жены. Неожиданно зазвонил телефон, я снял трубку. «Добрый вечер,— произнес негромкий, приятный мужской голос,— будьте любезны, позовите, пожалуйста, Евгения Ивановича». Я ответил, что тестя нет дома. «Пожалуйста, будьте любезны, передайте Евгению Ивановичу, что звонил Харитон». Так я впервые столкнулся с этим человеком. Позже тесть объяснил, что «это руководитель нашего института в Арзамасе». Но прошло еще несколько лет, прежде чем для многих из нас выяснилась истинная роль Юлия Харитона в становлении ядерной мощи СССР.
       
«Такая маленькая голова, но в ней что-то фантастическое»
       1946 год. Кремль. На политбюро решается вопрос, кого назначить главным конструктором атомной бомбы. Кандидатур — две. Научный руководитель всей атомной программы Курчатов поддерживал Харитона, которому еще в 1945 году предложил заняться работами по созданию ядерного заряда. Рассматривался также Николай Семенов — академик, директор Института химической физики и, в отличие от Харитона, член ВКП(б).
       Обоих поочередно заслушали, задавали вопросы, после чего попросили выйти. Курчатов, сидевший рядом с Анастасом Микояном, поинтересовался, кто ему больше по душе. «Вы знаете,— сказал он,— мне нравится этот маленький».
       Когда Харитон был уже назначен «главным», он пришел к Курчатову и спросил: «А кто же директор?» Курчатов пообещал решить вопрос и связался с Берией. «Как! Этот маленький просит еще и директора?!» — воскликнул тот. После этого в атомных делах так и повелось: есть главный конструктор — научный руководитель, а есть директор, то есть администратор.
       Шел август 1947 года. В лабораторию, где работал будущий главный конструктор ядерных боеприпасов, а тогда младший научный сотрудник Аркадий Бриш, зашел человек небольшого роста с приятными, правильными чертами лица, внимательным взглядом. Гость попросил рассказать о работе, проявив при этом на редкость глубокое понимание проблем. Потом Бриш поинтересовался у коллег, кто это такой. «Вы что,— удивились они,— это же главный конструктор объекта (этим термином пользовались из-за секретности)».— «Главный? Не похож»,— подумал Бриш. По его словам, Харитон никак не укладывался в сложившийся стереотип руководителя столь высокого ранга — строгого и недоступного, жесткого и нетерпеливого.
       В день первого атомного взрыва, 29 августа 1949 года, Харитон был в специальном каземате вместе с Курчатовым, Берией и другим начальством. Когда стало ясно, что взрыв прошел удачно, Берия поцеловал в лоб Курчатова и Харитона.
       В 1959 году Харитон, тогда уже академик, научный руководитель КБ-11 (знаменитый ВНИИ экспериментальной физики в Арзамасе), становится председателем научно-технического совета Минсредмаша по ядерному оружию. Он руководил им до 1992 года.
       Он сам готовил повестку дня, вникал во все детали. Харитон выносит на обсуждение весьма необычные на то время вопросы, например, в 60-м году — о необходимости разработки ядерных боеприпасов, стойких к проникающим излучениям ядерного взрыва (военные удивлялись: зачем это нужно? Это пригодилось, когда заговорили о ПРО). Многим это не нравилось, но для дела было очень полезно. Обычно его звали Ю. Б., за глаза иногда Джульбарсом (на экранах тогда шел одноименный приключенческий фильм), изредка Харитошей. Если совет не успевал пройти всю повестку дня, он мог продлить заседание, порой весьма надолго. Коллеги ворчали: «Ну вот, опять захаритонились». Харитон занимался всем — конструкцией и технологией, контролем и безопасностью. Его девизом было — «Мы должны знать в десять раз больше, чем это нужно сегодня». Когда появились лазеры и заговорили о лазерном оружии, он стал интересоваться им, и в первую очередь защитой от него.
       Начальник первого главного управления при Совете министров СССР (оно занималось атомной проблемой) Борис Ванников как-то сказал о нем: «Такая маленькая голова, но в ней что-то фантастическое, какая-то нечеловеческая материя».
       В этой голове хватало места и для его сотрудников. Одного из его коллег перевели из Сарова, где тот имел трехкомнатную квартиру, в Москву. Здесь вскоре ему предложили хорошую однокомнатную. Ему позвонил Харитон и, узнав о предложении, заявил: «Слушайте, не вселяйтесь ни в коем случае. Вы должны получить такую же, какую имели на объекте». Видимо, он что-то предпринял, поскольку этому человеку вскоре дали большую трехкомнатную квартиру в центре Москвы.
       Юлий Харитон не боялся начальства, ничего не скрывал. В начале 60-х годов неожиданно возникла серьезная проблема: из-за коррозионных процессов в ядерной начинке под угрозой оказались гарантийные сроки хранения всех ядерных зарядов. Он решил доложить об этом в ЦК. Министр Славский сказал ему: «Не ходи». В министерстве не хотели раздувать проблему. Но Харитон считал, что он несет ответственность, что это он подвел всех, не предусмотрел, не решил вовремя все вопросы. Он понимал, что у него могут быть неприятности, но больше всего этот человек хотел, чтобы ему доверяли. Харитон рассказал обо всем секретарю ЦК.
       
Жизнь под колпаком
       К властям Харитон всегда проявлял лояльность. Он считал: если ты «главный», ты должен поддерживать правительство. Но к взглядам других был терпим.
       Начальник лаборатории Альтшулер слишком часто критиковал власть имущих вслух. Однажды в присутствии комиссии из КГБ он скептически отозвался о Трофиме Лысенко. Вскоре Харитон узнал о том, что его коллеге грозит опасность. Того решили удалить с объекта как «вейсманиста-морганиста». Тогда Юлий Борисович позвонил Берии и стал убеждать его не отсылать Альтшулера. Берия выслушал и спросил: «Он вам нужен»? — «Да, это ценный работник»,— ответил Харитон. Альтшулера не тронули.
       Харитон часто повторял: «Для дела можно и нужно использовать всех».
       Вскоре после первого взрыва замначальника первого главного управления Аврамий Завенягин (кстати, бывший первым заместителем самого Берии) заявил Харитону, что главный конструктор советской атомной бомбы обязательно должен быть членом партии. Харитон написал заявление. Но только после смерти Сталина.
       В 1953 году многим стало ясно, что готовится замена почти всей верхушки нашего атомного проекта. Только что прошло дело врачей-убийц. Когда по радио говорили об этом, было видно, как Харитон мрачнел. По-видимому, Сталин задумал еще и дело физиков-евреев. Скорее всего, готовилась замена и Харитону. По крайней мере, он понимал это или догадывался. К этому времени на объекте появилось много новых ученых (среди них, кстати, и Андрей Сахаров). Тем не менее, по словам Аркадия Бриша, хорошо знавшего Харитона, Сталина он глубоко уважал, хотя от репрессий пострадал и его, Харитона, отец.
       Сталин, в свою очередь, настолько ценил Харитона, что в какой-то момент запретил ему (как и Курчатову) летать самолетом. Поэтому Харитон пользовался личным салон-вагоном. Поначалу это был старый деревянный вагон, в которым до революции ездил сам царь.
       Юлий Борисович полностью разделял идеи социализма, но не верил в скорое появление идеального человека «светлого коммунистического завтра». Когда в 1968 году Андрей Сахаров через «Голос Америки» обнародовал свое знаменитое письмо, Харитон сказал: «Зачем он лезет в политику? Он же гений, ему нужно физикой заниматься. Как он может разменивать свой талант на политику?» Харитон был человеком, целиком отдавшим себя науке. Он жил как бы «под колпаком», в каком-то другом измерении и, по словам его близких, не вполне адекватно представлял себе советскую действительность. Он не представлял себе реально, против чего боролся Сахаров. Кровно заинтересованная в успехе его дела, власть поворачивалась к нему далеко не худшей своей стороной. И ему трудно было относиться к ней критически.
       Как-то в 70-е годы в Горький пожаловал Брежнев. Харитона позвали вечером на приватную встречу с генсеком. Говорят, Юлий Борисович вернулся пораженный. Он потом рассказывал близким, как Леонид Ильич на память читал стихи. Для Харитона человек, знавший поэзию, уже значил много. Сам он поэзию знал и очень любил, в 90 лет наизусть по-немецки (он владел им совершенстве) декламировал «Лорелею» Гейне, очень любил Гумилева, Блока, следил за литературными новинками. Разбирался в живописи, музыке (его мать была актрисой МХАТа), никогда не упускал возможности посетить консерваторию.
       Видя то невнимание, которое высшее руководство новой России стало проявлять к ядерному оружейному комплексу, Харитон сетовал: «Не понимаю, что происходит. Что они творят, зачем они все разрушают. Нужно сохранить ядерную отрасль». Когда в 1995 году его спросили, что он думает о происходящем в стране, он махнул рукой и сказал, что не имеет никакого представления о том, что происходит.
       
Эта голова выдержала пять тысяч рентген
       Как-то после испытания, когда экспресс-информация подтвердила ожидаемые параметры взрыва, Харитон пригласил Аркадия Бриша, который сконструировал автоматику для атомного заряда, поехать вместе с начальством в эпицентр. Там все ходили по хрустящей корке обожженной земли. Харитон выглядел довольным. Бриш нагнулся, что-то поднял. Увидев, что в руках у Бриша какой-то металлический осколок, Харитон воскликнул: «Бросьте немедленно! Что вы делаете?»
       К радиации он относился очень серьезно. У него были на то веские основания. До 1954 года существовал порядок, по которому при опытах с делящимся веществом, близким к критической массе, обязательно должен присутствовать Харитон. Однажды Юлия Борисовича позвали на очередной опыт с U-235. К специальной урановой сборке сверху по металлическому стержню с резьбой мог придвигаться урановый диск, и создавались условия, близкие к критическим. Придвигая диск, Харитон вдруг почувствовал наличие «люфта». Это его насторожило. «Я решил посмотреть,— вспоминал потом Харитон,— может, резьба дальше отсутствует. Нагнулся и смотрю, видно было плохо, и я невольно передвинул голову ближе. Вдруг раздался страшный крик: ‘Ю. Б.!’ Я отпрянул от этого места; оказывается, моя голова нисколько не хуже уранового диска. У Давиденко (он проводил измерения) мгновенно зашкалило прибор, показывающий количество нейтронов. Тут все почувствовали себя неуютно, спрашивали, сколько же я получил рентген. Прибор, который показывает амплитуду нейтронного потока, был не в порядке». Сотрудник, поколебавшись, сказал Харитону, что, видимо, получено пять тысяч рентген. «У меня не было неприятных ощущений,— продолжал Юлий Борисович,— было ясно, что ничего страшного нет. Но вот сколько именно я получил, хотелось знать. Я поехал в больницу, чтобы взять пробу крови. Я знал, как выглядит кривая состава крови при получении летальной дозы. Мои анализы за последние несколько дней шли по летальной кривой. Но неприятных изменений я не чувствовал, что утвердило меня в уверенности, что это не смертельная доза, и, действительно, скоро кривая пошла на убыль». Он так и не узнал, сколько рентген получил. Но кто знает, может быть, именно этот эпизод сыграл потом роковую роль в его жизни — в 70-х годах у него развилась глаукома, он начал терять зрение. В конце 1995 года Юлий Харитон окончательно ослеп.
       
«Я осознаю нашу причастность к ужасной гибели людей»
       Страха перед ядерным оружием он не испытывал, верил, что оно никогда не будет применено.
       Когда американцы организовали полеты самолетов с атомными бомбами к нашим границам, Харитон выступил против аналогичных полетов. «Бомба никогда не может быть абсолютно безопасной,— говорил он,— на то она и бомба. Военным следует быть чрезвычайно осторожными с атомным оружием».
       Наши бомбардировщики так и не летали на дежурства с ядерными бомбами. Американцы же за время своих полетов имели 31 инцидент с атомным оружием, включая его потери.
       Он был сторонником контроля над развитием ядерной энергетики. На каждом серийном заводе по его указанию ввели должность главного физика — для оперативного решения возникающих вопросов.
       После Чернобыля Харитон сказал: «Я уже не уверен, что человечество дозрело до владения этой энергией. Я осознаю нашу причастность к ужасной гибели людей, к чудовищным повреждениям, наносимым природе нашего дома — Земли. Слова покаяния ничего не изменят. Дай Бог, чтобы те, кто идет после нас, нашли пути, нашли в себе твердость духа и решимость, стремясь к лучшему, не натворить худшего».
       
«Оппенгеймер советского атомного проекта»
       На Западе до 80-х годов о Харитоне практически никто не знал, кроме разве что ЦРУ. Но разведка, понятно, не публикует своих данных. Лишь в 1982 году появились первые намеки о его причастности к советской ядерной программе. Академик Андрей Сахаров в письме, опубликованном в нью-йоркском журнале, назвал Харитона руководителем института, в котором сам работал в течение многих лет. Тогда американцам стало ясно, что Юлий Харитон был важной фигурой в советском ядерном проекте. В 1987 году Сахаров во время встречи в Москве с американским историографом и специалистом по контролю над вооружением Дэвидом Холлуэем назвал Харитона «Оппенгеймером советского атомного проекта».
       Первая встреча Юлия Борисовича с Холлуэем состоялась весной 1988 года. Пожалуй, с довоенного времени это был первый человек с Запада, с которым разговаривал Харитон. Холлуэй был поражен его исключительно вежливым и немножко старомодным обращением с людьми.
       В 1991 году Харитон впервые после своего возвращения в 1928 году из Кембриджа (некоторое время он там работал) снова оказался на Западе, в США. Его привезли в Вашингтон. У Белого дома он сфотографировался на память (см. фото). Миллионы людей снимались на том же месте до него. Но вряд ли кто-то из присутствующих догадывался, что этот невысокий пожилой мужчина в куртке — советский конструктор ядерных боеголовок, нацеленных, возможно, и на Вашингтон.
       Поразительно, как много совпадений и параллелей в биографиях «отца» американской атомной бомбы Юлиуса Роберта Оппенгеймера и нашего Харитона. Это отмечал и сам Юлий Борисович. Оба родились в 1904 году в образованных ассимилированных еврейских семьях, были тезками. Оба наследовали от своих матерей любовь к искусству, поэзии и музыке. Оба занялись газодинамикой, в 1926 году работали в Кавендишской лаборатории в Кембридже, но, насколько известно, не познакомились там. Наконец, оба стали первыми руководителями национальных ядерных оружейных центров.
       После рассекречивания в 1954 году Оппенгеймер фактически подвергся унижению. Харитон, хотя и был до конца жизни обласкан властями, после рассекречивания в начале 90-х стал свидетелем распада государства, ради безопасности которого работал всю жизнь.
       АЛЕКСАНДР Ъ-САФРОНОВ, ИВАН Ъ-ШВАРЦ
       
       

«Мы стоим на плечах гигантов». 75 лет атомной промышленности в России

Имена отцов-основателей атомной отрасли России — Игоря Курчатова, Юлия Харитона, Якова Зельдовича и Андрея Сахарова — не забывают и по сей день. В конце первой половины ХХ века перед ними была поставлена сложнейшая задача. Напряженная политическая обстановка в мире требовала от первопроходцев-атомщиков стойкости, выдержки и новых решений, особенно для военного сектора. Только поистине выдающиеся личности могли в столь сжатые сроки буквально с нуля создать огромную высокотехнологичную отрасль и закрепить лидерство отечественной науки. Сегодня их последователи — современные атомщики продолжают решать сверхсложные задачи, стоящие перед Россией в научном, инженерном и промышленном направлении. Они говорят про себя: «Мы стоим на плечах гигантов»…

Церемония открытия памятника «Создателям атомного проекта» академикам Игорю Курчатову, Якову Зельдовичу и Юлию Харитону 6 марта 2020 года  на территории Национального исследовательского ядерного университета «МИФИ». Фото: Анастасия Барей / «Страна Росатом»

 

Первые исследования атомного ядра в СССР начались еще в 1930-х годах. Так, в 1932 году советские ученые получили образцы радия, в 1939 году произвели расчет цепной реакции деления тяжелых атомов. Знаковое событие в развитии ядерной программы произошло в 1940 году: на всесоюзной конференции выдающийся ученый Игорь Курчатов представил доклад о делении тяжелых ядер. Это был настоящий прорыв в решении практического вопроса, занимавшего умы всех физиков: вопроса осуществления цепной ядерной реакции в уране.  

В 1941 году фашистская Германия напала на Советский Союз. Из-за чего многие исследования, в том числе ядерные, были приостановлены. А ведущие московские и ленинградские институты, занимавшиеся проблемами ядерной физики, эвакуированы. Между тем, и власть, и научное сообщество понимали, что ученые-физики на Западе всерьез оценивают возможность создания ядерного оружия. По некоторым данным, в сентябре 1939 года в СССР инкогнито приезжал будущий руководитель работ по созданию американской атомной бомбы Роберт Оппенгеймер. Считается, что именно от него советское руководство впервые могло услышать об идее создания сверхоружия. Его появление у противника могло привести к непоправимым бедам.

С начала 1940-х годов в СССР стали поступать уже разведданные о начале активной работы по созданию подобного оружия в США и Великобритании. Советское руководство понимало, что нужно догонять. Поэтому 28 сентября 1942 года было принято постановление «Об организации работ по урану». Именно эта дата считается стартом советского ядерного проекта. А весной 1943 года специально для создания первой отечественной атомной бомбы была организована так называемая Лаборатория № 2 Академии наук СССР. Требовался знающий и способный лидер, тот, кому можно доверить руководство столь значимой структурой…

ИГОРЬ КУРЧАТОВ: ОТ СОВЕТСКОЙ АТОМНОЙ БОМБЫ К МИРНОМУ АТОМУ

Игорь Васильевич Курчатов (1903–1960) запомнился современникам  как выдающийся ученый и организатор науки. Именно он стал первым основателем и научным руководителем атомного проекта Советского Союза. Под руководством Курчатова советская наука и техника смогли в кратчайшие сроки решить важнейшую поставленную задачу — ликвидировать ядерную монополию США и направить атомную энергию в мирное русло. Секретная Лаборатория № 2 АН СССР, которой руководил Игорь Васильевич, впоследствии выросла в Институт атомной энергии им. И.В. Курчатова (ныне Национальный исследовательский центр «Курчатовский институт»). Можно сказать, что Игорь Курчатов предвосхитил будущее мировой науки, сказав в 1942 году, что «современная война — это не только война танков, самолетов, живой силы, это, помимо всего прочего, еще война научных лабораторий».

Фото из уникальной архивной коллекции, которая была представлена на выставке «Курчатов неизвестный» на ПО «Маяк». Фото: Дмитрий Переверзев

 

Благодаря активной работе сотрудников Лаборатории № 2 уже в 1946 году был собран первый в Европе и Азии экспериментальный ядерный реактор Ф-1. Группа под руководством Курчатова получила на созданном реакторе первую цепную реакцию деления урана. С этого начинается путь к созданию ядерного щита страны и последующему развитию атомной промышленности.

Из воспоминаний Бориса Григорьевича Ерозолимского, участника советской атомной программы: 

«Годы, проведенные в лаборатории Курчатова, — счастливейшие в моей жизни, благодаря особой атмосфере всеобщей одержимости и преданности делу. Невозможно забыть ночные телефонные звонки Игоря Васильевича с неизменным: «Ну, как дела, явление открыли?» А потом, после краткого отчета о проделанном: «Отлично, молодцы! Ну, отдыхай…» Слова, наполнявшие душу счастливым ощущением выполненного долга и чувством благодарности к Бороде, как все называли Курчатова.

Особый колорит нашей тогдашней жизни придавала секретность, которой была окутана вся деятельность Лаборатории № 2. Нам категорически запрещалось вести какие-либо беседы о нашей работе за стенами института, особенно в телефонных разговорах, которые полностью и тщательно прослушивались. Мы не имели права встречаться с иностранцами и посещать рестораны. Все записи по работе велись только в специальных лабораторных журналах, которые каждый день сдавались в первый отдел. Время от времени первый отдел учинял «шмон»: проверяли ящики столов на страшный криминал — записи на неучтенных бумажках. Существовал особый список слов, которые вообще нельзя было употреблять всуе и тем более использовать в печатных материалах. Их заменяли некими кодовыми словами. Например, вместо «атом» следовало писать «субстанция», «ядро» — это «центр субстанции», «нейтроны» — «нулевые точки», «деление» — «сокращение», «уран» — «кремний», «альфа-частицы» — «выхлоп первого рода», «бета-частицы» — «выхлоп второго рода», ну и так далее. Хорошо помню, как ругался Игорь Васильевич, читавший при мне мою рукопись, продираясь сквозь всю эту абракадабру»…

Под руководством Игоря Курчатова советские ученые создали и испытали первую отечественную атомную бомбу РДС-1, а в дальнейшем и водородную бомбу. А в 1954 году была запущена первая в мире атомная электростанция в Обнинске. Благодаря усилиям первопроходцев-атомщиков была создана первая советская атомная подлодка и первый в мире атомный ледокол.

Несмотря на сложные задачи по обеспечению безопасности страны, цели и идеалы Игоря Васильевича всегда оставались гуманистическими. Будучи руководителем сверхсекретной Лаборатории №2, за деятельностью которой внимательно следили, Курчатов стремился к развитию технологий мирного использования атомной энергии.  В последние годы жизни он активно боролся за мир и ядерное разоружение.

Игорь Васильевич Курчатов скоропостижно скончался в возрасте 57 лет и был похоронен у Кремлевской стены. Сегодня имя великого ученого носит Национальный исследовательский центр «Курчатовский институт», Белоярская атомная электростанция,  научно-исследовательское судно, подводный хребет в Индийском океане и даже кратер на Луне. 

ЮЛИЙ ХАРИТОН: «СТРЕМЯСЬ К ЛУЧШЕМУ, НЕ НАТВОРИТЬ ХУДШЕГО»​

Именно Юлий Борисович Харитон (1904-1996) взял на себя всю пол­ноту ответ­ствен­но­сти не только за раз­ра­ботки ядер­ного ору­жия и его непре­рыв­ного про­гресса, но и за без­опас­ность про­из­вод­ства, испы­та­ния и экс­плу­а­та­ции не име­ю­щего ана­ло­гов по раз­ру­ши­тель­ной силе ору­жия.

Советский и российский физик-теоретик и физикохимик, один из руководителей советского проекта атомной бомбы, Юлий Борисович Харитон. Фото: РФЯЦ-ВНИИЭФ

 

Всю свою жизнь ученый посвятил физике. И даже успел поработать с Нобелевскими лауреатами Эрнестом Резерфордом и Джеймсом Чедвиком. В 1926 году Хари­тон на два года отправился в науч­ную коман­ди­ровку в Англию в зна­ме­ни­тую Каведишскую лабо­ра­то­рию. Работая вместе с Резер­фордом и Чедвиком, он провел исследования по мето­дике реги­стра­ции альфа-частиц, а в 1928 году защи­тил дис­сер­та­цию на сте­пень док­тора фило­со­фии (PhD). 

Во время Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны Хари­тон, исполь­зуя опыт и зна­ние физики взрыва, вел значимую экспериментальную и тео­ре­ти­че­скую работу по обос­но­ва­нию новых видов воору­же­ний Крас­ной Армии и изу­че­нию новых видов воору­же­ний про­тив­ника. В эти годы он продолжал руководить отде­лом тео­рии взрыв­ча­тых веществ в Инсти­туте химической физики.

В 1943 году Игорь Курчатов привлекает Хари­тона к раз­ра­ботке атом­ного ору­жия и работе в составе Лабо­ра­то­рии № 2. Выбор руководителя атомного проекта СССР был очевиден, ведь требовался настоящий специалист, чтобы реа­ли­зовать цепную  реак­цию ядер­ного взрыва.

Игорь Васильевич Курчатов и Юлий Борисович Харитон. Фото: архив ПО «Маяк»/Дмитрий Переверзев

 

«Я пора­жа­юсь и пре­кло­ня­юсь перед тем, что было сде­лано нашими людьми в 1946 —1949 годах. Было нелегко и позже. Но этот период по напря­же­нию, геро­изму, твор­че­скому взлету и само­от­даче не под­да­ется опи­са­нию. Только силь­ный духом народ после таких неве­ро­ятно тяже­лых испы­та­ний мог сде­лать совер­шенно из ряда вон выхо­дя­щее: полу­го­лод­ная и только что вышед­шая из опу­сто­ши­тель­ной войны страна за счи­тан­ные годы раз­ра­бо­тала и внедрила новей­шие тех­но­ло­гии, нала­дила про­из­вод­ство урана, сверх­чи­стого гра­фита, плу­то­ния, тяже­лой воды…», — вспоминает сам Юлий Борисович.

Важно и то, что Хари­тон сфор­му­ли­ро­вал тре­бо­ва­ния к без­опас­но­сти ядер­ного ору­жия. Многократно гово­рил о недопустимости ядер­ного взрыва при всех слу­чай­ных ситу­а­циях, в кото­рых может ока­заться ядер­ное ору­жие. Бла­го­даря его тре­бо­ва­тель­но­сти и вниманию к деталям советские атомщики избе­жали ава­рий с ядер­ным ору­жием.

К концу жизни выдающийся экспериментатор особенно остро ощущал ответственность уче­ного и чело­века перед будущими поколениями. Его заве­ща­нием всем нам стали слова: «Стре­мясь к луч­шему, не натво­рить худ­шего».

Скон­чался Юлий Борисович в декабре 1996 года.

«ДЕТИЩЕ» АКАДЕМИКА АЛЕКСАНДРОВА

Анатолия Петровича Александрова (1903–1994) можно по праву считать отцом советской ядерной энергетики и атомного флота. Научный путь Анатолия Петровича начался в Киевском университете, где он провел ряд передовых исследований по физике диэлектриков. На перспективного молодого ученого обратил внимание выдающийся физик — академик Абрам Федорович Иоффе. Он пригласил Анатолия Александрова в Ленин­град­ский физико-тех­ни­че­ский инсти­тут Ака­де­мии наук СССР. Благодаря школе Иоффе и стенам Физтеха Ана­то­лий Пет­ро­вич сфор­ми­ро­вался как один из ведущих уче­ных-физиков.

Академик Анатолий Петрович Александров (крайний слева) с 1975 года по 1986 был президентом Академии наук СССР. Фото: Медиаархив Дальневосточного отделения РАН

 

В сере­дине 40-х годов ХХ века Анатолий Алек­сан­дров активно вклю­чается в раз­вер­нув­шу­юся в стране работу по реше­нию важ­ней­шей задачи овла­де­ния энер­гией атом­ного ядра и ее при­ме­не­нию в раз­лич­ных отрас­лях. Уже в 1949 году Алек­сан­дрова назначают заме­сти­те­лем дирек­тора Лабо­ра­то­рии № 2 АН СССР по науч­ной части, а в 1952 — науч­ным руко­во­ди­те­лем про­екта пер­вой атом­ной под­вод­ной лодки. С этого момента создание и совершенствование атомного флота становится для Анатолия Петровича делом всей его жизни.

Благодаря отдаче и невероятным организаторским способностям Александрова отечественные специалисты под его руководством создали десятки атом­ных под­вод­ных лодок трех поко­ле­ний и над­вод­ных бое­вых кораб­лей, осна­щен­ных мощным ракетно-ядер­ным воору­же­нием. Но Александров не остановился на достигнутом. Он лелеял идею использования атом­ной энер­ге­тики для народ­ного хозяй­ства и развития науки. Совместно с Игорем Курчатовым он подготовил поста­нов­ле­ние пра­ви­тель­ства о про­ек­ти­ро­ва­нии и стро­и­тель­стве атом­ного ледо­кола «Ленин», который был заложен на верфи Адми­рал­тей­ского завода в авгу­сте 1956 года, а в декабре 1959 года был вве­ден в состав ледо­коль­ного флота.

Атомный ледокол «Ленин», 1961 год. Фото: Валентин Кунов

 

Развивая отечественный атом­ный фло­т, Ана­то­лий Пет­ро­вич активно участ­во­вал в раз­ра­ботке реак­то­ров для атом­ных элек­тро­стан­ций.  После успеш­ного осво­е­ния бло­ков на Ново­во­ро­неж­ской и Бело­яр­ской АЭС появи­лась реаль­ная база для пер­вого государ­ствен­ного плана стро­и­тель­ства и ввода в дей­ствие атом­ных стан­ций. На протяжении следующих 20 лет атомная отрасль в СССР будет уверенно наращивать темпы развития. Вплоть до начала 80-х годов…

Силь­ней­шим уда­ром для страны, и научного сообщества в частности, стала ава­рия на Чер­но­быль­ской АЭС. Это была лич­ная дра­ма для Ана­то­лия Пет­ро­вича, который внес огромный вклад в раз­ра­ботку про­мыш­лен­ных и энер­ге­ти­че­ских уран-графитовых реак­то­ров. В тот момент он особенно остро чув­ство­вал свою ответ­ствен­ность. Но ката­строфа не сло­мила его. Не смотря на преклонный возраст, он активно принимал уча­стие в мероприятиях по ликвидации последствий аварии.

«АТОМФЛОТ» РОССИИ

Россия — родина первого в мире атомного ледокола «Ленин». За 30 лет службы он провел в арктических льдах тысячи судов, прошел 654 400 морских миль, что к слову, в 3 раза превосходит по длине расстояние от Земли до Луны. За годы работы он стал настоящим «атомным университетом», где нарабатывался опыт круглогодичного арктического мореплавания, совершенствовались технологии и готовились кадры для атомного флота нашей страны.

Считается, что в отличие от дизельных, атомные ледоколы не наносят вреда хрупкой природе Арктики. По сути след атомного ледокола состоит из пара. Прямо сейчас продолжается строительство ледоколов нового поколения — «Арктика» и «Лидер». 

Атомный ледокол «50 лет Победы», проводка каравана. Фото: Дмитрий Лобусов/Атомфлот

 

«А ВСЁ-ТАКИ ЯШКА — ГЕНИЙ!»

…Говорил о Якове Борисовиче Зельдовиче (1914-1987) Игорь Курчатов. Не мудрено, ведь Яков Борисович уже в 22 года защитил кандидатскую диссертацию, а в 25 лет стал доктором физико-математических наук. Его по-настоящему увлекала ядерная физика. Еще до войны Зельдович вместе с Юлием Харитоном проводил исследования по урану. А в 1939 году коллеги-ученые впервые осуществили расчет цепной реакции деления урана. В будущем это позволит определить критический размер отечественного реактора, а научная работа Зельдовича станет определяющей для решения проблемы использования атомной энергии.

Яков Зельдович. Фото: Портал История Росатома

 

Яков Зельдович в истории известен как один из участников раз­ра­ботки и испы­та­ния пер­вого атом­ного заряда. Однако в последние годы жизни Яков Борисович увлекся астрофизикой и космологией. Накопленный опыт в ядерной физике позволил Зельдовичу найти ответы на вопросы «старения» звезд разной массы, описать процессы, происходящие с ними после выгорания ядерного горючего, когда давление уже не может противостоять силам гравитации, сжимающим звезду. Исследования Зельдовича переросли в знаменитую теорию развития гравитационной неустойчивости в расширяющейся Вселенной. 

Научная деятельность ака­де­мика Зель­до­вича пора­жает широтой инте­ре­сов, спектром осно­во­по­ла­га­ю­щих работ, кото­рые часто ста­но­ви­лись основой для целых науч­ных направ­ле­ний.

Современники запомнили Зельдовича обаятельным, ярким, «вечно молодым» человеком, с неиссякаемой энергией и юмором. Яков Борисович не пытался кого-то удивить. Он никогда не подчеркивал свои академические достижения и никогда не разговаривал начальственным, высокомерным тоном. Разработчик термоядерного оружия Андрей Дмитриевич Сахаров называл его «чело­ве­ком уни­вер­саль­ных инте­ре­сов». Лан­дау говорил о нем, что ни один физик, за исключением Ферми, не обла­дал таким богат­ством новых идей. Коллеги ученого сходились во мнении — в науке Яков Бори­со­вич Зель­до­вич был Мастер.

Умер Яков Борисович в декабре 1987 года. Его могила находится на Новодевичьем кладбище Москвы. В честь великого ученого учреждены несколько медалей, включая золотую медаль Зельдовича Американского института по горению, медаль Зельдовича Комитета по космическим исследованиям, а также золотую медаль имени Я.Б. Зельдовича Российской академии наук.

«ГРАНДИОЗНЕЙШЕЕ ХОЗЯЙСТВО» ЕФИМА СЛАВСКОГО

Для создания атомного реактора необходим, в том числе графит повышенной чистоты. В большом количестве. Специалистом в области алюминиевой промышленности в стране, точнее производства графитовой электродной массы при выплавке алюминия и магния, считался Ефим Павлович Славский (1898-1991). В 1943 Ефим Павлович — будущий глава Минсредмаша, познакомился с Игорем Кручатовым. Началась активная совместная работа. 

Ефим Павлович Славский. Фото: личный архив семьи Славского

 

Славский с супругой. Фото: личный архив семьи Славского

 

Перед Славским стояла важная задача — получить сверхчистый графит для первого опытного реактора Ф-1. Невероятный жизненный и профессиональный опыт позволил Ефиму Павловичу выполнить поставленные цели и поднять отрасль среднего машиностроения на ведущие позиции в народном хозяйстве страны. 

Будущий министр родился в кре­стьян­ской семье, где было принято рабо­тать уже с малых лет.   Ефим Павлович нани­мался батра­ком, пас скот на лет­них выго­нах и смог закон­чить только три класса цер­ковно-при­ход­ской школы. В 13 лет Славский приходит на Маке­ев­ский метал­лур­ги­че­ский завод, в литей­ный цех. В 15 лет Ефима застала Пер­вая миро­вая война. В то время рабо­чих рук не хва­тало, поэтому в цеха брали совсем моло­дых. Юный Слав­ский отли­чался физи­че­ской силой и выносливостью, поэтому ему пору­чили обра­ба­ты­вать кор­пуса артил­ле­рий­ских сна­ря­дов. 

После 1928 года он рабо­тал заве­ду­ю­щим скла­дами и одновре­менно полу­чал сред­нее обра­зо­ва­ние, наверстывал упущенное. В 1933 году Ефим Павлович оканчивает Инсти­тут цвет­ных метал­лов и золота, защи­тив диплом­ную работу на тему технологии про­из­вод­ства свинца.

Молодой Ефим Славский прошел путь от рядо­вого инже­нера до дирек­тора  на заводе «Элект­ро­цинк» в городе Орджоникидзе, где он начал рабо­тать после окон­ча­ния вуза. А уже в 1940 году воз­гла­вил Дне­пров­ский алю­ми­ни­е­вый завод в Запо­ро­жье. К слову, это пред­при­я­тие в те времена производило две трети оте­че­ствен­ного алю­ми­ния.

Славский и первый директор Ленинградской АЭС Валентин Муравьев в 1965 году осматривают предприятие. Фото: личный архив семьи Славского, 1965 год

 

Трудолюбие и запал Славского позволили ему занять руководящие позиции в отрасли среднего машиностроения. Так, в 1953 году Ефима Павловича назначили заместителем министра среднего машиностроения. А в 1957 году — министром. За 30 лет работы Славского в этой должности Минсредмаш закрепило статус «государства в государстве». Под руководством Славского министерство наращивало производственные и научно-технические мощности. За эти годы буквально создавался ядерный щит страны, вводились в строй атомные электростанции и другие установки различного назначения. Активно развивалась сырьевая подотрасль атомной промышленности. Специалисты строили крупнейшие, основанные на передовых достижениях науки и техники, горнодобывающие и перерабатывающие комбинаты, разрабатывали и внедряли уникальные технологии по добыче урана, золота, производству минеральных удобрений, применению изотопов в медицине, сельском хозяйстве и других отраслях народного хозяйства.

Ефим Павлович невероятно гордился представителями отрасли — своей командой неутомимых мечтателей. «В моем министерстве своя Академия наук: академиков — 24, докторов наук — 670, кандидатов — 4,5 тысячи. Грандиознейшее хозяйство!», — хвастался Славский.

Коллеги и сотрудники министерства считали Славского талантливым, круп­ным и муд­рым руко­во­ди­телем, чьи самоотверженность и гро­мад­ная рабо­то­спо­соб­ность вдохновляли и под­чер­ки­вали широту интересов и индивидуальность этого чело­века, сыг­рав­шего огром­ную роль в ста­нов­ле­нии атом­ной отрасли.

О СПЕЦИФИКЕ ЯДЕРНОГО ТОПЛИВНОГО ЦИКЛА

Ядерный топливный цикл или ЯТЦ — это последовательность действий, которые направлены на создание, использование и последующую переработку ядерного топлива для атомных электростанций. «Атомщики» делят его на 3 стадии:

— начальная предполагает добычу урановой руды и формирование тепловыделяющих сборок;

— вторая стадия характеризуется непосредственной работой топлива в реакторе;

— третья стадия определяется обращением с уже отработавшим ядерным топливом, выгрузкой и временным хранением, переработкой или захоронением.  

Сегодня специалисты атомной промышленности активно работают над созданием реакторов и технологий нового поколения, которые направлены на повторное использование отработавшего ядерного топлива.

Развиваются и новые виды самого ядерного топлива, например, толерантное топливо, которое имеет повышенную устойчивость к нештатным ситуациям. Или СНУП-топливо, на котором будут работать реакторы будущего или реакторы на быстрых нейтронах БРЕСТ и БН-1200. СНУП-топливо обеспечивает привычную мощность, но при этом большую безопасность реактора, теплопроводимость и совместимость с жидкометаллическими теплоносителями.

ОТЕЦ ВОДОРОДНОЙ БОМБЫ

Андрей Дмитриевич Сахаров (1921–1989) известен во всем мире как крупнейший физик-теоретик и создатель советской водородной бомбы. Именно Андрей Дмитриевич высказал главные идеи по созданию водородной бомбы, предложив уникальную конструкцию из чередующихся слоев, которая определила будущее ядерного проекта.

Андрей Дмитриевич Сахаров. Фото: РИА Новости

 

Андрей Дмитриевич родился в семье преподавателя физики. Вплоть до 7 класса занимался с учителями дома и сдавал школьные экзамены в конце каждого года. Школу, как и в дальнейшем Московский университет, окончил с отличием. С 1942 года молодой физик работает вначале в Кирове, затем на лесозаготовках под Мелеском. Далее Андрея Дмитриевича направляют на военный завод в Ульяновске на должность инженера-изобретателя. С этого момента начинается творческая деятельность будущего «отца водородной бомбы».

Работая на заводе, Сахаров изобретает технологии в области контроля продукции, пишет статьи по теоретической физике, которые отправляет в Москву для отзыва. Одна из них была посвящена актуальной в то время теме цепной реакции в уране  в смеси с замедлителем. На исследования Сахарова обращает внимание физик-теоретик, руководитель группы для разработки водородной бомбы в Физическом институте АН СССР им. Лебедева Игорь Евгеньевич Тамм и предлагает Сахарову зачисление в аспирантуру. А в 1948 году Тамм включает Сахарова в научно-исследовательскую группу по разработке термоядерного оружия.

Задача, постав­лен­ная перед груп­пой Тамма в ФИАН, была слож­ной и в тех­ни­че­ском, и про­из­вод­ствен­ном плане. Создание водородной бомбы тре­бо­вало прин­ци­пи­аль­ного реше­ния мно­гих науч­ных и технических вопро­сов. Именно Сахаров стал ключевой фигурой, определившей ход создания разрушительного оружия. Ито­гом его дея­тель­но­сти стал взрыв водо­род­ной бомбы на Семи­па­ла­тин­ском поли­гоне в авгу­сте 1953 года.

В после­ду­ю­щие годы благодаря Андрею Дмитриевичу Сахарову создавались водо­род­ные заря­ды раз­лич­ной мощ­но­сти для мно­гих клас­сов носи­те­лей: бал­ли­сти­че­ских, кры­ла­тых и зенит­ных ракет, тор­пед и многих других. Сахарову принадлежит основная идея осуществления термоядерного синтеза.

Термоядерный синтез — это процесс, при котором ядра легких атомов в результате теплового движения сближаются настолько, что, преодолев кулоновский барьер, взаимодействуют, образуя более тяжелые атомные ядра. При взаимодействии выделяется колоссальный объем энергии. 

Наиболее эффективная реакция термоядерного синтеза протекает между изотопами водорода — дейтерием и тритием. При каждом слиянии ядер этих изотопов образуются нейтрон и ядро гелия, а также 17,6 МэВ энергии. Из 86 г смеси дейтерия и трития при термоядерном синтезе можно получить такое же количество энергии, как при сжигании 1 тыс. тонн угля.

С начала 50-х годов Андрей Дмитриевич Сахаров глу­боко оза­ботился про­бле­мой ядер­ных испы­та­ний и начал актив­ную борьбу за их запре­ще­ние или огра­ни­че­ние. В этом его поддержал ака­де­мик Игорь Курчатов. Изменились взгляды Сахарова и на общественно-политический строй. Уча­стие в раз­ра­ботке тер­мо­ядер­ного ору­жия, его испы­та­ниях, по воспоминаниям самого Сахарова, «сопро­вож­да­лись все более ост­рым осо­зна­нием порож­ден­ных этим мораль­ных про­блем».

В дальнейшем Сахаров заинтересуется вопросами космологии и гравитации, тео­ре­ти­че­скими про­бле­мами физики элементарных частиц. Жизнь принесет ему немало испытания, но он стойко переживет их, не изменив своим принципам и взглядам.  Он высту­пал за отмену смерт­ной казни, за пол­ную реа­би­ли­та­цию наро­дов, под­верг­шихся депор­та­ции в годы «сталинщины», был категорически против вве­де­ния ста­тьи, откры­вав­шей воз­мож­ность для пре­сле­до­ва­ния за убеж­де­ния. На средства, доставшиеся ему после награждения международной премией Чинодель Дука, он основал фонд помощи детям политзаключенных. В 1980-х годах за отстаивание общечеловеческих ценностей и защиту прав граждан Сахарова лишили всех правительственных наград. В том же году Сахаров получил еще один удар. Его задер­жали и  отпра­вили вме­сте с женой в ссылку в город Горький (Нижний Новгород) — закрытый в то время для иностранцев. У квар­тиры уче­ного-пра­во­за­щит­ника, рас­по­ло­жен­ной на пер­вом этаже на проспекте Гагарина 214, уста­но­вили круг­ло­су­точ­ный мили­цей­ский пост. Без спе­ци­аль­ного раз­ре­ше­ния к Саха­ро­вым никого не допус­кали. Теле­фона в квар­тире не было. Саха­ро­вых, куда бы они не выходили, постоянно сопро­вож­дала охрана, сле­див­шая, чтобы они ни с кем не встре­ча­лись. Так пройдут 7 долгих лет, прежде чем Сахаров вернется в Москву. 

Весь мир знает Андрея Дмитриевича Саха­рова как выда­ю­ще­гося обще­ствен­ного дея­теля, настоящего борца за права человека, за утвер­жде­ние на Земле при­о­ри­тета обще­че­ло­ве­че­ских цен­но­стей. Поли­ти­че­ское про­ти­во­сто­я­ние отняло у выдающегося физика много сил. Но он всегда продолжал борьбу. Соратники и друзья Сахарова запомнили его как человека глу­бо­ких гума­ни­сти­че­ских убеж­де­ний, высо­ких нрав­ствен­ных прин­ци­пов, искрен­него и чест­ного.

«АННУШКА» ДОЛЛЕЖАЛЯ

Николай Антонович Доллежаль (1899–2000) считается одним из основоположников атомной промышленности в стране и настоящим первопроходцем реакторостроения. Николай Антонович был главным конструктором первых промышленных реакторов, лично руководил разработкой ядерной энергоустановки для первой отечественной атомной подлодки. Деятельность Доллежаля заложила основы будущих водоводяных реакторов. 

Николай Антонович Доллежаль. Фото: Страна РОСАТОМ

 

Перед группой ученых, возглавляемых Николаем Антоновичем, стояла важная задача: «…в кратчайший срок создать урановый «котел» промышленного назначения…» (Игорь Курчатов). И ведущие инженеры страны справились на ура: был разработан первый в стране промышленный реактор А-1 — «Аннушка», как его ласково называли создатели. Доллежаль работал над разными конструкциями реакторов, а также был конструктором первой в мире  атомной электростанции и большого числа не имеющих аналогов исследовательских ядерных установок, в том числе для обоснования использования ядерных источников энергии в космосе.

Николай Антонович был очень требовательным, особенно, когда дело касалось подготовки квалифицированных, творческих и компетентных специалистов для отрасли. На протяжении нескольких десятилетий он совмещал работу в атомной промышленности с преподаванием в вузах.  

ЯДЕРНЫЕ РЕАКТОРЫ

Ядерные реакторы бывают разными. Энергетический реактор вырабатывает электроэнергию и тепло. Транспортный используется в качестве источника энергии для движения транспортного средства, на котором он установлен, например, атомного ледокола или атомной подводной лодки. Вырабатываемый с их помощью пар приводит в действие турбины, вращающие гребной вал или турбоэлектрический генератор. Двухцелевой реактор используются одновременно и для наработки плутония, и для энергетических нужд. На научно-исследовательских реакторах проводятся исследования ядернофизических процессов, отрабатываются перспективные конструкции и новые типы ядерного топлива. Учебные позволяют будущим инженерам АЭС и курсантам военно-морских училищ освоить необходимые навыки.

АТОМНАЯ ЭНЕРГЕТИКА В РОССИИ И В МИРЕ

Благодаря самоотдаче и стремлению к новому отцов-основателей атомной промышленности Россия стала одним из мировых лидеров отрасли. В нашей стране, по оценкам Росатома, 19% электроэнергии вырабатывается на 38 энергоблоках и 11 атомных станций. Современная атомная промышленность в России — это мощный комплекс из 300 предприятий и организации, на которых трудятся около 270 тысяч человек.

Во всем мире используются 440 ядерных реакторов, а 54 энергоблоках прямо сейчас строятся в разных странах. Считается, что развитие ядерной энергетики позволяет избежать большого количества выбросов углекислого газа. Именно поэтому ядерная энергетика входит в так называемый «зеленый квадрат» чистых источников энергии наряду с ветряной, солнечной и гидроэнергетикой.

Современные технологии делают атомные электростанции безопасными для населения. АЭС при выполнении четких регламентов и соблюдении норм безопасности не оказывают негативного воздействия на окружающую среду и не угрожают здоровью человека. Представители атомной промышленности буквально учились на ошибках прошлого. Поэтому самыми безопасными реакторами на сегодняшний день считаются реакторы ВВЭР-1200 российского дизайна.

Система безопасности современных российских АЭС состоит из четырех барьеров на пути распространения ионизирующих излучений и радиоактивных веществ в окружающую среду: Всё начинается с топливной матрицы. Она предотвращает выход продуктов деления под оболочку тепловыделяющего элемента.

Оболочка тепловыделяющего элемента, в свою очередь, не позволяет продуктам деления попасть в теплоноситель главного циркуляционного контура.

Главный циркуляционный контур препятствует выходу продуктов деления под защитную герметичную оболочку.

Система защитных герметичных оболочек называется контайнмент. Такая оболочка рассчитана и на внешнее воздействие, например падение самолета, смерч, ураган или взрыв, и на внутреннее давление. Даже если вся поданная в реактор вода превратится в пар и, как в гигантском чайнике, будет давить изнутри на крышку, то оболочка выдержит и это колоссальное давление. 

Атомная промышленность в стране прошла серьезный путь. Первые задачи были связаны с обеспечением военного потенциала и государственной безопасности. Однако в дальнейшем стало ясно, что мирный атом принесет гораздо больше пользы для развития стран мира. За 75 лет было сделано многое. Сейчас большинство технологий кажутся нам обыденностью. Между тем, первопроходцы атомной промышленности посвятили ей жизнь, чтобы будущие поколения жили в прекрасном мире, улучшая его собственными достижениями. Понравился бы им сегодняшний мир? Никто не знает. Но их научный путь навсегда в наших сердцах! С юбилеем атомной промышленности!

Церемония открытия памятника «Создателям атомного проекта» академикам Игорю Курчатову, Якову Зельдовичу и Юлию Харитону. Фото: Анастасия Барей/»Страна Росатом»

 

Материал подготовлен на основе информации из открытых источников.

ССЫЛКИ

Официальный сайт 75-летия атомной промышленности;

Электронная библиотека «История Росатома»;

Олеся Пенкина.  Наш современник Игорь Курчатов. Информационный портал газеты Известия

Первые в мире. Мирный атом Курчатова. Телеканал Культура

Юлий Борисович Харитон

Юлий Борисович Харитон, физик, один из руководителей советского атомного проекта, академик АН СССР (1953). В 1939-1941 годах вместе с Я. Б. Зельдович, он рассчитал цепную реакцию деления урана. С 1945 г. — научный руководитель КБ-11. В 1945-1953 годах — член Технического совета Спецкомитета и Научно-технического совета ПГУ при Совете Министров СССР. Трижды Герой Социалистического Труда (1949, 1951, 1954). Лауреат Ленинской (1956) и трех Государственных (1949, 1951, 1953) премий СССР.

Юлий Борисович Харитон родился 14 февраля (27 февраля по новому стилю) в Петербурге в 1904 году в семье журналиста Бориса Иосифовича Харитона и артистки МХТ Мирры Яковлевны Буровской. Кроме него в семье было две дочери: Лидия (1899 г.р.) и Анна (1901 г.р.).

В 1915 году Юлию определяют в реальное училище, курс которого он заканчивает в 19 лет. 19. Так как он был принят в высшие учебные заведения с 16 лет, ему пришлось год отработать студентом-механиком в железнодорожной телеграфной мастерской. В 1920 году в возрасте 16 лет Юлий Борисович поступил в Ленинградский политехнический институт. Здесь он слушал лекции патриарха русской физики А. Ф. Иоффе, что пробудило в молодом студенте интерес к физике. Через год после начала учебы Ю.Б. Харитон перешел с электромеханического на физико-механический факультет, который окончил в 1925 с дипломом инженера-физика.

Еще будучи студентом, Юлий Борисович с 1921 года по приглашению Н.Н. Семенов начал работать в своей лаборатории, созданной при Физико-техническом институте, директором которого был А. Ф. Иоффе. В этой лаборатории Юлий Борисович завершил свои первые исследования. Первыми его работами (1924 г.) были определение критической температуры конденсации паров металлов и совместно с Н.Н. Семенованд А.И. Шальников изучает взаимодействие молекул с поверхностью твердых тел. В 1925, «Проблема физики», написанная А. Ф. Вальтером, В.И. Кондратьев и Ю.Б. Харитона, когда они были еще студентами. Буклет пользовался заслуженной популярностью среди студентов-физиков нескольких поколений. В 20 лет Ю.Б. Харитон вместе с З.Ф. Валтой выполнил и опубликовал научную работу «Окисление паров фосфора при низких давлениях», в которой впервые экспериментально показал существование разветвленных цепных химических реакций на примере окисления фосфора. Открытие этого явления в дальнейшем явилось прочным фундаментом, созданным Н.Н. Семенова за теорию разветвленных цепных реакций, за которую он был удостоен Нобелевской премии в 1956. В своей монографии «Цепные реакции», изданной в 1934 г., Н.Н. Семенов сделал надпись:. «Уважаемый Харитон, который первым довел мою идею до цепных реакций»

В 1926 году Харитон был командирован на два года в научную командировку в Англию, в знаменитую Кавендишскую лабораторию. Здесь под руководством Резерфорда и Чедвика он выполнил работы по методу регистрации альфа-частиц, а в 1928 г. защитил диссертацию на соискание степени доктора философии. Вернувшись в Россию, Харитон 10 лет преподавал в Политехническом институте, а также возобновил работу под руководством Н.Н. Семенов физико-химический сектор Физико-технического института. Он сознательно и целенаправленно выбирает новое направление своей будущей деятельности. В 1931 года физико-химический сектор был преобразован в Институт химической физики, где Харитон организовал и возглавил Лабораторию взрывчатых веществ (ВВ), которая вскоре стала признанной школой физики взрыва.

Перед войной Харитон начал исследования цепного деления урана. В 1939 г. вышла статья Ю.Б. Харитон и Я.Б. Зельдовичем «О цепочке распада изотопов урана» и подготовил статью «О цепочке распада урана при взаимодействии медленных нейтронов». Основным выводом из этих работ была необходимость обогащения урана легким изотопом для осуществления цепной ядерной реакции. При проведении исследований по делению ядер урана Юлий Борисович активно общался с И. В. Курчатов и в 1940 вошел в «урановый комитет» АН СССР.

В годы Великой Отечественной войны Харитон, используя опыт и знания физики взрыва, провел большую экспериментальную и теоретическую работу по обоснованию новых видов вооружения Красной Армии и изучению новых видов вооружения противника, а также по суррогатным взрывчатых веществ, продолжая руководить отделом теории взрывчатых веществ в Институте химической физики.

В 1943, И.В. Курчатов, возглавивший атомный проект СССР, привлек Харитона к разработке атомного оружия и зачислению в Лабораторию № 2 СССР. Выбор И.В.Курчатова был осознанным и однозначным — привлечь деятеля отечественной науки цепными реакциями к осуществлению цепной реакции ядерного взрыва.

В мае 1945 года СССР вместе со своими союзниками (США, Англией и Францией) завершил разгром Германии и отпраздновал Победу. Ю.Б. Харитон был включен в состав группы физиков для выяснения состояния немецких исследований по ядерному оружию, которая в мае вылетела в Берлин. Один из значительных результатов был обнаружен Ю.Б. Харитон и И.К. Кикоин около ста тонн оксида урана. Отгрузку закиси-окиси урана в Москву организовал руководитель группы А.П. Завенягин. И.В. Курчатов сообщил, что уран, найденный в Германии, около года сокращал запуск коммерческого реактора на Урале по производству плутония.

20 августа, после атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, Государственный комитет обороны принял постановление о создании Специального комитета (председатель — Л. П. Берия), наделенного чрезвычайными полномочиями, который должен был возглавить руководство для решения проблемы. Для рассмотрения научно-технических вопросов по атомной проблеме при Специальном комитете был создан Технический совет. В составе совета И.В. Курчатов и Ю.Б. Харитон.

В 1946 году постановлением Совета Министров СССР для непосредственного создания атомной бомбы организован филиал лаборатории № 2 конструкторского бюро (КБ-11). Руководство страны назначает Ю.Б.Харитона главным конструктором атомной бомбы, а затем научным руководителем ядерных зарядов и ядерного оружия.

С этого момента жизнь и творчество Ю.Б. Харитон был неразрывно связан с преодолением ядерной монополии США, созданием нашей атомной бомбы, а затем разработкой и совершенствованием отечественного ядерного оружия. Это была грандиозная работа по своему масштабу, по развитию многих научно-технических областей знаний, составляющих технологию ядерного оружия, и по своему военно-политическому значению.

Вот как Ю.Б. Харитон так описывает вступление нашей страны в атомную эру: Я поражен и преклоняюсь перед тем, что было сделано нашим народом в 1946-1949. Дальше было непросто. Но этот период напряжения, героизма, творческого взлета и самоотверженности не поддается описанию. Только волевые люди после таких невероятно тяжелых испытаний могли совершить нечто совершенно из ряда вон выходящее: полуголодная и только что вышедшая из разрушительной войны страна за несколько лет разработала и внедрила новейшие технологии, наладила производство сверхчистого урана графит, плутоний, тяжелая вода. ..»

На посту научного руководителя ВНИИЭФ Ю.Б. Харитон оставался 46 лет, до 1992 года, когда он стал почетным научным директором ВНИИЭФ. Исключительный талант ученого и организатора науки позволил Харитону успешно руководить основными направлениями научной и проектной работы института. По трудоспособности и выносливости ему не было равных, как и по творческому долголетию. Почти полвека он был председателем Научно-технического совета Минатома по ядерному оружию.

Пользуясь огромным влиянием и обладая удивительным даром разбираться в деталях в любых научно-технических вопросах, он при обилии предложений и точек зрения отдельных ученых и институтов умел отобрать наиболее ценные идеи и воплотить их в новые выдающиеся разработки. . Когда между институтами возникли разногласия, Ю.Б. Харитон всегда стремился детально разобраться в их причинах и сути новых предложений и идей. Благодаря умелому руководству и высочайшему личному авторитету ему удавалось находить оптимальные решения.

В отечественном атомном проекте принимало участие немало блестящих ученых и руководителей. Но среди этих выдающихся людей Юлий Борисович был явлением. Уникальность его заключалась в том, что он был не только физиком-теоретиком, но и выдающимся экспериментатором, инженером-конструктором, создателем системы производства, эксплуатации и испытаний ядерного оружия.

Он взял на себя ответственность не только за все, что связано с развитием ядерного оружия и его непрерывным совершенствованием, но и за безопасность производства, испытаний и эксплуатации этого оружия, не имеющего аналогов по разрушительной силе.

Ю.Б. Харитон первым сформулировал требования к безопасности ядерного оружия, он говорил о недопустимости ядерного взрыва во всех случайных ситуациях, в которых может находиться ядерное оружие. Благодаря его требовательности у нас до сих пор не было поломок, отказов и избежавших аварий с ядерным оружием.

Он был творцом истории не только ядерного оружия нашей страны, но и многих человеческих судеб, посвятив свою жизнь науке, спасшей мир от страшной по своим последствиям войны. Его незаурядная деятельность и творческие достижения поражают и поражают. Ю.Б. Харитон был создателем ряда научных школ в самых разных областях физики и техники. Среди его учеников есть выдающиеся ученые.

К тихому голосу этого человека прислушивались все руководители нашего государства от Сталина до Ельцина. И то, что Минатом/Росатом — единственный из гигантов отечественного ВПК уцелел и продолжает существовать во многом благодаря его заслугам.

Страна высоко оценила деятельность Ю.Б. Харитон. Трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий, награжден шестью орденами Ленина, орденами Красной Звезды, Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, медалью «За оборону Ленинграда». , действительный член АН СССР с 1953, награжден высшими наградами Российской академии наук — Золотыми медалями им. М.В. Ломоносова и И.В. Курчатов.

Ю.Б. Харитон умер 18 декабря 1996 года. В конце своего жизненного пути Юлий Борисович Харитон с особой остротой ощущал свою ответственность, как ученого и человека, за будущее человечества. Его завещанием были слова: «Стремясь к лучшему, не делай худшего».

НОВОСТИ ПИСЬМО

Присоединяйтесь к списку рассылки GlobalSecurity.org

Введите свой адрес электронной почты

Сталин и ядерный век | Государственные деятели времен холодной войны противостоят бомбе: ядерная дипломатия с 1945 года

Фильтр поиска панели навигации Oxford Academic Государственные деятели времен холодной войны противостоят бомбе: ядерная дипломатия с 19 лет45Международные отношенияКнигиЖурналы Термин поиска мобильного микросайта

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации Oxford Academic Государственные деятели времен холодной войны противостоят бомбе: ядерная дипломатия с 1945 годаМеждународные отношенияКнигиЖурналы Термин поиска на микросайте

Расширенный поиск

• Иконка Цитировать Цитировать

• Разрешения

• Делиться
  • Твиттер
  • Еще

CITE

Zubok, Vladislav M. ,

‘Сталин и ядерный возраст’

,

в Джоне Гэддисе и других (ред.)

,

Cold War Statesmen Confront The Acled Diallomacy с 1945

Cold Warmen Confront The Acled Diallomacate 1945

30003 Холодные войны Конфронт. Бомба: ядерная дипломате 1945

Холодные войны. Компания. Бомба: ядерная дипломатская диплома.

(

Оксфорд,

1999;

онлайн-издание,

Oxford Academic

, 16 ноября 2004 г.

), https://doi.org/10.1093/0198294689.003.0003,

, по состоянию на 25 сентября 2022 г.

Выберите формат Выберите format.ris (Mendeley, Papers, Zotero).enw (EndNote).bibtex (BibTex).txt (Medlars, RefWorks)

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации Oxford Academic Государственные деятели времен холодной войны противостоят бомбе: ядерная дипломатия с 1945 годаМеждународные отношенияКнигиЖурналы Термин поиска мобильного микросайта

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации Oxford Academic Государственные деятели времен холодной войны противостоят бомбе: ядерная дипломатия с 1945 годаМеждународные отношенияКнигиЖурналы Термин поиска на микросайте

Advanced Search

Abstract

Сталин понимал военное и политическое значение атомного оружия и направил все имеющиеся советские ресурсы на получение этого оружия. Однако он оставался в значительной степени государственным деятелем, оперирующим предпосылками и опытом доядерной эпохи. Для него появление атомного оружия сделало перспективу будущей войны более ужасающей, но не менее вероятной. Атомная монополия Америки на первом этапе холодной войны не сыграла существенной роли в сдерживании Сталина. Он был полон решимости защитить свои сферы влияния и развеять любые признаки возможной слабости Советского Союза перед лицом американского бряцания атомной саблей. Сталин, гений государственного террора, посредничества и военной дипломатии, отличался от государственных деятелей демократических стран, но его взгляды на мировую политику соответствовали realpolitik доядерного века. У него была такая же склонность, как и у некоторых его «либеральных» западных коллег, рассматривать ядерную энергию как средство увеличения военной мощи и, в более широком смысле, могущества государства.

Ключевые слова: Холодная война, сдерживание, дипломатия, ядерный паритет, ядерное оружие, Советский Союз, сферы влияния, Иосиф Сталин, государственная власть, США

Тема

Международные отношения

В настоящее время у вас нет доступа к этой главе.

Войти

Получить помощь с доступом

Получить помощь с доступом

Доступ для учреждений

Доступ к контенту в Oxford Academic часто предоставляется посредством институциональных подписок и покупок. Если вы являетесь членом учреждения с активной учетной записью, вы можете получить доступ к контенту одним из следующих способов:

Доступ на основе IP

Как правило, доступ предоставляется через институциональную сеть к диапазону IP-адресов. Эта аутентификация происходит автоматически, и невозможно выйти из учетной записи с IP-аутентификацией.

Войдите через свое учреждение

Выберите этот вариант, чтобы получить удаленный доступ за пределами вашего учреждения. Технология Shibboleth/Open Athens используется для обеспечения единого входа между веб-сайтом вашего учебного заведения и Oxford Academic.

1. Щелкните Войти через свое учреждение.
2. Выберите свое учреждение из предоставленного списка, после чего вы перейдете на веб-сайт вашего учреждения для входа.
3. Находясь на сайте учреждения, используйте учетные данные, предоставленные вашим учреждением. Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.
4. После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.

Если вашего учреждения нет в списке или вы не можете войти на веб-сайт своего учреждения, обратитесь к своему библиотекарю или администратору.

Войти с помощью читательского билета

Введите номер своего читательского билета, чтобы войти в систему. Если вы не можете войти в систему, обратитесь к своему библиотекарю.

Члены общества

Доступ члена общества к журналу достигается одним из следующих способов:

Войти через сайт сообщества

Многие общества предлагают единый вход между веб-сайтом общества и Oxford Academic. Если вы видите «Войти через сайт сообщества» на панели входа в журнале:

1. Щелкните Войти через сайт сообщества.
2. При посещении сайта общества используйте учетные данные, предоставленные этим обществом. Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.
3. После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.

Если у вас нет учетной записи сообщества или вы забыли свое имя пользователя или пароль, обратитесь в свое общество.

Вход через личный кабинет

Некоторые общества используют личные аккаунты Oxford Academic для предоставления доступа своим членам. Смотри ниже.

Личный кабинет

Личную учетную запись можно использовать для получения оповещений по электронной почте, сохранения результатов поиска, покупки контента и активации подписок.

Некоторые общества используют личные аккаунты Oxford Academic для предоставления доступа своим членам.

Просмотр ваших зарегистрированных учетных записей

Щелкните значок учетной записи в правом верхнем углу, чтобы:

• Просмотр вашей личной учетной записи и доступ к функциям управления учетной записью.
• Просмотр институциональных учетных записей, предоставляющих доступ.

Выполнен вход, но нет доступа к содержимому

Oxford Academic предлагает широкий ассортимент продукции. Подписка учреждения может не распространяться на контент, к которому вы пытаетесь получить доступ. Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому контенту, обратитесь к своему библиотекарю.

Ведение счетов организаций

Для библиотекарей и администраторов ваша личная учетная запись также предоставляет доступ к управлению институциональной учетной записью. Здесь вы найдете параметры для просмотра и активации подписок, управления институциональными настройками и параметрами доступа, доступа к статистике использования и т. д.

Покупка

Наши книги можно приобрести по подписке или приобрести в библиотеках и учреждениях.

Информация о покупке

Россия — ГВН

Институт биомедицинских систем и биотехнологий Санкт-Петербургского политехнического университета Петра Великого

195251, Россия, Санкт-Петербург, Политехническая, 29

Основан Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого 1899 г. Более века историю Политехнического университета творили люди, которые здесь преподавали и учились, в том числе лауреаты Нобелевской премии П.Л. Капица, Н.Н. Семенов, З.И. Алферов, известные физики А.Ф. Иоффе, И.В. Курчатов, А.А. Радзиг, Ю.Б. Харитона и многих других талантливых и известных ученых. Университет имеет более 320 университетов-партнеров из 70 стран, а также прямые контракты с более чем 100 ведущими мировыми компаниями. Исследования и образование в области наук о жизни в Политехе ведут свою историю с 1970-е годы, когда кафедру биофизики основал профессор Семен Э. Бреслер, один из пионеров экспериментальной молекулярной биологии в СССР, работавший с бактериями, фагами, вирусами. В настоящее время Институт биомедицинских систем и биотехнологий Санкт-Петербургского политехнического университета Петра Великого является базовой научной и образовательной структурой в области молекулярной биологии и биотехнологии, в том числе молекулярной вирусологии.

Институт биомедицинских систем и биотехнологий Санкт-Петербургского политехнического университета Петра Великого Экспертиза включает разработку вакцин, структурную вирусологию, компьютерную вирусологию и биоинформатику, молекулярную диагностику, неврологию, образование.

Институт имеет опыт разработки вакцин против COVID-19, ВИЧ, гриппа. Также в институте есть собственные средства для структурной вирусологии (масс-спектрометрия, ЯМР, молекулярный докинг и моделирование молекулярной динамики), генетических технологий для применения в вирусологии (обратная генетика, технология saRNAs, невирусная доставка, CRISPR/Cas), вычислительной вирусологии , биоинформатика и математическое моделирование (супервычислительный центр (СКЦ) — 5 место в России), разработка рекомбинантных белков и моноклональных антител. У института также есть совместные проекты с ведущими российскими центрами вирусологии и молекулярной биологии. В 2021 году Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого стал победителем Российской федеральной программы научного лидерства «Приоритет 2030» и возглавил консорциум с более чем двадцатью российскими научными организациями, университетами и промышленными партнерами, в том числе НИИ гриппа им. Институт вакцин и сывороток, Научно-исследовательский центр биотехнологии РАН, Санкт-Петербургский научно-исследовательский институт вакцин и сывороток и многие другие.

Директор центра: Васин Андрей

Научные сотрудники: Мошков Дмитрий, Галло Маркус, Трухин Виктор, Шипулин Герман, Безпрозванный Илья, Канапин Александр, Самсонова Анастасия Д-р Илья Тихонов, Д-р Андрей Коневега, Д-р Георгий Игнатьев

Московский Центр профилактики и лечения ВИЧ/СПИДа

8-я Соколиной горы ул. 15, корп. 5, Москва, Российская Федерация, 105275

В состав Российского центра ГВН входят ведущие научно-исследовательские, клинические и негосударственные учреждения, работающие в области вирусологии. Целями российского ГВН являются:

• Защита здоровья и безопасности населения;
• Предоставлять информацию для принятия решений по вопросам общественного здравоохранения;
• Разработка стратегий профилактики и лечения вирусных заболеваний;
• Расширить взаимодействие по вирусологии, в том числе на международном уровне.

Основные вирусы в Центре включают: ВИЧ, ВГВ, ВГС, ЦМВ и ВЭБ.

Ключевые направления работы: генетика и молекулярная биология микроорганизмов, эпидемиология, фундаментальная и практическая иммунология и аллергология, иммуногенетика, физиология иммунной системы, иммунные нано- и биотехнологии (вакцины нового поколения, лечебные иммуномодулирующие препараты и средства диагностики), клинические испытания диагностических, лечебных и профилактических препаратов.

Директор Центра: Мазус Алексей Николаевич

Научные сотрудники: Хаитов Рахим М., Гинцбург А.Л., Народицкий Б.С., Ющук Н. Д., Кононец А.С., Козлов А.П., Козлов А.П. К. Плотникова

Центр исследований и разработок иммунобиологических препаратов им. М.П. Чумакова
Пом. 8, корп. 1, пос. Институт полиомиелита, пос. Московский
Москва, 108819, Россия.

Центр Чумакова основан в 1955 как Институт полиомиелита и вирусных энцефалитов, который объединил исследовательские лаборатории с предприятиями по производству вакцин. Центр был создан д-ром Михаилом Чумаковым, который в конце 1950-х организовал первое производство оральной полиомиелитной вакцины из штаммов, разработанных д-ром Альбертом Сабином, и продемонстрировал ее безопасность и эффективность. Вакцина экспортировалась более чем в 60 стран и остановила массовые вспышки полиомиелита в Восточной Европе и Японии. Наши исследования в других областях вирусологии привели к разработке ряда других вакцин, таких как вакцина против клещевого энцефалита, вируса чумы плотоядных и других.

Сегодня Центр Чумакова проводит широкий спектр исследований различных вирусов человека и животных и производит, помимо полиомиелита, вакцины против бешенства и клещевого энцефалита, обеспечивая до 70% потребности страны в этих продуктах. Вакцина против желтой лихорадки, производимая в Центре Чумакова, покрывает более половины Стратегии ЮНИСЕФ по ликвидации эпидемий желтой лихорадки (EYE), поддерживая иммунизацию более чем в 50 странах.

Директор Центра: Доктор Айдар Ишмухаметов

Исследователи-члены: Drs. Ткаченко Евгений, Агол В., Климентов А., Дзагурова Т., Осолодкин Д., Козловская Л., Гамбарян А., Карганова, Гордейчук И., Исагулянц, Иванова О.

Российский НИИ гриппа им. ) участвует в детальном исследовании гриппа и других острых респираторных заболеваний (ОРЗ). А.А. Смородинцев основал Научно-исследовательский институт гриппа и возглавлял его с 1967 по 1972 год. Ему впервые в России удалось выделить вирус гриппа в 1934. Кроме того, Смородинцев первым создал живую аттенуированную вакцину против гриппа.

ГРИИ экспертиза включает: молекулярно-генетические исследования вирусов гриппа и ОРЗ, эпидемиологические и этиологические исследования гриппа и ОРЗ, исследования вирусного патогенеза и морфологии вирусов, разработку диагностических тестов и реагентов на грипп и ОРЗ, состав противогриппозной вакцины производство, скрининг новых противовирусных препаратов, исследования в области клинической терапии и профилактики, исследования и разработки новых РНК- и ДНК-вакцин и лекарств.

15/17 ПРОФ. УЛИЦА ПОПОВА, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, РОССИЯ, 197376

Объекты НИИ: современная лаборатория с современным научным оборудованием, объекты биобезопасности

уровня (BSL) 3, виварии, уникальное хранилище штаммов гриппа, ОРЗ и других вирусов (начиная с 1930 г. с более чем 20 000 штаммов), специализированный клинический отдел, экспериментальные производственные мощности для диагностических реагентов и вакцин-кандидатов, Научный консультативный совет и диссертационный комитет (вирусология).

НИИ является научным центром и базой подготовки высококвалифицированных специалистов (аспирантура и аспирантура) по трем специальностям: вирусология, эпидемиология и инфекционные болезни и проводит ежегодные курсы повышения квалификации по молекулярной вирусологии (Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого) , вирусология (совместно с Северо-Западным государственным медицинским университетом им. И. Мечникова, Санкт-Петербург) и стажировки и программы обучения для лабораторных специалистов из стран СНГ и Балтийского региона (при поддержке ЕРБ ВОЗ).

С 1971 г. Институт сотрудничает с ВОЗ, CDC и соседними странами России и продолжает клинические испытания вакцин и противовирусные исследования. В качестве национального центра ВОЗ по гриппу институт активно участвует в глобальном эпиднадзоре за гриппом в рамках Глобальной системы эпиднадзора за гриппом (ГСЭГО). Идет активный обмен штаммами и диагностическими реагентами с сотрудничающими центрами ВОЗ по гриппу в США (CDC, Атланта) и Великобритании (Институт Ф. Крика, Всемирный центр гриппа, Лондон). Осуществляется обмен информацией, данные секвенирования и филогенетического анализа вирусов гриппа, циркулирующих в различных регионах России, депонируются в базе данных EpiFlu GISAID.

Институт широко открыт для местного и международного сотрудничества и сотрудничества.

Центр Директор: Доктор Андрей В. Васин

Заместитель директора Центра: Доктор Дариа М Даниленко

Член . Козлов, д-р Ольга Львовна Власова, д-р Марина А. Стукова, д-р Егоров Андрей Ю., д-р Сергеева Мария Владимировна

Администрация: Марина Дмитриева

Когда наука объединила американцев и русских

Первое русское взрывное устройство, приземлившееся на территории США, не было доставлено российской ракетой, чего американцы опасались на протяжении всей холодной войны. Его доставила компания FedEx. Устройство, взрывной компрессионный генератор магнитного потока, прибыло в Лос-Аламосскую национальную лабораторию в конце 1993 года из Российского федерального ядерного центра ВНИИЭФ. Это позволило ученым Лос-Аламоса и ВНИИЭФ провести революционный совместный эксперимент по изучению высокотемпературной сверхпроводимости в сверхсильных магнитных полях.

Общее волнение и ликование ученых, участвовавших в подобных экспериментах, свидетельствовали о глубоком сдвиге. Менее чем через два года после распада Советского Союза и примерно через 18 месяцев после знаменательного и невероятного обмена визитами между российскими и американскими директорами лабораторий ядерного оружия ученые из Лос-Аламоса и ВНИИЭФ проводили эксперименты на ранее строго секретных объектах друг друга. Некоторые из этих ученых участвовали в разработке водородных бомб в своей стране. Теперь они были сосредоточены на фундаментальных научных открытиях.

Советская программа ядерного оружия была построена на плечах научных гигантов — Ю.Б. Харитона, И.В. Курчатова, И.Е.Тамма, А.Д. была построена на плечах Дж. Роберта Оппенгеймера, Энрико Ферми, Ганса Бете, Эдварда Теллера, Джона фон Неймана и многих других. Однако, в отличие от своих американских коллег, советские ученые-оружейники работали тайно во время холодной войны. Когда советский лидер Михаил Горбачев поднял «железный занавес», любопытство к исследованиям США и сдерживаемое желание сотрудничать на международном уровне побудили их обратиться к американским лабораториям по ядерному оружию в течение последних трех лет существования СССР. Они делали это на международных конференциях и во время первых лабораторных обменов задолго до того, как Вашингтон был готов к такому сотрудничеству.

Научное сотрудничество отвечало самым основным интересам ученых и инженеров обеих сторон, а именно стремлению создавать новые знания и технологии. Наука, по сути, является интерактивным, совместным занятием, которое требует представления результатов исследований для обзора и критики. Как участник этих ранних обменов, я могу сказать, что общий язык науки позволял нам легче пересекать культуры и границы. Опыт и возможности двух сторон оказались чрезвычайно синергетическими, что привело к значительному прогрессу в нескольких областях науки, который ни одна из сторон не могла бы добиться в одиночку в течение некоторого времени. Мы обнаружили, что наука, в отличие от политики, является объединяющей силой, которая позволяет нам укреплять доверие посредством сотрудничества.

Стремление к термоядерному синтезу

Физика высоких плотностей энергии была первой и на протяжении многих лет самой интенсивной областью сотрудничества между ядерными лабораториями США и России. Область включает в себя изучение материалов с высокой плотностью, экстремальным давлением и высокими температурами, например, в звездах и ядрах планет-гигантов. На Земле такие условия обнаруживаются при ядерных взрывах, основы физики которых, очевидно, представляли большой интерес для ученых.

Работая вместе, они использовали взрывные генераторы сжатия магнитного потока ВНИИЭФ в России, генераторы ВНИИЭФ, отправленные FedEX из России в Соединенные Штаты и заряженные взрывчатыми веществами, поставленными из США, и стационарные импульсные установки в Лос-Аламосе для производства сверхвысоких электрических разрядов. токи и магнитные поля, которые, в свою очередь, создавали широкий спектр сред с высокой плотностью энергии. Эта технология предоставила возможности, необходимые для реализации уникального подхода к гражданскому ядерному синтезу, который на протяжении десятилетий привлекал международное сообщество физиков своим потенциалом для получения неограниченного количества чистой энергии. Такие плотности энергии также позволили ученым изучить прочность материалов в экстремальных условиях, поведение материалов в сверхсильных магнитных полях и многие другие проблемы.

Фактически, первоначальный интерес Лос-Аламоса к технологии сжатия потока ВНИИЭФ был стимулирован подходом ВНИИЭФ к новой области исследований в области энергетики, которая теперь называется синтезом намагниченных мишеней, как утверждают ученые из Лос-Аламоса И.Р. Линдемут и Р.Р. Рейновский, ученый ВНИИЭФ С.Ф. Гаранина пишут в «Обречены на сотрудничество. Термоядерный синтез с намагниченной мишенью — это подход к термоядерному синтезу, который основан на промежуточных плотностях топлива между более традиционным термоядерным синтезом с магнитным ограничением и синтезом с инерционным ограничением.

Физика высоких плотностей энергии — захватывающая наука, которая помогает привлекать таланты, особенно молодые новобранцы. Он представляет собой невоенный выход для творческих ученых-оружейников для решения глобальных проблем на благо человечества. Это позволяет ученым создавать новые знания, а не просто пытаться предотвратить потенциальные новые ядерные опасности. Это также открыло двери для сотрудничества ученых с дополнительными навыками. Российская сторона преуспела в конструкции взрывных генераторов, американская — в приборостроении и диагностике, что позволило партнерству выйти за рамки того, что было достигнуто ранее одной из сторон. Например, в середине 19В 90-х годах ученые ВНИИЭФ создали рекордное магнитное поле в 28 миллионов Гс, что примерно в 50 миллионов раз больше, чем магнитное поле на поверхности Земли. Более того, многие совместные эксперименты в сильном поле считались лучшими из когда-либо проводившихся. Результатом американо-российского сотрудничества в области физики высоких плотностей энергии в период с 1993 по 2013 гг. стало более 400 совместных публикаций и презентаций, а также открылись возможности для совместной работы в других областях.

Загадочный элемент

Наука о плутонии также представляла большой интерес для обеих сторон, однако прямое сотрудничество не было установлено до конца 19 века.90-х из-за чувствительности объекта. Некоторые фундаментальные аспекты науки о плутонии были впервые представлены американцами и СССР на Женевских международных конференциях по мирному использованию атомной энергии в 1955 и 1958 годах. не решена, пока мы не установили прямое сотрудничество между лабораториями.

К началу 1990-х годов обе стороны десятилетиями пытались понять плутоний, сложный металл, который при атмосферном давлении имеет шесть твердых кристаллографических фаз. Его фазы, как известно, нестабильны, на них влияют температура, давление, химические добавки и время (последнее из-за радиоактивного распада плутония). С небольшой провокацией металл может изменить свою плотность на целых 25 процентов. Он может быть хрупким, как стекло, или податливым, как алюминий; он расширяется, когда затвердевает, и его свежеобработанная поверхность потускнеет через несколько минут. Это бросает вызов нашему пониманию химической связи в металлах, соединениях и комплексах тяжелых элементов. Действительно, плутоний – самый сложный элемент.

Некоторые из моих российских коллег и я посвятили большую часть наших 50-летних научных усилий, пытаясь понять свойства этого загадочного металла. Американские и российские ученые в течение 40 лет расходились во мнениях относительно того, как укротить пресловутую нестабильность плутония, когда в 1998 г. Я начал работать с Лидией Тимофеевой, выдающимся российским металлургом по плутонию. Окончание холодной войны позволило нам поговорить, оспорить взгляды друг друга и, наконец, лучше понять этот элемент. Наша совместная работа продемонстрировала обоснованность результатов российских исследований о том, что высокотемпературную фазу плутония можно сохранить при комнатной температуре, но не стабилизировать путем добавления небольшого количества галлия. (Мы опубликовали результаты в статье под названием «Повесть о двух диаграммах».) Российско-американское сотрудничество на более чем дюжине научных семинаров по плутонию продолжалось в течение 15 лет.

Вычислительная мощность

Вычислительные методы для массовых параллельных вычислений стали третьей важной темой научного сотрудничества. Во время визита в Саров в 1992 году директоров лабораторий США я был удивлен вычислительными возможностями ВНИИЭФ. Известно, что советские компьютеры сильно уступали суперкомпьютерам США, самые мощные из которых располагались в лабораториях Лос-Аламоса и Лоуренса в Ливерморе. Тем не менее их трехмерное моделирование репрезентативной проблемы баллистического удара было экстраординарным. Когда я восхищался вычислительными способностями моих коллег, один из них объяснил: «Поскольку у нас нет такой вычислительной мощности, как у вас, нам нужно больше думать», — и они это сделали. В математическом отделе ВНИИЭФ работало более тысячи специалистов, в том числе одни из самых одаренных российских математиков и компьютерщиков.

Поскольку российским научным институтам были доступны только низкопроизводительные компьютеры с одним центральным процессором (ЦП), в 1970-х годах ВНИИЭФ начал физически связывать ЦП и создавать параллельные программные алгоритмы, которые эффективно использовали несколько ЦП для значительного ускорения моделирования таких задач, как как гидродинамика, теплопроводность и перенос излучения. Они подтвердили эффективность своих стратегий распараллеливания на компьютерах с числом процессоров до 10 — максимумом, который они могли связать в то время. Они также разработали аналитические модели для прогнозирования эффективности масштабирования до произвольно большого количества процессоров.

В это время американские лаборатории только начинали переводить свои коды ядерного моделирования с мощных однопроцессорных компьютеров на массово-параллельные компьютеры, которые становились коммерчески доступными, переход, который российская сторона осуществила несколькими годами ранее, но с меньшим количеством и менее мощными компьютерами. ЦП. Наше сотрудничество дало американцам доступ к проверенным алгоритмам распараллеливания, а россиянам возможность оценить различные аналитические модели для прогнозирования эффективности масштабирования на большое количество процессоров. Эта же технология позже окажется критически важной для программ США и России по поддержанию своих арсеналов после запрета ядерных испытаний.

Позволив ученым-ядерщикам выйти из тени секретности времен холодной войны благодаря научному сотрудничеству, мы поняли, насколько мы похожи. Это помогло укрепить доверие, что оказало сильное влияние на укрепление ядерной безопасности, поскольку позволило нам расширить наше сотрудничество в таких деликатных областях, как безопасность и сохранность ядерного оружия и материалов. Для ученых-ядерщиков переход от науки к безопасности был естественной эволюцией, поскольку мы практиковали и то, и другое с самого начала ядерных программ нашей страны. Это также удовлетворило наше желание применить наши навыки для ускорения научного прогресса.

КОНТАКТЫ ДЛЯ СМИ

Зигфрид С. Хеккер, Центр международной безопасности и сотрудничества: (650) 725-6468, [email protected]

Клифтон Б. Паркер, Центр международной безопасности и сотрудничества: (650) 725 -6488, [email protected]

Темное Солнце | Книга Ричарда Роудса | Official Publisher Page

Глава 1

«Запах ядерного пороха»

В начале января 1939 года, за девять месяцев до начала Второй мировой войны, письмо из Парижа предупредило физиков в Советском Союзе о том, что Поразительная новость о том, что немецкие радиохимики открыли новую фундаментальную ядерную реакцию. Бомбардировка урана нейтронами, как писал французский физик Фредерик Жолио-Кюри своему ленинградскому коллеге Абраму Федоровичу Иоффе, заставила этот тяжелейший из природных элементов распасться на два или более осколков, отталкивающих друг друга с огромной энергией. Было уместно, что первое сообщение об открытии, которое бросит вызов господствующей политической системе мира, должно было дойти до Советского Союза из Франции, страны, в которой царская Россия искала культуру и технологии. Письмо Жолио-Кюри великому старцу русской физики «получило бешеную рецензию» на семинаре в институте Иоффе в Ленинграде, сообщает протеже одного из участников. «Первые сообщения об открытии деления… поразили нас», — вспоминал в старости советский физик Георгий Флеров. «…В воздухе пахло ядерным порохом.»

Сообщения в британском научном журнале Nature вскоре подтвердили немецкое открытие, и повсюду начались исследования ядерного деления. Новость упала на благодатную почву в Советском Союзе. Русский интерес к радиоактивности восходит ко времени ее открытия на рубеже веков. Владимир И. Вернадский, русский минералог, сообщил Российской академии наук в 1910 г., что радиоактивность открыла «новые источники атомной энергии… превосходящие в миллионы раз все источники энергии, которые представлялось человеческому воображению». Геологи Академии обнаружили богатую жилу урановой руды в Ферганской долине в Узбекистане в 1910; частная компания добывала уран на Тюйя-Муйуне («Верблюжья шея») до 1914 года. После Первой мировой войны Красная Армия конфисковала остатки компании по добыче урана и ванадия. Остатки содержали ценный радий, который естественным образом превращается из урана в результате радиоактивного распада. Советский радиохимик Виталий Григорьевич Хлопин в 1921 г. выделил несколько граммов радия для медицинских целей. век. Там учился ряд русских ученых. Подготовка к карьере Абрама Иоффе включала исследования в Германии с лауреатом Нобелевской премии Вильгельмом Рентгеном, первооткрывателем рентгеновских лучей; Вернадский работал в Институте Кюри в Париже. Выдающийся венский физик-теоретик Пауль Эренфест преподавал в Петербурге за пять лет до Первой мировой войны. В 1918 августа, в самый разгар русской революции, Иоффе основал в Петрограде новый Физико-технический институт. Несмотря на тяжелые условия — еще в 1921 году химик Н. Н. Семенов описывает «голод и разруху повсюду, ни приборов, ни оборудования», — «Физтех» быстро превратился в национальный центр физических исследований. «Институт был самым привлекательным местом работы для всех молодых ученых, стремившихся внести свой вклад в новую физику», — вспоминает советский физик Сергей Евгеньевич Фриш. «… Иоффе был известен своими современными идеями и толерантными взглядами. Он охотно брал в штат начинающих физиков, которых считал талантливыми… Все, что имело для него значение — это преданность науке». Бригада, собранная Иоффе, была так молода и энергична, что старшие руки прозвали Физтех «детским садом».

В течение первого десятилетия своего существования Физтех специализировался на изучении высоковольтных электрических эффектов, практических исследованиях в поддержку стремления нового коммунистического государства к национальной электрификации — успех социализма, Ленин не раз провозглашал, придет благодаря электроэнергии. . После 1928 года, изгнав своих соперников и укрепив свою власть, Иосиф Сталин провозгласил первый из серии жестоких пятилетних планов, согласно которым оборванные крестьяне на скудном пайке строили монументальные гидроэлектростанции, чтобы использовать бурные реки России. «Сталинский реализм был резким и лишенным иллюзий», — комментирует С. П. Сноу. «Он сказал после первых двух лет индустриализации, когда люди умоляли его идти медленнее, потому что страна не могла этого выдержать:0003

Замедлить темп — значит отстать; а отстающих бьют. Мы не хотим, чтобы нас били. Нет, мы не хотим быть. Старую Россию непрестанно били за ее отсталость. Ее били монгольские ханы, ее били турецкие беи, ее били шведские феодалы, ее били польско-литовские паны, ее били англо-французские капиталисты, ее били японские бароны, ее была бита всеми — за свою отсталость. За военную отсталость, за культурную отсталость, за сельскохозяйственную отсталость. Ее били потому, что бить ее было выгодно и оставалось безнаказанным. Вы помните слова дореволюционного поэта: «Ты бедна и ты богата, ты могуча и ты беспомощна, матушка Россия».

Мы отстаем от передовых стран на пятьдесят или сто лет. Мы должны компенсировать отставание в десять лет. Либо мы это делаем, либо они нас раздавят.

Особенное бремя ответственности в условиях такой отчаянной борьбы чувствовали советские ученые; тепло и свет, которые радиоактивные материалы, такие как радий, излучают на протяжении веков без остатка, высмеивали их привилегированное положение. Вернадский, основавший в 1922 году в Петрограде Государственный радиевый институт, с надеждой писал в том же году, что «не пройдет много времени, и человек получит в свое распоряжение атомную энергию, источник энергии, который позволит ему построить свою жизнь как можно лучше». он радует». Мировые лидеры, такие как англичанин Эрнест Резерфорд, открывший атомное ядро, и Альберт Эйнштейн, количественно определивший энергию, скрытую в материи, в своей формуле 9.0085 E = mc2, оспорили такие оптимистичные оценки. Ядра атомов содержали в скрытом виде гораздо больше энергии, чем вся падающая вода мира, но лабораторные процессы, которые тогда были известны тем, что высвобождали ее, потребляли гораздо больше энергии, чем производили. В 1931 году Физтех выделил провинциальные институты, прежде всего в Харькове и Свердловске; В 1932 г., когда открытие нейтрона и искусственной радиоактивности ускорило исследования тайн атомного ядра, Иоффе решил направить часть усилий Физтеха именно на ядерную физику. Правительство разделяло его энтузиазм. «Я пошел к Сергею Орджоникидзе, — писал много лет спустя Иоффе, — председателю ВСНХ, поставил перед ним вопрос и буквально через десять минут вышел из его кабинета с подписанным им приказом о назначении суммы Я обратился в институт».

Руководить новой программой Иоффе выбрал Игоря Васильевича Курчатова, незаурядного двадцатидевятилетнего физика, сына геодезиста и учителя, родившегося в сосновом лесу Челябинской области Южного Урала в 1903 году. Курчатов был молод для этой работы, но был прирожденным лидером, энергичным и уверенным в себе. Один из его современников, Анатолий Павлович Александров, вспоминает характерное для него упорство:

Меня всегда поражало его огромное чувство ответственности, за какую бы проблему он ни работал, каковы бы ни были ее масштабы. В конце концов, многие из нас проявляют небрежное, бессистемное отношение ко многим аспектам жизни, которые кажутся нам второстепенными. Ничего подобного в Игоре Васильевиче не было… [Он] вонзил в нас зубы и выпил нашу кровь, пока мы [обязательства] не выполнили. В то же время в нем не было ничего педантского. Он бросался в дело с такой явной радостью и убежденностью, что в конце концов и мы увлеклись его энергичным стилем…

Мы уже прозвали его «Генералом»….

В течение года, оправдывая доверие Иоффе к себе, Курчатов организовал и возглавил Первую Всесоюзную (т.е. всероссийскую) конференцию по ядерной физике с международным участием . Вместе с Абрамом И. Алихановым он построил небольшой циклотрон, который в 1934 году стал первым циклотроном, работающим за пределами Беркли, Калифорния, лаборатории изобретателя прибора Эрнеста О. Лоуренса. В 1934 и 1919 годах руководил исследованиями в Физтехе.35, что привело к двадцати четырем опубликованным научным статьям.

Курчатов был «живейший из людей, — отмечает Александров, — остроумный, веселый, всегда готовый пошутить». Он был «долговязым юношей», пишет его ученик и биограф Игорь Н. Головин, но к 1930-м годам, после выздоровления от туберкулеза, у него развилось «мощное телосложение, широкие плечи и вечно румяные щеки». «Такая милая душа, — писала домой знавшая его англичанка, — как плюшевый мишка, на него никто никогда не может сердиться». По словам Сергея Фриша, он был красив: «молодой, чисто выбритый мужчина с сильным, решительным подбородком и темными волосами, стоявшими прямо надо лбом». Головин также упоминает о живых черных глазах и отмечает, что Курчатов «работал усерднее всех… Он никогда не зазнавался, никогда не забивал себе голову своими достижениями».

Когда Игорю было шесть лет, его отец, старший геодезист на государственной службе, получил урезанную зарплату, чтобы перебраться на запад за Урал из сельской Челябинской области в Ульяновск на Волге, где трое детей Курчатовых могли посещать надлежащую академическую школу. гимназия. Через три года, в 1912 году, старшая сестра Игоря Антонина заболела туберкулезом. Ради ее здоровья семья снова переехала в более приятный климат Симферополя на Крымском полуострове. Переезд оказался безнадежной надеждой; Антонина умерла в течение шести месяцев.

Двое выживших детей Курчатова — Игорь и его брат Борис, на два года младше, — благополучно жили в Крыму. Оба мальчика хорошо учились в гимназии , играли в футбол, летом ездили с отцом на дачу в геодезические экспедиции. Летом, когда ему было четырнадцать, Игорь управлял паровой молотилкой, собирая пшеницу. Другое лето он работал разнорабочим на железной дороге.

Случайная встреча с достижениями современной инженерии Орсо Корбино призвал молодого ученика гимназии мечтать стать инженером. Итальянский физик снова косвенно повлиял на карьеру Курчатова в 1930-х годах, когда Корбино спонсировал римскую группу Энрико Ферми, которая исследовала недавно открытое явление искусственной радиоактивности. Открытия группы «Рим» вдохновят и бросят вызов физтеховским исследованиям Курчатова.

Великая война разорила семью Курчатовых. Игорь добавил вечернюю профессиональную школу к своему напряженному графику, получил квалификацию слесаря ​​и работал неполный рабочий день в механическом цехе, получая только пятерки — сплошные пятерки — в последние два года обучения в девятилетнем возрасте.0085 спортзал.

После революции, в 1920 году, когда ему было семнадцать лет, Курчатов поступил на физико-математический факультет Крымского государственного университета, став одним из примерно семидесяти студентов борющегося за жизнь недавно национализированного университета. Никакой зарубежной физической литературы в университетской библиотеке не было после 1913 г. и не было учебников, но ректор школы был выдающимся химиком и сумел привлечь для курсов лекций ученых с мировым именем, в том числе Абрама Иоффе, физика-теоретика. Яков И. Френкель и будущий физик, лауреат Нобелевской премии Игорь Евгеньевич Тамм.

После войны и революции едва хватало еды. После полуденных лекций студенты Крымского госуниверситета бесплатно получали уху, загустевшую из ячменя, настолько кремнистую, что ее прозвали «шрапнелью». Почетное звание ассистента в физической лаборатории летом 1921 года обрадовало Курчатова отчасти потому, что оно принесло ему дополнительную порцию в 150 граммов — около пяти унций — хлеба насущного.

Курчатов закончил четырехгодичный университетский курс за три года. Он решил подготовить диссертацию по теоретической физике, потому что университетская лаборатория не была достаточно оборудована для оригинальной экспериментальной работы; он защитил диссертацию летом 1923. Его профессор физики, уезжавший на работу в институт в Баку, пригласил новоиспеченного выпускника присоединиться к нему. С детства влекомый к кораблям и морю, Курчатов вместо этого решил поступить в Петроград на курс морской инженерии. Он пережил скудную зиму в лютый северный холод, зарабатывая на жизнь начальником физического отдела метеостанции, спал на столе в неотапливаемом приборном корпусе в огромной черной шубе. «Это не жизнь, которой я живу, — писал он той зимой другу, нехарактерно подавленному, — а ржавая консервная банка с дыркой». Но директор станции поставил перед ним настоящие задачи, в том числе измерение альфа-радиоактивности свежевыпавшего снега, и эта работа в конце концов привлекла его к физике. Вернулся в Крым в 1924 года, чтобы помочь своей семье — его отец был приговорен к трем годам ссылки — и позже присоединился к своему бывшему учителю в Баку.

Тем временем один из однокурсников Курчатова по физике, его будущий шурин Кирилл Синельников, попался на глаза Иоффе и принял его приглашение работать в Физтехе. Синельников рассказал директору института о своем талантливом друге. Пропало еще одно приглашение. Курчатов вернулся в Ленинград, на этот раз, чтобы заняться делом своей жизни. (Женился на сестре Синельникова Марине в 1927.)

Курчатов быстро произвел впечатление на Иоффе. «Выгнать его из лаборатории в полночь было почти обычным делом, — вспоминает старший физик. В межвоенные годы Иоффе отправил двадцать своих подопечных за границу «в лучшие зарубежные лаборатории, где [они] могли познакомиться с новыми людьми и ознакомиться [сами] с новыми научными методами». Подобно молодому предпринимателю, слишком занятому, чтобы поступать в колледж, Курчатов никогда не находил времени для учебы за границей. «Он постоянно откладывал использование [этой возможности]», — добавляет Иоффе. «Каждый раз, когда приходило время уезжать, он проводил интересный эксперимент, который предпочитал поездке».

Другие ушли и завоевали международную репутацию. Питер Капица исследовал криогенику и сильные магнитные поля в Кембриджском университете и стал любимцем Эрнеста Резерфорда, новозеландского лауреата Нобелевской премии, руководившего Кавендишской лабораторией. там; Капица, в свою очередь, получит Нобелевскую премию. Как и теоретик Лев Ландау, работавший в этот период в Германии со своим молодым венгерским коллегой Эдуардом Теллером. Немецкий физик-эмигрант Рудольф Пайерлс вспоминает пешую прогулку по Кавказу с Ландау после того, как Ландау вернулся домой, когда советский теоретик указал, что ядерная реакция, производящая вторичные нейтроны, если ее удастся обнаружить, сделает возможным высвобождение атомной энергии. — «удивительно ясное зрение в 1934, — комментирует Пайерлс, — всего через два года после открытия нейтрона». Театр — «компактный, аскетически легкий и очень бодрый», как описывает его друг, — работал в Физтехе над цепными химическими реакциями с Семеновым, их первооткрывателем, прежде чем в 1927 году получил докторскую степень по теоретической физике в Кавендишском университете. Встревоженный растущим настроением фашизма, который он нашел в Германии на обратном пути, Харитон в двадцать четыре года организовал лабораторию взрывчатых веществ в новом Институте физической химии, филиале Физтеха.Это были лишь некоторые из талантливых протеже Иоффе.0003

Их таланты едва защитили их от Большого террора, который начался в Советском Союзе после убийства члена ЦК Сергея Мироновича Кирова в декабре 1934 года, когда Сталин принял меры по устранению всех тех, чья власть предшествовала установлению единоначалия. «Сталин убил основателей советского государства», — пишет высокопоставленный советский перебежчик Виктор Кравченко. «Это преступление было лишь малой частью большого кровопролития, в котором погибли сотни тысяч невинных мужчин и женщин». По словам советского чиновника, резня унесла не сотни тысяч, а миллионы: «С 1 января 19С 35 по 22 июня 1941 г. было арестовано 19 840 000 врагов народа. Из них 7 миллионов были расстреляны в тюрьмах, а большинство умерло в лагерях». Ссыльный советский генетик Жорес Медведев отмечает, что «полный список арестованных ученых и технических специалистов, безусловно, исчисляется многими тысячами». перешел руководить лабораторией высоких напряжений после учебы в Кембридже, потерял большую часть ее руководителей, хотя сам зять Курчатова остался в живых

Британское Королевское общество финансировало дорогую лабораторию в отдельном здании во дворе снаружи Кавендиша для Петра Капицы.Возможно, подозревая, что он намерен дезертировать, советское правительство задержало его во время визита на родину летом 1934 и запретил ему возвращаться за границу. Его задержание шокировало британцев, и какое-то время он был слишком подавлен, чтобы работать, но советское правительство купило его лабораторное оборудование в Кембридже и построило для него новый институт в Москве. (Расстроенный Капица был вынужден заказывать из Англии такие недоступные ширпотребу, как настенные часы, добавочные телефоны и дверные замки.) В конце концов он вернулся к работе, как писал нарком Вячеслав Молотов, «во славу СССР и на пользу». всех людей». Нильс Бор, датский физик, после посещения его в Москве в 1937, отмечал, что «своей восторженной и мощной личностью Капица вскоре завоевал уважение и доверие российских официальных кругов, и с самого начала Сталин проявлял горячий личный интерес к усилиям Капицы».

Золотой плен Капицы еще не был террором, но все его связи ему понадобились, когда в апреле 1938 года Лев Ландау был арестован, осужден за «германский шпион» и отправлен в тюрьму, где томился год и заболел. Ландау работал в Институте физических проблем Капицы. Капица решил его спасти, пишет Медведев:

После короткой встречи с Ландау в тюрьме Капица пошел на отчаянный шаг. Он предъявил Молотову и Сталину ультиматум: если Ландау немедленно не освободят, он, Капица, уйдет со всех должностей и уйдет из института. .. Было ясно, что Капица не шутит. Вскоре с Ландау сняли все обвинения и отпустили.

В старости Эдвард Теллер называл арест и заключение своего друга одним из трех важных ранних факторов, повлиявших на его воинствующий антикоммунизм (двумя другими, по словам Теллера, были сам Большой террор и роман Артура Кестлера 9).0085 Тьма в полдень): «Лев Ландау, с которым я опубликовал статью, был ярым коммунистом. Вскоре после возвращения в Россию он попал в тюрьму. После этого он уже не был коммунистом.» Коммунист или нет, Ландау продолжал работать в институте Капицы в Москве.

Даже Иоффе не избежал всеобщего мучения. «Хотя большинство [советских] ученых осознавало важность работ в области ядерной физики, — пишет Александров, — руководство Академии наук СССР и Совета Народных Комиссаров считало, что эти работы не имеют практического значения. Физтех и сам Иоффе подверглись резкой критике на 19-м36 Генеральная ассамблея Академии наук за «потерю связи с практикой». В условиях, когда Большой террор уничтожал жизни вокруг них, советские физики по понятным причинам учились осторожности в таких обвинениях. «В те годы, — пишет дочь Сталина Светлана Аллилуева, — ни один месяц не проходил спокойно. Все было в постоянной суматохе. Люди исчезали, как тени в ночи». Ее отец размышлял обо всем этом, как сообщает историк Роберт Конквест: «Сталин лично приказал, вдохновил и организовал операцию. Еженедельно он получал отчеты… не только о производстве стали и урожаях, но и о количестве уничтоженных». карьеры и карьеры, замощенные… Это была эпоха, когда Осип Мандельштам получил три года ссылки, а потом пять лет ГУЛАГа — пять лет, которые его убили, — за то, что написал стихотворение «Сталинская эпиграмма», самое свирепый портрет диктатора, который когда-либо придумал кто-либо:

Наши жизни больше не ощущаются под ними.

В десяти шагах наших слов не слышно.

Но всякий раз, когда обрывок разговора

обращается к кремлевскому горцу,

десять толстых червей его пальцы,

его слова как меры веса,

огромные смеющиеся тараканы на его верхней губе,

блеск ободьев его ботинок.

Окруженный подонками боссов с куриными шеями

он играет с данью полулюдей.

Один свистит, другой мяукает, третий сопит.

Он высовывает палец, и он один взрывается.

Он выковывает указы в линию, как подковы,

один для паха, один для лба, виска, глаза.

Казни на языке перекатываются, как ягоды.

Он хотел бы обнять их, как больших друзей из дома.

Игорь Курчатов организовал первое советское исследование ядерного деления в Физтехе в первые месяцы 1939 года, после письма Жолио-Кюри Иоффе и подтверждения открытия в научных журналах. Замечание Ландау Пайерлсу в 19 г.34 о вторичных нейтронах указывает на одно универсальное направление исследования: изучение того, будет ли реакция деления, которую может инициировать один нейтрон, высвободить не только горячие осколки деления, но и дополнительные нейтроны. Если это так, то некоторые из этих вторичных нейтронов могут расщепить другие атомы урана, которые, в свою очередь, могут расщепить еще другие. Если бы было достаточно вторичных нейтронов, цепная реакция могла бы стать самоподдерживающейся. Группа Жолио-Кюри в Париже поставила эксперимент по поиску вторичных нейтронов в конце февраля; в апреле французы сообщили о 3,5 вторичных нейтронах на деление и предсказали, что уран, вероятно, будет цепной реакцией. Энрико Ферми, сейчас работающий в Колумбийском университете, спасаясь от антисемитских преследований (его жена Лаура была еврейкой), и венгерский физик-эмигрант Лео Силард, также временно работавший в Колумбийском университете, вскоре независимо друг от друга подтвердили образование вторичных нейтронов в результате деления. На апрельском семинаре по Физтеху два молодых члена команды Курчатова по Физтеху, Георгий Флеров и Лев Русинов, сообщили об аналогичных результатах — от двух до четырех вторичных нейтронов на деление. (В 1940, Флеров и Константин А. Петржак сделают открытие мирового уровня, самопроизвольное деление урана, следствие естественной нестабильности урана и явление, которое окажется решающим для регулирования управляемых цепных реакций в ядерных реакторах. До того, как молодые русские добились успеха, американский радиохимик Уиллард Ф. Либби, впоследствии лауреат Нобелевской премии, безуспешно пытался продемонстрировать спонтанное деление двумя различными способами.) , теоретик Яков Б. Зельдович, начал заниматься теорией деления. «Юлий Борисович отмечает любопытную деталь, — вспоминал Зельдович, — работу по теории деления урана мы считали стоящей вне официального плана института и работали над ней по вечерам, иногда до глубокой поздней ночи». Зельдович был блестящим оригиналом — «не выпускником университета», — отмечает Андрей Сахаров; «…в каком-то смысле самоучка» — который получил степень магистра и доктора наук, «никогда не заботясь о степени бакалавра». «Мы сразу сделали расчеты цепных ядерных реакций, — вспоминает Харитон, — и вскоре поняли, что, по крайней мере на бумаге, цепная реакция возможна, реакция, которая может высвободить неограниченное количество энергии без сжигания угля или нефти. Тогда мы отнеслись к этому очень серьезно. Мы также понимали, что бомба возможна». Первые расчеты Харитон и Зельдович доложили на семинаре в Физтехе летом 19 г.39, описывая условия, необходимые для ядерного взрыва, и оценивая его огромную разрушительную силу — одна атомная бомба, говорили они своим коллегам, может разрушить Москву.

Физик-теоретик Дж. Роберт Оппенгеймер из Беркли, Ферми, Силарда, Пайерлса в Англии быстро пришли к аналогичным выводам. «Эти возможности сразу были очевидны любому хорошему физику», — комментирует Роберт Сербер. Но также вскоре из работы Нильса Бора стало очевидно, что на пути создания бомб стоит серьезное препятствие: только один изотоп урана, U235, может поддерживать цепную реакцию, а U235 составляет всего 0,7% природного урана; остальные 99,3 процента, химически идентичный, был U238, который захватывал вторичные нейтроны и эффективно отравлял реакцию. В то время существовали два сложных технических вопроса, которые должны были быть решены любой страной, предложившей изучить возможность создания атомной бомбы: возможно ли достичь управляемой цепной реакции — построить ядерный реактор — с использованием природного урана в сочетании с какой-нибудь подходящий замедлитель, или же потребуется кропотливое обогащение содержания U235 в уране; и как отделить U235 от U238 в промышленных масштабах для производства бомбового топлива, когда единственное полезное различие между двумя изотопами заключалось в небольшой разнице в массе. Обогащение и разделение были, по сути, идентичными процессами («разделенный» уран бомбового качества — это природный уран, обогащенный более чем на 80 процентов по U235), и для них требовалось такое же массивное и дорогое оборудование, которое еще никто не знал, как построить; в то время как реактор, работающий на природном уране, если бы он работал, мог бы быть простым предприятием.

Харитон и Зельдович подходили к этим вопросам как бы из первых принципов, тщательно просчитывая, что невозможно, и что могло бы быть. В первой из трех пионерских статей, опубликованных в Журнале экспериментальной и теоретической физики № в 1939 и 1940 годах (статьи, которые остались незамеченными за пределами Советского Союза), они показали, что цепная реакция на быстрых нейтронах невозможна в природном уране. Следовательно, для создания урановой бомбы необходимо разделение изотопов.

Вторая, более длинная статья, представленная несколькими неделями позже, 22 октября 1939 года, развивала важные базовые принципы физики реакторов. Харитон и Зельдович правильно определили критическое узкое место, которое экспериментаторам пришлось бы обойти, чтобы построить работающий реактор на природном уране. Визуализируйте случайный нейтрон в массе природного урана, который находит ядро ​​U235, входит в него и вызывает его деление. Два получившихся осколка деления разлетаются; доли секунды спустя они испускают два или три вторичных нейтрона. Если эти быстрые вторичные нейтроны столкнутся с другими ядрами U235, они продолжат и увеличат цепочку делений. Но в массе природного урана гораздо больше U238, чем U235, что делает более вероятной встречу с ядром U238, а U238 имеет тенденцию захватывать быстрые нейтроны. Он особенно чувствителен к нейтронам, движущимся с критической энергией, двадцать пять электрон-вольт (эВ), чувствительность, которую физики называют «резонансом». С другой стороны, U238 непрозрачен для медленных нейтронов. Таким образом, Харитон и Зельдович поняли, что для создания реактора необходимо быстро замедлить быстрые вторичные нейтроны от деления урана-235 ниже резонанса урана-238 в двадцать пять эВ. Способ сделать это, как они предложили, состоял в том, чтобы заставить нейтроны отдавать часть своей энергии, отскакивая от ядер легких атомов, таких как водород. «Чтобы совершить [цепную] реакцию [в природном уране], — писали они, — необходимо сильное замедление нейтронов, что на практике может быть достигнуто добавлением значительного количества водорода».

Самый простой способ смешать уран с водородом — это сделать суспензию — гомогенную смесь — природного урана и обычной воды. Но Харитон и Зельдович продемонстрировали во второй статье, что такая смесь не выдержит цепной реакции, потому что водород и кислород также захватывают медленные нейтроны, а в реакторе, работающем на природном уране, такой захват вычтет из смеси слишком много нейтронов. Из этого вывода вытекали важные следствия. Одна заключалась в том, что вместо водорода в обычной воде, по-видимому, необходимо было бы использовать тяжелый водород — дейтерий, h3 или D, изотоп водорода с меньшим аппетитом к нейтронам, чем обычный водород, — возможно, в виде редкого и дорогого тяжелого водорода. вода. (В обзорной статье, опубликованной в 1940 Харитон и Зельдович предложили в качестве других возможных замедлителей углерод и гелий, оба материала, которые позже доказали свою эффективность.) В качестве альтернативы, писали два советских физика, «другая возможность заключается в обогащении урана изотопом 235». Они подсчитали, что природный уран с обогащением от 0,7 до 1,3% U235 будет работать в однородном растворе с обычной водой.

В третьей статье, представленной в марте 1940 года, Харитон и Зельдович определили два естественных процесса, которые позволили бы легко и «совершенно безопасно» инициировать и контролировать цепную реакцию в ядерном реакторе. Процесс деления нагреет массу урана и вызовет его расширение, что, в свою очередь, увеличит расстояние, которое должны пройти нейтроны, чтобы вызвать дополнительное деление, и, следовательно, замедлит цепную реакцию, позволив массе урана остыть и цепная реакция для ускорения. Этими естественными колебаниями можно было управлять, увеличивая или уменьшая объем урана. Другой естественный процесс — высвобождение запаздывающих нейтронов при делении, «значительно увеличивающее» период колебаний, — впоследствии оказался более значимым для управления реактором. (Очевидно, критики в советском научном сообществе сделали безопасность объектом атаки; в этой третьей статье Харитон и Зельдович яростно оспаривали то, что они называли «поспешными выводами… о чрезвычайной опасности экспериментов с большими массами урана и катастрофических последствиях экспериментов с большими массами урана». такие эксперименты». Из-за выявленных ими природных процессов, издевались они, такие выводы «не соответствуют действительности».)

Харитон и Зельдович резюмировали эти ранние и замечательные открытия во введении к своей третьей статье: смешивая уран с веществами, обладающими малым сечением захвата (например, с тяжелой водой) или обогащая уран изотопом U235… можно будет установить условия цепного распада урана путем разветвления цепей, в которых произвольно слабое излучение нейтронами приведет к мощному развитию ядерной реакции и макроскопическим эффектам. Такой процесс представлял бы большой интерес, поскольку молярная теплота реакции ядерного деления урана в 5 · 107 [т. е. в 5 000 000] раз превышает теплоемкость угля. Изобилие и стоимость урана, безусловно, позволили бы реализовать некоторые применения урана.

Поэтому, несмотря на трудности и ненадежность указанных направлений, можно ожидать в ближайшее время попыток реализации процесса.

На ежегодной Всесоюзной конференции по ядерной физике, проходившей в ноябре 1939 года в Харькове на Украине, Харитон и Зельдович сообщили о своем заключении, что углерод (графит) и тяжелая вода могут быть замедлителями нейтронов. Они также сообщили, что управляемая цепная реакция даже с тяжелой водой возможна в гомогенном реакторе только с ураном, обогащенным U235. Поскольку обогащение урана было общеизвестно трудным делом и требовало развития совершенно новой отрасли, их вывод сделал возможность строительства работающего ядерного реактора в разумные сроки и за разумную сумму денег маловероятной. Но есть и другие возможные сочетания природного урана и графита или тяжелой воды, которые они упустили из виду, хотя их второе 1939 статья дала важную подсказку. Почему два таких выдающихся теоретика упустили из виду более многообещающие альтернативные механизмы, — вопрос, заслуживающий изучения.

Эффективность замедлителя, такого как графит или тяжелая вода, существенно ограничивается вероятностью захвата, а не отражения нейтронов. Эта вероятность, называемая «поперечным сечением», может быть определена только экспериментально. Физики количественно определяют сечения захвата (и другие подобные вероятности) в чрезвычайно малых долях квадратного сантиметра, как если бы сечение было площадью поверхности мишени, в которую может попасть падающий нейтрон. Оба теоретика подсчитали, что для осуществления цепной реакции в смеси обычного урана и тяжелой воды сечение захвата нейтрона дейтерием должно быть не более 3 · 10-27 см2. Им не хватало необходимого лабораторного оборудования — мощного циклотрона и большого количества тяжелой воды — для измерения фактического сечения захвата дейтерия (все советские запасы тяжелой воды в то время составляли не более двух-трех килограммов). ). Для 1939 Всесоюзной конференции они должны были предложить приближение, взятое из международной физической литературы.

Очевидно, они продолжали искать литературу, чтобы узнать, не определил ли кто-нибудь более точное значение сечения захвата дейтерия. Они нашли оценку в письме редактору американского журнала Physical Review , опубликованном в апреле 1940 года. В этом письме физики Чикагского университета Л. Б. Борст и Уильям Д. Харкинс отметили «количественную оценку» 3 · 10-26. см2, что на порядок больше (-26, а не -27). «Таким образом, — объяснял Игорь Курчатов в 1943 в совершенно секретном отчете, «мы пришли к выводу, что добиться цепной реакции в смеси [обычного] урана и тяжелой воды невозможно». И если не в тяжелой воде без больших вложений в изотопное обогащение, то и не в углероде, где допуски были еще ближе. «Вопреки мнению небольшой группы энтузиастов, — замечал в конце жизни Харитон, — в нашей стране господствовало мнение, что техническое решение урановой проблемы — дело отдаленного будущего и что для успеха потребуется пятнадцать до двадцати лет». Разочаровывающий вывод Харитона и Зельдовича, несомненно, способствовал такой консервативной оценке. Но «небольшую группу энтузиастов», в которую входили Харитон, Зельдович, Курчатов и Флеров, это не остановило. «В случае с гомогенным реактором предприятие выглядело обреченным, — замечал Харитон, — но некоторая надежда на то, что лазейка возможна, все же была. .»

Полагая, что ядерный реактор, как и бомба, потребует увеличения содержания U235 в природном уране, группа Курчатова исследовала различные методы обогащения урана. Газовую диффузию — нагнетание газообразной формы урана через пористый барьер, через который более легкий изотоп урана-235 будет диффундировать быстрее, чем более тяжелый изотоп урана-238, селективно обогащая продукт, — физики отвергли как непрактичную. Вместо этого они рекомендовали отделять U235 от U238 в газообразной форме на высокоскоростной центрифуге, метод, подробно изученный Харитоном в 1919 г.37, но технология для которой еще не была разработана.

Эти ранние обсуждения привлекли внимание Леонида Квасникова, начальника научно-технического отдела организации государственной безопасности, Народного комиссариата внутренних дел, известного под русским аббревиатурой НКВД. НКВД, организовавшее Большой террор (который затем поглотил около 28 000 своих собственных), с 1938 года возглавлял жестоко расторопный соратник Сталина, грузин Лаврентий Павлович Берия. Он поддерживал сеть шпионов по всему миру, которой руководил НКВД 9.0085 резидентов размещены в советских консульствах и посольствах. Одним из важных направлений деятельности резидентства был промышленный шпионаж — кража промышленных процессов и формул, чтобы избавить Советский Союз от затрат на законное лицензирование этих технологий у их разработчиков. Американский химик-промышленник Гарри Голд, начавший долгую карьеру шпионажа в пользу Советского Союза в 1935 году, упоминает среди такой информации «различные промышленные растворители, используемые в производстве лаков и лаков…, такие специализированные продукты, как этилхлорид (используемый в качестве местного анестетика) и, в частности, абсолютный (100%) спирт (используется для смешивания, т. е. «расширения» моторных топлив)». Голд понял, что эти обычные продукты «будут огромным благом для страны, [которая была] еще в 18 веке, с точки зрения промышленности (несмотря на некоторые локальные достижения)». Они «могли бы сделать суровую жизнь тех, кто жил в Советском Союзе, немного более сносной».

В начале 1940 года Квасников предупредил сеть резиденции о сборе информации об исследованиях урана. По словам Георгия Флёрова, в начале советская забота была сосредоточена больше на Германии, чем на англо-американской работе, точно так же, как это было в Англии и Америке:

американцы, англичане или французы, но немцы. У немцев была блестящая химия; у них была технология производства металлического урана; они участвовали в экспериментах по центробежному разделению изотопов урана. И, наконец, у немцев была тяжелая вода и запасы урана. Нашим первым впечатлением было то, что немцы умеют это делать. Было очевидно, какими будут последствия, если они добьются успеха.

Таким образом, шпионаж сопровождал советское развитие ядерной энергетики с самого начала.

Весной 1940 года Джордж Вернадский, преподававший историю в Йельском университете, прислал своему отцу, В. И. Вернадскому, статью об атомной энергии, опубликованную в New York Times. Вернадский написал письмо в АН СССР по поводу статьи, после чего академия создала Особый комитет по проблеме урана. Хлопин, сменивший Вернадского на посту директора Государственного радиевого института, был назначен главой Уранового комитета, в который входили также Вернадский, Иоффе, выдающийся геолог А. Я. Ферсман, Капица, Курчатов и Харитон, а также ряд видных советских ученых. Комитету было поручено подготовить программу научных исследований и передать ее в необходимые институты, контролировать разработку методов разделения изотопов и организовать работу по осуществлению управляемой цепной реакции, т. е. по созданию ядерного реактора. Постановление об учреждении комитета также предписывало построить, достроить или усовершенствовать не менее трех советских циклотронов, два из которых уже находятся в Ленинграде и один должен быть построен в Москве; создать фонд для приобретения металлического урана, технологии производства которого советская промышленность в то время не имела; и назначил Ферсмана возглавить экспедицию в Среднюю Азию для разведки урана. («Уран приобрел значение как источник атомной энергии, — писал Вернадский коллеге в июле. — У нас уран — дефицитный металл; мы извлекаем радий из глубинных солей [выкачиваемых из нефтяных скважин], и можно получить любое количество. В этих водах нет урана».)

Курчатов был разочарован планом комитета, одобренным Академией наук в октябре 1940 г. Он считал его излишне консервативным. Несмотря на ожидание того, что уран придется обогащать, он хотел перейти непосредственно к строительству ядерного реактора. На Пятой Всесоюзной конференции по ядерной физике в Москве в конце ноября он проанализировал исследования деления, опубликованные во всем мире, чтобы продемонстрировать возможность управляемой цепной реакции, и перечислил оборудование и материалы, которые ему потребуются. На вопрос, можно ли создать урановую бомбу, он уверенно ответил, что можно, и подсчитал, что стоимость программы создания бомбы будет примерно равна стоимости крупнейшей гидроэлектростанции, построенной к тому времени в Советском Союзе, — оценка ниже на несколько процентов. порядков, но сравнимый с тем, который Рудольф Пайерлс и австрийский физик-эмигрант Отто Роберт Фриш подготовили в Англии восемью месяцами ранее для британского правительства. В любом случае, как позже заметил Фриш, стоимость завода по отделению U235 «была бы ничтожной по сравнению с затратами на войну».

Головин был возбужденным свидетелем ноябрьских дебатов:

Ситуация… во время выступления Курчатова была довольно драматичной. Семинар проходил в Комакадемии на Волхонке, в большом зале амфитеатром, переполненном многочисленными участниками. По ходу презентации волнение публики росло, и к ее концу общее ощущение было, что мы накануне большого события. Когда Курчатов закончил свою речь и вместе с председателем собрания Хлопиным вышел с трибуны в соседнюю комнату, Иоффе, Семенов, [А.И.] Лейпунский, Харитон и другие стали двигаться туда один за другим. Тем временем в зале продолжалось обсуждение доклада Курчатова… Перерыв затянулся. Вместо обычных пяти-десяти минут между переговорами председатель Хлопин не вернулся и через двадцать минут. .. Шла шумная дискуссия [в соседней комнате].

Великий террор научил выживших проявлять осторожность. За пятнадцать месяцев с начала Второй мировой войны 1 сентября 1939 года Германия захватила Европу. Чтобы выиграть время, Сталин заключил пакт о ненападении с Гитлером, но Советский Союз готовился к войне с Германией, которая, как понимал Сталин, грядет; в мае 1941 года он сказал своему ближайшему окружению: «Конфликт неизбежен, возможно, в мае следующего года». Советское руководство недвусмысленно заявило о своих подозрениях в «непрактичности» науки, и Сталин недвусмысленно приказал ученым засучить рукава и приступить к практической работе. Расчеты Харитона и Зельдовича также не внушали оптимизма старшему поколению, все еще подозрительно относящемуся к новой физике. Удивительно, но даже Иоффе был настроен скептически. Он не был физиком-ядерщиком, и после открытия деления долго смотрел на его потенциал, предсказывая, что «если освоение ракетной техники — дело ближайших пятидесяти лет, то использование ядерной энергии — дело грядущего века». Все эти факторы не могли не повлиять на шумную дискуссию в соседнем помещении Комакадемии. Головин:

Через четверть часа Хлопин вернулся на трибуну и заявил, что пришел к выводу, что просить у правительства больших субсидий рано, так как в Европе идет война и деньги нужны на другие целей. Он сказал, что надо еще год поработать, а потом уже решать, есть ли основания для привлечения правительства… Публика была разочарована.

Создание мощностей по созданию атомных бомб потребовало огромных государственных средств, средств, которые должны были быть отвлечены от обычного ведения войны. Если бы атомные бомбы могли быть построены вовремя, они были бы решающими, и в этом случае ни одна воюющая сторона не могла себе позволить , а не , чтобы преследовать их. Но принятие такого решения в решающей степени зависело от того, насколько ученые доверяют своим правительствам и насколько правительства доверяют своим ученым.

Доверие не будет определяющим фактором позже, когда станет известен секрет, единственный и неповторимый секрет — что оружие работает. Однако этот первый раз был решающим, как подчеркивает русский физик Виктор Адамский, обсуждая, почему нацистская Германия так и не разработала атомную бомбу:

Напряжение [между учеными и их правительствами] возникло из-за того, что априори определенность в возможности создания атомной бомбы, и просто для прояснения вопроса нужно было пройти промежуточный этап: создать устройство (ядерный реактор) для осуществления управляемой цепной реакции вместо взрывной вид. Но осуществление этого этапа требует колоссальных затрат, несравнимых ни с одним из тех, что ранее жалели на благо научных исследований. И надо было сказать об этом прямо вашему правительству, дав понять, что затраты могут оказаться напрасными — атомной бомбы может и не получиться…

Ученые и их правительства установили доверие и взаимопонимание в Англии и Соединенных Штатах, заключает Адамски, но не в Германии. В конце 1940 года такого доверия и взаимопонимания в СССР еще не сложилось.

Внезапное сокрушительное нападение немцев вдоль всей западной границы Советского Союза на рассвете 22 июня 1941 года, через месяц после предсказания Сталина о том, что огнестрельная война начнется не раньше, чем через год, поставило вопрос о том, насколько большими должны быть усилия посвящен тому, что советские физики называли «проблемой урана». Сталин встречался с военными и другими руководителями в течение одиннадцати часов в первый день и почти непрерывно в течение нескольких дней после этого, Берия был рядом с ним. Вермахт уничтожил советскую авиацию, прокатился по Белоруссии и Украине и продвинулся через Прибалтику к Ленинграду. По словам биографа Сталина и генерала Советской Армии Дмитрия Волкогонова, когда масштабы катастрофы стали очевидными, диктатор «просто потерял контроль над собой и впал в глубокий психологический шок. Между 28 и 30 июня, по словам очевидцев, Сталин был настолько подавлен и потрясло, что он перестал быть лидером.Джун, выходя из Наркомата обороны с Молотовым, [Климентом] Ворошиловым, [Андреем] Ждановым и Берией, он громко выпалил: «Ленин оставил нам великое наследство, а мы, его наследники, все проебал!» Сталин удалился на свою дачу в Кунцево, для мобилизации его посетило Политбюро во главе с Молотовым. «Мы попали на дачу Сталина, — вспоминал в своих воспоминаниях Анастас Микоян. номер. Он поднял голову и сказал: «Зачем вы пришли?» У него было самое странное выражение лица. ..»

К тому времени, когда советский диктатор собрался, немцы уже бомбили Москву. Волкогонов ведет хронику разгрома:

Советские потери были колоссальны. Было практически уничтожено около тридцати дивизий, а семьдесят потеряли более половины своей численности; было уничтожено около 3500 самолетов, вместе с более чем половиной складов горючего и боеприпасов … Конечно, и немцы заплатили свою цену, а именно около 150 000 солдат и офицеров, более 950 самолетов и несколько сотен танков … .[Красная] армия воевала. Он отступал, но сражался.

3 июля Сталин окончательно сплотил советский народ. Молотов и Микоян написали речь, и им чуть ли не пришлось тащить Сталина к микрофону. Советский писатель Константин Симонов, фронтовой корреспондент на протяжении всей войны, вспоминал о знаменательном событии в своем послевоенном романе «Живые и мертвые»:

Сталин говорил бесцветным, медленным голосом, с сильным грузинским акцентом. Раз или два во время его выступления можно было услышать звон стакана, когда он пил воду. Голос у него был низкий и мягкий и мог бы казаться совершенно спокойным, если бы не тяжелое, усталое дыхание и та вода, которую он все время пил во время речи…

Сталин не назвал ситуацию трагической; трудно было представить, чтобы такое слово исходило от него; но то, о чем он говорил, — ополчение [т. е. гражданские резервы], партизаны, оккупированные территории, означало конец иллюзиям… Правда, которую он сказал, была горькой правдой, но наконец она была сказана, и люди теперь, по крайней мере, знали, где они стоят….

«Это было выдающееся выступление», — сообщает родившийся в России журналист и историк Александр Верт, который освещал войну в СССР для Лондонского Times, «и не менее впечатляющими были эти вступительные слова: «Товарищи граждане, братья и сестры, бойцы нашей Армии и Флота! Я обращаюсь к вам, друзья мои!» Это было что-то новое. Сталин никогда раньше так не говорил».

Но тайная полиция Сталина приготовила сюрпризы для всех его новообретенных «друзей», чья лояльность могла вызывать подозрения, особенно если они были немцами. «В каждом селе, поселке и городе, — отмечает Виктор Кравченко, — были готовы длинные черные списки: сотни тысяч будут взяты под стражу… Ликвидация «внутренних врагов» была, по сути, единственной частью военные усилия, сработавшие быстро и эффективно в первую страшную фазу борьбы. Это была чистка в тылу по заранее разработанному плану, по приказу самого Сталина…» Полмиллиона человек — все население Поволжской немецкой республики — сосланы в ссылку в Сибирь. «Только в Москве в условиях военного положения за первые полгода были расстреляны тысячи граждан», — заключает Кравченко. «… Масштабы террора внутри России невозможно переоценить. Это была война внутри войны».

В ходе своего выступления 3 июля Сталин объявил о создании Государственного Комитета Обороны (ГКО), которому он передал «всю власть и власть Государства». Он назначил себя председателем комитета из пяти человек, заместителем председателя Молотова, а членами — маршала Красной Армии Климента Ворошилова («совершенно безмозглый руководитель без собственного мнения», — насмехается Волкогонов), усердного бюрократа Георгия Маленкова и Берию.

Так Лаврентий Берия вступил в свои права. Родился в Сухумском уезде Грузии в 189 г.9, он проложил себе путь к власти сначала начальником полиции, а затем партийным руководителем Грузии и Закавказья (где он лично организовал страшные чистки), а теперь в центре в Москве. Сталин вызвал его из Грузии в 1938 году для чистки самого НКВД. «К началу 1939 года», по словам биографа, «Берии удалось арестовать большую часть высшего и среднего звена иерархии аппарата [его предшественника]…» Он унаследовал рабскую рабочую силу ГУЛАГа в несколько миллионов душ. «Лагерная пыль», — любил он их называть. «Великолепный современный образец искусного придворного, — иронизирует Светлана Аллилуева; она обвиняла Берию в бесчинствах отца. Югославский дипломат Милован Джилас познакомился с Берией во время войны: невысокий мужчина, по словам Джиласа, «несколько полноватый, зеленовато-бледный, с мягкими влажными руками», с «квадратным ртом и выпученными глазами за пенсне». и выражение «некоторого самодовольства и иронии, смешанных с конторской подобострастностью и заботливостью». Жестокость Берии распространялась на случайные изнасилования девочек-подростков, похищенных на улице и доставленных в его кабинет на Лубянке, а также официальные пытки и убийства. Тем не менее он был исключительным администратором. Сталин возложил на него огромные обязанности: за эвакуацию промышленности военного времени на восток через Урал, за мобилизацию рабочей силы ГУЛАГа, за надзор за конверсией промышленности и за переброску войск и техники на фронт. «Берия был умнейший человек, — свидетельствовал Молотов, — нечеловечески энергичный и трудолюбивый. Он мог неделю работать без сна». В первые месяцы войны он почти наверняка так и сделал.

«Берия не был инженером, — замечает Виктор Кравченко, тогдашний директор завода. «Он был поставлен во главе именно для того, чтобы внушать смертельный страх. Я часто спрашивал себя — как, несомненно, и другие в глубине души, — почему Сталин решился на этот шаг. Я мог найти только один правдоподобный ответ. что он не верил в патриотизм и национальную честь русского народа и поэтому был вынужден полагаться прежде всего на кнут. Его кнутом был Берия».

По словам маршала К. С. Москаленко, который в 1957 году сообщил группе старших офицеров, что слышал это от самого Берии, Сталин вступил в сговор с Берией и Молотовым в конце июля, чтобы предложить капитуляцию, «согласившись передать Гитлеру советские прибалтийские республики ,Молдавия,большая часть Украины и Белоруссии.С Гитлером пытались выйти на связь через болгарского посла.Ни один русский царь такого не делал.Интересно,что болгарский посол был более высокого калибра,чем эти руководители и сказал им, что Гитлер никогда не победит русских и что Сталину не следует об этом беспокоиться».

Война опустошила ленинградские институты. Ученые упаковали свое передвижное оборудование в ящики и отправили его по путям, забитым военными эшелонами, на другой берег Урала, вне досягаемости немецких бомбардировщиков. Физтех отправился в Казань, в четырехстах километрах к востоку от Москвы по Волге. На восток переезжали целые заводы, сообщает Сергей Кафтанов, министр высшего образования, заместитель по науке и технологиям Государственного Комитета Обороны:

Сколько сегодня потребуется времени, чтобы перевести крупное промышленное предприятие на новую площадку? Два года? Три года? Во время войны заводы, перемещенные за тысячу километров, заработали всего за несколько месяцев. Обычный порядок строительства таков: стены — крыша — машины. Мы делали это так: машины — крыша — стены. Война требовала от нас быстрых решений.

Быстрые решения означали решения, в том числе научные решения, которые немедленно способствовали защите осажденной страны. В конце лета 1941 года Курчатов и Александров совместно организовали лабораторию в крымском порту Севастополя на Черном море, организовали полигон по размагничиванию кораблей для защиты их от магнитных мин и до сентября обучали экипажи ВМФ спасательной технике. , когда немцы начали бомбить Стрелецкую бухту. Александров уехал тогда на север для работы на Северном флоте; Курчатов остался в Севастополе на размагничивании подводных лодок.

Борис Пастернак спрессовал настроение той страшной осенью в содрогание ужаса:

Помнишь, ту сухость в горле? продвижение в шагах бедствия?

В октябре в Москве была паника. Немцы подошли к городу на сто километров и казалось, что им удастся его захватить. Молодой красноармейский шифровальщик Игорь Гузенко, проходивший обучение неподалеку, 16 октября получил пропуск в Москву и стал свидетелем разгрома. «Улица была заполнена людьми, несущими узлы, мешки и чемоданы, — вспоминал после войны Гузенко. «Они метались во все стороны. Казалось, никто не знал, куда они бегут. Андрей Сахаров, тогда еще молодой студент университета, вспоминал, что «по мере того, как контора за конторой поджигала свои дела, облака копоти клубились по улицам, забитым грузовиками, телегами и пешими людьми с домашним имуществом, багажом и маленькими детьми. … Я пошел с несколькими другими в кабинет [университетского] парткома, где мы застали секретаря парткома за своим столом; когда мы спросили, можем ли мы сделать что-нибудь полезное, он дико уставился на нас и выпалил: Каждый сам за себя!»

В НИИ, где работала сестра Игоря Гузенко, с разрешения председателя Моссовета на двери было вывешено объявление: «Обстановка на фронте критическая. Всем жителям г. Москвы , чье присутствие не требуется, настоящим приказывают покинуть город. Враг у ворот».

Гузенко назвал это уведомление «самым паническим документом Второй мировой войны». Оправдано это или нет, но Москва опустела; к концу октября было официально эвакуировано более двух миллионов человек, и многие другие просто бежали. Сталин остался. Контратака под Москвой, первое крупное советское наступление, началась в начале декабря и спасла город. «К западу от Москвы, — замечает Александр Верт, — … мили и мили дороги были усеяны брошенными орудиями, грузовиками и танками, глубоко увязшими в снегу. Комический «Зимний фриц», закутанный в женские шали и горжетки из перьев украденный у местного населения, и с сосульками, свисающими с красного носа, впервые появился в русском фольклоре». Но началась блокада Ленинграда, и в ту зиму почти половина населения города, миллион человек, умерла от голода.

Георгий Флеров был призван в ВВС СССР в начале войны и направлен в Военно-воздушную академию в Йошкар-Оле для обучения на инженера. Он был упрямым человеком; он подозревал, что другие страны, в том числе фашистский враг, работали над урановой бомбой; он страстно верил, что его страна должна первой разработать такое оружие. Об этом он сказал в письме в Государственный комитет обороны в ноябре, но письмо осталось без ответа.

В этом месяце немецкие бомбы и артиллерийские обстрелы окончательно выбили советский флот из Севастопольской гавани. Затем Курчатов покинул разрушенный Севастополь, эвакуировавшись сначала на лодке в Поти, к югу от Сухуми на восточном берегу Черного моря, затем отправившись в долгое путешествие поездом в Казань, в семистах километрах к востоку от Москвы, чтобы возобновить работу на временной базе Физтеха. там. По дороге советский физик переночевал на платформе станции с отрицательным морозом и простудился. Сюзанна Розенберг, дочь канадских коммунистов, вернувшихся в Советский Союз, чтобы поддержать революцию, описывает похожие испытания на железной дороге при эвакуации Москвы во время октябрьской паники:

Поезд был настолько битком набит эвакуированными, что первые сутки мы простояли на продуваемой ветром платформе между вагонами. Позже мы по очереди присаживались на скамейки внутри. Наше путешествие длилось девятнадцать дней: обычно оно занимало сорок шесть или пятьдесят часов. Мы научились спать стоя, как лошади, обходиться без воды и с небольшим количеством еды целыми днями. По нашему следу шли немецкие «мессершмитты». Услышав их приближение, мы спрыгивали с поезда, спотыкаясь друг о друга, и метались в разные стороны. Если были леса, мы бросались в их укрытие. Если нет, мы бежали в открытые поля и растянулись в мерзлой траве, уткнувшись лицом в ледяную землю.

В декабре Флеров получил разрешение провести семинар по урановой проблеме в Академии наук, эвакуированной, как и Физтех, в соседнюю Казань. Он скучал по Курчатову, который все еще находился в пути, но написал ему длинное письмо в школьной тетради, в котором повторял суть его доклада. Один из участников вспоминает:

Доклад Флерова был аргументирован. Как обычно, он был жив и полон энтузиазма. Мы внимательно слушали его. Присутствовали Иоффе и Капица… Семинар оставил впечатление, что все очень серьезно и принципиально, что надо возобновить работу по урановому проекту. Но война продолжалась. И я не знаю, какой был бы результат, если бы нам пришлось решать, начинать работу немедленно или отложить начало еще на год или два.

Флеров предлагал работу над цепной реакцией на быстрых нейтронах: бомбу. Он утверждал, что атомная бомба возможна и что 2,5 кг чистого U235 дадут 100 000 тонн тротилового эквивалента. «Он предложил разработать «пушечную» конструкцию, — сообщает Харитон, — то есть быстро сбить вместе две полусферы из U235. Он же высказал важную мысль об использовании «сжатия активного вещества». В протоколе умалчивается. о том, как Флеров предложил добиться такого сжатия в урановой пушке, которая собирается, но не сжимается. 2,5 кг Флерова были в лучшем случае грубым приближением, намного ниже минимального количества U235, необходимого для поддержания цепной реакции, но это сопоставимо с 1 кг, который Рудольф Пайерлс и Отто Фриш в Англии впервые приблизительно оценили и, вероятно, были получены аналогичным образом из известное сечение урана для захвата нейтронов, геометрическое сечение, 10-23 см2.

К моменту приезда Курчатова за Урал, в конце декабря 1941 года, его простуда перешла в пневмонию. Он лег в свою постель. Его жена Марина Дмитриевна приехала к нему в Казань и ухаживала за ним. Абрам Иоффе ухаживал за ним. Во время болезни он решил не бриться. Выздоровев в начале 1942 года, он вышел в русскую зиму с пышной бородой, «которой, — говорит Головин, — он заявил, что ножницы не коснутся ее до победы». В те времена для молодого русского человека было необычно носить бороду. Курчатов сделал бы его знаменитым.

Харитон говорит, что Курчатов очень дорожил докладом Флерова, храня его в своем столе до конца жизни. Однако восхищаться энтузиазмом Флерова было не то же самое, что доверять его суждениям. «Курчатов знал, — комментирует Головин, — что у Флерова нет и не могло быть доказательств; он имел только страсть к опыту и не отступал от своих идей… Заботы дня отвлекали Курчатова. флотской службы и уехал в Мурманск».

«Научная работа, которая не завершена и не дает результатов во время войны», — объяснял Петр Капица на лекции в 1943, «может быть даже вредным, если отвлечет наши силы от более насущной работы». В ту суровую зиму 1941 года советский научный истеблишмент еще раз пришел к выводу, что корабли нужно размагничивать, танковую броню упрочнять, а радар изобретать. война.

Авторское право © 1995 Ричард Родс

Семипалатинский полигон: как посетить, история и будущее

Семипалатинский испытательный полигон (также известный как Полигон) недалеко от Семей (ранее Семипалатинск) был основным полигоном СССР для испытаний атомной бомбы до 1991 года. С 1991 года его посетили десятки ученых со всего мира, что делает его самый изученный ядерный полигон в мире. Кроме того, это единственный ядерный полигон в мире, который могут посетить туристы.

Многое было сделано с 1991 года для уменьшения и исследования опасностей радиации, и теперь полигон открыт для туризма, добычи полезных ископаемых, сельского хозяйства и хранения радиоактивных отходов. Посещение обязательно расширит ваши взгляды на ядерную войну, опасности радиации и историю холодной войны.

Это также удивительно атмосферное место; степные ветры свистят мимо безмолвных напоминаний о жестоком прошлом, не потревоженных дикой природой со своими собственными планами жизни. Во время нашего короткого визита мы видели бабочек, птиц, лису и много сусликов.

Мерные башни, стоящие свидетели на Полигоне – Надав Кандер

Для посещения необходимо разрешение (длительный процесс) и гид. В зависимости от вашего интереса, экскурсия на Полигон длится 1 или 2 дня и обязательно включает в себя посещение Курчатовского музея, нескольких мест ударов внутри экспериментального поля и остановку на заброшенной военной авиабазе Чаган поблизости.

Ниже мы углубимся в детали для посетителей, достопримечательности, историю и нынешнее состояние Семипалатинского испытательного полигона (СИП).

Обновление : полигон и музей в настоящее время закрыты для посетителей. Мы отслеживаем эту тему в этой ветке форума.

Содержание

Посещение полигона

Разрешение и экскурсия

Посещение полигона в настоящее время затруднено из-за коррупции и недоброжелательности лиц, принимающих решения на полигоне. Мы держим руку на пульсе ситуации здесь.

Для посещения Семипалатинского испытательного полигона необходимо бесплатное разрешение, получение которого занимает до 2 недель. Вы можете получить разрешение только в том случае, если вы отправитесь в тур. Экскурсия недешевая для индивидуальных путешественников из-за высокой стоимости транспорта внутри полигона; для больших групп цены вполне разумны. Если у вас есть собственная машина, это тоже довольно дешево; вам нужно только заплатить за гида.

Если у вас нет времени или средств на посещение самого полигона, но вы все равно хотите пройти через Курчатов: это разрешено без пропуска. Однако для посещения музея вам все равно потребуется разрешение.

При посещении летом: готовьтесь к жаре! Посещение в разгар зимы не рекомендуется: очень холодно.

Посещение Полигона

Радиационная опасность

Безопасно ли посещать Полигон? Да. Мы сами не ученые-ядерщики, но мы видели счетчики Гейгера, и большую часть нашего визита они молчали из-за того уровня радиации, который вы поглощаете, летя на самолете.

Вблизи зон удара, где сохраняется больше радиации, вас просят надеть защитный костюм и маску. Особенно важна маска: частицы радиоактивной пыли — ваш главный враг. Так что не поднимайте пыль. При этом: пообщавшись с атомщиками, которые работают и живут в Курчатове, у нас нет опасений по поводу безопасности сопровождаемых посетителей.

В качестве примера того, как наши знания об опасностях радиации все еще крайне недостаточны: больше людей погибло от паники, последовавшей за аварией на Фукусиме, чем когда-либо умрет от радиоактивных осадков расплавления.

Само собой разумеется, что многие местные жители пострадали от тестирования, с высоким уровнем заболеваемости раком и уродливыми младенцами, обычными в близлежащих деревнях. Документальный фильм «Бесшумные бомбы» телеканала «Аль-Джазира» служит хорошим введением в печальную историю и последствия испытаний для местных жителей.

Защитные костюмы предоставляет турфирма. Сзади: ваш транспорт

1 день или 2 дня?

Из Семей за 1 день можно посетить музей в Курчатове, ряд объектов внутри Полигона и авиабазу Чаган. И вы можете поразмыслить над едой, которую вам подают в столовой Курчатовского ядерного центра! Чтобы увидеть Атомное озеро и еще несколько достопримечательностей, добавьте ночевку в единственной гостинице Курчатова. Вам понадобится отдых — это 240-километровый обратный путь (2,5 часа в одну сторону) к Атомному озеру на следующий день.

Стоит ли проводить 2 дня на сайте? Большинство людей останутся довольны однодневной поездкой. Неторопливым путешественникам и тем, кто глубоко интересуется историей этого места, обязательно стоит задержаться на второй день.

Ознакомиться с экскурсией на Семипалатинский ядерный полигон (1 или 2 дня)

Если вы решите зайти так далеко, выделите дополнительный день, чтобы посетить Семей. Вместе с Уральском это, пожалуй, самый исторический город Казахстана, и музеи здесь действительно интересные. Вы уедете с гораздо лучшим представлением о том, что такое/был/мог бы быть Казахстан, чем большинство туристов, которые придерживаются юга страны.

Краткая история STS

Как это началось

Место было выбрано в 1947 году Лаврентием Берией, политическим руководителем советского проекта атомной бомбы (Берия ошибочно утверждал, что обширная степь площадью 18 000 км² необитаема). ^{Рабочие ГУЛАГа использовались для строительства примитивных испытательных установок. Первое испытание советской бомбы, операция «Первая молния», было проведено в 1949 году с вышки в районе, который впоследствии стал известен как Опытное поле (экспериментальное поле).}

900:02 Взрыв был обнаружен американским самолетом метеорологической разведки, летевшим из Японии на Аляску, оснащенным специальным фильтром для сбора радиоактивных обломков. Через несколько недель после взрыва президент Трумэн объявил миру, что Советы разработали атомную бомбу. Это объявление стало поворотным моментом в только что начавшейся холодной войне. Началась гонка ядерных вооружений. Как только было подтверждено, что Советский Союз обладает атомной бомбой, усилилось давление с целью разработки первой водородной бомбы.

Слева направо: Курчатов, руководитель испытаний 1949-1955 гг., Харитон, создатель первой атомной бомбы, и Сахаров, создатель водородной бомбы. Позже он стал антиядерным активистом.

Испытания

Первая водородная бомба была испытана на Полигоне в 1953 году. Всего с 1949 по 1962 год было произведено 116 атмосферных ядерных взрывов (сброшенных с башни или с самолета). Это были самые разрушительные испытания для здоровья окружающих жители. В последующем до окончания испытаний в 1989.

Кроме того, произошло 175 взрывов боевых радиоактивных веществ.

Ядерные реакторы

На СТС также расположены 2 ядерных реактора: Байкал-1 и ИГР. Оба до сих пор работают как исследовательские реакторы.

IGR был первоначально построен в 1960 году для изучения аварий на ядерных реакторах. Реактор был рассчитан на работу в течение примерно одного года, после чего должна была быть смоделирована крупная авария, и в результате аварии реактор был разрушен. Однако в первый год эксплуатации было отмечено, что при моделировании малых аварий характеристики реактора были таковы, что можно было моделировать даже достаточно крупные аварии без разрушения реактора. Поэтому было принято решение оставить ИГР в эксплуатации.

Байкал-1 создан для испытаний твэлов экспериментальных ядерных ракетных двигателей и тепловыделяющих сборок.

Реакторная установка «Байкал-1»

Чем это закончилось: Невада-Семипалатинск Антиядерное движение

Зачем писать самому, если я могу положиться на такого гениального человека, как Ребекка Солнит? Из Savage Dreams:

Какой бы глупой и бесполезной ни казалась эта безъядерная активность вблизи, на расстоянии она внушала уважение. Может быть, это была случайность, что мы вдохновили необычайно успешное движение на другой стороне земного шара, а может быть, и нет.

Факт остается фактом: 12 и 17 февраля 1989 года в результате подземных ядерных испытаний в атмосферу был выброшен радиационный фон в Казахстане, центрально-азиатской республике, где Советы испытали большую часть своего ядерного оружия и где окружающей среде и здоровью людей был нанесен ужасный ущерб. от радиации на протяжении десятилетий.

А 27 февраля казахский поэт Олжас Сулейменов появился в прямом эфире по телевидению и вместо того, чтобы читать свои стихи, как положено, прочитал заявление, осуждающее ядерные испытания и призывающее к публичному митингу.

Олжас Сулейменов изображен на картине Амандоса Аканаева 1985 года «Поэма безнравственности». Висит в музее Кастеева в Алматы.

На следующий день 5000 человек пришли в Зал Союза писателей в Алма-Ате, столице Казахстана, и назвали себя Невадско-Семипалатинским антиядерным движением в знак солидарности с антиядерными активистами и активистами коренных народов Невады. от полигона к полигону на другом конце земного шара. Местные чиновники были членами этого движения, наряду с выдающимися профессионалами и многими, многими писателями.

Уверенно полагая, что активисты полигона имели такие же окопы в местных учреждениях, Антиядерное движение Невада-Семипалатинск направило заявления о солидарности правительственным чиновникам Невады, которые, должно быть, были ошеломлены, обнаружив, что коммунисты думали, что они много общего. В октябре два масштабных советских испытания вызвали демонстрации десятков тысяч казахов, горняки республики пригрозили объявить забастовку, и более миллиона человек подписали заявление Невада-Семипалатинск против ядерных испытаний.

Какой бы безрадостной ни была политическая ситуация, можно было позавидовать культуре, в которой поэт обладал такой властью, а публика могла так эффективно объединиться. К 21 октября 1989 года Советы прекратили испытания, ввели односторонний мораторий и согласились полностью закрыть объекты к середине девяностых.

Достопримечательности

Курчатов и музей полигона

В эти дни Курчатов — тихое место. Больше не закрытый город, его население сократилось более чем вдвое. Большинство людей, живущих здесь, — это ученые, работающие на ядерных исследовательских объектах, и их семьи, а также некоторые военные.

Несмотря на то, что для того, чтобы Курчатов выглядел опрятно, явно выделяются деньги, атмосфера заброшенности, столь типичная для небольших казахских городков, никуда не делась.

История изобилует теми, кто хочет ее искать; от дачи, где останавливался Берия (по иронии судьбы, сейчас это церковь), до многочисленных памятников силе атома.

Городская площадь Курчатова со статуей самого мужчины.

Музей испытательного полигона 

Музей Полигона находится в Национальном ядерном центре, поэтому вам потребуется допуск к нему. Очень жаль, так как он запрещает посещение многим людям, и вы действительно хотели бы, чтобы его увидело больше людей.

Среди экспонатов много уникальных машин, разработанных для ядерных испытаний. Изюминкой является полностью функциональный центр управления с телефонной линией прямо в Кремль: когда срабатывает сигнализация, это зловеще. Кроме того, есть страшные деформированные животные в банках, видеоматериалы и интерактивные карты. Экскурсоводы музея очень хорошо осведомлены, но говорят только по-русски, поэтому дополнительный англоговорящий гид здесь пригодится.

Музейный пульт управления АП-2 1955 года

Сохранился и старый кабинет Курчатова; Вы можете сесть на его стул и расписаться в гостевой книге. Пролистайте прошлое, чтобы увидеть, как выражения шока и солидарности со стороны иностранных туристов и высокопоставленных лиц уступают место поздравлениям с хорошо выполненной работой советского высшего начальства, когда вы отправляетесь в прошлое.

Полигон Опытное Поле

Карта полигона с полигонами Опытное Поле, Балапан, Сары-Узень и Делеген

Держите при себе счетчик Гейгера, когда направляетесь в степь по пути к опытному полю или Опытному Поле по-русски. Именно здесь проводились все атмосферные испытания. Большие бетонные бункеры под названием GUS, используемые для размещения измерительного оборудования, все еще стоят на страже.

Небольшой симулятор метро спрятан под землей. На месте ударных кратеров образовались озера.

Опытное поле с разрушенными ГАС и другими объектами – Фото: Александр Лискин

Вблизи воронок от ударов нужно носить защитную одежду, так как счетчик Гейгера тикает. Здесь происходят необычные геологические явления, так как бомбы преобразили почву и скалы в зоне удара. Вы можете положить свой телефон на определенные камни, и он начнет заряжаться.

Как и в Чернобыле, отсутствие человеческого вмешательства дало миру передышку; этот район стал пристанищем для степных диких животных, несмотря на радиоактивность.

Балапан и Атомное озеро

Балапанский полигон использовался для подземных ядерных взрывов. Они вызвали гораздо меньше радиоактивного загрязнения, за исключением 4 взрывов, которые пошли не по плану, где радиоактивные осадки были больше.

Озеро Чаган, более известное как Атомное озеро, образовалось в результате выстрела Чаган (кадр есть на Youtube), первого и крупнейшего из 124 взрывов в рамках программы «Ядерные взрывы для народного хозяйства», предназначенной для производства мирного ядерного взрывы для землеройных работ.

Атомное озеро – через Yuriev.tv

Атомное озеро теперь представляет собой большое кратерное озеро, куда местные рыбаки приезжают ловить рыбу. Это хорошая идея? Не совсем. Помимо того, что он находится в запретной зоне (охрана вроде не возражает?), часть берега Атомного озера еще сильно загрязнена. Купание должно быть возможным, так как вода не очень загрязнена. О рыбе наш проводник сказал, что ее в принципе можно есть без особых проблем со здоровьем, если не трогать кости: именно там радиоактивный тритий концентрируется в опасных количествах.

Перепроверьте, откуда берется рыба, если покупаете ее на базаре г. Семей.

Телкем-2, еще одно кратерное озеро к юго-западу от Балапана. Справа 3D модель радиоактивного загрязнения кратера полигоны

Дегелен и Сары-Узень, и полигоны RWA

Есть еще 3 полигона, все закрыты для посещения туристами. Дегелен, гористый и покрытый лесами, считается чистым на 90%, но некоторые части все еще опасно радиоактивны из-за аварий во время взрывов или из-за переноса радиоактивности либо из вскрытых туннелей после испытаний, либо через подземные водные пути.

Сары-Узень похож на Балапан по загрязненности, бывшему использованию и географии, только без кратерных озер.

Полигоны 4А и 4 использовались для испытаний боевых радиоактивных веществ (БРО). RWA представляли собой жидкие или порошкообразные радиоактивные смеси, рассеиваемые минометными снарядами или бомбовыми ударами с воздуха. Этот участок сильно загрязнен и представляет серьезную опасность для людей и животных. Вокруг территории возведен физический барьер.

Город-призрак Чаган

Архивное фото от 1960-е Чаган – другое время

На полпути между Курчатовым и Семаем стоит то, что осталось от города Чаган. В советское время это был закрытый город с населением около 10 000 человек, предназначенный для стратегических бомбардировщиков (которые, вероятно, должны были нести бомбы для сброса на Полигон). После распада Советского Союза Чаган превратился в город-призрак.

Как и в большинстве городов-призраков в Казахстане, здесь живет живое виртуальное сообщество. На земле вы в основном найдете много заброшенных, полузаброшенных зданий для вашей коллекции руин порно. Будьте очень осторожны здесь. Эти здания очень заброшены и могут рухнуть в любой момент.

Чаган разделен на 2 части: с одной стороны, гарнизонный городок, основательно разграбленный и ныне содержащий лишь шелуху от бывшего городка. Во-вторых, в нескольких километрах от дороги сама авиабаза, с двойной взлетно-посадочной полосой и зданием аэровокзала. Большие укрытия для хранения бомб (в два раза больше бомбы, чтобы сбить с толку врагов) также все еще стоят.

Если вас интересуют городские исследования, в Семее много заброшенных заводов. Вокруг города вы можете найти заброшенные здания, которые раньше производили шерсть, кожу, цемент, мясо, асфальт, ковры, фейерверки и многое другое. Некоторые из них все еще частично работают, а другие полностью закрылись. В городе Утинка по пути в Чаган еще стояла большая гусиная фабрика. Еще раз, будьте осторожны.

Часть бомбоубежищ покинула Чаган. Через Dark Tourism, у которого есть несколько хороших изображений и дополнительная информация о том, что вы можете ожидать увидеть.

Анатомический музей в Семее

В Анатомическом музее в Семее, на территории медицинского университета, есть куча деформированных эмбрионов, а также куча других причудливых вещей в банках. Широко распространено мнение, что эти зародыши деформированы из-за радиации. Без сомнения, многие местные жители пострадали от радиации, некоторые родились деформированными, многие заболели раком или лейкемией.

Однако зародыши на самом деле не из этого района. Банки состоят из очень редких уродств, которые приезжают со всей страны и из-за ее пределов. Это медицинский университет, и музей используется для обучения студентов болезни.

Если хотите посетить, смотрите наш путеводитель по Анатомическому музею в Семее. И не забудьте посетить монумент «Сильнее смерти» в Семее.

Будущее полигона

С момента закрытия СТС в 1991 году многое было сделано для снижения радиационной опасности и изучения воздействия на ее территорию и жителей. Один из наиболее важных выводов из всех этих исследований заключается в том, что большая часть территории не загрязнена и, таким образом, может быть открыта для хозяйственной деятельности.

Территория СТС богата полезными ископаемыми: в частности, имеются крупные месторождения угля, золота, никеля, железа и меди, а также вольфрама и молибдена. Кроме того, большие территории уже некоторое время незаконно используются в качестве пастбищ. Хотя рекультивация СТС до сих пор сдерживается как правовым статусом, так и негативным имиджем, с начала 2000-х годов здесь ведется добыча: флюорита, меди, золота, молибдена, марганца, песчано-гравийной смеси и угля. Ведутся разведочные работы, и ожидается, что за ними последуют дополнительные операции по добыче полезных ископаемых.

Как видно из приведенной ниже карты с временной шкалой, части испытательного полигона уже открыты для поэтапного отхода. Умные туристы могут также сделать из этой карты вывод, что они могут войти в Полигон без разрешения. Действительно, вы можете посетить большие части самостоятельно. Однако самое интересное остается в красной зоне строгого контроля.

Сроки открытия испытательного полигона для общественного пользованияКаражырское угольное месторождение ежегодно добывает 3 млн тонн угля открытым способом

Самовольный выпас скота местными фермерами на территории СТС дал ученым возможность проверить воздействие радиации на животных товары.