В 1969 г. был урегулирован самый крупный вооруженный конфликт СССР и Китая. ► E-history.kz

12 августа 1969 г. на нынешней казахстанско-китайской государственной границе недалеко от озера Жаланашколь произошел ожесточенный бой между советскими пограничниками и китайскими военными.

В 60-е гг. в период политического противостояния двух восточных гигантов китайские власти неожиданно напомнили, что ряд участков на Дальнем Востоке и в Синьцзянь-Уйгурском автономном районе не были должным образом оформлены. Всего ими тогда было обозначено 22 спорных участка вдоль всей 7520-километровой границы с СССР. Тут же начались пограничные инциденты, приобретавшие со временем все больший и опасный размах. Только в 1962 году было зафиксировано более пяти тысяч различных нарушений границы. Зимой 1969-го участились стычки у острова Даманский. Здесь впервые советским пограничникам пришлось столкнуться с солдатами Народно-освободительной армии Китая. В марте этого же года многочасовые бои между китайскими солдатами и советскими пограничниками происходили несколько раз.

Всего в боях за Даманский были ранены 94 и погибли 58 советских солдат и офицеров. Китай потерял до тысячи солдат. После событий весны 1969 на острове Даманский провокации на советских границах со стороны КНР так и не прекратились, только на этот раз китайцы решили проверить боеготовность наших Пограничных войск на другом, далеком от Дальневосточных рубежей направлении на казахстанском участке советско-китайской границы. В мае-июне того же года резко обострилась ситуация на так называемом Джунгарском выступе казахстанского участка границы, так 12 августа на территории КНР в непосредственной близости от советских пограничных застав «Родниковая» и «Жаланашколь» было замечено перемещение усиленных групп китайских военнослужащих. В то время Начальник погранвойск Восточного округа Герой Советского Союза генерал-лейтенант Меркулов Матвей Кузьмич предложил китайской стороне провести переговоры, но ответа на предложение от сопредельной стороны так и не получил. В связи с дальнейшим обострением обстановки, обе заставы на угрожаемом участке границы были приведены в состояние повышенной боевой готовности, а учитывая опыт приграничных боев на Дальнем Востоке, в Восточном погранокруге вдоль границы на наиболее угрожаемых участках были созданы целые опорные пункты, состоящие из системы траншей и ходов сообщений, на флангах этих ОП были размещены БТРы из состава маневренной группы.
В ходе боя, продолжавшегося час с небольшим, нарушителей выдворили на сопредельную территорию. Потери советской стороны составили 12 человек, из них 10 ранеными и 2 убитыми. Противник потерял 19 человек убитыми, 3 попало в плен. Этот конфликт стал крупнейшим после боев за Даманский военным столкновением СССР и Китая. На казахстанском участке границы китайская сторона больше не предпринимала провокаций. Получив разгром в районе Жаланашколя, китайцы быстро стали сговорчивыми и уже 11 сентября 1969 в Пекине А. Н. Косыгин и Чжоу Эньлай договорились о прекращении враждебных действий.

Для копирования и публикации материалов необходимо письменное либо устное разрешение редакции или автора. Гиперссылка на портал Qazaqstan tarihy обязательна. Все права защищены Законом РК «Об авторском праве и смежных правах». 8 (7172) 57 14 08 (вн — 1164)

СОВЕТСКО-КИТАЙСКИЙ ВООРУЖЁННЫЙ КОНФЛИКТ 1929 • Большая российская энциклопедия

СОВЕ́ТСКО-КИТА́ЙСКИЙ ВООРУЖЁН­НЫЙ КОНФЛИ́КТ 1929, воо­ру­жён­ные столк­но­ве­ния на сов. -кит. гра­ни­це, спро­во­ци­ро­ван­ные кит. ми­ли­та­ри­ста­ми во гла­ве с пра­ви­те­лем Мань­чжу­рии ген. Чжан Сю­эля­ном, ко­то­рый не­за­дол­го до это­го при­знал власть пра­ви­тель­ст­ва Го­минь­да­на. По­во­дом к кон­флик­ту по­слу­жи­ли гру­бое на­ру­ше­ние маньч. вла­стя­ми со­гла­ше­ния 1924 о со­вме­ст­ном управ­ле­нии Ки­тай­ско-Вос­точ­ной же­лез­ной до­ро­гой (КВЖД) и на­чав­шие­ся воо­руж. про­во­ка­ции на гра­ни­це. 10.7.1929 маньч. по­ли­ция и бе­ло­гвар­дей­ские от­ря­ды, бе­жав­шие в Мань­чжу­рию по­сле Гражд. вой­ны 1917–22, за­хва­ти­ли на КВЖД все клю­че­вые объ­ек­ты, за­кры­ли торг­пред­ст­во СССР, аре­сто­ва­ли св. 200 сов. ра­бот­ни­ков. Вслед за этим на­ча­лись об­стре­лы сов. по­гра­нич­ных за­став, реч­ных су­дов и со­сре­до­то­че­ние кит. войск в при­гра­нич­ных рай­онах. Не­од­но­крат­ные про­тес­ты сов. пра­ви­тель­ст­ва про­тив этих дей­ст­вий не при­ве­ли к по­ло­жит. ре­зуль­та­там. В сло­жив­шей­ся об­ста­нов­ке 17 ию­ля сов. пра­ви­тель­ст­во ото­зва­ло из Ки­тая сво­их ди­пло­ма­тич. пред­ста­ви­те­лей. В от­вет на это 18 авг. про­изош­ло ши­ро­ко­мас­штаб­ное на­ру­ше­ние сов. гра­ни­цы и св. 2 тыс. сов. гра­ж­дан, на­хо­див­ших­ся в Мань­чжу­рии, бы­ли за­клю­че­ны в конц­ла­ге­ря. 20 авг. СССР ра­зо­рвал ди­пло­ма­тич. от­но­ше­ния с Ки­та­ем. К на­ча­лу С.-к. в. к. в рас­по­ря­же­нии Чжан Сю­эля­на на­хо­ди­лась 300-ты­сяч­ная Мук­ден­ская ар­мия, ко­то­рую под­дер­жи­ва­ли Сун­га­рий­ская реч­ная во­ен. фло­ти­лия (11 бое­вых ко­раб­лей) и воо­руж. бе­ло­гвар­дей­ские от­ря­ды (до 70 тыс. чел.). Б. ч. этих сил бы­ла вы­дви­ну­та к сов.-кит. гра­ни­це. План про­тив­ни­ка сво­дил­ся к то­му, что­бы на ря­де уча­ст­ков пе­ре­ре­зать Транс­си­бир­скую ма­ги­ст­раль, взо­рвать ж.-д. тун­не­ли у оз. Бай­кал и изо­ли­ро­вать сов. Даль­ний Вос­ток от центр. рай­онов стра­ны.

Об­ра­зо­ван­ная при­ка­зом РВС СССР от 6.8.1929 Осо­бая Крас­но­зна­мён­ная Даль­не­во­сточ­ная ар­мия (ОДВА; ок. 19 тыс. чел.; ко­манд. – В. К. Блюхер) бы­ла раз­вёр­ну­та тре­мя груп­пи­ров­ка­ми – в За­бай­ка­лье, При­мо­рье и на сун­га­рий­ском на­прав­ле­нии. К на­ча­лу окт. 1929 Чжан Сю­элян при­вёл свои вой­ска в бое­вую го­тов­ность, но сов. ко­ман­до­ва­ние ре­ши­ло на­нес­ти уп­ре­ж­даю­щий удар. С этой це­лью 11–12 окт. на сун­га­рий­ском на­прав­ле­нии бы­ла про­ве­де­на Ла­ха­су­су­ская опе­ра­ция, в хо­де ко­то­рой унич­то­же­ны 5 кит. ко­раб­лей и бе­ре­го­вые ук­реп­ле­ния. Но про­тив­ник к кон­цу ок­тяб­ря со­сре­дото­чил в рай­оне г. Фу­гдин (Фуц­зинь), в 70 км от гра­ни­цы, но­вую груп­пи­ров­ку войск, ко­то­рая при со­дей­ст­вии ос­тав­ших­ся ко­раб­лей Сун­га­рий­ской фло­ти­лии го­то­ви­лась к пе­ре­хо­ду в на­сту­п­ле­ние в на­прав­ле­нии Ла­ха­су­су. В хо­де про­ве­дён­ной 30 окт. – 2 но­яб. Фу­гдин­ской опе­ра­ции 8 ко­раб­лей Даль­не­во­сточ­ной фло­ти­лии с де­сан­том во­шли в р. Сун­га­ри и при со­дей­ст­вии авиа­ции 31 окт. пол­но­стью унич­то­жи­ли кит. ко­раб­ли, а вы­са­жен­ный на бе­рег де­сант по­сле упор­ных улич­ных бо­ёв раз­гро­мил кит. вой­ска (св. 10 тыс. чел.) и за­нял Фу­гдин. 2 но­яб., взо­рвав ук­ре­п­ле­ния, сов. ко­раб­ли и де­сант по­ки­ну­ли го­род. 17–18 но­яб. сов. вой­ска на­нес­ли удар на при­мор­ском на­прав­ле­нии. В ре­зуль­та­те Ми­шань­фу­ской опе­ра­ции раз­гро­му под­вер­глась круп­ная груп­пи­ров­ка кит. войск (63 тыс. чел., 120 ору­дий). Сов. вой­ска очи­сти­ли от про­тив­ни­ка весь при­ле­гаю­щий к гра­ни­це рай­он Мань­чжу­рии и за­ня­ли г. Ми­шань­фу (Ми­шань). Од­но­вре­мен­но 17–20 но­яб. на за­бай­каль­ском на­прав­ле­нии бы­ла про­ве­де­на Мань­чжу­ро-Чжа­лай­нор­ская опе­ра­ция, в хо­де её сов. вой­ска За­бай­каль­ской груп­пы про­рва­ли кит. по­гра­нич­ные ук­ре­п­ле­ния, рас­сек­ли груп­пи­ров­ку кит. Сев.-Зап. фрон­та на 2 час­ти, а за­тем раз­гро­ми­ли её. Про­тив­ник по­те­рял ок. 11 тыс. чел. (в т. ч. 8 тыс. плен­ны­ми) и всю ар­тил­ле­рию. В плен по­пал и ко­ман­дую­щий кит. фрон­том со сво­им шта­бом. По­сле по­не­сён­ных по­ра­же­ний ми­ли­та­ри­ст­ская кли­ка Чжан Сю­эля­на бы­ла вы­ну­ж­де­на от­ка­зать­ся от воо­руж. про­во­ка­ций и пред­ло­жить сов. ко­ман­до­ва­нию уре­гу­ли­ро­вать кон­фликт пу­тём пе­ре­го­во­ров. Под­пи­сан­ное 22.12.1929 в Ха­ба­ров­ске сов.-кит. со­гла­ше­ние вос­ста­но­ви­ло на КВЖД по­ло­же­ние, су­ще­ст­во­вав­шее до кон­флик­та. По­те­ри сов. войск во вре­мя С.-к. в. к. – св. 800 чел. (в т. ч. 143 чел. уби­тых).

китайско-советских пограничных споров | Американский опыт | Официальный сайт

‘

Китайская игра Никсона | Статья

В первые годы холодной войны большинство американцев смотрели на Китай и Советский Союз как на двухголового монстра, отдельные нации, но по сути одного и того же коммунистического зверя. Вашингтону потребовалась виртуальная война между ними, чтобы понять, насколько глубоко разделены коммунистические сверхдержавы на самом деле, и как это разделение может быть использовано в интересах Америки.

Начало напряженности между советскими и китайскими коммунистами относится к 1930-м годам, когда Россия поддерживала Чан Кай-ши, а не Мао Цзэдуна. В первые дни существования Народной Республики Россия и Китай, казалось, стояли вместе.

В 1950 году Мао Цзэ-дун подписал с Советским Союзом Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи, который предлагал Китаю некую защиту от американского нападения. Но почти сразу же китайско-советский союз начал проявлять признаки напряжения.

С середины 1950-х годов между Москвой и Пекином возник растущий идеологический раскол по поводу надлежащих темпов и форм коммунистического развития и того, как лучше всего вести себя с Западом. В то время как Китай выступал за продолжение агрессии по отношению к «империалистическим» странам, СССР начал рассматривать возможность «мирного сосуществования» с Соединенными Штатами. Вскоре идеологические разногласия приобрели национальные масштабы, поскольку и китайцы, и Советы боролись за территорию и контроль над коммунистическими государствами-сателлитами.

К началу 19В 60-е годы Москва и Пекин отказались от завуалированной критики и начали открыто обмениваться оскорблениями в прессе. В апреле 1960 года Пекин публично обвинил советское руководство в «ревизионизме», а Москва, в свою очередь, отозвала тысячи советских советников из Китая и прекратила экономическую и военную помощь своему бывшему союзнику. В 1962 году Советы поддержали Индию в ее давнем пограничном споре с Китаем. В 1960-е годы китайско-советские отношения стали еще более враждебными. Когда Советы вторглись в Чехословакию в 1968 и Москва претендовала на право вмешиваться в дела других коммунистических государств, чтобы «защитить» их от антикоммунистического влияния, пекинское руководство начало опасаться, что следующим будет Китай.

В марте 1969 года напряжение достигло апогея на реке Уссури, плохо обозначенной границе между СССР и Северо-Восточным Китаем. Мир был удивлен красочными сообщениями о том, что китайские пограничники «подшучивают» над своими советскими коллегами, которые, в свою очередь, «защищали» себя, держа в руках портреты председателя Мао. Но было не до смеха, когда 2 и 15 марта притеснения на границе переросли в перестрелку, повлекшую за собой тяжелые потери.

Вооруженные стычки продолжались весной и летом, обе стороны способствовали массовому наращиванию военной мощи в регионе. В течение нескольких мучительных месяцев на глазах у всего мира Китай и Россия балансировали на грани ядерного конфликта. Москва неоднократно намекала на возможность нанесения упреждающего удара по китайским ядерным объектам, в то время как Китай построил обширную подземную сеть туннелей и укрытий, которые можно было бы использовать в случае ядерной атаки.

К счастью, пограничный кризис был разрешен дипломатическим путем 9 сентября0019   1969 год, когда советский премьер Косыгин вылетел в Пекин для переговоров на высоком уровне о границе с премьером Чжоу Эньлаем. Но советская угроза дала Чжоу и Мао Цзэдуну сильный толчок к переосмыслению геополитической стратегии Китая. Они знали, что в случае тотальной войны Китай не сможет противостоять советским войскам. Затем было американское присутствие во Вьетнаме и новая администрация Никсона в Вашингтоне, чьи намерения в отношении Китая еще не были ясны.

Столкнувшись с катастрофической перспективой войны на два фронта, Пекин начал рассматривать улучшение отношений с Соединенными Штатами как лучший способ обеспечить безопасность Китая. Лучше «союзничать с врагом далеко», как выразился Мао, «чтобы сразиться с врагом, который у ворот». В то же время в Вашингтоне, когда начала осознаваться глубина китайско-советского раскола, Никсон и Киссинджер поняли, что могут сыграть Москву против Пекина, чтобы улучшить отношения с обеими странами. Китайско-советский раскол больше, чем какой-либо другой фактор, привлек США и Китай к драматическому сближению, которое так привлекло внимание всего мира 19 февраля.72. 

 

Россия и Китай: контролируемый конфликт

Прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как идеологический спор между китайской и советской коммунистическими партиями вырвался наружу по случаю 90-летия со дня рождения Ленина, и почти восемь лет с момента картина мировых дел стала определенно «треугольной» с открытым разрывом между двумя ведущими коммунистическими державами. С тех пор мнение некоторых западных догматиков о том, что личное соперничество между Хрущевым и Мао Цзэ-дуном за контроль над «мировым коммунизмом» было единственной причиной раскола, было прямо опровергнуто, поскольку оно продолжалось и после падения Хрущева; но, с другой стороны, прогнозы о напряженности между двумя коммунистическими гигантами, неуклонно нарастающей в сторону ядерной войны, кажутся в настоящее время едва ли более правдоподобными.

События до сих пор демонстрировали, скорее, сохраняющийся управляемый конфликт между Москвой и Пекином, со взлетами и падениями кризиса и относительной разрядкой, знакомой по другим конфликтам между великими державами ядерной эры. Новую волну спекуляций вызвали в последние месяцы усилия по нормализации китайско-советских государственных отношений и последующее возрождение острой полемики по поводу декабрьского польского кризиса, сдвиги в китайском партийном руководстве после окончания культурного кризиса. революция; и к приближению 24-го съезда КПСС. Это может оправдать еще одну попытку проанализировать факторы, лежащие в основе этих странных отношений, и их возможное влияние на будущее.

Прежде всего полезно напомнить, что история и география противопоставляют Китай и Россию друг другу гораздо больше, чем Соединенным Штатам. Они являются соседями с самой протяженной общей границей в мире; а среди европейских держав, воспользовавшихся слабостью Китая в девятнадцатом веке, царская Россия была самой близкой и территориально самой хищной.

Только революционная идеология смогла преодолеть этот «естественный» конфликт интересов после 19 века.17, а мост оставался несовершенным и в лучшем случае хрупким. Монгольская и маньчжурская политика Советской России гарантировала, что Чан Кайши никогда не переставал не доверять могущественному союзнику — даже в первые дни своего пребывания в качестве национального революционного лидера. Мао Цзэ-дун поднялся до лидера китайских коммунистов после того, как в 1927 и 1934 годах испытал на себе катастрофические последствия послушания партии советским советам; он пришел к власти в стране, неоднократно игнорируя этот совет; а за советскую поддержку ему пришлось расплачиваться не только «склонением на одну сторону» в мировых делах, но и подписанием — в феврале 1950 — последний из неравноправных договоров в современной истории Китая. Мао настолько осознавал склонность Сталина использовать китайских коммунистов в качестве расходных пешек, а также потенциальный конфликт, скрывающийся за идеологической солидарностью, что еще со времен своего пребывания в Яньани он сознательно обучал свои кадры следованию их собственной модели революционной стратегии, и только его собственной конечной цели.
орган власти. Внешне ему приходилось мириться с советскими базами в Маньчжурии и вести российскую войну в Корее, пока был жив Сталин; но как только «Вождь» был мертв, Мао поспешил свергнуть и арестовать Као Кана, долгое время доверенное лицо России в китайском руководстве, и провести переговоры о пересмотре неравноправного договора. Иной идеологический акцент, развившийся в следовании все более независимому пути к власти, теперь стал компасом для все более независимой национальной политики.

Смерть Сталина дала Китаю равный статус в альянсе; Кризис десталинизации, по-видимому, рассматривался Мао как шанс бесконфликтно завоевать большое влияние на советскую политику. Осенью 1957 года он предложил Хрущеву поддержку своего незыблемого авторитета для преодоления кризиса в блоке и дома — за определенную плату. Его требования включали в себя существенную новую капитальную помощь, поставку новейшего оружия, в том числе в свое время атомных бомб, и более прогрессивную совместную политику в Азии — и, по крайней мере, первые два, по-видимому, были ему обещаны. Но состояние советских ресурсов и ситуация в Восточной Европе препятствовали крупной капитальной помощи Китаю, в то время как советский взгляд на мировое соотношение сил в сочетании с уязвимостью развитой советской экономики ограничивал готовность Москвы идти на серьезный риск в интересах Пекина. Дальнейшее распространение атомного оружия для создания независимой великой державы, граничащей с Россией, должно быть, показалось Кремлю самым безрассудным риском из всех возможных. С конца 1957, различия в положении и интересах двух держав, таким образом, привели к целому ряду китайских разочарований — по поводу капитальной помощи, по поводу распространения атомного оружия, по поводу ближневосточной дипломатии, по поводу военной помощи в кризисе Куэмуа, по советско-американскому и по поводу Китайско-индийские отношения. На эти разочарования китайцы реагировали в течение 1958 и 1959 годов сначала подразумеваемыми, а затем все более явными атаками на советские идеологические позиции в надежде оказать действенное давление на советских лидеров, ударив по их уязвимому месту — слабости их идеологический авторитет. Именно публичное появление таких симптомов «идеологического спора» впервые указало некоммунистическому миру на существование скрытого конфликта сил.

II

Но как только общей идеологии станет недостаточно для преодоления противоречивой политики коммунистических государств, для оправдания этой политики будут выдвинуты противоречивые идеологические аргументы, что сделает компромисс более трудным. Поскольку каждая сторона стремится представить свою собственную практику как ортодоксальную, а практику противника — как еретическую, она косвенно нападает на легитимность лидера-соперника и воспринимается им как угроза стабильности его правления. Самое первое разочарование — неспособность России предоставить капитал, необходимый китайскому Мао, ведомому индустриализацией, не только для создания «народных коммун», но и для провозглашения их кратчайшим путем к «высшей стадии» коммунизма — вызов Советскому Союзу. право первородства в качестве первопроходцев на пути, который они должны были отвергнуть. Правда, экономические неудачи эксперимента «Коммуна» заставили китайцев отказаться от этого вызова в начале 19 века.59, и таким образом был улажен первый приглушенный идеологический спор; но та же самая неудача побудила одного из внутренних критиков Мао, маршала Пэн Дэхуая, искать поддержки у Хрущева — подход, который советский лидер не смог воспрепятствовать. Когда Мао узнал об этом, он, должно быть, почувствовал, что и его собственному контролю, и независимости Китая угрожает советская подрывная деятельность. Его вторая, менее приглушенная идеологическая атака, кульминацией которой стали речи и статьи по случаю годовщины Ленина в апреле 1960 г., была, таким образом, вызвана не только нарастающим конфликтом по поводу внешней политики, военной поддержки и международной революционной стратегии, но и ощущением, что он боролся за его выживание в качестве лидера независимой великой державы.

С другой стороны, тот факт, что и В. М. Молотов, тогдашний посол СССР в Монголии, и албанские коммунисты начали спорить о китайской позиции, вскоре убедил Хрущева и его соратников в том, что они должны защищать единство своей империи от подрывной атаки. из Пекина. Жестокость полного вывода советских технических специалистов из Китая летом 1960 г. и настойчивость китайского вызова перед лицом этого удара, непропорционального и иррационального по отношению к первоначальным политическим конфликтам, становятся понятными только в свете идеологической расширение этих конфликтов, чтобы охватить внутренний и имперский контроль обоих лидеров.

Ко времени последней совместной всемирной конференции коммунистических партий, проходившей в Москве в ноябре-декабре 1960 г., китайские руководители были, таким образом, убеждены, что им придется идти своим путем без советской помощи, если и до тех пор, пока не произойдут радикальные изменения в советском руководстве и политике. В сложившихся обстоятельствах выработанный на этой конференции компромисс мог носить только тактический характер и оказался недолговечным, поскольку имел разное тактическое значение для каждой из двух сторон. Советы формально отказались от своей «ведущей роли» в мировом движении, потому что хотели избавиться от идеологических дебатов: полагаясь на свою превосходящую материальную силу, чтобы навязать свой курс во внешних делах, они были готовы прекратить критиковать то, что Мао делал дома, если Мао перестанет критиковать то, что они сделали в России и Восточной Европе. Китайцы, напротив, были заинтересованы в сохранении формального единства лишь как в основе ведения длительной идеологической борьбы во всем мировом движении, включая Россию и Восточную Европу.

Когда стало очевидным различие в поддержке Китаем Албании против советского давления, в октябре 1961 г. началась третья и открытая фаза спора со столкновений на 22-м съезде КПСС. Но теперь, в связи с принятием на этом съезде новой партийной программы, а также все более очевидной внутренней борьбой в Китае по поводу методов индустриализации, в полемику вмешались принципиальные расхождения во внутреннем развитии двух стран. Потребность в передовой промышленной (и ядерной) державе для непрерывности производства, а значит, и для внутренней стабильности и внутреннего мира, и ее опора на высокоуровневую шкалу материальных стимулов и привилегий казалась прямо противоположной потребности перенаселенной аграрной страны с огромные проблемы модернизации для жесткого жертвенного режима. Китаю нужно было поддерживать массы революционным энтузиазмом и духом осажденной крепости. Поскольку Мао Цзэ-дун вел ожесточенную борьбу за отчетливо китайскую форму революции внутри своей собственной партии, ему приходилось выдвигать постреволюционный материализм советского общества 60-х годов как предостерегающий пример ревизионистского вырождения, которому противостоит любая альтернатива. дорога приведет. Таким образом, последствия различных национальных условий и стадий развития были возведены в ранг несовместимых принципов; объективное расхождение российских и китайских дорог было усилено идеологией; а прежние доктринерские разногласия по поводу международной борьбы против империализма растворились в двух полных, взаимоисключающих версиях того, что некогда представлялось общей марксистско-ленинской доктриной.

С разрушенным таким образом ощущением базовой общности целей прежние конфликты по поводу надлежащего содержания общей стратегии на мировой арене вскоре сменились откровенным соперничеством за власть между двумя номинально все еще союзными государствами. Еще до того, как соперничающие доктринерские структуры были полностью разработаны их создателями, двойной международный кризис осени 1962 года, в Карибском море и на китайско-индийской границе, показал, что всякое чувство солидарности между Москвой и Пекином исчезло: Китайское удовольствие от того, что они поставили Советы в неловкое положение во время их отступления с Кубы, сопровождалось советской готовностью помочь Индии в перевооружении. Поскольку карибское поражение привело к советскому решению искать разрядку в отношениях с Западом, невзирая на доносы Китая, последняя официальная встреча делегатов советской и китайской коммунистических партий, состоявшаяся в Москве летом 1963, был задуман каждой стороной исключительно как возможность «разоблачить» другую, и его распад ознаменовал фактический конец китайско-советского союза: в течение следующего года публичное разоблачение двух конкурирующих идеологических систем и раскол Столкновение ряда коммунистических партий в этом направлении сопровождалось серией официальных разоблачений о более ранних конфликтах во внешней и военной политике, а также растущим числом пограничных инцидентов.

Однако по сравнению с фундаментальным соперничеством за власть и расхождением путей развития трения на границах представляли собой второстепенное явление. Его первая кульминация была достигнута, когда Мао в интервью, данном японским гостям летом 19 г.64, жаловался на сосредоточение советских войск на границах Казахстана и Синьцзяна, и Москва не смогла опровергнуть это обвинение. Но то, чего опасался Мао, было явно не советской попыткой территориальных завоеваний, а превентивным ударом по только что появившимся ядерным объектам Китая. Несколько месяцев спустя падение Хрущева и первый китайский атомный взрыв положили конец этому особому страху.

III

Преемники Хрущева, похоже, не питали никаких иллюзий относительно возможности восстановления прежнего идеологического единства коммунистических держав — во всяком случае, пока Мао был у власти. Но они предпринимали неоднократные, если не последовательные усилия для достижения более скромной цели «нормализации» китайско-советских отношений. Они нацелены на такое положение дел, при котором две великие коммунистические державы преследовали бы свои интересы независимо друг от друга, то в сотрудничестве, то в конфликте друг с другом, но без фанатичной и систематической враждебности. Учитывая, что Советский Союз неизбежно выступал против китайского давления на Индию и китайского влияния в Пакистане, не мог ли он в то же время сотрудничать с Китаем против американцев во Вьетнаме? Принимая меры предосторожности вдоль границы, стремясь удержать Пакистан от зависимости от Китая в его конфликте с Индией и работая над предотвращением роста китайского влияния в Японии, Советы поэтому не только неоднократно предлагали прекращение враждебной идеологической полемики, но и пригласил китайских коммунистов присоединиться к другой международной конференции коммунистических партий, но сделал конкретные предложения о создании «единого фронта» в поддержку Северного Вьетнама как на правительственном, так и на партийном уровне.

Китайцы последовательно отказываются от этих предложений, к ужасу независимых коммунистических партий Азии. Поскольку многие из их прежних сочувствующих превратились в идеологически нейтральных, а их наиболее многообещающие союзники, индонезийские коммунисты, потерпели крах осенью 1965 года, перспектива мощного блока прокитайских коммунистических партий исчезла. Тем не менее Мао был готов заплатить растущую международную изоляцию, потому что к тому времени внутренняя борьба за власть имела в его глазах абсолютный приоритет; а для этого ему нужно было пугало советского ревизионизма, ведущее к реставрации капитализма. Если в ходе культурной революции Лю Шао-ци пришлось заклеймить как «китайского Хрущева», идущего по пути капитализма, то, очевидно, немыслим был единый фронт с советскими лидерами, чья политика была разоблачена как «хрущевщина без Хрущева».

Таким образом, в ходе культурной революции советско-китайские отношения опустились до самой низкой точки; поскольку оскорбления дипломатического персонала друг друга привели к отзыву обоих послов, китайская пропаганда призывала к свержению ревизионистских предателей русским народом, а советская пропаганда — к свержению Мао Цзэ-дуна, разрушителя китайской коммунистической партии. Советы, по крайней мере, какое-то время могли полагать, что такой исход возможен. Однако, когда внутренняя победа Мао стала очевидной с приближением конца потрясений, Советы снова вернулись к своим прежним усилиям по прагматической нормализации.

На самом деле окончание культурной революции привело к росту прагматического влияния в китайском руководстве и возвращению к более «нормальному» поведению в международных делах, но поначалу китайско-советские отношения оставались исключением. Хотя доказательства ответственности за инцидент на реке Уссури в марте 1969 г. остаются противоречивыми, анализ возможных политических мотивов убедительно свидетельствует о китайской инициативе. Спорные острова сами по себе ничего не стоят. Перспектива умножения подобных инцидентов вдоль бесконечной границы не давала Советам никакой возможной выгоды, но кошмар необходимости связывать большие силы для повторяющихся, нерешительных сражений против врага, специализирующегося на войне методом «бей и беги» и располагающего неисчерпаемыми средствами. рабочая сила. С другой стороны, китайцы, чья пропагандистская эксплуатация инцидентов была гораздо лучше подготовлена ​​— с подробными картами, — могли прекрасно использовать их для поддержания духа «осажденной крепости» в целом и народной враждебности к «новым царям» в частности. после окончания культурной революции.

И наоборот, кажется вероятным, что Советы несут ответственность за последующее возобновление столкновений на границе Синьцзяна, поскольку они, безусловно, несут ответственность за распространение летом 1969 года слухов о том, что они все еще могут принять решение о превентивном ударе по Китайские ядерные установки, которых Мао опасался пять лет назад. Каким бы неубедительным ни был этот слух ввиду вероятной цены такой попытки на данном этапе, он мог помочь усадить китайцев за стол переговоров после встречи Косыгина с Чжоу Энь-лаем в сентябре того же года и положить конец границе. воюем до поры до времени.

Ход переговоров до сих пор был безрезультатным — очевидно, не из-за каких-либо существенных трудностей в согласовании демаркации существующей границы, а из-за того, что Китай настаивал на том, чтобы Советы официально и публично признали, что эта граница была результатом несправедливых и неравноправных договоров, навязанных Китаю царями. Требуя этого признания, китайцы утверждают, что они утверждают это просто как неопровержимую историческую истину, не помышляя о фактическом изменении границы, чтобы обратить вспять царские аннексии. Но русские ясно чувствуют, что они не могут сделать такое формальное признание, не подвергая себя более поздним существенным требованиям Китая. Таким образом, китайцы, по-видимому, нашли способ оставить открытым вопрос о границах и, таким образом, поддерживать народную враждебность, не провоцируя опасно русских реальными боевыми действиями. В том же духе Пекин наконец согласился возобновить обмен послами с Москвой и по случаю прошлогодних ноябрьских торжеств впервые публично ответил взаимностью на неоднократно высказывавшееся Советским правительством пожелание нормализации государственных отношений. В то же время китайцы продолжают подчеркивать свою непримиримую идеологическую борьбу против советского «ревизионизма» и «социал-империализма».

Тем не менее, хотя это различие в принципе приемлемо для Советов и действительно соответствует тому modus vivendi, который они давно предлагали, на практике китайцы упорно проводят черту между государственными отношениями и идеологической борьбой таким образом, что это ставит под угрозу жизненные интересы Советы и не могут быть ими допущены: ибо китайская концепция идеологической критики включает в себя право проводить пропагандистские атаки на советское господство в Восточной Европе и даже на единство национальностей Советского Союза. Правда, китайские нападки на советское вторжение в Чехословакию имели место в то время, когда еще шла культурная революция и до каких-либо разговоров о нормализации государственных отношений. Но 19 декабря70, китайская пропаганда интерпретировала кризис польского режима, в который Советы явно не были вовлечены, точно в том же духе, что и восстание польского рабочего класса против «ревизионистского» режима, в который Советы якобы угрожали вмешаться, и прогнозировать окончательную победу польского народа над «советским социал-империализмом».

Для Советов такая пропаганда, естественно, кажется несовместимой с «нормальными государственными отношениями»; и это в еще большей степени относится к продолжающимся усилиям Китая по поощрению сепаратистских национальных движений среди украинцев и других национальностей, входящих в состав Советского Союза. Таким образом, более чем через год после начала переговоров между правительствами Россия и Китай, похоже, вернулись к точке, в которой последний компромисс между сторонами распался десять лет назад: к отказу Китая принять советский контроль над своей властью. сфера как минимальная основа modus vivendi.

IV

Пытаясь оценить перспективы конфликта, может оказаться полезным начать с выделения его компонентов. Первый поразительный факт заключается в том, что базовое соперничество за власть между двумя коммунистическими гигантами пережило исчезновение многих первоначальных политических вопросов конца 1950-х годов — вопросов, которые были связаны с ситуацией материальной зависимости Китая от более богатого и могущественного союзника. Как ядерная держава, играющая независимую роль в мировых делах, Китай явно полон решимости никогда больше не полагаться на советскую экономическую или военную помощь для достижения своих политических целей; у Советского Союза также нет больше оснований опасаться, что он против своей воли может быть втянут в рискованные авантюры ныне несуществующим союзом. Однако осталось само соперничество за власть — заинтересованность России в замедлении роста промышленной и военной мощи своего восточного соседа и решимость Китая преодолеть препятствие.

В настоящее время соперничество проявляется прежде всего как борьба за влияние в Азии. Эта борьба принимает форму политического соревнования в Северной Корее, которая стала независимой от обеих сторон, и в Северном Вьетнаме, который обе стороны поддерживали, но никогда не сотрудничали напрямую. Он принимает форму прежде всего экономического соревнования с Японией. Это выглядит как прямое столкновение в Монгольской Народной Республике, где Китай пытается подорвать советский контроль, и в Южной Азии, где Советы объективно объединились с Соединенными Штатами для защиты Индии и извлекли выгоду из краха Китая. влияние в Индонезии.

Важность вопроса о границах в более широком конфликте за власть остается весьма спорной среди сторонних наблюдателей. Природа перенаселенности Китая не такова, чтобы вызывать срочное принуждение к расширению его территории: Китаю по-прежнему не хватает капитала, а не земли. Также нет ни малейших признаков склонности китайцев к опасным военным авантюрам на современном этапе — скорее, это контраст между диким языком и осторожным поведением, который продолжает впечатлять студента даже в долгосрочной перспективе, при условии абсолютного и относительного роста. военной мощи Китая и возможное истощение запасов пахотных земель с дальнейшим ростом его населения, отнюдь не является «фаталистически неизбежным», что он должен стремиться к расширению за счет России, рискуя ядерной войной, а не двигаться на юг против более слабых соседей или искать мирные экономические решения. Но и возможность такого развития событий не может быть исключена с советской точки зрения в свете роста вооружений Китая, его нынешней враждебности и его настойчивого утверждения о незаконном происхождении нынешней границы. С точки зрения Москвы, превращение Китая в полноценную современную мировую державу, которое можно замедлить, но вряд ли удастся предотвратить, остается потенциальной долгосрочной угрозой советской территориальной безопасности — к настоящему времени, по-видимому, единственной серьезной угрозой такого рода.

Если мы теперь обратимся к идеологическим аспектам конфликта, то борьба за контроль над не правящими коммунистическими партиями потеряла большую часть своего прежнего значения из-за сравнительной неудачи усилий Китая в этой области. Доминирующим фактом здесь был крах надежд на блок основных азиатских коммунистических партий под руководством Китая с 1965 г., поворот корейских и японских коммунистов и даже индийских левых коммунистов в сторону «нейтральной» независимости и катастрофа индонезийская сторона. Но и в Латинской Америке китайцы не смогли ни установить прочного влияния среди более или менее «кастроистских» групп, выступающих против московского «мирного пути» к власти, ни помешать самой кубинской партии принять участие в Московской всемирной конференции 1919 г.69.

В Европе ориентированные на Китай отколовшиеся группы нигде не становились более чем помехой для устоявшихся коммунистических партий, способных в лучшем случае задержать превращение последних в потенциальных участников правительственных коалиций, полезных для советской дипломатии. Маоистское влияние среди студенческих «новых левых» не стало более чем одним неустойчивым элементом общего идеологического брожения, поскольку с течением времени оно столкнулось с растущей конкуренцией со стороны коммунистов старой линии в Западной Европе и троцкистов в Соединенных Штатах. Состояния. Сами китайцы, похоже, осознали свою несостоятельность в качестве международного доктринерского центра: есть свидетельства того, что в пропагандистской борьбе против Запада и Советов они все больше и больше полагаются на поддержку воинствующих движений откровенно националистического характера, таких как Палестинские партизаны, а не левые идеологические секты.

Напротив, идеологическая легитимация расходящихся путей внутреннего развития оставалась гораздо более важным элементом конфликта; но он также гораздо более подвержен влиянию изменений в руководстве и внутренней политике любой страны. Среди последних изменения в Китае, вероятно, окажут более далеко идущее влияние на китайско-советские отношения. Советский поворот к новым усилиям по модернизации реформ мог теперь привести лишь к усилению китайских идеологических инвектив, в то время как поворот к тотальной реабилитации памяти и методов Сталина, от которых, как говорят, его более примитивные сторонники ожидают идеологического примирения с китайцами , оставило бы в неприкосновенности основные разногласия и лишь лишило бы маоистов тактического предлога, что они защищают сталинскую традицию. Фактически, основные черты советского общества, противоречащие видению Мао, такие как его опора на сильно дифференцированные материальные стимулы и жесткое бюрократическое расслоение, восходят к собственным решениям Сталина, как Мао прекрасно знает; и вряд ли они исчезнут из-за какой-либо мыслимой на данном этапе смены советского руководства.

С другой стороны, поворот со стороны Китая в более «материалистическом» и, следовательно, более советском направлении, с большим упором на материальные стимулы и непрерывность производства и меньшей опорой на революционный энтузиазм, возможен после исчезновения Мао. . В самом деле, есть немало признаков того, что силы, выступающие за такой «прагматический» поворот, усилили свое влияние в китайском руководстве после окончания культурной революции и что именно они настаивали на нормализации государственных отношений с Советским Союзом. (пока, как мы видели, с ограниченным успехом). В этом смысле снижение остроты идеологической враждебности Китая по отношению к Советскому Союзу и движение к атмосфере мирного сосуществования между независимыми коммунистическими державами, строящими различные типы «социализма», были бы возможным развитием после кончины Мао. Но это, конечно, не положило бы конец соперничеству между ними за власть; это могло бы даже, ускорив успех модернизации Китая, сделать его более грозным соперником для России в более быстром темпе. Таким образом, соперничество за власть по-прежнему будет иметь решающее значение для содержания конфликта, тогда как идеологические факторы могут влиять на его более или менее острые и интенсивные формы в определенные моменты времени. Это содержание исключает подлинное «примирение» двух ведущих коммунистических держав в смысле возврата к прочному союзу, основанному на примате общих идеологических убеждений и целей. Но при определенной степени рациональности руководства обеих сторон факт серьезного конфликта силовых интересов делает ядерную войну между ними не более неизбежной, чем между любой из них и Соединенными Штатами.

Таким образом, продолжение ограниченного и контролируемого конфликта между Россией и Китаем остается гораздо более правдоподобной перспективой, чем его завершение воссоединением или катастрофой.