Города японии подвергшиеся атомной бомбардировки: Японский депутат призвал Байдена признать атомные бомбардировки городов Японии ошибкой

Погода сыграла важную роль в выборе города-мишени и выборе времени для атомных бомбардировок Японии. Ясные условия подготовили почву для бомбардировки Хиросимы. Система погоды привела к ускорению второй миссии атомной бомбы на два дня.

Облака над Кокурой пришли в движение, чтобы Нагасаки стал целью для второй атомной бомбы. Менее чем идеальная погода привела к тому, что вторая атомная бомба не попала в цель и нанесла меньший ущерб. И если бы не разрыв облаков в последнюю минуту, эта вторая атомная бомба могла бы быть сброшена в Тихий океан.

Каким бы сложным ни было планирование миссий по сбросу двух атомных бомб, все сводилось к погодным условиям и прогнозу погоды, чтобы помочь принять те окончательные решения и выбор, которые привели эти рейды к их целям и к тому, что в конечном итоге приведет к концу второй мировой войны.

Как и многие другие события в истории человечества, погода может играть второстепенную или большую роль в исходе этих событий. Полеты атомной бомбы над Японией не были исключением.

B-29 «Superfortress», «Enola Gay», выставлен в пристройке Национального музея авиации и космонавтики рядом с международным аэропортом имени Даллеса недалеко от Вашингтона, округ Колумбия.

Хиросима, 70 лет спустя: почему Соединенные Штаты Штаты бомбили японский город

Global

Как заседания комитетов, меморандумы и в значительной степени произвольные решения привели к ядерной эре

6 августа 2015 г.

10 мая 1945 г., через три дня после капитуляции Германии союзным державам и положило конец Второй мировой войне в Европе, тщательно отобранная группа ученых и военнослужащих собралась в офисе в Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико. Когда Германия вышла из войны, высшие умы Манхэттенского проекта, американской попытки разработать атомную бомбу, сосредоточились на выборе целей в Японии. Группа была широко известна как Целевой комитет, и вопрос, на который они стремились ответить, по сути, был следующим: какой из сохранившихся японских городов лучше всего продемонстрирует разрушительную силу атомной бомбы?

Генерал Лесли Гровс, армейский инженер, отвечающий за Манхэттенский проект, обдумывал цели с конца 1944 года; на предварительной встрече двумя неделями ранее он изложил свои критерии. Цель должна: иметь сентиментальную ценность для японцев, чтобы ее уничтожение «отрицательно повлияло» на волю людей продолжать войну; имеют военное значение — военные заводы, сосредоточения войск и т. д.; быть почти целым, чтобы продемонстрировать ужасающую разрушительную силу атомной бомбы; и быть достаточно большим для оружия масштаба атомной бомбы.

Гровс попросил ученых и военнослужащих обсудить детали: они проанализировали погодные условия, время, использование радара или визуальных прицелов, а также приоритетные города. Они отметили, что Хиросима была «крупнейшей нетронутой целью» и не попала в список городов, составленный генералом ВВС Кертисом Лемеем и подверженных зажигательным атакам. «Это следует учитывать», — заключили они. Токио, Явата и Иокогама считались неподходящими — Токио был «весь разбомблен и сожжен», и «уцелела только территория дворца».

Две недели спустя, на официальном собрании 10 мая, Роберт Оппенгеймер, главный научный сотрудник проекта, изложил повестку дня. Он включал «высоту взрыва», «сброс и приземление гаджета [бомбы]», «статус целей», «психологические факторы при выборе целей», «радиологические эффекты» и так далее. Джойс С. Стернс, ученый, представляющий ВВС, назвала четыре цели, включенные в окончательный список, в порядке предпочтения: Киото, Хиросима, Йокогама и Кокура. Все они были «большими городскими районами диаметром более трех миль»; «способный быть эффективно поврежденным взрывом»; и «вероятно, не подвергнется нападению к августу следующего года». Кто-то упомянул о возможности бомбардировки императорского дворца в Токио — захватывающая идея, согласились они, но непрактичная с военной точки зрения. В любом случае Токио был вычеркнут из списка, потому что он уже был «развалинами», отмечается в протоколе.

Киото, крупный промышленный город с населением в 1 миллион человек, соответствовал большинству критериев комитета. Тысячи японцев и промышленных предприятий переехали туда, чтобы избежать разрушения в другом месте; кроме того, заявил Стернс, психологическое преимущество Киото как культурного и «интеллектуального центра» заставило жителей «более склонно оценить значение такого оружия, как гаджет».

Хиросима, город с населением 318 000 человек, также привлекала внимание. По словам Стернса, это был «важный армейский склад и порт погрузки», расположенный в центре городской зоны, «такой большой, что большая часть города могла быть сильно повреждена». Хиросима, самая большая из «не атакованных» целей, была окружена холмами, которые «вероятно производили фокусирующий эффект, который значительно увеличивал урон от взрыва». Вдобавок к этому река Ота сделала ее «нехорошей» зажигательной мишенью, повысив вероятность ее сохранения для атомной бомбы.

На встрече почти не затрагивались военные атрибуты двух городов, если таковые вообще были. В Киото, древней столице Японии, не было значительных военных объектов; однако его красивые деревянные святыни и храмы рекомендовали его, как ранее сказал Гровс (его не было на собрании 10 мая), как сентиментальный и очень взрывоопасный. Порт Хиросимы, основные промышленные и военные районы находились за пределами городских районов, к юго-востоку от города.

Господа единодушно сошлись во мнении, что бомба должна быть сброшена на крупный городской центр, психологическое воздействие которого должно быть «эффектным», чтобы обеспечить «международное признание» нового оружия.

* * *

Целевой комитет перегруппировался в Пентагоне 28 мая (Оппенгеймер прислал своего представителя). Участники сосредоточились на точках прицеливания в целевых городах. Самолет с атомной бомбой «не должен пытаться точно определить» военные или промышленные объекты, потому что они «небольшие, разбросаны по окраинам города и довольно рассредоточены». Вместо этого летные экипажи должны «постараться разместить… гаджет в центре выбранного города». Они говорили об этом довольно четко: самолет должен нацелиться на сердце крупного города. Одна из причин заключалась в том, что самолет должен был сбросить бомбу с большой высоты — около 30 000 футов — чтобы избежать ударной волны и избежать радиоактивного облака; что ограничивало цель крупными городскими районами, хорошо видимыми с воздуха.

Капитан Уильям «Дик» Парсонс, заместитель директора артиллерийского отдела Лос-Аламоса, привел еще одну причину для сброса бомбы на центр города: «Люди и материальные разрушения были бы очевидны». Нетронутая городская территория продемонстрировала бы бомбу с большим эффектом. То, попала ли бомба в солдат, артиллерийские заводы и военные заводы, хотя и было желательно с точки зрения рекламы, было второстепенным для этой линии мышления и не влияло на окончательное решение. «Никто в Целевом комитете никогда не рекомендовал какую-либо другую цель, — писал позже Макджордж Банди, вашингтонский инсайдер, ставший впоследствии советником Джона Ф. Кеннеди по национальной безопасности, — и хотя в каждом предложенном городе имелись довольно традиционные военные цели, истинным объектом нападения был сам город».

Целевой комитет отверг разговоры о предварительном предупреждении или демонстрации бомбы Японии. Парсонс настойчиво отвергал предложения о небоевой демонстрации: «Реакция наблюдателей на выстрел в пустыне будет крайне разочарованной», — предупредил он в сентябре 1944 года. Даже воронка будет «невпечатляющей», сказал он. Гровс разделял свое презрение к «нежным душам», выступавшим за небоевую демонстрацию. Когда заседание закончилось, комитет не сомневался, куда упадет первая атомная бомба: на головы сотен тысяч мирных жителей.

В течение июня Целевой комитет сузил выбор. 15-го числа в служебной записке подробно излагались атрибуты Киото. Это был «типичный японский город» с «очень высокой долей дерева в густо застроенных жилых районах». Огнеупорных конструкций было немного. В нем были университеты, колледжи и «районы культуры», а также фабрики и военные заводы, которые на самом деле были небольшими и разрозненными, а в 1945 незначительного использования. Тем не менее комитет поместил Киото выше в обновленном списке «зарезервированных» целей (то есть тех, которые сохранились после бомбардировки Лемэем). Кокура тоже попал в зарезервированный список. В этом городе располагался один из крупнейших в Японии арсеналов, полный военной техники, артиллерийских орудий, тяжелых корабельных орудий и, как сообщается, ядовитого газа. Это была самая очевидная военная цель.

* * *

Параллельно Целевому комитету действовала еще одна влиятельная группа: Временный комитет высших должностных лиц, созванный военным министром Генри Стимсоном для консультирования президента по вопросам будущего использования ядерной энергии в военных и гражданских целях. На бумаге Временный комитет выглядел всемогущим. Среди его постоянных членов были Стимсон; Джеймс Бирнс, «личный представитель» президента в ожидании его назначения госсекретарем; и различные другие высшие военные и гражданские чиновники. Ученые Оппенгеймер, Артур Комптон, Эрнест Лоуренс и Энрико Ферми входили в научную группу комитета. Генерал Джордж Маршалл, начальник штаба сухопутных войск, и Лесли Гроувс получили открытые приглашения на встречи.

На практике влияние комитета пошло на убыль. Проблема была в Стимсоне. Военный министр привязал свой авторитет к успехам комитета и лично пригласил членов. Некоторые пришли из любезности, но уровень посещаемости быстро снизился. Гровс присутствовал один раз. Непосредственные требования атомной миссии занимали его; у него было мало времени на дальновидные речи Стимсона о будущем атомной энергетики. Была война, которую нужно было выиграть.

В 10 часов утра 31 мая члены комитета вошли в обшитый темными панелями конференц-зал военного министерства. Воздух был наполнен присутствием трех нобелевских лауреатов и Оппенгеймера. Стимсон начал заседание на знаменательной ноте: «Мы рассматриваем это не просто как новое оружие, — сказал он, — а как революционное изменение в отношениях человека со вселенной». Атомная бомба может означать «гибель цивилизации» или «Франкенштейна», который может «поглотить нас»; или это может обеспечить мир во всем мире. Последствия взрыва бомбы «вышли далеко за рамки потребностей нынешней войны», сказал Стимсон. Его необходимо контролировать и развивать на службе мира.

Оппенгеймер был приглашен для проверки взрывного потенциала бомб. Две разрабатывались: плутониевая бомба и делящаяся урановая бомба. Они использовали разные методы и процессы детонации, но ожидалось, что оба они будут доставлять полезную нагрузку от 2000 до 20 000 тонн тротила. Никто еще не знал их точную силу. Более современное оружие может весить до 100 000 тонн; и супербомбы — термоядерное оружие — от 10 до 100 миллионов тонн, сказал Оппенгеймер. Ученые бесстрастно кивнули; они привыкли к таким фантастическим фигурам.

Однако цифры и разрушения, которые они подразумевали, «полностью напугали» нового госсекретаря Бирнса, как он позже признался. В конце концов, он был человеком; но помимо своего ужаса перед статистикой, он молча размышлял о мудрости или безумии любых разговоров о том, чтобы поделиться секретом с Москвой. Таким образом, Бирнс-политик решил проводить свою политику «действовать в одиночку» для Америки, которая демонстративно исключила бы русских и весь остальной мир из атомной тайны: мощность бомбы станет будущим источником американской мощи. Разгорелась дискуссия по вопросу о том, делиться ли секретом с Россией (к этому моменту Стимсон уже ушел на очередную встречу). Оппенгеймер выступал за разглашение секрета «в самых общих чертах». Москва «всегда была очень дружелюбна к науке», довольно сбивчиво заметил он; однако он твердо считал, что «мы не должны предвосхищать позицию России». Маршалл также задавался вопросом, может ли объединение держав-единомышленников контролировать ядерную энергетику; генерал даже предложил пригласить российских ученых для наблюдения за испытанием бомбы в Аламогордо, намеченным на июль.

Такие разговоры встревожили Бирнса, наблюдавшего за русскими в тесном контакте в Ялте, и Гроувза, который был категорически против того, чтобы поделиться с Москвой секретом, который он пытался сохранить почти четыре года. Бирнс набросился: если бы «мы» давали русским информацию «даже в общих чертах», утверждал он, Сталин потребовал бы партнерской роли и доли в технологии. Действительно, даже у британцев не было чертежей американских атомных заводов.

Затем Бирнс завершил аргумент: Америка должна «как можно быстрее продвигаться вперед в [ядерном] производстве и исследованиях, чтобы убедиться, что мы остаемся впереди, и в то же время прилагать все усилия для улучшения наших политических отношений с Россией». Все согласились. Если кто и заметил это первое официальное признание начала гонки ядерных вооружений — не с Германией или Японией, а с Россией, — он этого не сказал.

После обеда участники совещания (за исключением Маршалла) рассмотрели следующий пункт повестки дня: «влияние бомбардировки японцев и их желание сражаться». Будет ли ядерный удар сильно отличаться от зажигательного налета? — задался вопросом один из членов комитета. Это скорее упускает суть, возразил Оппенгеймер, уязвленный предположением, что простые зажигательные бомбы в чем-то сопоставимы: «Визуальный эффект от атомной бомбы был бы колоссальным. Это будет сопровождаться яркой люминесценцией, которая поднимется на высоту от 10 000 до 20 000 футов. Нейтронный эффект взрыва будет опасен для жизни в радиусе не менее двух третей мили». Чего нельзя было сказать о загущенных нефтяных рейдах LeMay. «Двадцать тысяч человек, — подсчитал Оппенгеймер, — вероятно, погибнут в результате теракта.

Тем временем Стимсон был лично занят спасением Киото, древней столицы, храмы и святыни которой он посетил со своей женой в 1926 году. Он попросил исключить его из списка целей. Япония была не просто местом на карте или страной, которую нужно победить, настаивал он. Целью, безусловно, был военный ущерб, а не жизни мирных жителей. По мнению Стимсона, бомба должна «использоваться в качестве оружия войны в порядке, установленном законами войны» и «сбрасываться на военную цель». Стимсон утверждал, что Киото «нельзя бомбить. Он лежит в форме чаши и поэтому был бы исключительно уязвимым. … Это исключительно место домов, искусства и святынь».

За исключением Стимсона в Киото, что было, по сути, эстетическим возражением, ни один из членов комитета не поднял этические, моральные или религиозные доводы против применения атомной бомбы без предупреждения в незащищенном городе. Деловой тон, строгое соблюдение формы, холодный прагматизм не допускали гуманных аргументов, как бы живо они ни жили в умах и дневниках некоторых из присутствующих.

Тотальная война обесценила всех участников. В то время как пожилые люди, такие как Маршалл и Стимсон, разделяли угасающую ностальгию по ушедшему веку моральной ясности, когда солдаты сражались с солдатами в открытом бою и щадили мирных жителей, теперь они столкнулись с «новой [моралью], которая подчеркивала фактически тотальную войну», — отмечалось. историк Бартон Дж. Бернштейн. По правде говоря, Гражданская война в США и Великая война опровергли эту «старую мораль», как знали оба мужчины. Маршалл, например, 29 мая в беседе с помощником военного министра Джоном Макклоем рекомендовал использовать газ для уничтожения японских частей на отдаленных островах Тихого океана: «Просто обдайте их водой и отравите, чтобы они не участвовали в боях — смочите область, возможно, горчицей, и просто отойдите». Он намеревался ограничить потери американцев любыми доступными средствами.

Если Стимсон опирался на устаревшие цивилизованные ценности, то понимал моральные последствия ядерной войны. Мысль о бомбе так мучила его, что он искал утешения в идее нанять религиозного евангелиста, чтобы он «обращался к душам человечества и вызывал духовное возрождение христианских принципов». Он полагал, что Америка теряет свой моральный ориентир, как раз в тот момент, когда она может претендовать на военное превосходство над миром. Он считал, что рассвет атомной эры требует более глубокого человеческого отклика, питаемого духом сотрудничества и сострадания. Он не действовал по принуждению, а долго размышлял над атомным вопросом — и вопрос в беспокойном уме Стимсона был не «Убьет ли это оружие мирных жителей?» а скорее, если мы продолжим этот курс, «Останутся ли гражданские лица?» Он излил большую часть своего беспокойства в свой дневник.

Официально Стимсон казался противоречивым и путаным. На встречах он резюмировал свою позицию по бомбе следующим образом: (1) «Мы не могли предупредить японцев»; (2) «Мы не могли сосредоточиться на гражданской зоне»; (3) «Мы должны стремиться произвести глубокое психологическое впечатление на как можно большее количество жителей». Он намеревался использовать бомбу, чтобы шокировать противника — «произвести глубокое впечатление» — с демонстрацией разрушения настолько ужасного, что Токио будет вынужден сдаться. Однако он настаивал, что это должна быть военная цель. Противоречие, присущее его заявлению — как бомба могла потрясти Токио, не сосредоточившись на гражданской зоне? — либо ускользнуло от Стимсона, либо ему не хватило интеллектуальной честности, чтобы противостоять этому. Как бы то ни было, это не вызвало никаких комментариев на заседании Временного комитета и облегчило задачу Джеймсу Конанту, видному ученому, входившему в состав комитета: большое количество рабочих и тесно окруженные рабочими домами».

Стимсон убедил себя, что это военная цель. Физики из научной группы комитета согласились; Гровс отметил еще одну победу; и самообман военного министра был полным. Слегка сюрреалистичная атмосфера сохранялась, пока мужчины размышляли о том, что они сделали. Встреча, которая началась с заявления Стимсона о «новых отношениях человечества со вселенной», закончилась его одобрением первой атомной атаки в центре города, на которую он дал согласие через несколько секунд после того, как отказался от бомбардировок мирных жителей.

Комитет единогласно решил, что атомные бомбы должны быть использованы: (1) как можно скорее; (2) без предупреждения; и (3) на военных заводах, окруженных домами рабочих или другими зданиями, подверженными повреждениям, чтобы произвести эффектное впечатление «на как можно большее количество жителей».

* * *

1 июня 1945 года президент Гарри Трумэн встал рано, чтобы подготовить заявление для Конгресса. Был ясный летний день, и он выбрал один из трех своих новых костюмов в полоску — подарок от хлопковой компании в Новом Орлеане. Президент почувствовал себя отдохнувшим после того, как несколькими вечерами ранее принимал у себя принца-регента Ирака на государственном ужине. Он провел День поминовения на президентской яхте, путешествуя по Потомаку, играя в покер и одобряя свою речь на конференции в Сан-Франциско о создании Организации Объединенных Наций, а затем на сессии.

В то июньское утро Трумэн получил отчет Бирнса о состоявшемся накануне марафонском заседании Временного комитета. Бирнс умело использовал свое положение в качестве специального представителя президента, делая упор там, где он считал нужным, подчеркивая консенсус в отношении использования оружия и, по сути, отодвигая Стимсона на второй план. Оптимистичная оценка Бирнса укрепила президента перед его важным выступлением.

«В мире не может быть мира, — сказал Трумэн восторженному дому, — пока не будет уничтожена военная мощь Японии. … Если японцы настаивают на продолжении сопротивления сверх разума, их страна потерпит такое же разрушение, как и Германия».

Но судьба отдельных городов еще решалась. В том же месяце Стимсон спросил Гроувса — тогда в его офисе по другому вопросу — завершен ли список целей, и был обеспокоен, увидев Киото в верхней части списка. Он снова приказал его вычеркнуть. Гровс замялся. Они раздражали его, эти назойливые политики: он должен был решить вопрос о разрушении Киото; он чувствовал, что имеет право собственности на то, как следует использовать бомбу. Город «был достаточно большой территорией, чтобы мы могли получить полное представление о воздействии атомной бомбы. В этом отношении Хиросима была далеко не столь удовлетворительной». В течение нескольких недель Гровс продолжал ссылаться на Киото как на цель, несмотря на четкие инструкции Стимсона об обратном. Затем, 30 июня, Гровс очень неохотно сообщил начальникам штабов, что Киото был исключен как возможная цель для атомной бомбы деления и всех бомбардировок по указанию военного министра.

Осталось четыре города в списке целей: Хиросима, Кокура, Ниигата и Нагасаки, перечисленные в порядке их соответствия критериям Целевого комитета.