Из рассказов Ильи Оказова: Проклятие Плантагенетов

Из рассказов Ильи Оказова: Проклятие Плантагенетов 

24-авг-2020 04:44 pm

(из сборника «Вокруг Шекспира», 1990 год)

Его Величеству,
королю Англии и Франции
Иоанну Плантагенету

Ваше Величество!
Послание это может показаться Вам дерзким – я, Губерт де Бур, Ваш рыцарь, отрываю Вас от дел Британии; если же Вы узнаете, что это – последнее письмо, на котором будут стоять моя печать и моё имя, что завтра я удаляюсь в монастырь, то я предполагаю, сколь велик будет Ваш гнев. Я понимаю, Государь, что моё пострижение сейчас, во время войны, может показаться предательством со стороны приближённого, к коему Вы всегда были так милостивы и который всегда отвечал Вам на это самой искренней преданностью. Простите меня, Ваше Величество: это письмо объяснит Вам причины моего поведения; речь в нём пойдёт о проклятии Плантагенетов.

Я пользовался Вашим доверием более, нежели кто-нибудь другой, и потому знаю, как страшило Вас это проклятие. Быть может, и само доверие это было продиктовано тем, что Ваш отец был тем человеком, который отдал приказ об умерщвлении св. Томаса, а я – одним из людей, которые этот приказ выполнили. Недобрый конец короля Генриха, отчаянное и героическое бегство Ричарда, Вашего брата, Ваши несчастья – всё это Вы приписывали проклятию, тяготеющему над родом английских королей с того дня. Не потому ли Вы дали исполниться пророчеству Питера Помфретского, предсказавшего, в какой срок Вы сложите венец, что опасались – не святой ли и он? Не потому ли Вас так испугал слух о том, что Констанция хочет подать прошение в Рим о причислении к лику святых мучеников Вашего племянника Артура, которого я не уберёг от гибели, павшей на Вас? Нам суждено убивать святых, но это проклятие – не проклятие Плантагенетов.

Я был близок к Вашему Величеству; но много ли Вы обо мне знали? Губерт де Бур, старого и нищего нормандского рода, верный слуга, урод с черепашьим лицом – вот и всё. Но эти рубцы, бороздящие мои щёки, сплетающиеся на лбу, скрадывающие перебитый нос, – они достались мне не Божьей волей, а от руки человека. Но было время, когда юный паж Губерт де Бур слыл одним из самых красивых юношей при дворе короля Генриха, как ни трудно сейчас поверить этому. Ваш отец любил красивые вещи, оружие, коней, приближённых; я соответствовал всем требованиям: увы, более чем соответствовал.
Конечно, я не был сколько-нибудь значительной особой – по молодости (мне было тогда пятнадцать лет), по бедности, по равнодушию короля к роду де Буров. Один из многих пажей, я проводил время с товарищами-сверстниками и всегда ладил с ними; теперь мне бессмысленно скрывать, что, подобно многим юношам, мы чтили Венеру в не меньшей степени, нежели Марса, и гордились успехами на любовном поприще не менее, чем на турнирном поле.
Как положено, у каждого была Дама из числа первых дам двора, о которой мы вздыхали и которую воспевали, и были женщины иного положения, с которыми и мы вели себя совсем иначе. Бедность – не помеха для песен; но и во втором случае красота порою искупала её, а я был красив.
Быть личным королевским пажом, несмотря на хорошее происхождение, я не рассчитывал; впрочем, мне, как и другим, наиболее завидным представлялось состоять при наследнике. Принц Жоффруа был тогда чуть моложе меня, весел, добродушен и не слишком умён – как и на Вашей памяти, государь. В его свиту я не попал, зато удостоился благосклонности королевы Элинор, Вашей матушки. Сейчас, после её смерти, легенда о ней расцвела ещё пышнее, чем при жизни; в ней много лжи, как и во всякой легенде, и отравление королевою мужа ничуть не достовернее, чем подвиги Фоконбриджа, о котором сейчас распевают солдаты и в которого играют дети, не подозревая, что их героя никогда не существовало и его образ создан в Вашей ставке. Но народу всегда необходим герой – чем он недоступнее и неуловимее, тем лучше.
Вы дорого заплатили за то, что находились на виду у всей Англии, пока Ричард пропадал на Востоке. Впрочем, это не имеет отношения к делу и известно Вам лучше, чем мне; просто я невольно уклоняюсь от рассказа о том, что ныне только мне и известно. Нужно ли вообще писать об этом? Нужно, ибо каждый должен знать своё проклятье.
Итак, слухи о королеве Элинор, ходившие и продолжающие ходить по стране, преувеличены до чудовищных размеров; но, как порою ни жаль, дыма без огня не бывает. Королева была не только государыней, но и женщиной – женщиной, которую покидает молодость, но не желают покидать страсти. В те дни, когда она увидала меня, король был в отлучке; но даже его присутствие лишь раззадорило бы её. Меня призвали к королеве поиграть на лютне; но она искала совсем иной игры и не отступилась от нескольких партий, как никогда ни от чего не отступалась. Потом я надоел ей – кажется, через неделю, – был отослан и был бы забыт, если бы у королевы через девять месяцев не родился сын, которого нарекли именем евангелиста Иоанна…
Король потребовал меня к себе; я начал от всего отказываться, тогда Генрих, улыбнувшись, сказал: «Губерт, ты верен госпоже более, чем господину, а всякая верность вознаграждается. Твой ребёнок будет для всех английским принцем – я не думаю, что он окажется хуже других детей Элинор. Ты верен и будешь молчать об этом; я не вырву у тебя языка и не велю убить на охоте – я полагаюсь на твою честь и здравый смысл. Надеюсь, что впредь ты будешь преданнее своему королю». – «Клянусь!» – воскликнул я (и сдержал клятву). Но Генрих продолжал: «Губерт де Бур, ты скоро убедишься, что хранить верность королю гораздо легче, чем королеве. Она не уверена в тебе; она не хочет, чтобы тебя любили другие женщины; а так как я отношусь к ней с пониманием, то хочу обеспечить супруге спокойствие на этот счёт. Не будь в обиде, красавчик», – и он вынул кинжал из ножен.
Моё лицо лечили долго и настолько тщательно, что я не удивлюсь, если обязан отчасти и лекарю тем, что, встав на ноги, не узнал себя в зеркале. Я сделался уродом; был пущен слух, что меня лягнула в лицо лошадь. Не самый лестный слух для королевского пажа, но вскоре король сам посвятил меня в рыцари, и более надёжного вассала у него не было, ибо я знал, что в замке государя растет маленький Джон, обязанный рождением своим мне, а жизнью и жребием – Генриху.
Я был сторожевым псом; у короля имелось ещё трое таких – не знаю, чем он сковал их души, но эти души они погубили вместе со мною, когда Генрих понял, что архиепископ Кентерберийский Томас Бекет добьётся для него интердикта. Мы выслушали короля молча – как я выслушал Вас, когда Вы велели мне ослепить принца Артура. С мечами под плащом мы вошли в собор, не перемолвившись ни словом. Бекет молился перед алтарём; окончив молитву, он взглянул на нас и спросил: «Вы от Генриха?» Мы не ответили. Он сказал: «Король понимает, что кровь моя будет на нём и вспыхнет от первой искры адского пламени». – «Твоя кровь будет на нас», – ответил один из четверых (может быть – я), и другой (может быть – я) ударил его мечом.
Мне никогда не доводилось видеть больше этих трёх рыцарей после того, как мы расстались у выхода из собора; возможно, они сменили имена; кажется, кто-то из них пал в крестовом походе близ Ричарда Львиное Сердце. Я некоторое время скрывался; когда стало спокойнее, я явился к королю. Генрих посмотрел на меня, и его бледные губы дрогнули, словно он хотел поблагодарить или спросить о чём-то, но лишь кликнул приближённого и сказал ему: «Вот де Бур; я поручаю Джона ему».
Так я начал служить Вам.
Где бы Вы ни были – я был подле Вас, что бы Вам ни грозило, я защищал Вас (сперва – когда бароны пытались вырвать у Вас злосчастную хартию Вольностей; ведь это я убедил Вас бросить им этот кусок; потом – когда бунтовала чернь, и я выдумал Фоконбриджа), чего бы Вы ни пожелали, я выполнял это. Почему я тогда не ослепил Артура, спросите Вы? Потому что я вспомнил, как умирал король Генрих, шепча: «Прости меня, Томас!» Вы сами поняли, что я был прав, и лишь безрассудность этого мальчика погубила его. Почему я покидаю Вас? Потому что Вы, король, не можете уйти со мною, а я хочу отвести от Вас то проклятие, которое люди (и Вы сами) называете проклятием Плантагенетов. Я не стану молиться в монастыре о спасении своей души – это бесполезно; я буду молиться за Вас, и когда предстану пред Судиёй, то скажу: «Боже, если ты будешь карать моего сына, то карай лишь за его грехи, за грехи короля Иоанна Безземельного, но пусть проклятие Плантагенетов падёт лишь на меня». И знаете что? Я думаю, что святой Томас согласится присоединиться к моей просьбе.
Ведь он помнит, что сказали ему тогда, в соборе, четыре человека, принимающие на себя кровь мученика.
Прощайте, государь! Храните Англию. Прощайте, сеньор! У Вас ещё остались верные вассалы. Прощай, сын! Дай Бог, чтобы мы не встретились больше.

Губерт де Бур,
Июнь 1214 года от Р.Х.

Leave a Comment to the Entry

Процесс Анн дю Бура. Узники Бастилии

Процесс Анн дю Бура

Анн дю Бур был довольно известным в то время ученым-юристом. В молодости он изучал юриспруденцию в Орлеане, а затем купил место советника в Парижском парламенте, где благодаря обширным познаниям, честности и справедливости быстро занял видное место среди коллег.

В первый четверг после Пасхи 1559 года он вместе со своим коллегой и другом Луи дю Фором шел по набережной, направляясь к дому адвоката Булара, живущего на улице Биевр, рядом с площадью Мабер. Здесь с утра толпились любопытные, буржуа и ремесленники, толкуя о странном происшествии, случившемся ночью: королевские стражники ворвались в дом и арестовали Булара вместе со всей семьей – женой и двумя дочерьми. Каждый на свой лад передавал эту историю, украшая ее новыми подробностями. В основном парижане сочувствовали бедняге Булару, но раздавались также крики, призывавшие гром небесный на головы проклятых гугенотов.

Дю Бур и дю Фор знали Булара как прекрасного адвоката и порядочного человека. Поэтому они были возмущены, услышав, что парижский великий инквизитор Антуан Деморшаре выдвинул против него обвинение в том, что во время Святой недели в доме Булара состоялся шабаш: его участники якобы ели поросенка вместо пасхального агнца, а затем предались свальному греху. Будучи уверены в искренней набожности Булара, друзья сочли обвинение клеветой и поклялись друг другу вырвать его из рук инквизиции.

Они расстались, не подозревая, что вскоре сами окажутся жертвами религиозного фанатизма.

Помимо Деморшаре, на заключении Булара под стражу настаивали парламентские президенты Сен-Андре и Минар, в свою очередь выполнявшие волю кардинала Лотарингского и Дианы де Пуатье. Арест адвоката повлек за собой новые гонения против протестантов и вызвал шумные прения в парламенте, послужившие одной из причин процесса над дю Буром.

Обвинения против Булара были целиком основаны на лжесвидетельстве. Один из агентов Деморшаре, серебряных дел мастер Рюссанж, протестант, лишенный должности надзирателя над общественной казной за кражу денег, предназначенных для раздачи бедным, донес о собраниях еретиков в доме Булара. Подкупленные подмастерья показали, что были свидетелями бесстыдных сцен в доме адвоката; один из них даже уверял, что предавался свальному греху со старшей дочерью Булара. Вследствие этого обе девушки были подвергнуты унизительному осмотру, который должен был удостоверить их целомудрие.

Властями были произведены и другие аресты, главным образом в Сен-Жерменском предместье, считавшемся чем-то вроде Женевы[10] в миниатюре. Перед арестованными торжественно несли кусок говядины, насаженный на пику, – серьезную улику, поскольку дело происходило в пятницу, когда все добрые католики постились. Эти преследования помимо прочего имели целью отвлечь внимание народа от постыдных уступок двора при заключении мира с Испанией в Като-Камбрези. Поражения, понесенные войсками коннетабля де Монморанси, заставили Генриха II уступить Филиппу II города Тионвиль, Марьенбур и Монмеди, отказаться от всяких притязаний в Италии и очистить от французских войск герцогство Миланское, графство Ницца и остров Корсику. Мир был скреплен обещанием Генриха II выдать свою старшую дочь, Елизавету Валуа, замуж за испанского короля, а старшую сестру, Маргариту Ангулемскую, которой было тогда тридцать шесть лет, – за Эммануэля-Филибера, герцога Савойского, союзника Филиппа II. Приданое Маргариты стоило Франции еще двух провинций. Остряки злословили, что принцесса потеряет невинность с чересчур большим ущербом для королевства.

Гугенотам дорого стоило это примирение. Диана де Пуатье (кстати, сохранившая при заключении позорного мира свои поместья в Неаполитанском королевстве) и кардинал Лотарингский с удвоенной энергией возобновили борьбу с ересью. Они хотели воспользоваться приездом короля в Париж на встречу с испанскими послами, чтобы побудить его открыто выступить против протестантов и тех советников парламента, которые защищали их от выдвинутых обвинений.

Вечером 9 июня Генрих II принимал в Турнельском дворце президентов парламента Жиля Леметра, Сен-Андре, Минара, президентов и советников Счетной палаты и некоторых придворных, пришедших поздравить его с заключением мира и предстоявшим бракосочетанием его дочери и сестры. (Сен-Андре и Минар имели целью также поддержать требования кардинала Лотарингского о личном вмешательстве короля в дела парламента.) Только один человек, прямодушный офицер Вьелевиль, не прибавил ни слова к лести остальных сановников и открыто высказал королю то, что думали все, – а именно, что принцессе Маргарите в ее годы приличнее было бы стать настоятельницей монастыря, чем женой герцога Савойского.

У Генриха от этих слов потемнело лицо, но он сдержался и переменил тему разговора, объявив о своем решении устроить по случаю двойного бракосочетания праздники и большой турнир на улице Сен-Антуан перед Бастилией, где он желал показать испанским послам свое искусство в деле поединков и ломания копий.

– Монтгомери, – обратился он к высокому, красивому молодому человеку, капитану шотландской королевской гвардии, – мы сможем скрестить наши копья. Мне всегда хотелось заставить тебя упасть с лошади, чтобы отомстить за рану, которую твой неуклюжий отец нанес моему отцу, королю Франциску[11].

– Государь, – отвечал с поклоном Монтгомери, – вы оказываете мне честь вашим предпочтением.

О своем участии в турнире заявили также герцоги Гиз и Немур.

В это время вошедший дежурный офицер доложил о прибытии Екатерины Медичи и кардинала Лотарингского. Королева, войдя, молча села рядом с Генрихом, видимо, чем-то взволнованная. Кардинал прямо обратился к королю, что имеет к нему просьбу.

– Какую же?

– Да будет вам известно, государь, – заговорил кардинал, – что, несмотря на мои настоятельные требования, ни один еретик, привлеченный к суду парламента, еще не осужден. На последнем заседании президенты Сегье, де Галей, де Ту и советник дю Бур осмелились порицать генерал-прокурора Бурдена и его адвокатов за ту строгость, которую они пытались проявить к еретикам. Государь, именем всех честных людей, которые тревожатся и негодуют, я пришел вас просить завтра отправиться в парламент и приказать, чтобы в вашем присутствии каждый судья высказал свое мнение, дабы вы наконец знали, кто верен вам и нашей матери святой Католической Церкви, а кто заслуживает наказания как не уважающий законы королевства и заповеди религии. Если этого не сделать, зло заразит всех – от привратников до сановников.

Леметр и Минар присоединили к его просьбам и свои, призывая Генриха вспомнить славный пример короля Филиппа II Августа, который в один день сжег шестьсот еретиков.

Генрих молчал, обдумывая слова кардинала. Вьелевиль решил помочь королю выйти из затруднительного положения. Попросив слова, он стал отговаривать короля от вмешательства в церковные споры.

– Подумайте, государь, – взывал он, – вместо празднеств вам советуют показать иностранцам и народу кровавое представление!

– Что касается иностранцев, – перебил его кардинал, – то для них вряд ли найдется зрелище приятнее этого. Королю испанскому понравится, что вы твердо стоите за веру и оправдываете свое звание христианнейшего монарха. Необходим строгий пример. Да и о чем идет речь! Полдюжины сожженных еретиков – и религия укреплена, истина торжествует!

Генрих колебался, беспокойно поглядывая на Екатерину Медичи и сожалея о том, что рядом нет Дианы, – он не знал, что обо всем этом думает фаворитка и боялся не угодить ей.

Королева внезапно вмешалась в разговор, придав ему неожиданное направление. Она протянула мужу бумагу, которую держала в руке.

– Прочтите это, государь, и да отвратит от вас Господь это предзнаменование.

Это был гороскоп, предупреждавший короля о грозящей ему опасности. Дело в том, что еще в 1542 году, когда Генрих был всего лишь дофином, придворный астролог Люка Горик советовал ему «избегать любого поединка на турнирной арене, особенно вблизи сорока одного года, потому что именно в этот период жизни королю будет грозить опасность ранения головы, которая, в свою очередь, повлечет скорую слепоту или даже смерть».

А между тем Генриху II три месяца назад исполнился сорок один год.

Теперь в руках у королевы было второе предсказание – правда, весьма туманное, – катрена Мишеля Нострадамуса.

Король пробежал глазами по листу. Там было написано:

На площади турнирной будет поединок.

Над старым львом возобладает львенок.

И в клетке золотой он выбьет ему глаз.

Мучительной бывает смерть подчас[12].

Кардинал посоветовал королю порвать эту бумагу и забыть о ней, на что Генрих, по словам очевидца, отвечал: «Зачем? Гадальщики говорят иногда правду. Я не забочусь о том, умру ли я той или иной смертью; я готов умереть от чьей бы то ни было руки, лишь бы слава осталась за мной». Затем он объявил, что не поедет в парламент. Кардинал поспешил к Диане де Пуатье, чтобы рассказать ей о неуступчивости короля. Фаворитка успокоила его и пообещала, что Генрих завтра будет в парламенте.

Вьелевиль, оставшись на ночь дежурным офицером, отдал приказ никого не пускать во дворец. Но для Дианы не существовало запретов.

Генрих нашел Диану в спальне. Она лежала на кровати, распустив волосы, руки и плечи ее были обнажены. Несмотря на сладострастную позу ее тела, взгляд ее был неласков…

Кардинал Лотарингский, не сомневавшийся в успехе визита Дианы де Пуатье к королю, тем же вечером дал знать всем кардиналам и епископам, находящимся в Париже, чтобы они утром были в Турнельском дворце. На следующий день он появился перед Генрихом в сопровождении кардиналов Бурбона и Пельве, архиепископов Сенского и Буржского, епископов Парижского и Санлисского, трех докторов богословия и инквизитора Деморшаре.

Диана добилась своего. Король во главе гвардии и со-путствуемый ста дворянами отправился в парламент, где его не ждали. Посреди общего замешательства он сел на свое кресло под балдахином и сделал знак генерал-прокурору продолжать заседание. Королевский кортеж внушил страх советникам парламента, и слова Генриха о том, чтобы каждый высказывал свое мнение свободно, не разрядили обстановку.

Первый президент Леметр, президенты Минар, Сен-Андре, де Ту, Сегье и де Гарле подали свои голоса за осуждение еретиков; президент Белле сказал, что должен еще раз прочитать протоколы дела. Когда очередь дошла до дю Фора, то он весьма нелестно высказался о пастырях Церкви, чем вызвал глухой ропот среди советников и в свите короля.

Теперь очередь была за дю Буром. В полной тишине прозвучали его слова, обращенные прямо к королю. «Призвав на помощь Провидение, которому всякий должен повиноваться, – повествует современник, – он распространился относительно того, что бесконечное число преступлений, осуждаемых законом, как то: богохульство, клятвопреступление, прелюбодеяние, невоздержность, разврат, – не только остаются безнаказанными, но даже поощряются с самой постыдной наглостью, и в то же время подвергают мукам множество людей, не виновных ни в каком преступлении. В оскорблении величества этих людей обвинить нельзя, потому что они говорят о короле только в своих молитвах, чтобы пожелать ему всех благ; их нельзя также назвать нарушителями законов, потому что они никогда не пытались восстановить какой-нибудь город против правительства, они никогда не побуждали жителей королевства на преступление. Несмотря на все старания и лживые свидетельства, до сих пор нельзя было доказать, что они даже думали о чем-нибудь преступном. Вся их вина заключается в том, что, вразумленные словом Божиим, они открыли чрезмерные и постыдные пороки римского могущества, которые приближают это могущество к падению, и требуют реформы – и вот за что их обвиняют в мятеже».

Слушая дю Бура, члены парламента застыли, сжавшись на своих скамейках в ожидании королевского гнева. Король же, покраснев до ушей, ибо отлично понял, кого подразумевал дю Бур, говоря о безнаказанных развратниках, приказал коннетаблю Монморанси тут же арестовать дю Бура и дю Фора и передать их капитану гвардии Монтгомери для сопровождения в Бастилию. Дела еретиков были переданы кардиналу Лотарингскому, чтобы он мог распоряжаться ими по своему усмотрению. Чуть позже последовал высочайший приказ об аресте советников Антуана Фюме, дю Феррие, Николя дю Валя, Клода Виоля, Эсташа де ла Порта и Боля де Фуа. Дю Феррие, дю Валь и Виоль успели бежать, остальных же заключили в Бастилию, в узкие камеры, как самых опасных преступников. Возле каждой двери была поставлена стража, узникам запрещались всякие сношения с внешним миром.

На другой день была назначена комиссия для суда над дю Буром. После первого же заседания Генрих II в ярости крикнул, что хочет своими глазами видеть, как поджарят дю Бура.

Вслед за тем последовали странные события, сильно подействовавшие на воображение парижан. 30 июня, на третий день турнира, Генрих, как и обещал, принял участие в поединках. На его шлеме развевался черно-белый султан – это были цвета Дианы де Пуатье. Первым противником короля стал герцог Гиз. Они несколько раз ломали копья, не обращая внимания на призывы Екатерины Медичи прекратить поединок. Затем Генрих, бравируя своей выносливостью, вызвал на бой графа Габриеля де Монтгомери. Дважды преломив копья, противники схватились в третий раз. Граф нанес сильный удар в шлем короля: забрало открылось и сломавшийся наконечник, попав королю в правый глаз, проник в череп. Через несколько дней Генрих скончался в страшных мучениях[13]. Протестанты не преминули отметить, что рана в глаз была наказанием Господа за желание короля видеть своими глазами казнь дю Бура.

Другое происшествие касалось президента Минара, которого дю Бур старался заставить отказаться от участия в этом процессе; когда тот не согласился, дю Бур произнес: «Бог сумеет заставить тебя». Советник взывал лишь к совести своего гонителя, но 12 декабря Минар был убит перед своим домом, и это опять посчитали возмездием свыше.

Таким образом, случай распоряжался событиями с искусством опытного драматурга. Погребальные факелы мешались с брачными свечами, и наряду с пышным величием земных владык народ мог видеть их бренность.

Процесс над дю Буром продолжался долго, так как советник использовал все свое искусство адвоката, чтобы затянуть его ход, и не раз блистательным образом обнаруживал несправедливость возводимых на него обвинений и нарушения форм судопроизводства. О мастерстве, с которым дю Бур вел свою защиту, можно судить по тому, что архивные материалы по его делу составляют двадцать томов. Наконец судьи предпочли на время отложить допросы дю Бура и заняться делами других обвиняемых. Булара пришлось отпустить, поскольку освидетельствование его дочерей доказало их чистоту и лживость показаний свидетелей. Де ла Порта освободили с условием, что он публично признает справедливость королевских указов против лютеран – президент подчинился решению судей. Де Фуа должен был публично подтвердить свою верность Католической Церкви и на год лишался звания советника парламента. Дю Фор был лишен этого звания на пять лет и помимо того должен был уплатить штраф в 400 ливров.

Дю Буру друзья за деньги выхлопотали папскую буллу, вызывающую его на суд в Рим. Они уговаривали его воспользоваться этим случаем и по дороге в Италию скрыться, но дю Бур, как некогда Сократ, отказался выйти из тюрьмы без оправдательного приговора.

14 декабря процесс над ним был возобновлен в связи с тем, что немецкий курфюрст Фридрих хотел пригласить дю Бура в университет города Гейдельберга, для чего направил в Париж послов, поручив им исходатайствовать для него помилование. Теперь судьи торопились вынести обвинительный приговор, дю Бур же как будто шел им навстречу и отвергал все попытки его адвоката найти какой-нибудь компромисс.

22 декабря суд зачитал ему смертный приговор. По словам советника де Ту, дю Бур не выразил никакого удивления и сказал, что прощает тем, которые судили его по совести, хотя и сожалеет об их ослеплении. Затем, воодушевясь, он крикнул судьям:

– Потушите, потушите наконец костры, которые вы зажгли, исправьтесь и возвратитесь к Богу, чтобы грехи ваши были вам прощены! Пусть злой оставит свой дурной путь, пусть бесчестный отвергнет свои дурные мысли и возвратится к Богу, и да помилует Он его! Прощайте! Имейте всегда Бога перед глазами. Что до меня, то я умираю без сожаления.

Деморшаре и два доктора богословия напрасно старались заставить его признать свои заблуждения – дю Бур оставался тверд и непреклонен. Его предупредили, что если он имеет намерение проповедовать перед народом ложные истины, то ему заткнут кляпом рот, и дю Бур дал слово не возбуждать толпу. Верный своей клятве, он всю дорогу к месту казни молчал, обводя любопытных спокойным и уверенным взглядом.

На Гревской площади его ждала виселица с качающейся на ветру веревкой. На последнее предложение назвать сообщников он ответил презрительным взглядом.

– Боже, – воскликнул он, подняв к небу глаза и руки, – не оставь меня для того, чтобы и я Тебя не оставил! – И сам стал раздеваться.

Батоле, викарий церкви Святого Варфоломея, предложил ему приложиться к кресту, говоря, чтобы он это сделал «в память страдания Господа Бога», но дю Бур оттолкнул его и в это мгновение «он был вздернут на виселицу и, в виду всей толпы, шептавшей «Jesus – Maria», удушен; под виселицей был разведен огонь, в который опустили его тело и сожгли».

Увы, призыв дю Бура потушить костры инквизиции не был услышан. Сама его жертва, его почти добровольная смерть ради истины и милосердия не послужила примирению католиков и протестантов. Мученики нередко порождают насильников в не меньших количествах, чем палачи. И вот, пока одна половина Франции требовала кары для еретиков, другая половина воззвала к мести.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Нюрнбергский процесс

Нюрнбергский процесс Нюрнбергский процесс – это такой клубок интриг и подковерного противоборства, что для рассказа о нем потребуется не один толстенный том. Поэтому краткий рассказ мой будет только о четырех событиях Нюрнберга. 1. Зачем И.В. Сталину потребовался

Глава 31 Процесс

Глава 31 Процесс Устав трибунала.  – Его регламент. – Зал судебных заседаний суда. – Судьи. – Обвинение против меня. – Проблемы со свидетелями. – Сокрытие документов. – Австрийский вопрос. – Показания Гвидо Шмидта. – Перекрестный допрос ведется сэром Дэвидом

Процесс пошел…

Процесс пошел… Призыв «Превратим Афганистан во вторую Монголию!» начал воплощаться в жизнь с того, что усилиями Старой площади была подготовлена и направлена в Кабул «Программа НДПА — основные направления революционных задач».[119] Режиму Тараки, как когда-то монголам,

ПРОЦЕСС.

ПРОЦЕСС. В начале весны 1952 года следствие по «делу ЕАК» было завершено.5 марта полковником Коняхиным и подполковником Гришаевым было официально оформлено объединение дел по обвинению С.А. Лозовского, И.С. Фефера, С.Л. Брегмана, И.С. Юзефовича, Б.А. Шимелиовича, Л.С. Штерн, Л.М.

Процесс

Процесс Курон предстал перед верховным земельным судом в Дюссельдорфе 8 января 1992 года. Ему было предъявлено обвинение в государственной измене, повлекшей за собой серьезные последствия, что грозило ему пожизненным заключением. Председателем суда был Клаус Вагнер,

II Процесс 16-ти

II Процесс 16-ти 15 августа 1936 года в газетах появилось сообщение Прокуратуры СССР о передаче дела «объединённого троцкистско-зиновьевского центра» на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР. В сообщении указывалось: «Следствием установлено, что

L Процесс генералов

L Процесс генералов В день процесса в газетах было опубликовано сообщение Прокуратуры СССР об окончании следствия над восемью генералами, которые обвинялись в «нарушении военного долга (присяги), измене Родине, измене народам СССР, измене Рабоче-Крестьянской Красной

Процесс смерти

Процесс смерти Считается, что в процессе смерти пять элементов, из которых состоит наше тело, последовательно растворяются друг в друге. Вначале элемент земли растворяется в элементе воды. Тело при этом испытывает ощущение придавливания к земле, опускания под воду, из

XXI ПРОЦЕСС КОВРИЖКИНА

XXI ПРОЦЕСС КОВРИЖКИНА В конце сентября я и председатель Донского военного суда, генерал-лейтенант Ф. В. Петров, выехали в Ростов для разбора дела об убийстве Н. С. Рябовола.Предстоял довольно крупный процесс.Государственный обвинитель, доказывая виновность Коврижкина, не

Процесс над СВУ

Процесс над СВУ Этим «скачком», разделившим два периода в жизни украинского движения – до «великого перелома» и после него, стал открытый политический процесс над участниками Союза вызволения Украины (СВУ), проходивший 19 марта – 9 апреля 1930 г. в Харькове. Последний

2.8. Суд и процесс

2. 8. Суд и процесс Среди судебных органов Киевской Руси необходимо выделить прежде всего суд общины как наиболее древний судебный орган. Община судила в соответствии с обычным правом. Высшей мерой наказания при этом было изгнание из общины.С укреплением государственности

4.7. Суд и процесс

4.7. Суд и процесс В конце XIV в. суд Великого княжества Литовского был похож на суд Киевской Руси. Вся полнота судебной власти принадлежала Великому князю. Отдельно существовал церковный суд. Свои суды имели городские и сельские общины.В результате эволюционного развития

5.6. Суд и процесс

5.6. Суд и процесс После Люблинской унии на украинские земли была распространена польская судебная система.Высшими судебными инстанциями были господарский суд, главный трибунал и сеймовый суд. В качестве судов первой инстанции они судили магнатов и панов. Статутами 1566 и

7.7. Суд и процесс

7.7. Суд и процесс В договоре 1654 г. было зафиксировано требование Украины “подтвердить права и вольности наши войсковые, которые веками имело Войско Запорожское, что своими правами судилось”. Правосудие в то время считалось одной из важнейших функций власти, и Войско

8.4. Суд и процесс

8.4. Суд и процесс Дореформенные суды. В начале XIX в. судебная система в Украине не была единой. В Слободско-Украинской, Херсонской, Екатеринославской и Таврийской губерниях судебная система была приведена в соответствие с судебной системой России. В состав судебной

Нацистский куратор избегает тюрьмы, стареет в мире

Первой жертвой Генриха Буре был фармацевт. За один день последуют еще две жертвы: одну расстреляют в упор в дверном проеме, другую — на дороге.

И хотя череда убийств произошла в 1944 году, что является примечанием к гораздо большей бойне, бушующей в Европе во время Второй мировой войны, она до сих пор не дает покоя Германии и Голландии, оставляя чувство справедливости, отвергнутое противоборствующими судебными системами, несмотря на долгий путь континента к единству и гармонизированные институты.

Буре был частью эскадрона смерти Ваффен СС, состоявшего в основном из голландских добровольцев, которому было поручено убивать соотечественников в отместку за атаки антинацистского сопротивления. Его дело входит в число более чем 1000 дел по всему миру, которые, по данным Центра Симона Визенталя по отслеживанию нацистов, все еще не раскрыты по состоянию на 1 апреля прошлого года. до сих пор. Один немецкий суд отказался экстрадировать его, потому что он мог иметь немецкое гражданство, а также голландское. Другой не заставит его отбывать свой голландский срок в немецкой тюрьме, потому что он отсутствовал на суде, сбежав в Германию.

Теперь, как стало известно Ассошиэйтед Пресс, немецкий следователь тихонько возобновил дело в последней отчаянной попытке предъявить обвинения 86-летнему Буре и добиться, чтобы он предстал перед правосудием.

Бере пошел добровольцем в СС всего через несколько месяцев после того, как Голландия пала в результате немецкого блицкрига в 1940 году. После войны он провел два года в лагере для военнопленных союзников, где сделал заявления, по которым его впоследствии осудили, но он бежал в Германию до того, как голландцы может привлечь его к суду.

Многое из того, что известно об этом деле, взято из голландского досье о судебном процессе 1949 года, на котором был осужден Боре.

Войти в отряд смерти
По словам Ульриха Маасса, прокурора, который ведет расследование, известно, что отряд смерти несет ответственность за 54 убийства. Боре был осужден за троих из них, что он подробно описал, почти выстрел за выстрелом, в показаниях голландской полиции, сохранившихся в судебных документах.

Первый был в июле 1944 года.

Согласно заявлению Буре, он и его товарищ по СС Якобус Петрус Бестеман отправились в город Бреда, к местному отделению Sicherheitsdienst, нацистской внутренней разведывательной службы. Там им дали список имен, намеченных для «ответных мер».

Их целью в тот день был Фриц Хуберт Эрнст Бикнезе, фармацевт.

Одетые в штатское, Буре и Бестеман вошли в аптеку и спросили тамошнего мужчину, не Бикнес ли он. Когда он ответил «да», Бур вытащил пистолет из правого кармана пальто и произвел два или три выстрела в верхнюю часть тела Бикнезе, затем Бестеман подошел и произвел еще два или три выстрела в упавшего человека.

Следующий, в сентябре, прошел по тому же сценарию: Боре и его сообщник по имени Хендрик Кромхаут застрелили владельца магазина велосипедов Теуна де Гроота, когда он ответил на звонок в дверь своего дома в городке Ворсхотен. Затем они направились в квартиру Ф. В. Кастерса и затолкали его в свою машину. Они отвезли его в другой город, остановили под предлогом того, что у него спустило колесо, и застрелили его.

«Кустерс упал на садовую дверь виллы Констанс и опустился на землю…» — сообщил следователям Буре. «Кровь хлынула из шеи Кастерса».

Подразделение СС под кодовым названием «Сильбертанн» или «Серебряная сосна» состояло из 15 человек, в основном голландцев, которые были собраны для ответных ударов голландского сопротивления против коллаборационистов.

Неизвестно, почему все жертвы Буре были в списке смертников. Сын де Гроота говорит, что его отец не был членом вооруженного сопротивления, но помогал прятать беглецов, а его велосипедный магазин был пристанищем антинацистских активистов.

После войны, когда трибунал союзников по военным преступлениям в Нюрнберге завершил свою работу, правительству Западной Германии выпало преследовать оставшихся нацистов.

Он редко покидает свою комнату
Но Боре среди них не было. Сегодня он живет в Эшвайлере, недалеко от немецкого соборного города Аахена, в престижном доме престарелых с собственной парикмахерской и попугаями в клетках, чирикающими в вестибюле. Персонал говорит, что он пользуется ходунками, но редко выходит из своей комнаты.

Когда ему позвонили на ресепшн и спросили, не хочет ли он встретиться с репортером, он коротко ответил: «Я не хочу, чтобы меня беспокоили».

Но в прошлом году он рассказал голландской газете Algemeen Dagblad о своих военных подвигах: «Это было другое время, с другими правилами».

Он описал, как звонил в дверь де Гроота и спрашивал у него документы.

«Когда мы точно знали, что попали к нужному человеку, мы застрелили его прямо у двери», — сказал он. «Я ничего не чувствовала, это была работа. Приказы приказами, иначе это означало бы мою кожу. Позже это начало беспокоить меня.

Голландцы не сдавались и добивались его экстрадиции. Но немецкий суд в 1983 отказался на том основании, что он может иметь немецкое гражданство, а в Германии в то время не было положения об экстрадиции своих граждан.

Государственный суд в Аахене в 2007 году постановил, что Боре может на законных основаниях отбывать наказание в Германии, но несколько месяцев спустя апелляционный суд в Кельне отменил это решение, заявив, что обвинительный приговор 1949 года недействителен, поскольку Боре не смог представить защиту.

Дело продолжает будоражить голландское общественное мнение. В августе прошлого года депутаты от оппозиции запросили у министра юстиции Нидерландов Эрнста Хирша Баллина, который в своем ответе назвал «четырех голландских военных преступников, которые все еще живы и находятся в Германии и не отбыли тюремный срок в Нидерландах». Одним из них был Боре.

Именно после Кёльнского решения управление Маасса, отвечающее за расследование военных преступлений нацистов в земле Северный Рейн-Вестфалия, снова взялось за это дело.

Эфраим Зурофф, директор Центра Симона Визенталя в Иерусалиме, сказал, что Буре, возможно, и не высокопоставленный нацист, но «он определенно достоин судебного преследования».

«Тот факт, что Германия пощадила таких убийц, как Буре… просто возмутителен», — сказал он.

Бестеман, напарник Буре в первом убийстве, все еще жив, живет в Нидерландах после отбытия тюремного срока за военные преступления, и Маасс надеется, что сможет вызвать его, если дело дойдет до суда.

Но это гонка со временем, ведь бывшие нацисты умирают от старости. «В последние годы мы не добились большого успеха, — признал Маасс. «Это решается биологически».

Сын владельца веломагазина, которого также зовут Теун де Гроот, не хочет оставлять это на биологию. Он настаивает на том, чтобы Боре отбыл свой пожизненный срок, что бы это ни значило почти 59 лет спустя.

«Для него жизнь — это два года. Десять лет — это жизнь, пять лет — это жизнь», — сказал де Гроот The AP. «Ему 86!»

Де Гроот, старший из пяти детей, было 11 лет, когда его отца убили. Убийство, по его словам, опустошило его семью. Они продали магазин за ничтожную сумму, его мать развалилась, а трое старших детей были отправлены жить к родственникам и в приемные семьи.

У него все еще есть бумажник, который его отец нащупал в дверях, чтобы показать своим посетителям документы, удостоверяющие личность. Его разрывает пуля.

Генрих Буре умирает в возрасте 92 лет; Нацистский военный преступник убил мирных жителей Нидерландов

Генрих Буре на суде в Аахене, Германия. В ходе судебного разбирательства Буре признался в убийстве трех мирных жителей в составе ударной группы «Сильбертанн» или «Серебряная пихта» — подразделения, в основном состоявшего из голландских добровольцев СС, ответственных за репрессивные убийства соотечественников, которых считали антинацистскими.

(Martin Meissner / Associated Press)

Ассошиэйтед Пресс

Генрих Буре, который убивал голландских мирных жителей в составе нацистского отряда СС во время Второй мировой войны. но избегал правосудия в течение шести десятилетий, умер естественной смертью в воскресенье в тюремной больнице во Френденберге, Германия, отбывая пожизненное заключение, заявили немецкие представители юстиции. Ему было 92 года.

Боре был в списке самых разыскиваемых нацистских преступников Центра Симона Визенталя до своего ареста и осуждения в 2010 году по трем пунктам обвинения в убийстве.

«Отрадно осознавать, что Боре закончил свою жизнь в тюремной больнице, а не на свободе», — сказал в телефонном интервью из Иерусалима главный охотник за нацистами центра Эфраим Зурофф.

Во время шестимесячного судебного разбирательства Боре признался в убийстве трех мирных жителей в составе ударной группы «Сильбертанн» или «Серебряная пихта» — подразделения, в основном состоявшего из голландских добровольцев СС, ответственных за репрессивные убийства соотечественников, которые считались противниками нацист.

В письменном заявлении он сообщил суду, что у него не было другого выбора, кроме как подчиниться приказу совершить убийство. Председательствующий судья заявил, что нет никаких доказательств того, что Боре пытался оспорить приказы, и охарактеризовал убийства как убийства в стиле наездов, когда Боре и его сообщники заставали своих жертв в их домах или на работе поздно ночью или рано утром.

«Это были убийства, которые вряд ли могли быть превзойдены с точки зрения подлости и трусости — вне респектабельности любого солдата», — сказал судья в своем постановлении. «У жертв не было реальных шансов». Бур остался непреклонным.

Родившийся в семье голландца и матери-немки в Эшвайлере, Германия, Бере переехал в Нидерланды, когда был младенцем. После того, как немцы захватили Нидерланды, 18-летний Буре увидел вербовочный плакат для Ваффен СС, подписанный Генрихом Гиммлером, который предлагал немецкое гражданство после двух лет службы и возможность стать полицейским. Он появился с 100 другими голландцами и был одним из 15 избранных.

«Я был очень горд», — сказал Бур суду.

После сражений на русском фронте Буре вернулся в Нидерланды в составе ударной группы Зильбертанн. После войны ему удалось бежать из голландского лагеря для военнопленных, где он содержался, и вернуться в Германию.

Он был приговорен к смертной казни в Нидерландах в 1949 году, позже замененной пожизненным заключением, но казалось, что это дело всегда проваливается сквозь юридические щели. Нидерланды добивались экстрадиции Буре, но немецкий суд в 1919 г.