«Из нас делают пушечное мясо и нелюдей, из нас выбивают душу» Юрий Шевчук дал «Голосу Америки» большое интервью о войне. Вот несколько важных — и больших — цитат
Кристина Кормилицына / Коммерсантъ
29 июня «Голос Америки» опубликовал большое интервью с лидером группы ДДТ Юрием Шевчуком. Шевчук открыто высказывается против войны — и он один из немногих людей со всероссийской известностью, кто делает это, оставаясь в России. После майского концерта в Уфе, на котором музыкант, в частности, произнес эмоциональную речь о Родине, на него составили протокол о «дискредитации» вооруженных сил; после этого у группы отменили большой концерт в Москве. Разговор Шевчука с журналистом «Голоса Америки» Данилой Гальперовичем был также посвящен войне. «Медуза» приводит несколько цитат из этого интервью.
О преследованиях 40 лет назад и сейчасМы впервые дали концерт в Уфе где-то в мае (а вы знаете, что наш порт приписки — Уфа, родная Башкирия) 1982-го года. Мы тогда сделали первый в городе мощный альтернативный рок-концерт — с аппаратурой, собирали со всей Уфы колонки, в Нефтяном институте, из которого вышли многие олигархи потом, а тогда там в профкоме были наши ребята.
Мы дали тогда концерт — и после этого нас «прикрыли». И ровно через 40 лет в той же самой Уфе после этого концерта нам тоже запретили «живую» деятельность. То есть мы в эту воду вошли дважды с перерывом в 40 лет. <…>
За песню «Не стреляй» я тогда получил… Меня вначале вызвали в отдел культуры обкома партии, потом благополучно выгнали из комсомола, а потом уже были беседы в КГБ. Сейчас мне грозит суд, но тогда тоже мне перед носом махали статьей, я помню — 2-3 года тюрьмы и 2-3 года ссылки.
О разговоре с полицией после концерта в Уфе
После Уфы я оказался в гримерке среди многочисленных представителей следственных органов. Сразу после концерта! Там за спиной 10 тысяч зрителей орут: «ДДТ, Шевчук, Юра!!!», я иду по коридору в свою гримерную — и тут вдруг справа какой-то омоновец, слева какой-то омоновец, и их как-то все больше и больше. Я думаю: «Ну, может быть, охрана». Открываю дверь гримерки и говорю: «Заходите, давайте быстро сфотографируемся: я весь мокрый, мне надо переодеться».
Наткнулся на такие странные ухмылочки: «А мы по другому вопросу». Заходят, и час была беседа, подписи каких-то бумаг, чтение протоколов и так далее.
Я им хорошую лекцию прочитал о войне и мире. Я им рассказал ту же самую историю про «Не стреляй»: «Ваши коллеги 40 лет назад то же самое мне предъявляли, только за другую войну, а через пару-тройку лет власть-то поменялась в стране. А что вы будете делать, если вдруг власть поменяется? Куда вы пойдете работать?» Они призадумались.
О нежелании людей говорить про войну
Четыре месяца назад, в феврале, был шок, и многие люди просто не понимали, как такое могло быть, большинство граждан были в полной растерянности, в каком-то унынии, депрессии. А сейчас, идя на студию, я вижу очень много веселых людей на улице — в шортиках, на самокатиках, влюбленные пары. Сейчас эта война стала для них «афганской» — это где-то там далеко. <…>
Наш обыватель, наш гражданин и из-за инстинкта самосохранения, и чтобы не случилось адского когнитивного диссонанса, старается ее выбросить из головы и о ней не думать, а думать о своих семье-работе, и так далее.
Я знаю, что во многих компаниях даже достаточно образованные люди говорят: «Только не про войну». Это табу, закрытая тема. <…>
Гробы в Питер и Москву не приходят, они приходят в деревню. В Бурятии вой стоит на всю бурятскую степь, но этого никто не показывает по телевизору, и получается, что трагедия происходит локально, она зашторенная, про нее мало кто знает. <…> Но важное, огромное обстоятельство, что все-таки у нас, россиян, не было родственников и друзей в Афганистане, это немаловажный фактор. А сейчас примерно у трети страны есть друзья и родственники в Украине. Это, конечно, меняет ситуацию, и может поменять ее очень сильно.
О решении оставаться в России
Я считаю, что мы должны петь о мире здесь, в нашей стране, потому что в Европе и Америке есть кому об этом говорить и петь, а вот в России мало. Вот это очень важно! И когда нам обрубили концерты здесь, конечно, я страшно расстроился. Мы сыграли в десяти городах, и везде я говорил о войне и мире. Я даже в залах устраивал голосование, соцопрос, в пику нашим официальным соцопросам — кто за мир и кто за войну с Украиной, поднимите руки.
И все залы были за мир.
Это было очень важно и для меня, и для людей, потому что они в феврале заходили в зал — мрак такой, ситуация висит психологически очень сложная. И они вдруг видят, что они все вместе, что их много, что их не мало, и потом какие-то окрыленные глаза в конце концерта. Незнакомые люди обнимаются, чувствуют родственные души, а это очень важно людям знать в России. Поэтому, я считаю, что наша группа сейчас как никогда нужна родине. <…>
Сейчас нас не бомбят, но то, что мы сейчас переживаем — это, может быть, страшнее. Из нас делают пушечное мясо и нелюдей, из нас выбивают душу, в нас ломают принципы, в нас ломают, как в тех лагерях, дух, личность. А это, мне кажется, даже пострашнее, чем когда пули свистят.
О друзьях-военных
У меня очень много [военных] в друзьях. <…> Со многими я разругался, но с некоторыми до сих пор поддерживаю отношения, потому что они так же, как и я, против того, что творится. Их слова для меня очень дороги, потому что они военные, и они говорят: «Мы против этой войны».
<…> Но немало и тех моих друзей-военных, которые говорят: «Да, мы за мир, но пацанов жалко, надо нам их поддерживать. Юра, и тебе надо поддерживать пацанов, которые сейчас гибнут». А когда ты своему другу говоришь, что пацанов-то сейчас убивает не ВСУ, а их убивает наше кремлевское правительство, которое их туда отправило, он этого не слышит просто.
Об истоках войн, которые ведет Россия
Русофилы писали, что Россия в пленении у Европы, и пора бы нам уже освободиться от этого европейского пленения. Все дугины и прохановы растут оттуда. Эта идеология долго капала на мозги и Кремлю, и подсовывались эти книжки — Ильин, Киреевский, Аксаков и так далее. Я думаю, что простой работяга об этом не думает, но у власть имущих [в головах] складывалось все это. Теперь все пришло в такую точку, где все сложилось, и случилась война между братскими народами. Главное, что мы на них напали — а это вообще чудовищно!
Я думаю, что процентов 20-30 наших людей очень серьезно это переживают, остальные молчат и думают — чья возьмет? Есть и процентов 20 в России, которые совершенные ястребы, желают за этот особый путь сгореть буквально в горниле даже ядерной войны, им не страшно.
А Чечня — это те же имперские мысли у того же Ельцина, они тоже там ночевали. Он же был партийный секретарь, он на этом воспитывался так же, как все остальные. Многие тогда были против этой войны, и это была моя первая война, я еще тогда совершенно был не подготовлен к тому, что я увижу. Я, конечно, переживал это потом очень долго. И сделал для себя главные выводы — я стал фактически убежденным пацифистом.
как работали заводы города во время Сталинградской битвы
Сразу после начала Великой Отечественной войны Сталинград взял на себя миссию обеспечения фронта всем необходимым: на заводах города производили боеприпасы, оружие, пушки и танки. Судостроительный завод поселка Красноармейск (сегодня Красноармейский район города Волгограда) поставлял даже бронекорпусы для самолетов Ил-2. Мебельные, консервные и другие заводы освоили военные специальности.
По мере приближения немецко-фашистских войск к Сталинграду положение рабочих становилось все сложнее – наблюдались перебои с сырьем и топливом, питание становилось все более скудным, авианалеты противника становились все более частными.
Многие производства эвакуировали, но оставшиеся заводы не снижали, а только увеличивали объемы выпуска. «Все для фронта, все для победы!» — было их девизом до мая 1945 года.
Сразу после начала Великой Отечественной войны Сталинград взял на себя миссию обеспечения фронта всем необходимым: на заводах города производили боеприпасы, оружие, пушки и танки. Судостроительный завод поселка Красноармейск (сегодня Красноармейский район города Волгограда) поставлял даже бронекорпусы для самолетов Ил-2. Мебельные, консервные и другие заводы освоили военные специальности.
По мере приближения немецко-фашистских войск к Сталинграду положение рабочих становилось все сложнее – наблюдались перебои с сырьем и топливом, питание становилось все более скудным, авианалеты противника становились все более частными.
Многие производства эвакуировали, но оставшиеся заводы не снижали, а только увеличивали объемы выпуска. «Все для фронта, все для победы!» — было их девизом до мая 1945 года.
Директива № 006/оп командующего войсками Юго-Западного фронта командующим 1-й гвардейской армией, 5-й танковой армией и 21-й армией о сроке готовности к переходу в наступление к 20.00 12 ноября 1942 г. (сигнал «Орел»). 9 ноября 1942 г. Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации ЦА МО РФ. Ф. 232. Оп. 590. Д. 2. Л. 25.
Работу завода прервало наступление фашистов, которые прорвали оборону города и вошли в СТЗ. Рабочие прямо от станков, не закончив смену, вступили в бой, используя танки, стоявшие на испытательном полигоне. Секретарь Тракторного райкома партии Д.В. Приходько отправил в штаб фронта короткую записку: «Три отряда, сформированных за ночь в литейных цехах в количестве 600 человек, получив оружие, заняли оборону в районе поселка Спартановка.
Именно танковая бригада Тракторного завода и истребительный батальон, состоявший из бывших рабочих, не позволили врагу войти на заводскую территорию. За то время, пока обороняющиеся части сдерживали наступление фашистских войск, удалось осуществить эвакуацию ценного оборудования и людей. Через Волгу переправили 23 000 человек – рабочие и их семьи, а также станки и инструменты.
Бойцы рабочего батальона ведут бой на территории своего завода. 1942 г. Российский государственный архив социально-политической истории Арх. № 0-54911. Фотография. Автор не установлен.
Немецкое командование первоначально планировало захватить предприятие и превратить его в базу для производства и ремонта собственной бронетехники, но уже 29 сентября было принято решение полностью уничтожить ненавистный врагу завод. Квадрат за квадратом немецкая авиация бомбила цеха, по оценкам историков в этот день на территорию Сталинградского тракторного упало 2000 бомб.
Цеха завода переходили из рук в руки, превосходящие силы противника рвались к Волге, стремясь занять высокий берег, 112-я стрелковая дивизия отступала. И вот на узкой полоске суши перед лицом армии гитлеровцев остались всего 57 бойцов Красной Армии, возглавляемые Алексеем Очкиным. «57 бессмертных», как назовут их позднее. Один за другим герои отдавали свои жизни, выполняя приказ. Завод стал родным даже тем их них, кто никогда здесь не работал.
Бой на подступах к заводу «Красный Октябрь». Октябрь 1942 г. Российский государственный архив социально-политической истории Ф. М-7. Оп. 1. Д. 1866. Л. 13. Фотография. Автор не установлен.
Сам Алексей Очкин так описывал тот роковой день и последний бой своего маленького подразделения, отстаивавшего последние метры заводской территории, отделявшие врага от заветного берега Волги: «Мы прорвались в горящие цеха и снова вели бой с танками. И вот тогда 57 раненых, обгоревших, объединились и заняли оборону по самой кромке волжской кручи. Под обрывом, у Волги, весь запас боеприпасов, здесь и был последний смертный рубеж. Николай Смородин и три бойца с автоматами брали с собой мешок гранат и устраивали переполох в расположении фашистских частей. Те в панике отходили, а мы ночью минировали свой последний край у кромки обрыва. …Когда нас стало шестеро, Смородин подбил три танка, целился в четвертый, но тут его оглушило снарядом… Коля цеплялся за край обрыва, ослабевшее тело сползало… Это последнее, что я увидел, потому что и меня тяжело ранило».
Воины 62-й армии ведут бой в одном из цехов завода «Красный октябрь». Ноябрь 1942 г. Российский государственный архив социально-политической истории Ф.
71. Оп. 22. Д. 398. Л. 46. Фотография. Автор не установлен
Именно здесь, среди руин заводских цехов и разбитых остатков оборудования 2 февраля 1943 года и закончится великое сражение на берегах Волги. Из подвалов завода выйдут и сдадутся в плен солдаты группировки генерал-полковника Карла фон Штрекера.
Во время второй попытки гитлеровцев взять город ключевыми целями становятся заводы «Баррикады» и «Красный Октябрь». 24 октября перед началом штурма гиганта советской металлургии немецкий генерал говорил: «Захватим цех №4, и Сталинградской битве конец!». В цехе №4 располагалось сердце завода, его душа – мартеновская печь. Ради ее спасения рабочие завода и защитники города были готовы на всё.
Заводские здания и сооружения, крупногабаритные станки, мартеновские печи и подземные коммуникации, которые раньше работали на обеспечение фронта теперь стали укрытием для защитников Сталинграда. Мощные перекрытия и особенности конструкции цехов сводили на нет усилия немецкой авиации.
Даже продолжительные бомбардировки не приводили к желаемым последствиям – выкурить советские войска с территории заводов не удавалось ничем.
Автоматчики ведут огонь по врагу в районе завода «Красный Октябрь». 1942 г. Российский государственный архив социально-политической истории Ф. М-7. Оп. 1. Д. 1866. Л. 10. Фотография. Фотограф Г. Самсонов.
Во время сражения за завод «Красный Октябрь» советские бойцы проявили не только небывалое мужество, но и ту самую солдатскую смекалку, которая не раз выручала их на поле боя. Две немецкие дивизии, состоявшие из егерей, пытались сломить оборону 39-й гвардейской дивизии Гурьева. У обороняющихся в распоряжении оставалась всего одна установка БМ-13, которая была установлена на грузовике ЗИС-6. Большой сложностью в использовании этой установки было то, что сразу после выстрела нужно было сразу увести орудие из-под ответного огня. Но грузовик пришел в негодность, поэтому использование установки стало фактически невозможным.
Бой в цехе металлургического завода «Красный Октябрь». 1942 г. Российский государственный архив кинофотодокументов Арх. № 0-256661. Фотография.
Фотограф Г. Самсонов.
Завод «Баррикады» — ещё одна цель врага – не прекращал работу до конца октября 1942 года. Он находился южнее линии фронта и обеспечивал непрерывную поставку боеприпасов и ремонт военных автомашин. Во время Сталинградской битвы на заводе «Баррикады» наладили выпуск противотанковых мин. Рабочие завода вместе с бойцами Красной Армии отстреливались от немецкой авиации и ремонтировали поврежденные во время обстрелов цеха и оборудование. В ноябре 1942 года цеха завода будут разрушены так же, как и цеха СТЗ и «Красного Октября», но здесь так же, как и на других предприятиях города до самого февраля 1942 года будут идти кровопролитные бои за каждый метр сталинградской земли.
И лишь одно предприятие города ни на минуту не останавливало работу даже в дни самых ожесточенных боев – Волжская ГРЭС. Электроэнергия обеспечивала работу предприятий, находившихся в условном тылу – в нескольких километрах от линии фронта.
Сталинградскую битву иногда называют битвой заводов.
И действительно, именно крупные промышленные предприятия города стали центрами борьбы с врагом. Будучи главными целями фашистов, они выстояли, а потом быстро вернулись к работе, как только враг был отброшен. До самой победы, до 9 мая 1945 года разрушенный, но не покоренный Сталинград продолжил снабжать Красную Армию боеприпасами, танками, вооружением.
И за спинами защитников города стояли их семьи – женщины и дети. Более 200 000 жителей оставались в городе на момент начала Сталинградской битвы. Около 60 000 из них были угнаны на принудительные работы в Германию, более 3000 – казнены. Около 15 000 человек оставались на оккупированной территории для обслуживания немецко-фашистских захватчиков. Остальные жители Сталинграда жили в подвалах и землянках, в оставшихся целыми домах. В южных районах города, в прифронтовых зонах работали госпитали для раненных, где медсестрами работали девушки 15 – 16 лет. Дети сами добывали себе еду, ходили по ночам за водой к Волге. Многие из детей военного Сталинграда вместе со взрослыми работали в цехах, расположенных за линией фронта.
Не перечислить тех подвигов, которые совершились в эти тяжелые дни на сталинградской земле, но важно помнить одно – Сталинград не сдается! Ни один из главных заводов города не был сдан врагу, и вместе плечом к плечу они отстояли свою свободу и честь.
80 лет назад победой завершилась Сталинградская битва. Вечная слава героям-защитникам города!
Дмитрий Бушмин
Новости на Блoкнoт-Волгоград
Почему я написал «Суровое испытание»
Пока я смотрел, как «Суровое испытание» формировалось как фильм в течение большей части прошлого года, я продолжал вспоминать о глубине времени, которое оно представляет для меня. Когда на экране расцвели эти могущественные актеры, дети и лошади, толпы и фургоны, я снова подумал о том, как я приготовил все это почти пятьдесят лет назад, в Америке, которую почти никто из моих знакомых, кажется, не помнит отчетливо. . В некотором смысле есть горькая ирония в том, что этот фильм был снят голливудской студией, что было невообразимо в пятидесятые годы.
Но вот они: Дэниел Дэй-Льюис (Джон Проктор), косящий свое приморское поле, Джоан Аллен (Элизабет), беременная в холодной тюрьме, Вайнона Райдер (Эбигейл), крадущая деньги своего дяди-министра, величественный Пол Скофилд (судья Дэнфорт). ) и его праведное сочувствие к одержимым дьяволом детям, и все они выглядят столь же неизбежными, как дождь.
Я помню те годы — они сформировали скелет «Горнила» — но я потерял мертвый груз страха, который у меня был тогда. Страх не путешествует хорошо; точно так же, как оно может исказить суждение, его отсутствие может уменьшить истинность воспоминаний. То, что пугает одно поколение, скорее всего, вызовет у следующего лишь озадаченную улыбку. Я помню, как в 1964 году, всего через двадцать лет после войны, Гарольд Клурман, режиссер «Инцидента в Виши», показал актерам фильм с речью Гитлера, надеясь дать им представление о нацистском периоде, в котором разворачивалась моя пьеса. место. Они смотрели, как Гитлер, стоя лицом к огромному стадиону, полному обожающих людей, в экстазе вставал на цыпочки, сцепив руки под подбородком, с величественной самодовольной улыбкой на лице, его тело довольно мило извивалось, и они хихикали над его переигрыванием.
.
Точно так же фильмы сенатора Джозефа Маккарти довольно тревожны — если вы помните страх, который он когда-то распространял. Жужжа от своего свирепого уличного рычания через волосы в носу, щурясь кошачьими глазами и ухмыляясь, как злодей, он теперь производит впечатление почти комичного, самосознательного исполнителя, сохраняющего невозмутимое лицо, когда он делает свою пикантную угрожающую фишку.
Способность Маккарти сеять страх перед ползущим коммунизмом, конечно, не была полностью основана на иллюзии; параноик, настоящий или мнимый, всегда прячет свою жемчужину вокруг крупицы факта. Из нашего военного союзника Советский Союз быстро превратился в расширяющуюся империю. В 19В 49 году к власти в Китае пришел Мао Цзэдун. Западная Европа, казалось, тоже была готова стать красной, особенно Италия, где Коммунистическая партия была крупнейшей за пределами России и росла. Капитализму, по мнению многих, в том числе и мне, больше нечего было сказать, его последним отравленным расцветом был итальянский и немецкий фашизм.
Маккарти — дерзкий и невоспитанный, но для многих искренний и правдивый — свел все к тому, что любой мог понять: мы «потеряли Китай» и вскоре потеряем и Европу, потому что Государственный департамент — укомплектованный, конечно, под руководством демократов. президентов — было полно предательских просоветских интеллектуалов. Это было так просто.
Если наша потеря Китая казалась эквивалентом того, что блоха потеряла слона, это была фраза — и убеждение — которую никто не осмеливался подвергать сомнению; сделать это значило навлечь на себя подозрение. Действительно, Государственный департамент начал преследовать и увольнять офицеров, которые знали Китай, его язык и его непрозрачную культуру — шаг, который напоминал практикующих сочувственную магию, которые сворачивают шею кукле, чтобы сбить голову далекого врага. . Вокруг было волшебство; политика инопланетного заговора вскоре стала доминировать в политическом дискурсе и претендовала на то, чтобы стереть любую другую проблему. Как можно было справиться с такими чудовищностями в пьесе?
«Горнило» было актом отчаяния.
Полагаю, во многом мое отчаяние возникло из-за типичной для эпохи депрессии травмы — удара, нанесенного по разуму подъемом европейского фашизма и жестоким антисемитизмом, который он привел к власти. Но к 1950 году, когда я начал подумывать о том, чтобы написать об охоте на красных в Америке, я был в значительной степени мотивирован параличом, охватившим многих либералов, которые, несмотря на свое недовольство инквизиторскими нарушениями гражданских прав, опасались, и небезосновательно, быть идентифицированными как тайные коммунисты, если они будут слишком сильно протестовать.
В любой пьесе, какой бы тривиальной она ни была, должна быть некая моральная точка отсчета, по которой оценивается действие. В нашей жизни в конце 1940-х и начале 1950-х такой точки больше не существовало. Левые не могли смотреть прямо на нарушения прав человека в Советском Союзе. Либералы-антикоммунисты не могли признать нарушения этих прав комитетами Конгресса. Тем временем ультраправые слизывали все сливки.
Дни « J’accuse » исчезли, потому что каждый должен чувствовать себя правым, чтобы объявить кого-то неправым. Постепенно вся старая политическая и моральная реальность растаяла, как часы Дали. Никто, кроме фанатика, казалось, не мог действительно сказать все, во что он верил.
Президент Трумэн был одним из первых, кто столкнулся с этой дилеммой, и его способ ее решения — направить паруса перед воющим штормом справа — оказался важным. Сначала он был возмущен утверждениями о широко распространенном коммунистическом проникновении в правительство и назвал обвинение в «няньке с коммунистами» отвлекающим маневром, втянутым республиканцами, чтобы свергнуть демократов. Но сила чистой веры в великий советский заговор была такова, что Трумэн вскоре счел необходимым учредить собственные советы лояльности.
Красная охота, возглавляемая комитетом Палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности и Маккарти, становилась доминирующей фиксацией американской психики.
До Голливуда дело дошло, когда студии после первого сопротивления согласились представить имена артистов в комитет Палаты представителей для «очищения» перед их трудоустройством. Это вызвало настоящий священный ужас среди актеров, режиссеров и прочих, от членов партии до тех, кто имел малейшее соприкосновение с подставной организацией.
Советский заговор был ступицей великого колеса причинности; сюжет оправдывал дробление всех нюансов, всех оттенков, которых требует реалистическое суждение о действительности. Еще хуже было ощущение, что наша чувствительность к этому посягательству на наши свободы ушла от нас — точнее, от меня. В своей автобиографии «Изгибы времени» я вспомнил время, когда писал сценарий («Крючок») о коррупции в профсоюзах на бруклинской набережной. Гарри Кон, глава Columbia Pictures, сделал то, что раньше считалось немыслимым: он показал мой сценарий ФБР. Затем Кон попросил меня взять гангстеров из моего сценария, которые угрожали и убивали своих противников, и просто заменить их коммунистами.
Когда я отказался совершать этот идиотизм (Джо Райан, глава профсоюза грузчиков, вскоре должен был отправиться в Синг-Синг за рэкет), я получил телеграмму от Кона, в которой говорилось: «Как только мы попытаемся сделать сценарий проамериканским, вы вытаскивать.» К тому времени было 1951. Я принял это ужасно серьезное безумие за обыденность, но в нем был элемент чудесного, который мне хотелось воплотить на сцене.
В те годы наши мыслительные процессы становились настолько волшебными, настолько параноидальными, что представить себе написать пьесу об этой среде было все равно, что пытаться ковыряться в зубах клубком шерсти: мне не хватало инструментов для освещения миазмов. Тем не менее, меня продолжало тянуть обратно к нему.
Я читал о судебных процессах над ведьмами в колледже, но только когда я прочитал книгу, опубликованную в 1867 году — двухтомное исследование на тысячу страниц Чарльза У. Апхэма, бывшего тогда мэром Салема, — я знал, что я должен был написать о периоде.
Апхэм не только написал обширное и тщательное расследование почти утерянной главы прошлого Салема, но и открыл мне подробности личных взаимоотношений многих участников трагедии.
Впервые я посетил Салем унылым весенним днем 1952 года; тогда это был заброшенный город с заброшенными фабриками и пустующими магазинами. Там, в мрачном здании суда, я читал протоколы судебных процессов над ведьмами 1692 года, записанные примитивной стенографией министрами, которые писали друг друга по буквам. Но в Upham была одна запись, в которой тысячи деталей, с которыми я столкнулся, встали на свои места. Это было из отчета, написанного преподобным Сэмюэлем Пэррисом, который был одним из главных зачинщиков охоты на ведьм. «Во время допроса Элизабет Проктер, Эбигейл Уильямс и Энн Патнэм» — эти двое были «пораженными» обвинителями подросткового возраста, а Эбигейл была племянницей Пэрриса, — «оба предложили нанести удар указанному Проктеру; но когда рука Эбигейл приблизилась, она разжалась, в то время как раньше она была сжата в кулак, и опустилась очень легко, когда приблизилась к упомянутому Проктеру, и, наконец, с раскрытыми и вытянутыми пальцами очень легко коснулась капюшона Проктера.
Тут же Абигейл закричала, ее пальцы, ее пальцы, ее пальцы обожглись. . . ».
Я полагал, что в этом замечательном жесте взволнованной девушки стала возможной игра. Элизабет Проктор была любовницей осиротевшей Эбигейл, и они жили вместе в одном маленьком доме, пока Элизабет не уволила девушку. К этому времени, я был уверен, Джон Проктор переспал с Эбигейл, которую пришлось уволить, скорее всего, чтобы успокоить Элизабет. Теперь между двумя женщинами возникла неприязнь. То, что Эбигейл, по сути, начала приговаривать Элизабет к смерти своим прикосновением, затем остановила ее руку, затем довела ее до конца, совершенно неожиданно стало человеческим центром всей этой суматохи.
Все это я понял. Я подошел к колдовству не на пустом месте или из чисто социальных и политических соображений. Мой собственный двенадцатилетний брак шатался, и я знал больше, чем хотел бы знать о том, кто виноват. Тот факт, что Джон Проктор-грешник смог преодолеть свою парализующую личную вину и стать самым решительным голосом против безумия вокруг него, был для меня утешением и, я полагаю, вдохновением: он продемонстрировал, что явный моральный протест может исходить даже из двусмысленного незапятнанная душа.
Пробираясь по обилию свидетельств, я почувствовал, что наконец-то нашел в них что-то от себя, и вокруг этого человека начала накапливаться игра.
Но по мере того, как драматическая форма стала видимой, одна проблема осталась непреодолимой: так много методов Салемских процессов были похожи на те, которые применялись комитетами Конгресса, что меня легко можно было обвинить в искажении истории ради чисто партийных целей. Неизбежно, как только стало известно, что моя новая пьеса посвящена Салему, мне пришлось столкнуться с обвинением в благовидности такой аналогии — что ведьм никогда не существовало, но определенно были коммунисты. Однако в семнадцатом веке существование ведьм никогда не подвергалось сомнению самыми возвышенными умами Европы и Америки; и даже самые выдающиеся юристы, такие как сэр Эдвард Коук, настоящий герой свободы, защищавший общее право от произвола короля, считали, что ведьм нужно преследовать безжалостно. Конечно, в 169 году коммунистов не было.2, но отрицание ведьм или их сил буквально стоило вашей жизни, учитывая увещевание в Библии: «Не оставляй ведьму жить».
В мире должны были быть ведьмы, иначе Библия солгала. Действительно, сама структура зла зависела от заговора Люцифера против Бога. (И ирония в том, что клачи люцифериан существуют сегодня по всей стране; их сейчас может быть даже больше, чем коммунистов.)
Как и у большинства людей, паника дремлет в одном неосвещенном уголке моей души. Когда я гулял ночью по пустынным, мокрым улицам Салема в ту неделю, что провел там, я легко мог заставить себя представить свой ужас перед стайкой молодых девушек, летящих по дороге и кричащих, что их преследует чей-то «родственный дух». . Этому тревожному прыжку назад почти на три столетия, возможно, способствовало особое примечание Апхэма. В какой-то момент Верховный суд провинции принял роковое решение впервые признать использование «спектральных улик» в качестве доказательства вины. Спектральное доказательство, так точно названное, означало, что если бы я поклялся, что вы послали своего «фамильярного духа», чтобы задушить, пощекотать или отравить меня или мой скот или контролировать мои мысли и действия, я мог бы вас повесить, если бы вы не признались.
к контакту с Дьяволом. В конце концов, только Дьявол мог наделить сообщников такой силой невидимого транспорта в своем вечном заговоре по свержению христианства.
Естественно, лучшим доказательством искренности вашего признания было то, что вы назвали имена тех, кого вы видели в компании Дьявола, — приглашение к частной мести, но оформленное печатью теократического государства. Словно суд устал думать и обратился к инстинктам: призрачные улики — отравленное облако параноидальной фантазии — придавали им какой-то безумный смысл, как это было в охваченном интригами 1952 году, когда так часто вопрос был не в действиях обвиняемого, а в мыслях и намерениях его отчужденного ума.
В захватывающей круговерти процесса была какая-то поэтическая затянутость. В конце концов, не всех обвиняли, так что должна быть какая-то причина, по которой ты был . Отрицая, что есть какая-либо причина для вашего обвинения, вы подразумеваете, в силу удивительно небольшого логического скачка, что вас выбрала простая случайность, что, в свою очередь, подразумевает, что Дьявол мог на самом деле не действовать в деревне.
или, не дай Бог, даже существовать. Поэтому само расследование либо ошибочно, либо мошенничество. Вы должны быть крипто-люциферианцем, чтобы сказать это — не лучшая идея, если вы хотите вернуться на свою ферму.
Чем больше я читал о панике в Салеме, тем больше он вызывал у меня соответствующие образы обычного опыта пятидесятых годов: старый друг человека, внесенного в черный список, переходит улицу, чтобы его не видели разговаривающим с ним; мгновенное превращение бывших левых в возрожденных патриотов; и так далее. По-видимому, некоторые процессы универсальны. Когда неевреи в гитлеровской Германии, например, видели, как их соседей-евреев увозят грузовиками, или крестьяне в Советской Украине видели, как кулаки исчезают на их глазах, общая реакция, даже среди тех, кто не симпатизировал нацизму или коммунизму, была вполне естественной. страх быть отождествленным с осужденным. Однако, как я узнал от беженцев-неевреев, к ним часто примешивалась отчаянная жалость, смешанная с «Ну, они, должно быть, сделали что-то ».
Немногие из нас могут легко отказаться от своей веры в то, что общество должно каким-то образом иметь смысл. Мысль о том, что государство сошло с ума и наказывает так много невинных людей, невыносима, и поэтому доказательства должны быть внутренне отвергнуты.
К написанию «Горнила» меня также привлекла возможность использовать новый язык — язык Новой Англии семнадцатого века. Этот простой, грубоватый английский язык раскрепощал странным чувственным образом, с его колебаниями от почти законнической точности к удивительному метафорическому богатству. «Господь творит среди нас ужасные вещи, необычным образом удлиняя цепь рыкающего льва, так что дьявол сходит в великой ярости», — сказал в своей проповеди Деодат Лоусон, один из великих проповедников охоты на ведьм. . Лоусон сплотил свою паству для того, что должно было стать не чем иным, как религиозной войной против лукавого — «Рука, рука, рука!» — и его скрытых антихристианских сообщников.
Но это еще не был мой язык, и среди других стратегий, чтобы сделать его своим, я заручился помощью бывшего однокурсника из Мичиганского университета, греко-американского ученого и поэта Кимона Фрайара.
(Позже он переводил Казандзакиса.) Проблема заключалась не в том, чтобы имитировать архаичную речь, а в том, чтобы попытаться создать ее новое эхо, которое бы свободно лилось из уст американских актеров. Как и в фильме, почти пятьдесят лет спустя актеры в первой постановке схватили язык и бегали с ним так счастливо, как если бы это была их обычная речь.
Горнило войны: что там с безлимитным теперь?
Плоть и кровь Тиражи и неограниченное количество тиражей были богатым источником дискуссий на протяжении всего времени, пока я занимался игрой. Вопросы о долгосрочной ценности неограниченных выпусков сохранялись с тех пор, как они были объявлены, и мы видели рост и падение неограниченных выпусков различных наборов за последний год. Crucible of War Unlimited официально объявляется вышедшим из печати, это первый раз, когда у нас есть дополнение, которое полностью готово к печати. Сегодня я собираюсь просмотреть то, что, как я думаю, мы уже узнали, и сделать некоторые предположения о будущем Горнило и Война и другие неограниченные наборы.
Прежде чем мы углубимся в подробности, я думаю, что важно отметить, что Горнило войны как единственный дополнительный набор, выпущенный на данный момент, является странным исключением по сравнению с наборами FAB . Тот факт, что изначально у не было запланированного неограниченного выпуска , и что мы получили его только в ответ на резкое повышение цен, следует учитывать при рассмотрении будущего вывода из эксплуатации других наборов.
Какое-то время у нас не будет номеров Центра коллекционирования, но я не удивлюсь, увидев, что тираж Crucible Unlimited меньше, чем у других неограниченных выпусков. Это потенциально хорошо для его стоимости. С другой стороны, в качестве дополнительного набора Crucible of War нельзя составить, поэтому в будущем не будет истощения запасов из-за ностальгии людей, создающих его. Любые ящики, открываемые с этого момента, будут использоваться в развлекательных целях.
Во-первых, кажется, что незначительное количество коробок CRU все еще перемещается по цепочке поставок, что потенциально может замедлить дальнейшее ускорение цен или даже вызвать откат.
Первоначальной реакцией на объявление Out of Printing была бешеная волна выкупа с ценовым скачком, который уже начал отступать. Сравните это с выпуском Monarch : энтузиазм поднял цены, затем цены заметно упали, достигли своего минимума и медленно поползли обратно.
Менее чем за неделю Crucible Unlimited перешли от MAP к высокой цене в 177 долларов на TCGPlayer и с тех пор опустились до диапазона 115-130 долларов. Цены могут даже продолжить откат отсюда, хотя я подозреваю, что это в значительной степени вопрос того, сколько продукции все еще направляется от дистрибьюторов в магазины.
Несмотря на неограниченный набор, CRUU должен начать накапливать устойчивую долгосрочную стоимость с этого момента из как запечатанный продукт . Тем не менее, я лично предпочел бы купить Tales of Aria первое издание, которое представляет собой более дешевую запечатанную коробку. Я просто чувствую себя намного увереннее, делая ставку на продукт, содержащий холодную фольгу, особенно когда он дешевле.
Даже если вы хотите иметь широкий ассортимент запечатанных коробок, я все равно не решился бы покупать CRUU по текущим ценам, потому что он уже сделал такой значительный скачок. Если вы хотите хранить неограниченное количество продуктов, самое время подумать о накоплении WTRU и ARCU 9.0016, пока они все еще суб-MAP. У нас нет реальных новостей о жизненном цикле этих двух продуктов, но они, вероятно, будут следующими, которые будут сняты с производства.
(Тем не менее, я надеюсь, что LSS достаточно настроена на вторичный рынок, чтобы понять, что использование OOP ARCU до того, как Command and Conquer будет доступно в новом продукте, станет фиаско для цен на одиночные игры. Это уже 100 долларов. с легкодоступными блоками Sub-MAP. Если эти блоки перестанут печататься, кто знает, насколько высоко они поднимутся.)
Пока я говорю о синглах, стоит подумать о том, стоит ли CRUU синглов ваших денег в качестве инвестиции .
(Если они вам нужны для игры, вам придется платить по рынку, независимо от их долгосрочных перспектив.)
Сразу после объявления об ООП люди расхватали практически все, начиная с редкости Majestic. Shiyana подорожал с 60 до более чем 160 долларов за пару дней, с несколькими пиковыми продажами в 250+ долларов между ними. Remorseless поднялся с 30 долларов до максимума примерно в 60 долларов, а теперь снова упал до 40-45 долларов. Итак, мы получили похожие ответы на то, что мы видели с ценами на запечатанные коробки: быстрое ускорение, а затем заметное падение, и все это за пару дней.
В то время как я чувствую, что запечатанная коробка CRU по MSRP или ниже является довольно безопасным долгосрочным хранением, я значительно меньше уверен в неограниченных одиночных играх. В абстрактном плане первое издание — это коллекционные версии карт премиум-класса, и после этого оно может стать грязным. Мы видели альтернативные художественные принты и варианты в FAB , и, поскольку каждая карта в CRU открыта для будущих перепечаток, мы потенциально можем увидеть, как одна или обе эти обработки применяются к любой известной карте в CRU .
В случае переиздания мы, вероятно, увидим, что неограниченная версия карты потеряет ценность от умеренной до значительной. Несмотря на то, что анонс OOP вызвал ограниченный возобновившийся интерес к первому изданию CRU , подавляющее большинство продаж TCGPlayer приходится на неограниченные версии карт, что говорит о том, что это покупки самых дешевых доступных копий по инициативе игроков. Если и когда какие-либо ценные синглы будут переизданы в новом наборе, мы, вероятно, увидим обвал цен на неограниченные версии, поскольку спрос сместится на новую дешевую версию.
Например, Remorseless за 45 долларов — это гораздо более дорогой Majestic, чем все, что мы видели в Monarch или Tales of Aria , у которых в настоящее время есть свои лучшие Majestic как Soul Shield за 22 доллара и Pulse of Volthaven по 14 долларов соответственно.
Короче говоря, на данном этапе я бы избегал неограниченных синглов, если вы лично не хотите использовать или собирать карты.
Последний урок, который можно извлечь из всего этого, заключается в том, что FAB Рынок движется невероятно быстро на этом этапе своей жизни. Контент (например, эта статья) никогда не выходит достаточно быстро, чтобы позволить вам получить ранние покупки. Вы должны быть настроены и оказаться в нужном месте в нужное время.
Когда Crucible Unlimited был анонсирован как OOP, я тут же получил уведомления от друзей и контактов в сообществе, как они начали зачищать рынок дешевых коробок и синглов вроде Shiyana . Однако в то время я был в кино и не получал сообщения, пока оно не закончилось, и я шел домой. К этому моменту — чуть больше часа спустя — почти все дешевое было куплено.
В общем, такие моменты не предугадаешь. Для меня возможность на Crucible безлимит во многом прошла. Запечатанные коробки, скорее всего, со временем вырастут в цене, но, как уже отмечалось, я думаю, что есть другие, более запечатанные коробки за меньшие деньги.
Вам нравится то, что вы читаете? Почему бы не присоединиться к Rathe Times в качестве подписчика? Подписчики получают доступ ко всем сериям Pro контент (в настоящее время 72), написанный одними из лучших игроков и авторов по эту сторону Rathe! Чтобы подписаться, перейдите в Страница FaB DB в патреоне и выберите Supporter+, Величественный+ или Легендарный+ уровень.
Ада Корман
Ада (Фрейя в Discord) попала в Flesh and Blood за несколько месяцев до того, как игра стала популярной в США, и с тех пор активно занимается финансовой стороной игры. Когда она не пишет статьи о финансах для The Rathe Times, ее статьи, связанные с FAB, можно найти в ее блоге: https://fabwithfreyja.com/
Обсуждение (2)
Райан
СЧИТЫВАТЕЛЬ
1 год назад
СЧИТЫВАТЕЛЬ
Райан1 год назад
Будет интересно посмотреть, будет ли когда-нибудь переиздан Arknight Shard.
Легендарная карта на самом деле не легендарная, если она состоит из нескольких наборов. Я предполагаю, что этого никогда не произойдет, поэтому Arknight Shards будет расти в цене с годами. Я также предполагаю, что Monarch будет следующим на плахе для перехода на OOP, хотя я думаю, что было бы разумно взять WTR / AR / Monarch OOP и напечатать обновленный набор со всеми соответствующими картами, сложенными в него.
Мэтью В.
СЧИТЫВАТЕЛЬ
1 год назад
СЧИТЫВАТЕЛЬ
Мэтью В.1 год назад
Запечатанный должен всегда ценить, но вопрос в том, с какой скоростью. Я думаю, что вы правы с синглами, учитывая, что у FAB с самого начала есть предостережение о переиздании, которое мы уже имели с Fyendal’s Spring Tunic, однако коллекционеры наборов могут по-прежнему поддерживать их, в отличие от игроков, которые выберут последнюю версию.